Раздел XVIII. 9 страницаГалерея Марли продавала оригиналы. Это приносило сравнительно немного денег, но таило в себе некую внутреннюю привлекательность. И, естественно, всегда оставался шанс, что тебе повезет. Она, помнится, убедила себя, что ей действительно очень повезло, когда Ален устроил так, чтобы как случайная и удивительная находка всплыл поддельный Корнелл. Корнелл высоко котировался на табло брокеров, и его "пункты" стоили очень дорого. - Пикар, - будто обращаясь к слуге, Пако вмешался в телефонный разговор, - познакомьтесь, это Марли Крушкова. Сеньор подключил ее к делу анонимных шкатулок. Ей, возможно, захочется задать вам несколько вопросов. - Очарован, - сказал Пикар и тепло улыбнулся, но Марли показалось, что она уловила в карих глазах галерейщика какой-то проблеск: скорее всего, он пытался связать имя с каким-то скандалом, причем сравнительно недавним. - Насколько я понимаю, именно в вашей галерее была оформлена эта сделка? - Да, - подтвердил Пикар. - Мы выставили работу в нашем нью-йоркском зале, и она вызвала ряд предложений. Однако мы решили дать ей шанс также и в Париже... - он весь светился от радости, - и ваш работодатель сделал это наше решение весьма прибыльным. Как поживает герр Вирек, Эстевес? Мы не видели его уже несколько недель... Марли украдкой бросила взгляд на Пако, но смуглое лицо испанца осталось совершенно невозмутимым. - Я бы сказал, сеньор прекрасно себя чувствует, - ответил он. - Великолепно, - сказал Пикар с чуть излишним энтузиазмом. Он повернулся к Марли: - Чудесный человек. Легенда. Великий меценат. Великий ученый. Марли показалось, что она услышала, как Пако вздохнул. - Не могли бы вы мне сказать, где именно ваше нью-йоркское отделение приобрело данную работу? Лицо Пикара вытянулось. Он взглянул на Пако, потом снова на Марли. - Вы не знаете? Вам не рассказали? - Не могли бы вы сказать мне это? - Нет, - сказал Пикар. - Очень жаль, но не могу. Видите ли, мы не знаем. Марли уставилась на него в полном недоумении. - Прошу прощения, но я не совсем понимаю, как такое возможно... - Она не читала отчетов, Пикар. Расскажите ей все. Услышать историю из первых уст... ну, возможно, это поможет ее интуиции. Пикар бросил на Пако странный взгляд, потом взял себя в руки. - Конечно, - сказал он, - с удовольствием... - Вы думаете, это правда? - спросила она Пако, когда они вышли на залитую солнцем улицу. В толпе тут и там мелькали японские туристы. - Я сам ездил в Муравейник, - ответил Пако, - и опросил всех, кто имел хоть какое-то отношение к этому делу. Роберте не оставил никаких записей о покупке, хотя обычно он скрытничает не больше, чем любой арт-дилер. - И его смерть была случайной? Испанец надел зеркальные очки "порше". - Столь же случайной, какой бывает любая подобная смерть, - ответил он. - У нас нет никакой возможности узнать, как или где он приобрел шкатулку. Мы обнаружили ее здесь восемь месяцев назад, и все наши попытки проследить ее путь оканчивались на Робертсе, а тот уже год как мертв. Пикар выпустил из своего рассказа то, что мы едва не потеряли шкатулку. Роберте хранил ее в своем загородном доме вместе с целым рядом прочих предметов, которые его наследники сочли просто набором курьезов. Весь лот едва не продали на публичном аукционе. Иногда мне хочется, чтобы так и произошло. - А остальные предметы, - спросила Марли, примеряясь к его шагу, - что представляют собой они? Он улыбнулся. - Вы думаете, мы их не отследили, каждый в отдельности? Отследили, проверили. Они, - тут он нахмурился, делая вид, что напрягает память, - "ряд малопримечательных образчиков современного народного