Итальянские города

Нигде так пышно не расцветали города в столетие между 1050 и 1150 гг., как в Италии. В это время образовались сотни итальянских город­ских центров, причем они образовались как независимые, самоуправляющиеся сообщества. Их часто называли коммунами или общинами (communia), кор­порациями (universitates), а также и другими именами, например сообщест­вами (communitates). Это движение еще ускорилось в следующем столетии, особенно после Констанцского мира (1183 г.), который называли "Великой хартией городских вольностей".

Однако до XI в. нельзя говорить об итальянских городах, за исклю­чением, пожалуй, Рима, с точки зрения их собственного органичного разви­тия. Как города Римской империи они были отростками императорской вла­сти, и судьба их всецело определялась судьбой империи. Милан — наглядный тому пример. В III—IV вв. он был главным административным центром Западной Римской империи. Именно в Милане Константин провозгласил хри­стианство официальной религией империи. И однако Милан едва ли имел собственную историю, разве что церковную, в течение одного столетия после того, как Св.Амвросий, епископ Милана с 374 по 397 г., сделал эту епархию бастионом борьбы против арианства.

Во второй половине V в. Милан и всю Северную Италию завоевали сначала гунны под предводительством Аттилы, потом герулы под предводи­тельством Одоакара, потом готы под предводительством Теодориха. В 539 г. город был буквально уничтожен готом Урайей. Тридцатью годами позже его захватило германское племя лангобардов (Langobardi — "длиннобородые"). Как и прежние завоеватели, лангобарды сделали своей столицей Павию, а Милан пришел в упадок. Карл Великий, пожалуй, несколько облегчил его участь, включив Ломбардию в империю франков в 774 г. Но первые признаки гражданской независимости Милана появились лишь столетие спустя, после распада империи Каролингов. Графы Милана, которые когда-то были коро­левскими должностными лицами, утратили свою власть. Архиепископы стали управлять и церковными делами, и светскими. В начале X в. под давлением мадьярских набегов в Милан устремились толпы беженцев, но в конце сто­летия эта волна спала. Рост благосостояния в сельской местности вызвал рас­ширение торговли и ремесел в Милане, и архиепископам удалось расширить политические границы епархии до Швейцарских Альп. В 1037-1039 гг. ар­хиепископ Ариберт с успехом возглавил так называемых "плебеев" Милана, членов полурелигиозных гильдий, в борьбе против привилегий, данных ни­зшему дворянству императором Конрадом II. Все это важно как хроника со­бытий и как история лангобардов и империи франков, но едва ли дает серь­езную основу для написания истории Милана.

Больше того, говоря "город Милан", надо помнить, что, как и прак­тически все европейские города конца X — начала XI в., Милан был по существу большой деревней. Укрепленное пространство, где располагался двор архиепископа, да лавки и дома купцов и ремесленников в "пригороде", вмещало, вероятно, не более одной-двух тысяч душ. Что важнее, они не пред­ставляли собой независимую политическую и экономическую единицу, а вхо­дили составной частью в более крупную территорию, на которой находился

город. Политическое управление всей территорией, включая город, было в руках архиепископа и аристократии, отдельного городского управления не было. Экономическая ситуация заставляла членов семей купцов и ремеслен­ников ежедневно выходить на работу в поля за городом.

Новая история Милана, то есть органичное развитие нового города, началась в 1057 г., когда народное движение, возглавляемое воинствующими сторонниками папской реформы, атаковало аристократическое высшее духо­венство во главе с императорским епископом и в итоге изгнало его. После этого облик Милана претерпел радикальные изменения. Была учреждена при­сяжная городская община. Самое позднее в 1094 г. городские магистраты, именуемые консулами, уже избирались на фиксированный срок регулярным собранием всех граждан.

Вместе с другими городами Ломбардии Милан географически нахо­дился в центре конфликта между императорскими и папскими властями. Об­разование самоуправляющихся присяжных коммун в городах Ломбардии ча­сто было направлено против их епископов, назначенных императором. В конце концов 14 из этих городов образовали Ломбардскую лигу, успешно боровшуюся против императора Фридриха I. В 1180 г. эти города — Верона, Венеция, Виченца, Бергамо, Тревизо, Феррара, Бреша, Кремона, Милан, Ло-ди, Пьяченца, Парма, Модена и Болонья — писали папе: "Мы первыми вы­держали атаку императора, чтобы он не мог разрушить Италию и подавить свободу Церкви. Мы отказались ради чести и свободы Италии и достоинства Церкви принять и выслушать императора". Это было одно из первых упот­реблений названия "Италия" для обозначения политического образования, а именно, архипелага вольных городов, раскинувшегося от озера Комо до Пап­ской области в середине полуострова.

Император также поощрял создание присяжных городских коммун, если они были направлены против папы или его приверженцев. Так, в начале 1080-х гг., в апогее своей борьбы против папы Григория VII, им­ператор Генрих IV дал хартии вольностей городам Лукка и Пиза, чтобы помочь им освободиться от власти графини Матильды, которая была другом и сторонницей Григория.

Система городского самоуправления посредством консулов (как они обычно назывались), избранных на определенный срок народными собрани­ями, была введена в конце XI — начале XII в. во множестве городов Се­верной Италии. Имеются записи о таких консулах в Пизе в 1084 г., в Асти в 1093, в Ареццо в 1098, в Генуе в 1099, в Павии в 1105, в Болонье в 1123, в Сиене в 1125, Бреше в 1127, во Флоренции в 1138 г. Общие собрания граждан для избрания консулов назывались по-разному: commune, colloquium, parlamento, а чаще всего arengo. Аренго, кроме избрания консу­лов, также законодательствовали, объявляли мир и войну, ратифицировали договоры.

