Одуванчики

 

Он шёл и думал, что всё это ещё могло оказаться ошибкой.

В самом деле, пусть даже в Стэнфорде только один Сэм Доджсон. Может, был ещё один, но информацию случайно стёрли - так часто бывает. А фотографии в профайле Смита ничего не значат. Сложно опознать взрослого здорового парня по фотографиям избитого ребёнка, сделанным на скорую руку в больничном секторе. Это могло оказаться ошибкой. Могло.

И Дин медленно, но неотвратимо сходил с ума, пытаясь понять, мечтает ли о том, чтобы это действительно было ошибкой - или о том, чтобы не было.

Сэмми, смеющийся, розовощёкий, с ямочками (Господи, ямочки) на щеках, с родинкой (была она всё-таки или нет? была или нет?!) на щеке, с вьющимися непослушными волосами. Сэм, у которого волосы почти прямые, но после душа ложатся на лоб и шею крупными гладкими завитками, которые Дину так нравилось теребить. Сэмми, бегущий по полю в облаке белёсого пуха, Дин, Дин-Дин-Дин, Дин, смотри, одуванчики! Они поспорили, цветут ли одуванчики так рано; второго мая Сэмми получил в подарок на день рождения "Большую Энциклопедию Растений" (он мечтал о ней так, как другие мальчишки мечтают о железной дороге) и сведения, почерпнутые им из этой мудрой книги, противоречили жизненному опыту Дина. В пять лет Сэм уже довольно бегло читал. В десять он, наверное, впервые взломал школьный сервер. В семнадцать подал запрос на стипендию для одарённых подростков... в девятнадцать поступил в Стэнфордский колледж, а в двадцать два...

В двадцать два он оказался в постели со своим старшим братом Дином.

Господи Боже. За что? Или они мало вынесли - они оба?

"Ты знал, - шепнул тихий тоненький голосок в такой глубине его подсознания, о которой Дин никогда и не подозревал. - Ты знал с самого начала. Как только увидел его. Ты сразу почувствовал, что вы связаны, только не догадался, как. Поэтому и дал ему свою кровь".

- Нет, - сказал Дин вслух и ударил кулаком по стене. - Нет, не поэтому!

А почему же ещё? За годы службы в полиции десятки людей истекали кровью на его глазах. У некоторых из них, возможно, была вторая отрицательная группа. Может, тогда банки крови были полны, и в донорстве не было необходимости. А может, Дин так легко расстался с двумя пинтами собственной крови, потому что она и так принадлежала Сэму - вся до капли. Она и так уже текла в его жилах.

Он и хотел, чтобы это было правдой, и не хотел.

Но если было... если даже было... почему сейчас мысль о теле Сэма, о его охрененно красивом, податливом, желанном теле не вызывает у Дина приступа отвращения? Ужас, горе, вину... но не отвращение, нет. Как будто если бы Сэм тоже знал, то это отменило бы запретность того, что они сделали. Отменило бы грех. Снова сделало бы их невинными.

В день, когда всё это началось, Дуган Макврайз сказал, что не верит в невинность. Дин Винчестер теперь в неё тоже не верил.

В камеру предварительного содержания его пропустили без особых проволочек - спасибо прокурору Льюису. Сэм своим самообличительным выступлением в суде заслужил довольно сносное отношение: ему выделили отдельную камеру, в которой стояла кровать, а не койка, привинченная к стене. Сэм сидел на ней, разглядывая свои большие нескладные руки, взъерошенный и ссутуленный. Подушка была несмята - он даже не попытался уснуть в эту ночь. Понимал, что не сможет.

А ведь он ещё не знает самого главного.

Или знает?

- Ну, здравствуй, Сэм, - сказал Дин.

Голос прозвучал сипло, но вполне узнаваемо. Сэм подскочил на месте и взвился на ноги, потрясённо уставившись на Дина. И этой реакции Дину хватило, чтобы понять: Сэм не думал, что он придёт. Не думал вообще ещё когда-нибудь увидеть его. И от радостного неверия, проступившего у него на лице, у Дина в груди всё стиснулось в камень. Горячий и больно давящий на сердце.

Некоторое время они просто смотрели друг на друга, и ни один не мог заговорить первым. Потом Дин спросил:

- И давно?

Сэм понял сразу, и ответил без обиняков:

- Примерно с конца сентября. Когда мне приснилась Джессика. Я вспомнил её, а там постепенно и всё остальное.

- Три с половиной месяца, - проговорил Дин и кивнул. - Очень хорошо, Сэм. Если только ты говоришь правду и у тебя вообще была эта грёбаная амнезия.

- Была! - Сэм метнулся к решётке и вцепился в неё пальцами. Дин с трудом подавил желание отшатнуться. - Была, Дин, клянусь. Я тебе говорил, это уже не в первый раз. Было в пять лет и в двенадцать, и...

- И у меня все основания в мире тебе верить, - горько сказал Дин, и Сэм, разжав пальцы, уронил руки вдоль тела.

