Студопедия — Письмо третье. Мужественные ответы этой робкой на вид женщины; ирония, сквозившая
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Письмо третье. Мужественные ответы этой робкой на вид женщины; ирония, сквозившая






-- Не знаю,-- отвечает матушка,-- а если бы и знала, все равно не сказала

бы.

Мужественные ответы этой робкой на вид женщины; ирония, сквозившая

помимо ее воли в вынужденно умеренных речах; усмешка которой она не могла

сдержать при виде разыгрывавшихся перед ней сцен, равно шутовских и

трагических; ее ослепительная красота, тонкость черт, безупречный профиль,

траур, молодость, свежий цвет лица, золотистые кудри; чудесный взгляд, облик

равно страстный и меланхолический, смиренный и мятежный; неподдельное

благородство и изящная непринужденность манер, вгонявшие в краску людей, чья

природная грубость выглядела принужденной и показной; ее горделивая

скромность; ее слава, распространившаяся к тому времени по всей Франции;

окружавший ее ореол несчастья; несравненное звучание ее серебристого голоса,

трогательного и звонкого; ее французская речь, разом и жесткая и мягкая; ее

умение ладить с простонародьем, ни в чем, однако, ему не потакая, наконец,

женское чутье, это постоянное желание нравиться, которое действует на

окружающих безотказно оттого, что является врожденным, а следовательно,

естественным, -- все это было так пленительно, что не могло оставить

равнодушными даже судей, как бы безжалостны они ни были. Поэтому все очень

скоро встали на ее сторону -- все, за исключением маленького горбуна; эта

упрямая злоба существа, обделенного природой, бросает, на мой взгляд, яркий луч

света в глубины человеческого сердца.

Матушка прекрасно рисовала; она умела выбирать живописные предметы для

картин и придавать изображению большое сходство с оригиналом. Потихоньку

набрасывая в спокойные минуты фигуры окружавших ее людей, она создала

прелестный эскиз страшного судилища, решавшего ее судьбу. Я видел этот

рисунок: он долго хранился у нас, но, к несчастью, потерялся при одном из

переездов.

При допросах присутствовал каменщик по имени Жером, один из самых

ревностных якобинцев той поры, член всемогущего комитета нашей секции; он

отобрал у матушки рисунок и пустил его по рукам: каждый узнал себя, а главное,

все с хохотом узнали председателя, который, взобравшись на стул, чтобы казаться

повыше ростом, с видом победителя размахивал злополучным английским

башмаком; горб художница обозначила едва-едва -- лишь постольку, поскольку

этого требовала истина.

Эта подчеркнутая снисходительность жертвы к ее мучителю произвела на

судей гораздо большее впечатление, чем сама карикатура; я упоминаю об этом,

чтобы показать, насколько тонким умом отличались в ту пору французы, к какому

бы сословию они ни принадлежали. Эти люди выросли при старом порядке, когда

Франция была царством изящного. Внуки их, быть может, куда более

рассудительны, но сильно уступают дедам по части вкуса и таланта.

-- Глянь-ка! -- хором воскликнули грозные судьи. -- Глянь-ка,

 

 

Астольф де Кюстин

Россия в 1839 году

председатель, как гражданка тебе польстила. Да ты тут просто

красавец!"

И дружный смех довершил исступление сапожника, безобразного, но

всемогущего, ибо в разборе преступлений, вменяемых в вину матушке, последнее

слово оставалось за ним. Его ярость могла стать для узницы роковой; вышло,

однако, так, что именно неосторожность матушки спасла ей жизнь.

Рисунок у художницы отобрали и приобщили к документам, которые

предстояло передать в революционный трибунал и которые нам возвратили уже

после крушения диктатуры. Свирепый каменщик Жером, на первый взгляд сильнее

всех ненавидевший обвиняемую и неизменно осыпавший ее страшной бранью, был

молод;

восхищенный этой женщиной, так не похожей на всех тех, кого ему доводилось

видеть раньше, он решил во что бы то ни стало спасти ее от гибели на эшафоте. Он

мог это сделать -- и сделал.