Число консулов менялось от города к городу и даже в одном городе в течение года. В Милане было 18 консулов в 1117 г., 23 в ИЗО г., 4 в 1138 г., 8 в 1140 г. и 6 — в 1141. В большинстве городов было от четырех до двенадцати консулов. Они управляли коммуной, возглавляли ее во время войны, разрешали споры между ее членами. Со временем во многих городах стали назначать особых "консулов правосудия" в качестве судей.

46*

Наиболее значительным конституционным нововведением в итальян­ских городах в конце XI — начале XII в. было установление ограниченных сроков пребывания в политической должности. Консулы обычно избирались на год. Возникновение этого принципа, распространившегося на большинство стран Европы, было фундаментальным изменением в концепции правления на Западе, ибо до того времени все политические лидеры, церковные и свет­ские (короли, герцоги, бароны), правили пожизненно. Временный характер городских политических должностей стал еще более выраженным в последние десятилетия XII в., когда система консулов уступила место должности единого правителя, именуемого обычно подестой ("podesta" от "potestas", — "власть"). Подеста был военным руководителем, главным исполнительным должностным лицом, главным судьей городской общины, но срок его полномочий часто ог­раничивался полугодом и он не мог быть переизбран.

Зафиксировано существование подесты в Пизе около 1169 г., в Пе-рудже в 1177 г., в Милане в 1186, в Пьяченце в 1188, во Флоренции в 1193, в Сиене в 1199 г. В начале XIII в. система управления с подестой стала в Италии почти повсеместной. "Вскоре стало обыкновенным избирать подесту из другого города, не обязательно соседнего, чтобы гарантировать его нейтралитет в местных спорах. Он прибывал вместе со всем домом и по прибытии присягал верно служить коммуне... Подеста был дворянином и дол­жен был иметь юридическую подготовку. Его должность стала престижной профессией, занятием для способных людей, переезжавших с одного места службы на другое"⁴³. Фактически подеста был профессиональным "город­ским управляющим", и в конце срока его пребывания в должности его де­ятельность тщательно оценивалась специальной комиссией, назначенной для этой цели.

Ограничивая срок пребывания правителя в должности установленным числом месяцев или лет, итальянские коммуны подчеркивали "преходящий'' характер светского правления. Исполнительные главы новых европейских го­родов, в отличие от соответствующих должностей античных греческих или римских городов, не отвечали за дела религии — вопросы культа или веры. Последние были предоставлены церкви, которую Папская революция отде­лила от того, что потом стало называться "государством". Фактически новые муниципальные администрации Европы были первыми чисто светскими пол­итическими образованиями, первыми новыми светскими государствами. Их функцией было сохранять мир и осуществлять правосудие в юридическом смысле. Слово "подеста" в этой связи многозначительно, ибо оно ясно отли­чает политические функции от духовных — "власть" от "авторитета".

В силу того что срок полномочий подесты был так короток, необхо­димо было поручить долговременные политические функции другим полити­ческим органам. Чаще всего arengos (парламенты) сменялись "большими со­ветами", которые, впрочем, тоже были слишком многочисленны, чтобы эф­фективно управлять (в Милане большой совет состоял из 800 членов). В то же самое время получили развитие меньшие "тайные" советы или "советы доверия" (consiglio della credenza), часто ограниченные 24 или даже 16 чле­нами, хотя иногда они достигали и сотни человек. Кроме того, часто созда­вались комиссии ad hoc для осуществления специальных полномочий в во­енных, финансовых или конституционных делах. От подесты требовалось кон-

сультироваться с советами граждан по всем важным вопросам. Только советы, по крайней мере в теории, были уполномочены создавать новые законы.

Итальянские города взяли на себя лидерство не только в создании новых форм управления, но и в систематизации и реформе законов. Самая ранняя систематизация городского права в Италии приняла форму собрания норм, которым присягали консулы, вступая в должность, и собрания норм, которым присягал народ в ответ на присягу консулов. Присяги назывались "brevia" ("предписания"). Консульские бревии определяли подробные нормы, которые обязаны были соблюдать консулы при исполнении своих функций. Народные бревии определяли основные нормы, которые должны были соблю­дать граждане в своих отношениях с муниципальным управлением. От про­чих, помимо консулов, должностных лиц тоже требовалось при вступлении в должность приносить присягу, определявшую нормы, которым они должны были следовать. Как писал итальянский историк права Франческо Калассо, "очевидно, что эта система присяг составляла ансамбль правовых норм, ре­гулировавших конституционную и административную жизнь коммуны".

Калассо далее утверждает, что последующая централизация власти в руках подесты "привела к консолидации различных присяг в единую сово­купность норм, разделенных на рубрики, которые подеста клялся соблюдать и исполнять"⁴". Это ознаменовало второй этап систематизации городского права в Италии. Третьим этапом стала кодификация постановлений законо­дательного органа коммуны, народного собрания или большого совета. Эти решения обычно назывались статутами, statuta, иногда по аналогии с зако­нами Римской республики их называли "leges". В некоторых городах имело место слияние обычного права и статутного; в других этого не было. В Пизе, например, в 1161 г. были приняты два кодекса: один состоял из норм обыч­ного права, именуемых "constitutum usus", а другой из постановлений собра­ния, именуемых "constitutum legis"; имелись также два трибунала, каждый из которых судил на основе одного из этих двух кодексов.

Политики и юристы итальянских городов, подобно церковным политикам и юристам, стремились систематизировать и синтезировать правовые материалы, исходившие из разных источников, исключить противоречия и заполнить про­белы. Для этой цели назначались специальные должностные лица и комиссии. В некоторых городах, например в Парме и Пистойе, сложилась практика запи­рать кодификаторов в каком-нибудь здании, пока они не закончат работу, дабы исключить всякие внешние влияния. В других городах сложилось прямо проти­воположное обыкновение: лиц, которым была поручена кодификация, поощряли воспользоваться мнениями и предложениями народа.

