Глава 44. Эрик смотрел и не мог поверить своим глазам. Это невозможно.

– Кристина…

 

Эрик смотрел и не мог поверить своим глазам. Это невозможно.

 

Неужели он умер? Нет, тогда это означало бы, что и она тоже умерла!.. Или это вновь – козни его больного сознания?..

 

– Эрик, все в порядке, я здесь, с Вами, – ангел протягивает руку и бережно проводит по его щеке. Какие у нее нежные руки, как бережно она касается его лица!..

 

Мужчина вздрогнул всем телом, отшатываясь в сторону, но крик возмущения прервал вырвавшийся из груди стон боли.

 

– Нет, Эрик, успокойтесь, все хорошо! Вам было тяжело дышать во сне, и я решила снять маску, она Вам мешала. Эрик, не закрывайтесь – я давно уже привыкла к Вам! – Кристина крепко схватила его за руки и силой отвела их от лица.

 

– Врач сказал, что Вы потеряли много крови, Вам сейчас нужен отдых и покой, – с беспокойством произнесла она, гладя его руки. Эрик вновь напрягся.

 

– Врач тоже видел?..

 

– Нет–нет, никто не видел, кроме меня, – успокоила его Кристина, сжав его руку. Эрик не мог не заметить, что руки ее дрожали.

 

– Дайте мне маску, Кристина, – голос его звучал глухо и устало, и девушка сильней сжала его руку.

 

– Она не нужна Вам при мне. Эрик, поверьте, я не боюсь Вашего лица, мне уже все равно…

 

– Мое милое дитя, Вы все так же добры и милосердны, как и прежде… Наверное, Ваша чистота – вечна, и Вы всегда будете такой. Но все же… Я не хочу, чтобы Вы мучились, смотря на это уродство. Не нужно думать, что Вы можете оскорбить меня чем–то. Отдайте мне маску.

 

– Нет.

 

Интонация и выражение лица Кристины весьма удивили Эрика. Он хотел было что-то сказать, но Кристина заговорила первой, и сказанное ей повергло его в шок.

 

– Маска… Ваш главный обман – не то, что Вы притворились Ангелом Музыки, обещанным мне отцом – это вовсе не обман, это – правда, Вы имеете полное право называть себя так. Но маска… – Кристина прервалась на секунду, собираясь с духом, и продолжила, еще более зло. – Вы боялись меня и не доверяли мне! Если бы Вы были хоть немного смелее, если бы Вы не притворялись, а открылись мне сразу, если бы Вы были честны со мной с самого начала… Все могло бы быть совершенно по–другому! Но Вы боялись меня – и боитесь до сих пор! Вы думаете, я не способна принять Вас таким, какой Вы есть, но это не так! Я давно уже приняла Вас! Но Вы в это не хотите верить! – в ее глазах заблестели непрошеные слезы, а руки нещадно дергали и мяли кружевную оборку платья.

 

– Вы – мой Ангел Музыки! Вы подарили мне крылья, раскрыли мой голос, оживили мою закостеневшую душу, Вы возродили меня! После смерти отца я не хотела ничего, все казалось мне бессмысленным – но Вы спасли меня! Да, я была напугана Вами, Вашей яростью, Вашими безумными поступками, но скажите мне… – из глаз ее хлынули слезы, и она торопливо утерла их ладонью. – Скажите мне, после того, как Вы оживили меня, подняли меня в небеса на крыльях Вашего гения – как я могу Вас ненавидеть?! Как я могу не любить Вас?..

 

 

Эрик ошарашенно смотрел на нее, пытаясь осознать сказанное.

 

Протянув дрожащую руку, он смахнул слезы с ее бархатной щеки, но она неожиданно поймала ее и запечатлела на ней легкий поцелуй.