искусства"... - А что, известно, что Роберте интересовался чем-то подобным? - Нет, - отозвался он, - но мы знаем, что приблизительно за год до смерти он подал заявление на получение членства в Институте "Арт Брют", здесь, в Париже, и добился того, чтобы стать попечителем "Собрания Эшман" в Гамбурге. Марли кивнула. "Собрание Эшман" состояло в основном из работ психопатов. - Мы питаем разумную уверенность, - продолжал Пако, беря ее под локоть и направляя за угол, на боковую улочку, - что он не делал никаких попыток использовать ресурсы того или другого учреждения. Может быть, прибег к услугам посредников, хотя это маловероятно. Сеньор, конечно, нанял несколько десятков специалистов, чтобы проверить архивы обоих заведений. Без всякого результата... - Скажите, - поинтересовалась Марли, - почему Пикар думает, что недавно видел герра Вирека? Как это возможно? - Сеньор богат. Сеньор любит являть себя по-всякому. Он завел ее в какое-то кафе - несмотря на поблескивающие зеркала, ряды бутылок и игральные автоматы, оно напоминало отделанный хромировкой коровник. Зеркала лгали о размерах помещения, в глубине зала Марли увидела отраженный тротуар, ноги пешеходов, солнечный зайчик на втулке колеса. Пако кивнул сонного вида мужчине за стойкой бара и, взяв ее за руку, повел через мелководье круглых пластмассовых столиков. - На звонок Алена вы можете ответить и отсюда, - сказал он. - Мы устроили так, чтобы его перебросили из квартиры вашей подруги. Он пододвинул ей стул - автоматический жест профессиональной вежливости, который заставил ее подумать: а не был ли он и в самом деле некогда официантом, - и поставил на стол сумку. - Но он же поймет, что я не у Андреа, - возразила Марли. - А если я отключу видео, у него тут же возникнут какие-нибудь подозрения. - Ничего этого он не увидит. Мы сгенерировали цифровой образ вашего лица и требуемый фон. Осталось только ввести программу в этот телефон. Вынув из сумки элегантный аппарат, он поставил его на стол перед Марли. На крышке устройства бесшумно развернулся и тут же приобрел жесткость тонкий, как бумага, полимерный экран. Марли однажды случилось наблюдать, как выходит на свет бабочка, и этот экран напомнил ей чем-то трансформацию подсыхающих крыльев насекомого. - Как это сделано? - спросила она, осторожно касаясь экрана. На ощупь экран напоминал тонкую сталь. - Это новая полиуглеродная модель, - сказал он, - одно из изделий "Мааса"... Телефон тихонько замурлыкал. Поправив аппарат так, чтобы экран оказался точно перед Марли, Пако обошел столик. - Ваш звонок. Помните, что вы дома! - сказал он и, потянувшись через стол, коснулся клавиши с титановым покрытием. Маленький экран заполнили лицо и плечи Алена. Будто задымленное, с плохой подсветкой изображение значило, что звонит он из телефонной будки. - Доброе утро, дорогая, - сказал Ален. - Привет, Ален. - Как дела, Марли? Полагаю, ты достала деньги, о которых мы договорились? - Ей было видно, что одет он в какую-то темную куртку, но разрешение не позволяло разобрать детали. - Твоей приятельнице стоило бы взять несколько уроков по уборке дома, - сказал он и, казалось, попытался заглянуть ей за спину. - За всю свою жизнь ты ни разу не убрал комнату сам, - отозвалась она. Ален с улыбкой пожал плечами. - У каждого свои таланты. Мои деньги у тебя, Марли? Она взглянула на Пако, тот кивнул. - Да, - сказала она. - Конечно. - Чудесно, Марли. Великолепно. У нас осталась только одно крохотное дельце. - Он все так же улыбался. - И какое же? - Мои информаторы удвоили цену. Соответственно, и я должен удвоить свою. Пако кивнул. Он тоже