- Слушай, - в его голосе сквозили умоляющие нотки, и Дин возблагодарил небеса за то, что между ними решётка. Иначе пролилась бы кровь. - Послушай, мне очень жаль. Правда очень жаль. Я не хотел тебе врать. Если бы мог...

- Так почему тогда врал?! Сэм, почему ты мне всё это время врал?

- Вот из-за этого! Из-за того, какой ты сейчас! Когда я увидел тебя вчера в суде... увидел твоё лицо, я понял, что поступил правильно. Ты смотрел на меня с таким отвращением, что... нет, я тебя не виню, - торопливо сказал он, когда Дин хотел перебить. - Меня и самого от себя блевать тянет. Поэтому я и не мог тебе ничего сказать. Знал, что ты не простишь. Я хотел... просто хотел, чтобы у нас было побольше времени. Только это, и всё.

- Не прощу? Что не прощу, Сэм? Что ты пил кровь бедной девочки по наущению безумной суки, которая из тебя верёвки вила? Что ты грёбаный сцыкун, пошедший на поводу у психопатки? Это хреново, но тут нет ничего такого, чего я не мог бы простить. Это была блядски тупая ошибка с твоей стороны. Но только ошибка, и всё.

- Та девушка... - Сэм задохнулся. - Я убил её. Убил вместе с ними. Я...

- Не пори чушь. Ты не вмешался - это хреново, да, но если бы и попробовал, они бы тебя с лёгкостью одолели. Их же было шестеро, Сэм. Шестеро против одного тебя.

- Вся равно, - потерянно прошептал Сэм. - Я должен был попытаться.

Дин внезапно понял, что всё пошло не так. Сэм винил себя, а Дин его оправдывал. Как-то совсем иначе он представлял себе этот разговор.

- Что ж, значит, тебе с этим жить, - сказал он наконец - Но я тебя за это ненавидеть точно не стану. Ни ненавидеть, ни презирать.

- Спасибо, - сказал Сэм, и Дину показалось, что в уголках его глаз блеснули слёзы. От этого он окончательно рассвирепел.

- Но это не значит, что я не возненавижу тебя за кое-что другое! Как ты мог так долго мне врать? Жить в моей грёбаной квартире, пить со мной пиво, ржать над моими тупыми шутками, тра... - Нет. Стоп, Дин. Красная зона. Не сейчас. - Я просто не понимаю, как ты мог оказаться таким грёбаным лицемером. Не понимаю, Сэм. Мне показалось, что я знаю тебя.

- Наверное, не знаешь, - сказал Сэм и отвернулся, отступая от решётки в глубь камеры.

Что ж, вот это и всё? Так всё между ними закончится? Так глупо, так грубо, так ужасно неправильно?

- Если бы я мог что-нибудь вернуть, - сказал Сэм, по-прежнему глядя в стену, - я бы вернул. Но я не могу. Так что и говорить не о чем, верно?

Правду ли он говорил? В самом ли деле невозможно оживить прошлое? Повернуться на сто восемьдесят градусов, начать всё сначала и... переиграть? Просто переиграть?

Вот только Рите Эймс и остальным жертвам это жизнь не вернёт.

"Он не виноват. В этом - нет", - подумал Дин, и внезапно, впервые за последние бесконечные сутки, ощутил облегчение. Правильно это или нет, но он действительно так думал - так чувствовал. Сэм боялся признаться ему, и, блядь, Дин прекрасно понимал, почему - но не считал его виноватым настолько, насколько Сэм считал виноватым себя сам. Значит, он и так уже достаточно наказан.

А что до вранья... ну, у парня ведь не было старшего брата, который мог бы дать ему положительный пример кристальной честности, верно?

Из горла Дина вырвался тихий бессильный смешок. Сэм поднял голову и посмотрел на него со смесью удивления и надежды. Вряд ли бы он смотрел на него так, если бы знал... или хотя бы догадывался...

О чём ты знаешь, и о чём догадываешься, Сэм Винчестер?

- Говоришь, ты всё вспомнил, - сказал Дин. - Детство своё тоже?

Сэм удивлённо приподнял брови. Такого вопроса он ждал меньше всего.

- Кое-что... Во всём, что до пяти лет, по-прежнему провал. Ну, до самоубийства моей матери.

Самоубийство матери... Этот подонок сказал ему, что мать Сэма убила себя у него на глазах. К тому времени, должно быть, он уже ненавидел Мэри Винчестер так же, как и её сына. И отомстил им обоим за то, что они ему не принадлежали, осквернив память одной в глазах другого. Дин отчаянно жалел, что сукин сын вышиб себе мозги и лишил его наслаждения сделать это собственноручно. Дважды.

- Но хоть что-то ты помнишь?

- Ну, так... немного... отголоски...