ГИЛЬДИИ И ГИЛЬДЕЙСКОЕ ПРАВО

Как городская коммуна часто зарождалась в виде основанного на клятве "заговора ради мира", так и внутри коммуны гильдии были присяж­ными братствами, члены которых были связаны клятвами защищать друг дру­га и служить друг другу. Система гильдий и цехов в городах XI—XII вв. происходила, возможно, от ранней германской гильдии, являвшейся военным и религиозным братством, "в котором мертвые входили в живых, делая их своего рода одержимыми"⁴⁸. Гильдии более поздней эпохи также многим обя-

заны движению Мира Господнего X—XI вв., которое частично действовало через присяжные братства, называвшиеся "гильдиями мира". Это были орга­низации добровольцев для взаимной защиты и осуществления права. С воз­никновением городов в последние десятилетия XI столетия распространились купеческие, благотворительные, ремесленные и иные гильдии светского ха­рактера. Они, однако, сохранили сильные религиозные черты, в целом беря на себя заботу о духовных, а не только материальных сторонах жизни своих членов. Так, типичная гильдия стремилась поддерживать высокие нравствен­ные стандарты поведения, наказывая своих членов за богохульство, азартные игры, ростовщичество и т.п. Гильдия организовывала религиозные церемонии для своего святого и для святого — покровителя города. Статуты гильдии часто начинались с перечисления милостынь, которые она будет раздавать, и благотворительных дел, которые она будет совершать. Важной частью жизни гильдии были религиозные праздники.

Там, где гильдии существовали, а они были не во всех городах, они выступали и как законодательные органы. Каждая из различных гильдий (це­хов) купцов и ремесленников имела собственные правила. Содержание их варьировалось в зависимости от типа гильдии: купцов, ремесленников, лиц свободных профессий, банкиров, моряков и др. Если речь шла о ремесленных цехах, то выделялись правила производителей шерсти, шелка, кожи, серебра, иных продуктов. Если же о корпорациях лиц свободных профессий, то тут выделялись правила врачей, судей, нотариусов, ряда других профессий. В рамках этих классификаций имелось большое количество названий для объ­единений, которые мы здесь переводим просто как "гильдия": ars, universitas, corporatio, misterium, schola, collegium, paraticum, curia, ordo, matncola, fraglia, а купеческая гильдия называлась hansa или mercandancia. Тем не менее пра­вила всех многочисленных гильдий, которые могли существовать в городе, имели много общего, и эти черты были общими для всего Запада. Так, все гильдии были братскими ассоциациями, в которые, между прочим, обычно входили и женщины, в соответствии со своими занятиями. Они налагали на своих членов обязанность помогать товарищам, которые заболели, впали в бедность или судятся, обеспечивать похороны мертвых и заботу об их душах, а также создавать школы для детей членов гильдии, строить часовни, устра­ивать религиозные действа, предоставлять гостеприимство и организовывать духовное общение. Члены гильдии периодически присягали на братство и кля­лись никогда не выходить из гильдии и верно соблюдать ее статуты.

Гильдии были также и монопольными экономическими объединения­ми, правила которых регулировали такие вопросы, как условия ученичества и приема в члены гильдии, календари рабочих дней и праздников, стандарты качества работ, минимальные цены, расстояние между торговыми и произ­водственными помещениями, согласование условий продажи с целью ограни­чить конкуренцию внутри гильдии и уравнять объемы продаж, запрещение продажи в кредит кроме как членам гильдии, ограничения на импорт, на иммиграцию и другие протекционистские меры. Так как рабство в городах было практически ликвидировано, трудовые отношения основывались на до­говоре, однако условия трудовых договоров строго регулировались гильдей­скими и городскими обычаями и правилами с учетом видов работ (officia). Забастовка считалась тяжким преступлением.

Форма управления гильдией была в целом построена по образцу уп­равления городом. Во главе гильдии стояли обычно два или больше предста­вителя; они часто назывались консулами и избирались ежегодно, а иногда каждые полгода и, как правило, без участия городских должностных лиц. Обычно имелось общее собрание гильдии с совещательными полномочиями, а также малый совет для поддержки консулов и других главных исполни­тельных должностных лиц. Руководящие лица гильдии часто образовывали третейский суд, в который членам гильдии полагалось обратиться, прежде чем переносить свой спор в суд города.

Юристы (нотариусы) часто играли важную роль. Они не только за­нимались обслуживанием отдельных компаний внутри гильдии, оформляя ти­тулы и контракты и выступая (в качестве адвокатов) представителями в су­дебных процессах и других формах разбирательства споров, но и непосред­ственно помогали в управлении гильдиями и городом. Нотариусы часто со­провождали муниципальных должностных лиц (купеческих консулов, подест, мэров), когда те отправлялись разбирать споры. Нотариусы составляли офи­циальные документы, проекты местных статутов, организовывали выборы, пи­сали письма в соседние города или сеньорам, толковали городские хартии. С самого раннего этапа развития городов как автономных политических обра­зований юристы играли важную роль в их управлении.

Во многих городах Европы руководители гильдий становились маги­стратами городских коммун. Один из законов Милана от 1154 г. дозволял назначение "купеческих консулов" для осуществления среди прочих и су­дебных функций. Суды купеческих консулов в городах Северной Италии по­степенно распространили свою юрисдикцию на все торговые дела в пределах города. Другие европейские города приняли итальянский институт купеческих консулов или создали аналогичные. В Англии, Уэльсе и Ирландии мэры 14 городов, торговавших "основными товарами" (staple towns), избирались на срок до одного года "сообществом купцов", подобно итальянским купеческим консулам, английские мэры осуществляли не только исполнительные, но и судебные функции в соответствии с универсальным торговым правом. Таким образом, торговое право и городское право частично пересекались как в Ан­глии, так и в других странах Запада.

ГЛАВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ГОРОДСКОГО ПРАВА

Три рассмотренные выше системы светского права: феодальное, ма-нориальное и торговое — анализировались нами в категориях объектив­ности, универсальности, взаимности прав и обязанностей, коллективного правосудия, интеграции и роста. При анализе городского права представ­ляется предпочтительным применить несколько иную классификацию. Эта система права будет ниже рассмотрена в категориях ее коммунитарного характера, ее светского характера, ее конституционного характера, ее спо­собности к росту, ее целостности как системы.

Коммунитарный характер. Первостепенное значение в системе город­ского права имел ее коммунитарный характер. Городское право было правом тесно взаимосвязанного, интегрированного сообщества, которое часто и на-

зывали "коммуной". Коммуна, то есть община, в свою очередь, основывалась на выраженном или подразумеваемом договоре. Многие города основывались путем принесения торжественной коллективной присяги или ряда присяг на верность хартии, которая перед тем была вслух прочитана всем гражданам. Хартия была в известном смысле общественным договором, по-видимому, ее и следует считать одним из главных источников возникновения новой дого­ворной теории правления. Городские хартии не были, конечно, договорами в современном смысле, то есть они не являлись достигнутым в ходе переговоров обменом между сторонами, по которому каждая из сторон обязывалась со­вершить определенные действия в течение установленного промежутка вре­мени. Принятие городской хартии было скорее выражением согласия вступить в постоянные отношения. Подобно феодальному договору вассалитета или брачному договору, это было согласие принять⁴ определенный статус, т.е. всту­пить в отношения, условия которых устанавливались правом и не могли быть изменены по воле сторон. Однако в случае основания нового города создаваемый статус был статусом корпорации (universitas) в соответствии с господствовавшей романистско-канонической теорией корпорации как со­вокупности людей, осуществляющих общие правовые функции и действу­ющих как юридическое лицо. Следовательно, в каком-то смысле провоз­глашение и принятие городской хартии было даже не договором, а своего рода таинством, оно символизировало и реализовало создание сообщества и установление его права.

Коммунитарный характер городского права нашел отражение не толь­ко в договорности отношений членов сообщества, но и в партиципаторности, коллективности этих отношений. Это проявлялось в правовых требованиях взаимной помощи граждан и взаимной защиты против чужих и врагов; в по­ложениях о проведении "общего совета" граждан при принятии новых зако­нов; в системе формального судебного разбирательства согражданами ("рав­ными") дела того человека, который требовал защиты своих прав или кото­рому был предъявлен иск кем-то другим; в системе неформального третей­ского суда гражданских споров, за которым городские власти осуществляли лишь незначительный надзор; в строгом регулировании хозяйственной дея­тельности гильдиями ремесленников и купцов и во многих других положе­ниях, обеспечивавших всенародное участие в жизни общины.

Подобно тому как договорный аспект сообщества не следует понимать в категориях современного понятия договора, так и его партиципаторный ас­пект не следует понимать в категориях современных представлений о демок­ратии. Городское сообщество XII в. обычно управлялось небольшой группой патрициев. В более общем виде оно опиралось не на отдельных людей как таковых, а на соподчиненные общины — это было "сообщество сообществ". Французские историки общества назвали этот тип социальной структуры "societe des ordres" ("общество сословий"), а немецкие — "Standestaat" ("го­сударство сословий"). Те и другие ошибочно отождествили его только с "по­стфеодальной" и "додемократической" Европой XVI—XVIII столетий. Но ведь и в европейских городах XII столетия "сословие" или, говоря проще, класс (в немарксистском смысле слова), к которому принадлежал человек, было важной основой прав и обязанностей. Так, городское право, признавая оп­ределенное правовое равенство всех граждан, и богатых и бедных, как граж-

дан, тем не менее в целом не допускало бедных к выборам руководителей. Далее, оно признавало собственные правовые режимы различных гильдий купцов и ремесленников, в которых неравенство мастеров и подмастерьев бро­салось в глаза. Оно также закрепляло за разными сословиями неграждан раз­ные виды прав и обязанностей: сюда входили дворянство, духовенство, сту­денты, евреи и др. Подобно тому, как городское сообщество было частью боль­шого сообщества сообществ, communitas communitarum, охватывавшего весь христианский мир, так и само оно было малым сообществом сообществ. Ин­дивид не существовал в правовом отношении иначе как член одного или более субсообществ в рамках целого, и его индивидуальная свобода состояла глав­ным образом в его мобильности, то есть способности передвигаться из одного сообщества в другое или обращаться к одному сообществу за защитой от дру­гого. Для некоторых, например евреев, эта мобильность хотя и существовала, но была крайне ограничена; евреи могли прибегать и часто прибегали к защите короны или папства в поисках спасения от мер, принимавшихся против них городскими властями.

Таким образом, коммунитарный характер городского права сам по се­бе имел договорное, партиципаторное и сословное измерения.

Светский характер. Кроме коммунитарного, городское право носило и светский характер. В противоположность городам Греции и Рима древней и императорской эпохи, города Запада не несли ответственности за поддер­жание религиозного культа. Богослужения и вера не входили в городскую юрисдикцию, находясь под отдельной юрисдикцией церкви, которая повсюду на Западе подчинялась епископу Рима. Право, относящееся к соблюдению норм и доктрин религии в пределах города, было не городским (или импе­раторским) правом, а каноническим правом католической церкви.