улыбался. - Хорошо. Мне, конечно, придется спросить... - Теперь ее от него просто тошнило. Захотелось выключить телефон. - И они, естественно, согласятся. - Так где мы встретимся? - Я позвоню еще раз. В пять, - сказал он. Изображение съежилось до единственной сине-зеленой точки, как на экране радара, потом и она исчезла. - У вас усталый вид, - сказал Пако, складывая экран и убирая телефон в сумку. - Вы выглядели старше, когда говорили с ним. - Правда? Перед ее внутренним взором вдруг почему-то возникла витрина в галерее Робертса, все эти лица. "Прочти нам "Книгу имен мертвых"". Все они - Марли, подумала она, все эти девушки - это я, какой я была в долгую пору юности. 16.ЛЕГБА - Вставай, придурок. - Pea не слишком нежно пхнула его под ребра. - Поднимай задницу. Бобби очнулся, сражаясь с вышитым крестиком покрывалом и полуоформившимися силуэтами неизвестных врагов. С убийцами матери. Он лежит в незнакомой комнате, в комнате, которая может быть где угодно. Пластик позолоченных рам на многочисленных зеркалах. Ворсистые алые обои. Так декорировали свои комнаты готики, если могли это себе позволить, но он видел, как их родители оформляли в таком же стиле целые кондо. Швырнув на темперлон узел каких-то шмоток, Pea засунула руки в карманы черных кожаных джинсов. Розовые и черные квадраты покрывала сбились складками вокруг талии. Бобби глянул вниз и увидел, что членистое тело многоножки почти полностью утонуло в колее свежего розового шрама в палец шириной. Бовуа говорил, что эта штука ускорит заживление. Бобби недоверчиво потрогал новенькую ткань - болезненно, но, в общем, переносимо. Потом поднял глаза на Pea, выставил средний палец и сказал: - Свою задницу на это надень. Несколько секунд они в упор смотрели друг на друга поверх поднятого пальца Бобби. Наконец Pea рассмеялась. - Ладно, - сказала она, - один-ноль в твою пользу. Я перестану тебя доставать. А сейчас подбери вещички и одевайся. Тут должно найтись что-нибудь, что бы тебе подошло. Скоро появится Лукас, чтобы забрать тебя с собой, а Лукас не любит, когда его заставляют ждать. - Да? А мне он вроде показался отвязным мужиком. Он стал рыться в куче одежды: отбросил в сторону черную рубашку с разводами из состирывающегося золота, красную атласную курточку с оборкой из белой искусственной кожи по рукавам, черное трико с вставками какого-то прозрачного материала... - Где ты это взяла? - спросил он. - Я не могу носить такую дрянь... - Это моего младшего братца, - ответила Pea. - Осталось с прошлого сезона - и лучше бы тебе натянуть что-нибудь на свою белую задницу, пока не появился Лукас. Эге, а это мое. - Она вырвала трико, как будто Бобби собирался его украсть. Бобби натянул черную с золотом рубашку, еще пришлось повозиться с кнопками из стекляшек под черный жемчуг. Нашел, наконец, пару черных джинсов, но мало того, что они оказались обвисшими и плиссированными, так в них еще и не было карманов. - Это все штаны, какие у тебя есть? - Господи, - вздохнула она, - я видела одежду, которую срезал с тебя Пай. Вряд ли ты сойдешь хоть за чье-нибудь представление о моде. Просто оденься, ладно? Мне не нужны неприятности с Лукасом. С тобой он, может, и миндальничает, но это означает только то, что у тебя есть что-то настолько ему нужное, чтобы не выделываться. У меня, уж конечно, ничего такого нет. Так что в отношении меня Лукас угрызений совести испытывать не будет. Бобби нетвердо встал на ноги возле топчана и попытался застегнуть черные джинсы. - Молнии нет, - сказал он, поднимая глаза на Pea. - Поищи пуговицы. Должны быть где-то внутри. Такой стиль, знаешь ли. Бобби нашел пуговицы. Хитрая