 

– Тогда… Ты так напугал меня… Ты был опасен в своем ревнивом безумии, и я испугалась… – сбивчиво говорила она, прижав его руку к своей щеке, – Я думала, в какой–то момент ты и меня убьешь… А потом ты отпустил меня… Я была пуста от обуявшего меня ужаса и жалости к тебе. У меня просто не было сил, чтобы решить самой… Ты сказал уйти – и я ушла. Если бы ты сказал утопиться в озере – наверное, я бы утопилась…

 

– Кристина…

 

– Вот и теперь!.. Я так же пуста, как и тогда! Рауль не пускал меня к тебе, всюду следовал за мной, оберегал… Мне казалось это правильным. Но из меня будто вырвали часть души, и я так и жила, опустошенная, пока мадемуазель Эйбон… пока она не рассказала мне, что ты… – девушка сдавлено всхлипнула и кинулась ему на грудь. Эрик чувствовал боль от раны, что она задела случайно, но боль душевная заглушала ее. Он бережно обнял ее за дрожащие от слез плечи.

 

– Эта рана… я даже не знаю, как я поняла – просто почувствовала, что ты… Если бы ты знал… Когда я увидела тебя там, на берегу – такой темный и недвижный, весь в крови… – девушка не смогла договорить, рыдания душили ее, и она будто задыхалась от нахлынувших эмоций, цепляясь за него, прижимаясь к нему.

 

– Кристина… Дитя мое, Вы…

 

Он не смог договорить тот неуверенный монолог, которым хотел ее упокоить. Не успел отследить ее движения. Движения к нему.

 

Ее губы были подобны розовым лепесткам – такие же нежные и розовые, сладкие… А слезы ее были горькими и горячими, но сравнения он придумать не мог.

 

Поцелуй был долгим и нежным, и они оба будто не до конца понимали, что происходит, почему оно происходит именно так, и почему все действительно не по–другому. Ведь все могло быть иначе. Они могли бы…

 

Эрик будто очнулся от какого–то сна и осторожно отстранил от себя девушку, которая уже перестала всхлипывать – успокоилась, и дышала глубоко, размеренно.

 

Что – по–другому?

 

Даже если бы он не обманул ее, виконт бы никуда не делся из ее жизни. И она все равно не смогла бы принять его лицо так, как он этого хотел. Что тогда он мог сделать еще? Представиться простым учителем музыки, а через некоторое время любезно пригласить ее на чашечку чая в доме на озере? Что бы это изменило?

 

Они ошиблись. Они оба непростительно ошиблись друг в друге. Он посчитал ее другой, выдумал себе образ и влюбился в него без оглядки, каждый день понимая безнадежность своей любви, ее несбыточность, а она… Она обманывает себя по сей день. Он – не Ангел Музыки. Не только Ангел Музыки. Он еще и Ангел Рока, и Король душителей, и мастер люков, и Призрак Оперы – куда же без этого, его лучшее амплуа – и все остальное, чем его нарекали всю жизнь и чем он сам себя видел. Все это – он. И тот мальчик, что жил в комнате в мансарде со ставнями на окне. И разве сможет она принять его всего? Она сама должна понимать, что не сможет. Но она не хочет…

 

– Кристина… Вы обманываетесь насчет меня. Вы, как и я когда–то, придумали себе образ и верите только в него. Думаете, что знаете его, его поведение, его мотивы… Прошу Вас, откройте глаза…

 

– Мои глаза открыты! – выкрикнула она, и ее лицо исказила гримаса злобы. – Мне все равно, что происходит между Вами и этой… этой женщиной – я не отдам Вас ей! Не отдам, слышите?! – приступ ярости сошел на нет, и она снова разрыдалась, уткнувшись ему в плечо.

 

– Ты… ты не мог… не мог меня разлюбить… не мог…

 

– Мой ангел, я никогда не перестану Вас любить.

 

– Правда? – совсем детская интонация, доверительная и полная надежды…

 

– Правда, – улыбнувшись, ответил Эрик, убирая с ее лица выбившиеся из прически пряди. Она снова потянулась к нему, и поцелуй, их третий и последний поцелуй, был наполнен искренней и чистой любовью.