Это не означало, что городское сообщество было безразлично к вере. Напротив, все города Западной Европы были активно христианскими. Они были полны церквами и часовнями святых. Они считали, что учреждены Бо­гом. "Иисусу Христу обязаны мы развитием законов и преимуществ нашего города", — заявляет договор, которым граждане Марселя установили мир с гражданами Ниццы в 1219 г. "Только Бог, Он Сам, управляет нашим горо­дом". Однако задача их как городов была светская, преходящая, а не свя­щенная и вечная. Она состояла преимущественно в обуздании насилия и в регулировании политических и экономических отношений, то есть в сохра­нении мира и отправлении правосудия.

Тот факт, что город считал себя светским политическим образованием и не претендовал на применение церковных законов, проведение священных обрядов и проповедь религиозного учения, а оставлял эти задачи церкви, был существенной чертой его облика как города в западном смысле. Это было не только негативное явление, оно имело и позитивное значение, состоявшее в установлении независимой ценности мирских, или преходящих, целей. Но­вые городские органы управления не только были независимы от прямой цер­ковной власти в институциональном смысле, но и задачи их по поддержанию мира и справедливости были независимы от задач церкви по защите христи­анской веры. Эти независимые задачи по поддержанию мира и справедливости хотя и считались преходящими, но тем не менее рассматривались как пред­писанные Богом, достойные безграничной приверженности, как важная со-

ставная часть божественного плана спасения человечества. Это был "град зем­ной", но в гораздо более оптимистическом значении, чем у Августина, хотя и в гораздо менее оптимистическом, чем у многих секуляристов XII в.

Светский характер городского права нашел свое отражение в том обсто­ятельстве, что каждый город имел собственную разновидность городского права и что городское право было только одной из нескольких разновидностей светского права наряду с королевским, феодальным, манориальным и торговым. Сосущест­вование различных видов светского права было внутренне связано с его светским характером. Ни одна система светского права не претендовала на то, чтобы ох­ватывать светскую юрисдикцию целиком. Каждая была отдельной системой, ко­торая управляла одной из областей жизни людей, подпадающих под ее юрисдик­цию. Это также отличало право европейских городов начиная с XI—XII вв. от права городов Древней Греции и императорского Рима. Греческий город был единственным политическим образованием, которому были обязаны верностью его граждане, и его право было единственным, которым они были связаны. Рим­ский город не имел своего собственного права, римские граждане управлялись ис­ключительно на основе римского права, а неграждане исключительно на основе права народов — jus gentium. Уникальность права западного христианского мира состояла в том, что каждый отдельный человек жил в условиях множественности правовых систем, каждая из которых управляла одним из частично пересекаю­щихся друг с другом субсообществ, членом которого являлся этот человек.

Конституционный характер. Третьей значительной чертой системы го­родского права был ее конституционный характер. Слово "конституциона­лизм" было изобретено в конце XVIII — начале XIX в. для обозначения глав­ным образом американской доктрины верховенства писаной конституции над издаваемыми законами. Однако реальность нового конституционализма в пол­ном смысле слова впервые проявила себя в городских правовых системах За­падной Европы в XI—XII столетиях. С одной стороны, европейские города в эти столетия были новыми государствами так же, как и церковь этого периода была новым государством, в том смысле, что они имели полноту законодатель­ных, исполнительных и судебных полномочий и власти, включая полномочия и власть устанавливать налоги, чеканить деньги, устанавливать систему мер и весов, собирать войско, заключать союзы и вести войну. С другой стороны, полномочия и власть городов, как и церкви, были подчинены разным консти­туционным ограничениям. Конституционный характер городского права про­являлся в пяти важных аспектах.

1. Городское право в очень многих случаях основывалось на писаных хартиях, устанавливавших и организацию управления, и гражданские пра­ва и свободы. Они фактически были первыми новыми писаными конститу­циями. Даже когда писаная хартия отсутствовала, считалось, что город имеет основной закон, устанавливающий организацию его управления и основные права и свободы его граждан.

2. Система организации управления, установленная хартией (или без оной), была во многих важных своих чертах подобна современным системам конституционного правления: городские власти были ограничены в своих пол­номочиях, они часто подразделялись на исполнительную, законодательную и судебную отрасли, имевшие определенные ограничительные механизмы по от­ношению друг к другу, проводились периодические выборы должностных лиц, во многих местах сроки пребывания судей в должности определялись их хо-

рошим поведением или желанием граждан (до отзыва), законы публиковались, издавались их собрания.

3. Гражданские права, предоставляемые городским правом, как прави­ло, включали рациональную судебную процедуру с вынесением решения рав­ными по положению, а не с доказыванием посредством судебного испытания или поединка. Не допускались произвольные аресты и заключение в тюрьму без судебного разбирательства. Приказы о взятии под стражу в обеспечение долга были запрещены. Виды наказаний были ограничены. В теории богатые и бедные должны были быть судимы на равных основаниях. Граждане имели право носить оружие, имели право голоса. Иммигрантам предоставлялись те же права, что и гражданам, после того как они прожили в городе год и один день. Иностранные купцы имели равные права с купцами-гражданами.

4. Гражданские свободы обычно включали освобождение от многих феодальных повинностей и налогов и строгие ограничения королевских пре--рогатив: король, например, соглашался брать с города фиксированный налог и отказывался от права принудительных займов. А сверх всего, как общий принцип было установлено, что обязательства граждан устанавливаются зара­нее и что граждане могут сохранять все приобретенное ими, не подлежавшее этим конкретным обязательствам.

5. Конституционное право гражданских прав и свобод включало права и свободы, относящиеся к участию в городском управлении. Это в свою оче­редь было связано с конституционной теорией, которая никогда не принима­лась в полном объеме, но и не отвергалась начисто, что политической властью облечено в конечном счете все сообщество граждан.