конструкция. Он подумал, что будет, если ему понадобится пописать по-быстрому. Увидев возле кровати черные тапки из нейлоновых ремешков, он сунул в них ноги. - А Джекки? - спросил он, ковыляя туда, где мог бы взглянуть на себя в зеркало в золоченой раме. - Из-за нее Лукас станет испытывать муки совести? - Он следил за ней в зеркале и увидел, что по ее лицу мелькнула какая-то тень. - А это еще что должно означать? - Бовуа... он сказал, что она лошадь... - Тише ты, - оборвала его Pea тихим и настойчивым голосом. - Если Бовуа упоминает при тебе о чем-то таком, это его дело. В остальных случаях - это не то, о чем можно говорить, понял? Есть вещи настолько скверные, что сам захочешь вернуться назад искать приключений на собственную жопу. Бобби следил в зеркале за отражением ее черных глаз в тени полей мягкой фетровой шляпы. Теперь в них, казалось, появилось чуть больше белизны, чем раньше. - Ладно, - сказал он после паузы, а потом добавил: - Спасибо. Он поиграл воротом рубашки: поднял его сзади, снова опустил, пробуя разные варианты. - Знаешь, - Pea склонила голову на бок, - если тебя одеть, ты не так уж плохо выглядишь. Правда, глаза у тебя как два окурка в сугробе... - Лукас, - начал Бобби, когда они спускались в лифте, - ты не знаешь, кто это был? Кто разделался с моей старухой? - Он намеревался спросить совсем другое, но вопрос выскочил сам собой, как пузырек болотного газа. Лукас доброжелательно оглядел его с головы до ног. Черное длинное лицо негра осталось совершенно невозмутимым. Его великолепно сшитый черный костюм выглядел так, как будто его только что выгладили. В руке Лукас держал тяжелую трость из блестящего полированного дерева в красных и черных завитках прожилок с массивным латунным набалдашником. Вниз от набалдашника сбегали латунные накладки в палец длиной, утопленные в дерево трости. - Мы этого не знаем, - широкий рот сжался в прямую и очень серьезную складку. - Но нам очень хотелось бы знать... Бобби неуверенно переступил с ноги на ногу - ему было очень не по себе. Уже сам лифт заставлял его робеть и чувствовать себя неловким. Размерами он напоминал небольшой автобус - и, хотя кабина не была переполнена, Бобби оставался в ней единственным белым. Черные, заметил он, когда его взгляд беспокойно скользнул по кабине, во флюоресцентном свете вовсе не выглядят полутрупами, как это происходит с белыми. Трижды за время их спуска лифт останавливался на каком-нибудь этаже и подолгу застревал там, один раз - минут на пятнадцать. Когда такое случилось в первый раз, Бобби вопросительно глянул на Лукаса. - Что-то в шахте, - ответил тот на невысказанный вопрос. - Что? - Другой лифт. Лифты располагались в сердцевине "улья", шахты были оплетены шлангами водоснабжения и канализации, огромными кабелями электропроводки и еще какими-то обмотанными изоляцией трубами. Бобби решил, что это часть геотермальной системы, о которой рассказывал Бовуа. "Внутренности" Проекта вылезали наружу, стоило только раздвинуться дверям кабины: все грубо, оголено, как будто те, кто строил "улей", хотели, чтобы последующие жильцы точно знали, как именно работает вся эта механика и что куда ведет. И все вокруг, каждую видимую поверхность покрывала вязь наползающих друг на друга граффити, настолько плотная, что почти невозможно было различить хоть какую-нибудь отдельную надпись или символ. - Ты ведь никогда раньше не бывал тут, Бобби? - спросил Лукас, когда двери в очередной раз захлопнулись и кабина опять стала опускаться. Бобби покачал головой. - А жаль, - продолжал Лукас. - Конечно, это вполне понятно, но все равно - стыд и срам. Дважды-в-День говорил