Действовал каменщик следующим образом: он имел доступ в кабинет

общественного обвинителя Фукье-Тенвиля. Там хранились списки всех

заключенных, содержавшихся в парижских тюрьмах; каждая фамилия была

записана на отдельном листке. Бумаги эти лежали в папке, откуда Фукье-Тенвиль

ежедневно извлекал тридцать, сорок, шестьдесят, а иной раз и восемьдесят

листков, неизменно беря те, что лежали сверху, и отправлял этих людей на смерть.

Ведь публичные казни были в ту пору главным развлечением парижан. Списки

ежедневно обновлялись за счет сведений, поступавших из всех городских тюрем.

Жером знал, где лежит роковая папка, и целых полгода каждый вечер тайком

прокрадывался в кабинет Фукье-Тенвиля, дабы удостовериться, что листок с

именем моей матери лежит в самом низу. Общественный обвинитель, большой

блюститель законности, всегда клал вновь поступившие бумаги под старые, дабы

не нарушать очередности, поэтому Жерому приходилось отыскивать в адской

папке листок с фамилией Кюстин и перекладывать его вниз. Уничтожить этот

листок было бы слишком опасно. Фукье-Тенвиль не брал на себя труд проверять

фамилии, но мог пересчитать листки и обнаружить недостачу; вина пала бы на

Жерома, и он в тот же день лишился бы головы; меняя же порядок бумаг,

каменщик, разумеется, также совершал преступление, но менее тяжкое и труднее

доказуемое. Все это, заметьте, не мои домыслы, но достоверные факты, о которых

я не раз слышал в детстве от самого Жерома. Он рассказывал нам, что ночью,

когда все уже расходились по домам, он иногда вновь возвращался в кабинет

общественного обвинителя, опасаясь, как бы кто-нибудь вслед за ним не

переменил порядок бумаг -- порядок, от которого зависела судьба матушки. В

самом деле, однажды Жером увидел ее фамилию на самом верху; содрогнувшись,

он переложил листок вниз.

Ни я, ни те, кто вместе со мной слушали этот страшный рассказ, не

осмелились спросить у Жерома, кто были те несчастные, чью

 

Письмо третье

жизнь он сократил ради спасения моей матери. Сама она, разумеется,

узнала об уловке, избавившей ее от смерти, лишь когда вышла из

тюрьмы.

Из-за ежедневных казней к Q термидора тюрьмы почти совсем

опустели и в папке Фукье-Тенвиля оставалось всего три листа бумаги, но

лист с именем матушки по-прежнему лежал внизу -- впрочем, это не

спасло бы ее от смерти, так как кровавые зрелища на площади

Революции начали надоедать публике, и Робеспьер намеревался

покончить со всеми сторонниками старого порядка, устроив бойню

прямо в камерах.

Матушка часто говорила мне, что если на эшафот она была готова

взойти, не дрогнув, то мысль об убийцах, которые будут преследовать ее

с ножом в руках, приводила ее в трепет.

В последние недели Террора прежних служителей тюрьмы, где

томилась матушка, заменили люди куда более свирепые; им-то и

предстояло расправиться с узниками. Они не скрывали от жертв своих

планов; тюремный распорядок ужесточился, посетителей к заключенным

больше не допускали, родные не осмеливались посылать им передачи;

наконец, узникам запретили выходить во дворы и сады -- там рыли для

них могилы; по крайней мере в этом уверяли тюремщики; каждый звук,

доносившийся издали, каждый шорох, долетавший со стороны города,

казался обреченным людям сигналом к бойне, каждую ночь они считали

последней.

Тревоги их прекратились лишь с падением Робеспьера. Приняв в расчет

это обстоятельство, нельзя не отвергнуть предположения некоторых

чересчур изощренных историков Террора, утверждавших, что Робеспьер

пал только оттого, что был лучше своих противников.