Хотя формы управления европейскими городами были совершенно различны, между ними имелось много общего. Очень большая доля вновь со­зданных городов управлялась народными собраниями всех граждан, чье согла­сие было необходимо для избрания должностных лиц и принятия законов. Од­нако на протяжении XII—XIII столетий по всей Европе наблюдалась сильная тенденция к замене народного собрания советом. Некоторые итальянские го­рода имели два совета, большой и малый. Сначала городские советы избира­лись на срок в несколько лет. Позднее выборы заменили кооптацией. Ари­стократическая форма правления вытеснила демократическую, хотя на заднем плане оставались иногда большие народные собрания, имевшие право вето или по крайней мере неодобрения любых изменений в основных законах.

Сначала исполнительные должностные лица избирались на короткий срок. Однако в ряде мест наблюдалась тенденция к концентрации исполни­тельной власти. В некоторых итальянских городах срок полномочий подесты был продлен с полугода или года до нескольких лет, и наконец, в некоторых городах должность эта стала пожизненной. В других городах над исполнитель­ной властью возобладала олигархия именитых купцов. Так, в Венеции в XII в. полная исполнительная власть принадлежала дожу и Малому совету из 6 человек, а дож и Коллегия, состоявшая из 26 глав департаментов, вносили за­конодательные инициативы в Сенат Большого совета. В Сенате было 120 чле­нов, в Большом совете — 480. Однако в XIII в. дож, Малый и Большой со­веты стали марионетками в руках грандов ("Grandi" — "великие"), и термин "popolo" ("народ"), относившийся когда-то к связанному присягой объедине­нию всех граждан, стал относиться и в Венеции, и во многих других городах к людям, исключенным из управления и часто враждебным ему.

47*

Народное участие в городском управлении в конце XI—XII в. распро­странялось и на судебные власти. Определенные горожане, которые в Герма­нии назывались "Schoeffen", в Нидерландах и Северной Франции "echevins", в Италии "консулы", назначались или избирались в качестве народных судей. В Венеции для ведения судебных дел из числа членов Большого совета изби­рался Совет сорока, или Трибунал. В других местах, однако, судьи были про­фессиональными юристами.

В Англии, хотя городское движение там было слабее, а города больше зависели от короны и были по форме правления менее демократичны, чем го­рода Италии, Германии, Фландрии и части Франции, городские должностные лица часто избирались. Граждане Лондона получили право избирать себе ше­рифов и юстициария в 1131 г., а мэра в 1231 г..

Способность к росту. Четвертой чертой системы городского права бы­ла ее способность к росту, то есть тенденция не только к изменению, но и к осознанному органичному развитию. Эта тенденция находила отражение в проводившихся время от времени сборе и систематизации обычаев города вме­сте с присягами различных должностных лиц. Она отразилась также в ре­гулярном издании и периодической систематизации постановлений и законов органов городского управления, а также разных гильдий в его пределах. В дополнение к таким внутренним источникам сознательного роста городское право часто испытывало благотворное влияние римского и канонического пра­ва. Некоторые города специально "приняли" римское право. Однако это всег­да было идеальное, динамичное римское право, преподаваемое в университе­тах, а вовсе не набор неизменных норм. Римское право рассматривалось как кладовая, из которой можно извлечь правовые идеи и принципы для удов­летворения новых потребностей, поэтому оно было также составным источ­ником осознанного роста городского права.

Системная целостность. Способность и тенденция городского права к ро­сту были связаны с его характером как правовой системы, которая отчасти вдох­новлялась и системным характером римского и канонического права. В итальян­ских городах особенно, но в меньшей степени и везде, городское право считалось основанным в первую очередь на обычае (mos, consuetudo, usus), а затем на нор­мах, изданных нормотворческими властями. Эти нормы, в свою очередь, подраз­делялись на статуты (statuta) гильдий и других ассоциаций и законы (leges) го­родской законодательной власти, короля или императора. Statuta и leges были пи­саными, что придавало им особое значение. Тем не менее запись обычаев по рас­поряжению публичной власти не влекла за собой утрату ими качества обычного права. В городском праве, как и в каноническом и в других правовых системах того времени, в случаях конфликта между источниками права обычай уступал статуту, а тот — закону. Статуты гильдий подлежали частому рассмотрению и одобрению городских властей, которые налагали на гильдии обязанность перио­дически пересматривать свои статуты.

Другие черты городского права были связаны с конкретными чертами социальных и экономических отношений внутри города. Так, согласно одному из положений городского права, гражданин или житель города мог законно приобретать землю и строения на основе определенной формы держания, ко­торая называлась городским держанием. В противоположность клановому и феодальному держанию городское держание включало право отказать недви­жимость по завещанию, продать ее, заложить или сдать в аренду и в целом

иметь права, аналогичные тем, которые в XVIII в. стали называться "правами собственности" (propriete, Eigentum). Но ограничения на частное пользование землей и строениями в конце XI—XII в. были строже, чем в конце XVIII— XIX в., так как городская хозяйственная деятельность в более ранний период строго регулировалась обычным правом, с одной стороны, и гильдейскими нормами — с другой.

ГОРОД КАК ИСТОРИЧЕСКАЯ ОБЩНОСТЬ

В последние десятилетия американские социологи уделяли повышен­ное внимание истории города, что отчасти было результатом перевода на ан­глийский язык работ Макса Вебера, посвященных городу⁵³. Вебер овладел вторичной литературой по истории западного города, накопившейся за конец XIX — начало XX в., синтезировал и интегрировал ее с собственной общей социальной теорией. Однако влияние Вебера не было всецело благотворным. Ему не удалось исправить некоторые крупные ошибки в трактовке истории города, сделанные его предшественниками, а его общая теория социума гре­шит серьезными недостатками, которые особенно пагубны, когда речь идет о городских сообществах.