мне, что ты не испытываешь особого желания засиживаться в Барритауне. Это правда? - Разумеется, - согласился Бобби. - Ну, на мой взгляд, это вполне понятно. Ты кажешься мне молодым человеком с богатым воображением и, что еще важнее, - достаточно инициативным. Согласен? - Уткнув латунный набалдашник в широкую ладонь, Лукас пригвоздил Бобби испытующим взглядом. - Наверное, да. Терпеть не могу это захолустье. В последнее время я стал замечать, что... ну... здесь никогда ничего не происходит, понимаешь? Я хочу сказать, что-то случается, но это всегда чертов раз за чертовым разом одно и то же, как повторный показ, каждое лето похоже на предыдущее. - Бобби смешался, не уверенный в том, что Лукас о нем подумает. - Да, - отозвался тот. - Знакомое чувство. В отношении Барритауна это, быть может, чуть более верно, чем в отношении прочих мест. Но с тем же успехом такое можно сказать и про Нью-Йорк, и про Токио. Не может этого быть, подумал Бобби, но все равно кивнул. Предостережение Pea крепко засело у него в голове. Лукас, казалось, таил в себе не больше угрозы, чем Бовуа, но уже одни его габариты служили предостережением. Бобби в последнее время всерьез обдумывал новую теорию ~ насчет того, как держат себя некоторые представители рода человеческого; он еще не додумал ее до конца, но отчасти она основывалась на следующем постулате: тем, кто может быть по-настоящему опасен, вовсе не обязательно выставлять это напоказ, а способность скрывать угрозу делает их еще опаснее. Это шло вразрез с правилами Большой Площадки, где малыши-шестерки безо всякого веса из кожи вон лезли, чтобы при помощи хромированных шипов и прочей дребедени разрекламировать свою буйность. Что, вероятно, шло им на пользу, по крайней мере, с точки зрения местной тусовки. Однако Лукас явно был не из тех, кого хоть сколько-нибудь интересовало мнение местной тусовки. - Ты, я вижу, сомневаешься, - продолжал Лукас. - Ну, в этом ты, вероятно, и сам довольно скоро убедишься. Впрочем, не в ближайшем будущем. Учитывая, какой оборот приняла твоя жизнь, вещи и события будут новыми и увлекательными довольно долго. Двери лифта, содрогаясь, разъехались в стороны, и Лукас шагнул из кабины, легонько, как ребенка, подталкивая Бобби перед собой. Они вышли в гулкий вестибюль, который, казалось, тянулся в бесконечность. Повсюду - киоски и занавешенные тряпками прилавки, и люди, сидящие возле одеял с разложенной на них всякой всячиной. - Не задерживайся. - Лукас слегка подтолкнул Бобби огромной ладонью, когда тот остановился перед лотками с подержанным софтом. - Ты на пути в Муравейник, друг мой, и ты отправляешься туда так, как подобает Графу. - То есть? - В лимузине. Машина Лукаса ошеломляла - поразительно длинный, черный в золотых проблесках корпус, натертая до зеркального блеска латунь и целая коллекция чудных приспособлений, о назначении которых Бобби мог только гадать. Он решил, что одно из них - явно спутниковая антенна, хотя по форме она напоминала скорее не блюдце, а какое-нибудь календарное колесо ацтеков. Но тут он оказался внутри, и Лукас позволил широкой дверце, мягко щелкнув, закрыться за ними. Окна были затемнены - пожалуй, даже слишком: изнутри казалось, что на улице ночь, причем довольно суетливая, поскольку жители Проекта спешили по своим утренним делам. Внутри автомобиль представлял собой одно большое купе, заваленное пестрыми ковриками и светлыми кожаными подушками. Никаких сидений здесь, похоже, не наблюдалось. Равно как и рулевого колеса; на месте приборной доски - мягкая кожаная обивка без какого-либо следа приборов. Бобби посмотрел на Лукаса, который уже успел