В самом деле, сообщники его сделались ему врагами лишь после

того, как начали бояться за собственную жизнь; их главная заслуга

состоит в том, что они вовремя испугались и, спасая себя, спасли

Францию, которая, осуществи Робеспьер свои намерения, непременно

превратилась бы в логово диких зверей. Переворот 9 термидора был

заговором бандитов, бунтом разбойников -- согласен, но разве

становится главарь банды порядочным человеком оттого, что сообщники

однажды взбунтовались и прикончили его? Ложное великодушие ведет к

неправому суду; это -- опасное чувство, ибо, соблазняя добрых людей,

оно заставляет их забыть о том, что порядочный человек должен ставить

правду и справедливость превыше всего.

Говорят, что Робеспьер от природы не был жесток,-- какая

разница? Робеспьер-- сама зависть, получившая абсолютную власть.

Зависть эта, плод заслуженных унижений, какие аррасский чиновник

испытывал при старом порядке, внушила ему идею мести-- идею столь

ужасную, что, даже зная, какая подлая была у него душа и какое

каменное сердце, мы с трудом можем вообразить себе воплощение этой

идеи. Робеспьер производил

 

 

Астольф де Кюстин Россия в

1839 году

арифметические действия с целой нацией, прилагал алгебру к политическим

страстям, писал кровью, считал отрубленными головами-- и Франция безропотно

сносила все это. Хуже того, сегодня она внимательно выслушивает ученых мужей,

ухитряющихся оправдывать подобного человека!! Он не брал чужого... но и тигр

убивает

не только тогда, когда хочет есть.

Робеспьер не был жесток, говорите вы, он не наслаждался зрелищем пролитой

крови -- но он проливал ее, а это самое страшное. Пусть тот, кто хочет, изобретает

новый термин для обозначения обдуманного политического убийства, главное---

навсегда заклеймить эту чудовищную добродетель. Извинять убийство тем, что

делает его особенно отвратительным,-- хладнокровием и расчетливостью

убийцы-- значит соучаствовать в одном из тягчайших преступлений нашей эпохи,

извращении человеческого разума. В наши дни, повинуясь ложной

чувствительности, люди беспристрастности ради ставят на одну доску добро и зло;

дабы лучше устроиться на земле, они разом отменяют и небеса, ц преисподнюю!

Дошло до того, что наше поколение почитает преступлением одну-единственную

вещь -- осуждение преступника, восхищается только одним -- отсутствием

убеждений. Ведь иметь собственное мнение -- значит погрешить против

справедливости... не суметь понять другого человека. А нынешняя мода велит

понимать всех и вся.

Вот до каких софизмов довело нас так называемое смягчение нравов,

смягчение, представляющее собой не что иное, как величайшую нравственную

неразборчивость, глубочайшее отвращение от религии и постоянно возрастающую

жажду чувственных наслаждений... Впрочем, терпение!! Человечество знавало и

времена куда

более страшные.

Через два дня после 9 термидора почти все парижские тюрьмы

опустели.

Госпожа де Богарне, приятельница Тальена, вышла на свободу

немедленно и была встречена с превеликим почетом; вернулись домой госпожа

д'Эгийон и госпожа де Ламет, о матушке же забыли, и она осталась в почти полном

одиночестве в бывшем кармелитском монастыре, утратившем к этому времени даже

свою страшную славу. На глазах матушки ее благородные товарищи по несчастью

сменяли у кормила власти зачинщиков Террора, а те, благодаря происшедшим в

политике переменам, заполняли тюрьмы, где еще недавно томились их жертвы.

Утверждая, что их цель -- отмщение тиранам, якобинцы научили быть тиранами

всех французов, и теперь гибли, сраженные своим собственным оружием. Все

родственники и друзья матушки покинули Париж; не нашлось никого, кто бы

протянул ей руку помощи. Жером, в свой черед объявленный преступником как

соратник Робеспьера, вынужден был скрываться от властей и не мог позаботиться о

своей бывшей подопечной.

Так, всеми покинутая, страдая едва ли не сильнее, чем в ту

 

Письмо третье

пору, когда ей ежедневно грозила смертная казнь, матушка провела два

ужасных месяца; она не раз говорила мне, что эти два месяца были самым

тяжким из всех выпавших ей на долю испытаний.