Прежде всего, Веберова теория города, хотя она и изложена в тер­минах исторической науки, оказалась неспособна даже назвать, не то что объяснить самую поразительную и заметную черту западного города, а имен­но его историческое сознание, то есть осознание им своего исторического раз­вития, его веру в свое движение из прошлого в будущее, его понимание соб­ственного поступательного, развивающегося характера. Теория Вебера явля­ется важным вкладом в том отношении, что она обращает внимание на струк­турное единство западного города как сообщества в определенный период вре­мени — в период его исторического возникновения в "позднем Средневе­ковье"; но серьезной слабостью этой теории является ее неспособность уви­деть, что западный город, в отличие от своих римских, исламских и восточных собратьев, верил в органичный рост своих политических, экономических и социальных институтов на протяжении поколений и веков.

Вебер писал, что хотя зачатки города западного типа можно найти в других культурах, главным образом ближневосточных, "городская "община" в полном смысле слова появляется только на Западе". "Чтобы составить пол­ноценную городскую общину, — писал он, — поселение должно демонстри­ровать относительное преобладание торгово-экономических отношений, а все поселение в целом должно иметь следующие черты: 1) укрепления, 2) рынок, 3) собственный суд и хотя бы частично автономное право, 4) соответству­ющую форму ассоциации, 5) хотя бы частичную автономию и автокефалию, т.е. управление властями, в избрании которых горожане принимали участие". Такая специфическая система сил, по Веберу, могла появиться только при особых условиях и в особое время, а именно в средневековой Европе.

Составные элементы, относимые Вебером к "полноценной городской общине" Запада, выражают ее структурную целостность, но не учитывают ее динамического характера, ее развития во времени. Они не объясняют, по­чему или как город XII в. развился в город века XVI или XX, многие из черт которого идентичны чертам города XII столетия или по крайней мере

преемственны по отношению к ним, но другие при этом существенно иные если не по сути, то по степени. Типичный город XX в. имеет следующие черты: 1) это корпорация, наделенная статусом юридической личности, об­ладающая полномочиями быть субъектом и объектом исков, владеть собст­венностью, заключать договоры, нанимать рабочую силу, делать займы;

2) это политическое образование, обычно управляемое мэром или городским управляющим совместно с выборным советом, имеющее полномочия нанимать чиновников, собирать налоги, осуществлять право принудительного отчужде­ния частной собственности и другие управленческие действия и функции;

3) это экономическая единица, как правило, обеспечивающая или контроли­рующая обеспечение себя водой, газом, электроэнергией, транспортом, регу­лирующая строительство и использование жилья и размещение хозяйственных предприятий; 4) это учреждение для обеспечения социального благосостояния, включая образование, здравоохранение, помощь бедным и общественные фор­мы отдыха. Подобно своим преемникам XX в., города Европы XII столетия также были корпоративными, политическими и социальными образованиями, однако сфера их деятельности в каждой из этих ролей была гораздо более ограниченной, чем у нынешнего города. Многие из тех функций, которые осуществляет город сегодня, осуществлялись тогда в пределах города гиль­диями и церковью, а также большими семьями. Нынешний город также го­раздо более интегрирован в новое национальное государство и в гораздо боль­шей степени отражает процессы в этом образовании, которое в XII столетии еще только возникало. Однако несмотря на эти различия, нынешний город развился в процессе органичного роста из городов, созданных или воссоз­данных в период Папской революции. И процесс этот был частью его естества как городской общины.

Процесс роста западного города нельзя объяснить без обращения к его историческому самосознанию, его чувству собственной исторической пре­емственности и развития, его осознанию своего поступательного характера как сообщества и движения из прошлого в будущее. Исторически это было связано, во-первых, с религиозным измерением Папской революции, и осо­бенно с миссией церкви, которая состояла в постепенном исправлении и спа­сении светского строя. Во-вторых, это было связано с политическим измере­нием Папской революции и особенно с верой в сосуществование множест­венных автономных светских политических образований. Именно эта вера обусловила возможность и необходимость для граждан создавать городские коммуны, независимые от королевской, феодальной, даже церковной власти, что было немыслимо до того, как папство десакрализовало королевскую власть. Это было связано, в-третьих, с правовым измерением Папской рево­люции, и особенно с убеждением, что реформирование и спасение светского порядка должны происходить путем постоянного прогрессивного развития правовых институтов и периодического пересмотра законов во имя победы над силами хаоса и несправедливости.

Весьма странно, что Вебер в одной из последующих глав противоречит собственному высказыванию о том, что именно составляет уникальность сред­невекового западного города. Не замечая несоответствия, он относит все пять черт "полноценной городской общины", которая, как он ранее утверждал, "появляется только на Западе", к азиатскому и восточному городу тоже. По-

следний также, утверждает Вебер, был крепостью и рынком. Он также вклю­чал земельное владение на условиях оказания собственнику услуг по его об­работке (то есть нефеодальное держание), при котором земля могла отчуж­даться без ограничений или на основе беспрепятственного наследования или облагалась только фиксированной земельной рентой. Этот город имел также собственную "автономную конституцию", что должно было предполагать соб­ственную форму ассоциации и по меньшей мере частичную автономию и ав­токефалию. Во всех этих отношениях различия между средневековым за­падным городом и его азиатским аналогом состояли, по утверждению Вебера, только в степени развития названных черт. Что "абсолютно" отличало за­падный город, заключает Вебер, так это личное правовое положение, то есть свобода гражданина. Сервы, переселявшиеся в города, утверждает Вебер, имели общий интерес избежать военных и других повинностей в пользу своих прежних господ. "Жители городов поэтому присвоили себе право нарушать сеньориальное право. Это и было главное революционное новшество сред­невековых западных городов в противоположность всем прочим. Вебер далее пишет, что "разрыв сословных уз с сельским дворянством" был свя­зан с формированием муниципальных корпораций — юридически автоном­ных общин. "Подобные предварительные формы конституирования полиса или коммуны могли появляться неоднократно в Азии и Африке", — до­бавляет он. (Пусть читатель обратит внимание на осторожные слова "пред­варительные" и "могли".) "Однако ничего не известно [в Азии и Африке] о правовом статусе гражданства".