распустить черный галстук. - Как ты его водишь? - Садись где-нибудь. А водят его так: "Ахмед, отвези наши задницы в Нью-Йорк, в восточный сектор". Машина плавно скользнула от тротуара, а Бобби упал на колени в мягкую горку ковриков. - Ланч будет подан через полчаса, сэр, если только вы не пожелаете чего-нибудь раньше. - Мягкий мелодичный голос, исходящий, казалось, из ниоткуда. Лукас рассмеялся. - Действительно, в Дамаске знали, как делать подобные вещи, - сказал он. - Где? - В Дамаске, - повторил Лукас, расстегивая пиджак и устраиваясь на горке палевых подушек. - Это "Ролле". Из старых. В те времена, когда у них еще водились деньги, арабы делали неплохие машины. - Лукас, - спросил Бобби с полным ртом (ел холодного жареного цыпленка), - как так выходит, что нам до Нью-Йорка ехать еще полтора часа? Ведь нельзя сказать, что мы ползем... - Потому что, - сказал Лукас, сделав паузу ради еще одного глотка охлажденного белого вина, - дорога займет у нас ровно столько, сколько нужно. Ахмеда на заводе оснастили всеми необходимыми приспособами, включая первоклассную систему блокировки наблюдения. На трассе, пока он в движении, Ахмед обеспечивает значительную степень секретности, намного большую, чем та, за какую я при обычных обстоятельствах готов платить в Нью-Йорке. Ахмед, как ты полагаешь, кто-нибудь пытается достать нас - подслушать или еще чего? - Нет, сэр, - ответил голос. - Восемь минут назад наша идентификационная панель была инфрасканирована с вертолета тактических сил. Номер вертолета - "MX тире 3 тире 848", пилот - капрал Роберто... - Ладно, ладно, - прервал Лукас. - Прекрасно. Это не имеет значения. Видишь? Ахмед вытащил из тактиков больше информации, чем они получили от нас. - Вытерев руки о толстую белую льняную салфетку, он выудил из кармана пиджака золотую зубочистку. - Лукас, - снова начал Бобби, пока негр осторожно ковырялся ею в щелях между большими квадратными зубами, - что произойдет, если я, скажем, попрошу тебя отвезти меня на Таймс-Сквер и там высадить? - Ага, - отозвался Лукас, опуская зубочистку, - самый скандальный район города. В чем дело, Бобби, наркотики нужны? - Да нет, просто интересно. - Интересно что? Тебе нужно на Таймс-Сквер? - Нет, просто это первое место, какое пришло мне в голову. Я имел в виду, ты меня отпустишь? - По правде сказать, нет, - сказал Лукас. - Но тебе не следует думать, что ты заключенный. Скорее - гость. Ценный гость. Бобби бледно улыбнулся. - А-а. Ладно. Как это у них называется? "Задержание в целях защиты"? - Верно, - сказал Лукас, снова принимаясь за зубочистку. - И пока мы тут надежно экранированы славным Ахмедом, пора бы нам, Бобби, поговорить. Думаю, брат Бовуа уже рассказал тебе кое-что о нас. Что ты думаешь о том, что он тебе рассказал? - Ну, - протянул Бобби, - это действительно очень интересно, но я не уверен, что все понял. - Чего ты не понял? - Ну, я, например, ничего не понимаю в этих ваших вудуистских штучках... Лукас поднял брови. - Это не мое дело, кто что готов проглотить, я хочу сказать - поверить, так? Но то Бовуа говорит о бизнесе, причем на уличном техе, да так, как я никогда раньше не слышал, а через минуту - о каких-то мамбо и привидениях, о духах и змеях. И, и... - И о чем? - О лошадях, - выдавил Бобби, горло у него перехватило. - Бобби, ты знаешь, что такое метафора? - Что-то из "железа"? Вроде компенсатора? - Нет. Ладно, оставим метафоры в покое. Когда Бовуа или я говорим с тобой о лоа и их лошадях, как мы называем тех немногих, которых избирают лоа, чтобы ездить на них, просто сделай вид, что мы говорим на двух языках разом. Один из них тебе