Меж тем политические партии продолжали борьбу; власть вот-вот

могла вновь перейти в руки якобинцев. Если бы не мужество Буасси-

д'Англа, убийство Феро подало бы сигнал к началу нового Террора,

гораздо более страшного, чем предыдущий; матушка знала все это, ибо

страшные известия доходят до узников без промедления. Она мечтала

увидеться со мной; я был при смерти:

няня отвечала, что я болен; матушка плакала и горевала.

Наконец, выходив меня и видя, что о моей матери все забыли,

Нанетта решила позаботиться о ней сама. На бульваре Тампль находилась

в ту пору фарфоровая мастерская богача Диля; сюда поступили полсотни

рабочих, трудившихся прежде на фарфоровой мануфактуре моего деда в

Нидервилле. Великолепная эта мануфактура долгое время позволяла

зарабатывать на жизнь множеству вогезцев; после того как ее

конфисковали вместе с остальным имуществом генерала Кюстина,

производство остановилось; тех из рабочих, которые отправились в

Париж, нанял Диль. Среди них был

и Мальриа, отец Нанетты.

К этим-то людям, в ту пору пребывавшим на вершине власти, моя

няня пришла с просьбой позаботиться об их бывшей хозяйке. В годы

Революции рабочие часто слышали имя молодой госпожи де Кюстин;

впрочем, память о ней и без того жила в их сердцах.

Рабочие охотно поставили свои подписи под прошением, сочи-

ненным Нанеттой, говорившей и писавшей на том французском, какой в

ходу у лотарингских немцев, после чего моя няня самолично отнесла эту

бумагу к бывшему мяснику Лежандру, возглавлявшему в ту пору

канцелярию, куда поступали все прошения касательно заключенных,

обращенные к коммуне города Парижа.

Бумагу приняли и бросили в шкаф, где уже пылились сотни

подобных прошений. Никто и не подумал ее прочесть -- а ведь от

этого зависела человеческая судьба!!!

Однажды вечером трое молодых помощников Лежандра, Рос-синье и

двое других, чьих имен я не помню, явились в полутемную канцелярию и,

будучи слегка навеселе, принялись бегать наперегонки, прыгать по

столам, бороться,-- одним словом, творить всякие безумства.

Разыгравшись, они сильно толкнули шкаф, и оттуда посыпались разные

бумаги; Россинье поднял одну из них.

-- Что это у тебя? -- спросили Россинье приятели.

-- Прошение, конечно,-- отвечал он.

-- Это понятно, но за кого?

Шалопаи позвали слугу и приказали принести лампу. Ожидая его

возвращения, они смеху ради поклялись тем же вечером заставить

Лежандра подписать попавшее им в руки прошение и немедленно

сообщить узнику радостную весть об освобождении.

 

 

Астольф де Кюстин

Россия в 1839 ГОДУ

-- Клянусь, что я его выпущу, будь он сам принц Конде,-- сказал Россинье.

-- Давай-давай,-- захохотали в ответ его приятели,-- тем более что принц

Конде не арестован.

Наконец друзья прочли прошение -- это оказалась бумага, сочиненная

Нанеттой и подписанная рабочими из Нидервилле.

Позже участники этой сцены сами пересказали ее во всех подробностях моей

матери.

-- Какое счастье! -- вскричали молодые люди. -- Это красотка Кюстинша,

вторая госпожа Ролан! Мы втроем вызволим ее из тюрьмы.

Тем временем Лежандр, ничуть не более трезвый, чем его помощники,

возвращается в час ночи к себе в контору; три шалопая подсовывают пьянице

прошение, от которого зависит судьба моей матери, и он ставит на нем свою

подпись, после чего трое юнцов отправляются в бывший кармелитский монастырь

и в три часа ночи стучат в дверь комнаты, где матушка в ту пору обитала в полном

одиночестве.

Она не пожелала ни отворить им дверь, ни покинуть тюрьму.

Сколько бы юноши ни настаивали, как бы красноречиво -- хотя и кратко-- ни

расписывали случившееся, узница не соглашалась сесть среди ночи в карету с

незнакомыми мужчинами; к тому же она понимала, что Нанетта не ждет ее в такой

час, поэтому она не поддалась на уговоры своих избавителей, и те смогли добиться

лишь позволения вернуться за ней в десять утра.