Итак, Вебер в конце концов признает, что в западном праве имелось нечто, представлявшее собой фактор решающей значимости для подъема за­падного города. Что-то решающе важное, очевидно, было и в западной ре­лигии — и это тоже Вебер затрагивает только косвенно. Он указывает, что в азиатских культурах, включая Китай и Индию, невозможно объединить всех жителей города в однородную статусную группу. "Главная из причин свое­образной свободы горожан средиземноморского города, в отличие от города азиатского, — пишет Вебер, — это отсутствие магических пут касты и рода. Социальные формирования, не дающие горожанам слиться в однородную группу, различны. В Китае это экзогамный и эндофратрийный род, в Индии... это эндогамная каста"⁶⁰. Здесь Вебер обращается к трудам Фюстеля де Ку-ланжа, чтобы показать, что античные греческие и римские города действи­тельно создали религиозное основание гражданства, заменив семейное куль­товое принятие пищи общегородским. Однако Вебер не дает никакого объ­яснения отношениям религиозного фактора к правовому и политическому, в частности, он прошел мимо того факта, что древние города Греции и Рима опирались на рабство и не имели "своеобразной свободы горожан", харак­терной вовсе не для "средиземноморского города" как такового, а для запад­ноевропейского города, начиная с XII в. Таким образом, Вебер не сделал вывода, что возникновение городских вольностей на Западе было частью ре­волюционных религиозных перемен, в ходе которых, с одной стороны, цер­ковная полития провозгласила свою независимость от всех светских полити­ческих образований, а с другой — впервые было выработано само понятие светских политических образований, которые теперь считались поддающимися реформе и спасению.

Почему Вебер недооценил роль права и религии в происхождении и развитии западного города? И почему он совершенно просмотрел роль за­падного исторического сознания, то есть западной веры, в органичном росте религиозных и правовых институтов на протяжении поколений и веков?

Карл Маркс приписывал все перемены в общественном сознании, включая сознание религиозное и правовое, изменениям технологии ради удов­летворения экономических потребностей (способ производства) и классовой борьбе за контроль над этой технологией (производственные отношения). Ве­бер, со своей стороны, считал, что в дополнение к материальным экономи­ческим силам, определяющим общественное сознание, существуют также ма­териальные политические силы, другими словами, что стремление к полити­ческой власти является независимой объективной силой, а не просто отраже­нием стремления к власти экономической, как полагал Маркс. Для Вебера, следовательно, подъем западного города в конце XI — начале XII столетия объяснялся не просто развитием нового способа производства (ремесла), ко­торый выманивал сервов из маноров вопреки желанию феодалов, но также и развитием новых политических отношений. Вебер мог видеть, что у дво­рянства тоже были причины желать создания и подъема городов. Но Вебер, подобно Марксу, считал, что сознание, и особенно правовое и религиозное, является по сути орудием господства. Говоря конкретнее, Вебер, как и Маркс, считал, что идея создания городов, рост городского сознания внутри них, раз­витие городских правовых и религиозных институтов, которые, с одной сто­роны, выражали городское сознание, а с другой — поддерживали экономи­ческую и политическую власть правящих классов, — что все это составляло нематериальную (духовную, идеологическую) "надстройку", возвышающуюся на материальном (экономическом и политическом) "базисе".

Однако западные правовые институты не удается удовлетворительно объяснить ни как простую надстройку, ни как простую идеологию, да и вся­кая интерпретация истории Запада, построенная на различии между матери­альным базисом и идеологической надстройкой, не может дать удовлетвори­тельное объяснение западной традиции права. Это, однако, не означает, что ценности, идеи, убеждения, понятия и другие формы общественного сознания, так сказать, первичны и что они "служат причинами" перемен в экономи­ческой и политической жизни или в правовых институтах. Правовые инсти­туты Запада нельзя объяснять ни идеалистически, единственно как проявле­ния существующих понятий, ни материалистически, единственно как орудия экономической и политической власти. Им можно дать удовлетворительное объяснение только в категориях, которые охватывают и материализм, и иде­ализм и выходят за их пределы.

Традиционная теория общества делает ошибку, считая, что историче­ские перемены вызываются переменами в одних только основных социальных, экономических и политических условиях. Не бывает социальных, экономи­ческих и политических условий (или сил) самих по себе, они всегда находятся в контексте восприятия и чувства. Не бывает по отдельности и ценностей, идей и убеждений; как социальное явление они всегда взаимосвязаны с "ма­териальными интересами". Власть — в то же время и идея, справедливость — в то же время и сила. Ни одно не является причиной другого, в физическом смысле слова.

Чтобы понять, почему произошла такая великая историческая пере­мена, нужно выйти за пределы взаимоотношений между идеями и матери­альными условиями и войти в само время и обстоятельства, и не только для

того, чтобы их описать, но и для того, чтобы показать их историческое зна­чение, их смысл для прошлого и будущего. Такие правовые институты, как корпоративность города, отчуждаемость городской собственности, свободы граждан, следует понимать отчасти как проявление идей и ценностей, а от­части как орудия экономической и политической власти. Однако их надо по­нять и как важные исторические события, и как звенья важной цепи исто­рических событий. Это были не просто "проявления" и "орудия", они были, они происходили, и, зная, когда и как они происходили, мы сможем понять, почему. Поистине, нет другого способа дать удовлетворительное объяснение правовых институтов западного города. Кроме объективно-материалистическо­го "почему" и субъективно-идеалистического "почему", есть еще одно — ис­торическое, то самое "почему", которое добавляет к внешнему и внутреннему измерениям нашего исследования измерение времени — прошлого и буду­щего.

13-