понятен. Это язык уличных техов, как ты его называешь. Мы можем использовать другие слова, но говорим мы все же на техе. Скажем, мы называем что-то Огу Ферей, а ты то же самое мог бы назвать ледорубом, понимаешь? Но при этом теми же словами мы говорим и о других вещах, и вот их-то ты и не понимаешь. Тебе это и не нужно. - Он убрал зубочистку. Бобби сделал глубокий вдох. - Бовуа сказал, что Джекки - лошадь для змея, змея по имени Данбала. Можешь прокрутить это для меня на уличном техе? - Естественно. Думай о Джекки как о деке - киберпространственной деке, очень хорошенькой и с отличными коленками. - Лукас хмыкнул, а Бобби покраснел. - Думай о Данбале, которого некоторые называют змеем, как о программе. Скажем, о ледорубе. Данбала входит в деку Джекки, Джекки рубит лед. Вот и все. - Ладно, - сказал Бобби, решив, что уже несколько освоился, - тогда что такое матрица? Если Джекки дека, а Данбала программа, что тогда киберпространство? - Весь мир, - услышал он в ответ. - Отсюда нам лучше пойти пешком, - сказал Лукас. "Ролле" беззвучно и плавно остановился, негр встал, застегивая на две пуговицы пиджак. - Ахмед привлекает слишком много внимания. Он подобрал свою трость - дверь, открываясь, издала мягкий чмокающий звук. Бобби выбрался вслед за Лукасом в безошибочно узнаваемый запах, ставший визитной карточкой Муравейника, - богатая амальгама затхлых выхлопов подземки, древней копоти и едкого канцерогенного духа от свежей пластмассы, все это замешано на углекислом привкусе запрещенного допотопного топлива для автомобилей. Высоко над головой в отраженном ослепительном свечении дуговых ламп один из незаконченных фуллеровских куполов закрывает две трети вечернего неба цвета лососины. Рваный край купола напоминает разломанные серые соты. Лоскутное одеяло куполов Муравейника имело обыкновение порождать непредсказуемые смены микроклимата: были, например, области на несколько кварталов, где с закопченных геодезиков непрестанно сыпалась тонкая водяная пыль сконденсировавшейся влаги; кварталы же под наиболее высокими секциями купола славились статическими разрядами, этакой специфической городской разновидностью молнии. На улице, по которой Бобби шагал вслед за Лукасом, дул резкий ветер. Теплый бриз бросал в лицо песок - вероятно, это было как-то связано с перепадами давления в системе подземных коммуникаций, опутавшей весь Муравейник. - Помни, что я тебе говорил, - сказал Лукас, щурясь от ветра с песком. - Этот человек представляет собой гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. И даже если это не так, ты все равно обязан выказать ему некую толику уважения. Если хочешь стать ковбоем, раскрой глаза пошире - сейчас ты увидишь, так сказать, "веху" в нашем ремесле. - Ага, - протянул Бобби. - Ладно. - Он под-прь1гнул, чтобы отделаться от посеревшей ленты распечатки, которой вздумалось обвиться вокруг его колена. - Так, значит, это у него вы с Бовуа купили... - Ха! Нет! Я же тебе сказал. Говорить посреди улицы - все равно что посылать свои слова в сводку новостей... Бобби поморщился, потом кивнул. Блин! Он все время попадает впросак! Вот он с крупным дельцом по уши в каком-то потрясающем деле, а продолжает вести себя как вильсон. Делец. Вот самое подходящее слово для Лукаса и для Бовуа тоже. А эти разговорчики о вуду - просто игра, в которую они втянули окружающих, думал Бобби. В "роллсе" Лукас выдал какую-то пространную тираду о Легбе, который, по его словам, был лоа коммуникаций, "хозяин дорог и тропинок", а все это к тому, что человек, к которому он ведет Бобби, - избранник Легбы. Когда Бобби спросил, оунган ли этот человек, Лукас