Так, проведя в тюрьме восемь страшных месяцев, матушка добровольно

продлила на несколько часов срок своего заточения.

Когда она наконец покинула тюрьму, молодые люди вторично, на сей раз куда

более подробно объяснили ей, какие обстоятельства привели к ее освобождению, и

убедили, что она никому ничем не обязана. Дело в том, что в ту пору свобода

сделалась предметом купли-продажи; стоило несчастным узникам, в большинстве

своем вконец разоренным революцией, выйти из тюрьмы, как мошенники, якобы

способствовавшие перемене их участи, начинали вымогать у них деньги за услугу.

Одна знатная дама, приходившаяся матушке довольно близкой

родственницей, не постыдилась потребовать у нее тридцать тысяч франков,

которые она, по ее словам, истратила на подкуп лиц, способствовавших

матушкиному освобождению. Матушка в ответ рассказала историю, услышанную

от Россинье, после чего родственницы и след простыл.

Что ждало матушку дома? В разоренной квартире двери были по-прежнему

опечатаны; мы с няней ютились на кухне; мне исполнилось два с половиной года;

после болезни, едва не сведшей меня в могилу, я оглох и выглядел слабоумным.

Груз этих впечатлений оказался матушке не по силам; она

 

 

Письмо третье

мужественно сопротивлялась страху смерти: величие жертвы, которую она

готовилась принести, укрепляло ее тело и дух, помогало быть ежедневно готовой к

казни; но нищеты она не снесла. На следующий день после возвращения домой она

заболела желтухой, от которой оправилась только пять месяцев спустя; с тех пор

до конца жизни она страдала болезнью печени, что, впрочем, не мешало ей

сохранять превосходный цвет лица.

Через полгода матушка немного разбогатела: ей возвратили тот клочок земель

ее мужа, что еще не был продан. К этому времени и она и я выздоровели.

-- Как вы думаете, сударыня, на что вы жили после выхода из тюрьмы? --

спросила ее однажды Нанетта.

-- Не знаю; я ведь была больна. Ты продала серебро?

-- Серебра уже давно нет в помине.

-- Белье, драгоценности?

-- У нас не осталось ровно ничего.

-- На что же в таком случае мы жили?

-- На деньги, которые каждую неделю присылал мне из своего убежища

Жером; он строго наказал мне ничего не говорить вам, но теперь, сударыня, когда

вы можете вернуть ему долг, я решила открыть вам этот секрет. Я все записывала:

вот счет.

Матушка сумела спасти своего спасителя, заочно осужденного вместе с

прочими участниками Террора: она спрятала его, а затем помогла ему бежать в

Америку.

Вернулся он на родину лишь в эпоху Консульства; в Америке он сколотил

небольшое состояние, которое приумножил, занимаясь в Париже торговлей

земельными участками и домами.

Матушка обращалась с ним как с другом; бабушка моя, госпожа де Сабран, и

мой дядя, возвратившись из эмиграции, осыпали его благодарностями -- и все же

он не пожелал стать завсегдатаем нашей гостиной. Он говорил матушке (я не

воспроизвожу его слов буквально, ибо он был родом из Бордо и уснащал свою речь

грубейшей бранью), так вот, он говорил примерно следующее: "Я зайду вас

повидать, когда вы будете одна; вместе с другими гостями я приходить не стану.

Ваши друзья примутся глядеть на меня как на диковинного зверя; вы -- добрая

душа и пригласите меня приходить еще, но я буду скверно себя чувствовать в

вашей гостиной, а мне это не по нраву. Я рос не так, как вы, я говорю не так, как

вы; нас учили разным вещам. Вы отплатили мне услугой за услугу -- мы квиты.

Безумные времена на миг сблизили нас; мы всегда сможем положиться друг на

друга, но ладить мы не сумеем".