Отголоски. Всё, что осталось от Сэмми Винчестера - это отголоски, отзвуки, далёкое, давно отзвучавшее эхо. Призрак жизни, которая могла у них быть на двоих, жизни, которую у них так жестоко отняли. Какой бы она была, эта жизнь? Наверняка лучше той, которая им досталась, но... кто может знать?

- Ты помнишь одуванчики? Поле с одуванчиками? - спросил Дин.

Это был самый важный вопрос, который он когда-либо кому-либо задавал. Потому что если Сэм не вспомнит... если у Дина останется хоть малейшая лазейка, малейший шанс не поверить в историю, рассказанную Макврайзом, то... Он воспользуется ею, и остаток его жизни пройдёт всё в той же вонючей тёмной раковине, в которой он жил последние семнадцать лет.

Сэм молчал так долго, что Дин уже почти перестал ждать ответа. А потом неуверенно сказал:

- Что-то такое вроде было. Я и... ещё какой-то мальчик. Кажется, мы запускали змея... не знаю, правда. А что?

- Красного? - хрипло спросил Дин.

- Да, красного, с крыльями из фольги. Странно, я никогда не... Дин!

Но Дин уже мчался прочь, убегал от него, убегал от себя, и знал, что это так же бессмысленно и бесполезно, как убегать от собственной тени.

 

 

 

 

Сэм пробыл в окружной тюрьме Пало-Альто четыре дня. Восьмого января с него были сняты все обвинения - суд не усмотрел в его действиях состава преступления. Разумеется, если бы прокурор Льюис захотел, он сожрал бы Сэма живьём и выплюнул косточки, но в том-то и дело, что такого намерения у него не было. Они заключили сделку: Сэм даёт максимально полные показания, ничего не утаивая и не пытаясь обелить себя, а прокурор, агент Хенриксен и комиссар Рекстон делают всё возможное, чтобы спасти его от тюрьмы. Стопроцентной уверенности, конечно, быть не могло, но Сэм согласился рискнуть.

Дин не думал, что таким образом он пытался показаться лучше, чем есть. Просто это было его личным искуплением. Он сделал это не для Риты Эймс, не для Дженни Деверо, не для семей погибших девушек и, уж тем более, не для Дина. Он сделал это для себя. Маленький грёбаный эгоист. Что ж, Дин надеялся, он теперь станет лучше спать по ночам.

Хенриксен предложил ему программу защиты свидетелей, но Сэм отказался.

Из тюрьмы Дин его забирать не стал. Весь день он провёл в участке, старательно избегая встречи с Макврайзом. Но столкнуться всё же пришлось - Рекстон поручил им новое дело, предстояло много хлопотливой беготни, прежде чем они наскребут достаточно улик, чтобы взять преступников в оборот. Макврайз ничего не сказал насчёт Сэма, только посмотрел на Дина тяжёлым взглядом и обратился к обсуждению насущных проблем. Дин слушал и кивал, но голова у него была как в тумане. Ему не хотелось, чтобы заканчивался этот день.

Не хотелось ехать домой.

Он не знал, найдёт ли там Сэма. И если найдёт, то что скажет ему. Он так долго искал его, так долго искал своего младшего брата, потерянного одним ясным, по-летнему тёплым днём в самом начале мая на поле, поросшем отцветшими одуванчиками. Он так долго мечтал, как, найдя, стиснет его в медвежьем объятии и прошепчет: "Наконец, наконец-то, Сэмми. Наконец-то. Теперь всё будет хорошо".

Будет ли?

Когда работа в участке закончилась, Дин напросился в пару к новичку-стажёру, поставленному в уличный патруль. Ночь, лишённая каких бы то ни было происшествий, тянулась без конца. Стажёр дремал на пассажирском сидении, Дин курил, свесив руку в открытое окно патрульной машины. Долго так продолжаться не может. Ему придётся пойти домой и либо найти там Сэма, либо не найти.

Почему, думал Дин, почему у него были такие сладкие губы? Почему нам было так хорошо друг у друга в руках? Почему мы не поняли, не почувствовали вовремя?

Или почувствовали? Может, именно в этом было всё дело?

И если да, то как мы справимся с этим?

В десять часов утра Дин медленно подъехал к дому, в котором жил последние шесть лет. Вышел из машины, вытащил ключи, вручную запер все двери. Поднялся на пятый этаж - не на лифте, пешком по лестнице.

"Он имеет право знать", - сказал Макврайз. Имеет право выбрать.

Потому что Дин, похоже, уже свой выбор сделал.

Он вставил ключ в замочную скважину, и дверь сама подалась вперёд. Сердце у Дина ухнуло в живот - и подпрыгнуло к горлу, когда он увидел Сэма за столом у окна. Он сидел, подперев голову рукой, так неподвижно, что казалось, будто он спит сидя. Но он не спал, и, едва заслышав движение у двери, повернулся и вскочил, глядя на Дина со смесью страха и надежды.

Страх и надежда.

- Сэм, - сказал Дин, переступая порог. - Я должен тебе кое-что рассказать.

 

 

Конец