сказал, что нет. Он сказал, что этот человек шел бок о бок с Легбой всю свою жизнь, был к нему так близко, что даже не подозревал, что лоа всегда рядом с ним, как будто лоа всегда был частью его самого, его тенью. И вот этот человек, сказал Лукас, продал им софт, который Бобби арендовал у Дважды-в-День... Свернув за угол, Лукас неожиданно остановился, да так резко, что Бобби едва не уткнулся ему в спину. Они стояли перед почерневшей каменной стеной. Окна дома еще десятилетия назад были забиты листами рифленого железа. На первом этаже располагался некогда магазин, но покрытые трещинами витрины успели зарасти грязью. Дверь между слепыми окнами была усилена точно таким же листом железа, какой запечатывал окна верхних этажей. Бобби показалось, что за окном слева можно разобрать что-то вроде вывески - потухшие неоновые буквы, криво свисающие в мрачной темноте. Лукас же просто стоял перед дверью, его лицо было лишено всякого выражения, конец трости будто врос в тротуар, огромные руки сложены одна поверх другой на латунном набалдашнике. - Первое, чему тебе предстоит научиться, - сказал он тоном человека, цитирующего пословицу, - это тому, что всегда нужно ждать... Бобби почудилось за дверью какое-то царапание, потом раздался звон цепочки. - Потрясающе, - проговорил Лукас, - можно подумать, что нас ждали. Дверь на хорошо смазанных петлях открылась сантиметров на десять, потом будто за что-то зацепилась. В темной пыльной щели возник глаз и немигающе уставился на них. Поначалу Бобби решил, что это глаз какого-то крупного животного: зрачок - странного желтовато-коричневого оттенка, а белок - в паутине красных прожилок. А под ними - выпяченная, еще более красная губа. - Духов человек, - сказал невидимый владелец глаза, - духов человек и какой-то маленький засранец. Господи... - Раздался ужасный, булькающий звук, будто человек чуть ли не из самых кишок выхаркивал мокроту, скопившуюся там еще в доисторические времена, затем последовал смачный плевок. - Что ж, заходи, Лукас. - Снова скрежет, и дверь распахнулась вовнутрь - в кромешную тьму. - Я занятой человек... - прозвучало с расстояния в метр - и с каждым словом все тише, как будто владелец глаза спешил убраться подальше от света, проникшего через открытую дверь. Лукас переступил порог. Ему на пятки едва не наступил Бобби, почувствовавший, как за ним мягко захлопнулась дверь. От внезапной всепоглощающей темноты по рукам у него побежали мурашки. Эта тьма, казалось, жила собственной жизнью - что-то плотное, сбившееся и будто бы даже способное чувствовать. Вспыхнула спичка, зашипела и заплевалась газовая лампа с наддувом - в ее калильной сетке зажегся газ. Разинув рот, Бобби уставился на лицо за светильником. Лицо?.. Бобби очень захотелось поверить, что этот желтый глаз с кровавыми прожилками, равно как и его близнец, смотрят на него из прорезей какой-то страшной маски. - Полагаю, ты не ждал нас, правда, Финн? - Если хочешь знать, - проскрипела маска, открывая огромные плоские и желтые зубы, - я как раз собирался выйти, поискать что-нибудь на обед. На взгляд Бобби, это существо могло бы прожить на диете из плесневеющего ковра. Или же терпеливо грызть себе дорогу в коричневой мякоти разбухших от сырости книг, наваленных до высоты плеч по обеим сторонам туннеля, где они стояли сейчас с Лукасом. - Что это за недоносок, Лукас? - Знаешь, Финн, мы с Бовуа испытываем некоторые затруднения в связи с кое-чем, что мы приобрели у тебя, полностью тебе доверяя. - Лукас поднял трость и легонько потыкал ее концом в опасно накренившийся штабель, сложенный из древних книг в мягких обложках.
|