 

– <i>Забудь меня. </i>

 

***

 

(POV Сандры Эйбон)

 

– Не смей! Ты слышишь?! Трусиха, какая же ты трусиха! Сражаешься за всех, кроме себя самой! Акума!..

 

И чего он так разорался? Не понимает он, что ли, что я хочу спать? Так сильно хочу спать… Умереть как хочу…

 

– Где оно?! Где противоядие?! Рюсай, ты знаешь?.. Я сказал не спать!!! – кто–то дает мне пощечину и еще и встряхивает вдобавок. Наглец, да как ты смеешь? Впрочем, без разницы…

 

– Оно должно быть в кабинете, но я не знаю, где точно… – голос Джунко такой… испуганный… Что случилось?..

 

– Держи ее.

 

Откуда-то сверху слышится ругань и грохот, что-то падает, разбивается, стук, звон… А мне так тяжело дышать… Не могу вдохнуть…

 

– Нашел!!!

 

Кажется, уже слишком поздно… Полчаса давно уже минуло, яд растворился в крови, уже… уже ничего не сделать…

 

– Я не позволю тебе умереть, ты слышишь?! Акума, не смей!!!

 

– Госпожа!..

 

– Тут так… холодно…

 

(конец POV С.Э.)

 

***

 

Кристина уснула. Свернулась калачиком на кровати, одну руку по–детски пристроив под подбородком.

 

Он собрал свои вещи – благо, все было рядом, в комнате – и, не сумев удержаться, оставил почти неощутимый поцелуй на ее виске. Она не вспомнит больше. Никогда. Нужно было сделать это еще в ту ночь, в доме на озере. Но удалось только сейчас.

 

Он неслышно вышел из комнаты, прошел по большой лестнице на первый этаж и уже собирался покинуть дом, но вдруг услышал… Дикость какая-то… Аплодисменты?..

 

– Браво, месье! Какая драма, какой накал страстей, какие эмоции! Кристина – прирожденная актриса, теперь я убедился в этом. Но зачем же Вы так скоро нас покидаете? Почему бы Вам не остаться на ночь? Уверен, Кристина согласилась бы!

 

Эрик молча обернулся и встретился с холодным блеском зеленых глаз графа де Шаньи.

 

– Я сражался за нее изо всех моих сил. Пытался тебе противостоять. Но в последний момент, когда я думал, что победил тебя, когда мы уже уходили вдвоем от алтаря, соединенные небесами… Знаешь, что она сказала? – мужчина старался казаться холодным и безучастным, но скрытая в голосе ярость и обида были отчетливо слышны.

 

– «Бедный Эрик!» Думаешь, этого мало? Мне было вполне достаточно. Достаточно постоянно возвращающейся мысли о том, что она думает о тебе. Я победил – и все же, она –твоя.

 

– Нет.

 

На лице графа мелькнуло удивление.

 

– Она – твоя. Она больше никогда обо мне не вспомнит. Будто меня и не было никогда.

 

– Но… как? – недоверчиво спросил граф.

 

– В мире существуют люди, для которых мой голос превыше их собственных желаний.

 

На какое–то время между мужчинами повисло молчание. Затем Эрик повернул дверную ручку, открыл дверь, и, уже выходя, произнес слова, прозвучавшие, в голове у графа де Шаньи будто приказ, непреложный обет, заклятье:

 

– Люби и оберегай ее.

 

***

 

– Кто бы мог подумать, что все сложится так удачно? Ярмарочный урод с малышкой де Шаньи, чета Морель укатили в неизвестном направлении, русская – в Руане. Даже змея куда-то девалась. Ее же абсолютно некому защитить. Как же удачно, – лицо таившегося в тени человека сияло от зловещей радости, а голос сочился ядом. – Наконец–то я могу отомстить ей за все, что она сделала. Маленького скорпиона пора обезглавить.