До последних дней своей жизни Жером следовал этим принципам. Матушка

всегда оставалась ему верным и обязательным Другом; я перенял от нее чувство

признательности к Жерому, и все же его лицо и повадка казались мне

удивительными.

Жером никогда не говорил ни о политике, ни о религии; он

безгранично доверял матушке и делился с нею всеми своими домашними

горестями. Мы видели его не очень часто; умер он, когда я был еще ребенком, -- в

начале Империи.

Когда размышляешь о несчастьях, обрушившихся на мою мать, и о

божественном заступничестве, столько раз спасавшем ее от смерти, исполняешься

уверенности, что Господь уберег эту молодую женщину для радостей, способных

вознаградить ее за все прошлые муки. Увы! на этом свете награды она не обрела.

Разве не следовало мужчинам почтительно склоняться перед той, кого

преследовала судьба и спасало небо, разве не следовало им стараться изгладить из

ее памяти горестное прошлое? Но мужчины думают только о себе.

Прекраснейшие годы своей чудом сохраненной жизни матушка потратила на

борьбу с нищетой.

От огромного состояния моего деда, конфискованного и проданного за

бесценок в пользу нации, нам остались одни долги. Правительство не утруждало

себя расчетами с заимодавцами; оно забирало себе имущество, а уплату

повинностей возлагало на Тех, кого само лишило каких бы то ни было средств к

существованию.

Два десятка лет тянулись разорительные процессы, и лишь такой ценой мы

сумели вырвать, с одной стороны, у нации, а с другой, у огромного числа

несговорчивых кредиторов ту часть дедова состояния, что причиталась мне; я был

кредитором, а не наследником своего деда, а матушка -- моей опекуншей. Из

любви ко мне она больше не вышла замуж; к тому же, поскольку супруг ее погиб

на плахе, она не чувствовала себя такой же свободной, как другие вдовы.

Денежные наши дела, сложные и запутанные, постоянно мучили ее; вся моя

юность прошла под знаком хлопот, связанных с нескончаемой ликвидацией

имущества, как детство мое прошло под знаком ужаса перед эшафотом. Вечно

колеблясь между страхом и надеждой, мы жили, борясь с нуждой; нам сулили

богатство, но очень скоро непредвиденное препятствие, хитрость крючкотворов

или проигранный процесс снова ввергали нас в нищету. Если я люблю роскошь, то

причиной тому -- лишения, которые мне пришлось претерпеть в ранней юности и

которые на моих глазах сносила матушка. Меня мучила тягота, обычно неведомая

детям,-- нужда в деньгах; я был так близок с матерью, что видел все ее глазами.

Впрочем, и на долю матушки выпадали счастливые мгновения. Через год

после освобождения из тюрьмы она получила паспорт и, оставив меня в

Лотарингии на попечении неизменной Нанетты, отправилась в Швейцарию, где

ожидали ее мать и брат, не осмеливавшиеся пересечь границу Франции.

Встреча эта, хотя и оживила воспоминания о прежних горестях, послужила

всей семье немалым утешением.

Госпожа де Сабран считала свою дочь погибшей; она вновь

увидела ее и убедилась, что несчастья лишь приумножили красоту молодой

женщины и уподобили ее розе из романса, который, благодаря его тайному

символическому смыслу, пользовался в ту пору в Европе огромной славой.

Бабушка моя, живя в эмиграции, не могла во время Террора переписываться с

дочерью, но ей удалось переправить в тюрьму трогательные и остроумные строки,

написанные на мотив Жан-жаковой песенки:

На мотив: "Я посадил его, взлелеял..."

Куст роз, взращенный мной, люблю я, Но

мало тешил он меня! Пришлось бежать мне,

негодуя И участь горькую кляня.

Прелестный куст, не спорь с грозою:

Пред слабостью бессилен гнев.

Клонись под ветрами главою, Чтоб

выжить, беды одолев.

Я часто проливаю слезы,

Былые вспоминая дни:

Тогда я видел только розы, А ныне

-- тернии одни.

4 Живу, судьбе моей

покорен, Я от тебя вдали, но все ж Пустил ты

в сердце прочный корень И в памяти ты не

умрешь!

Так зеленей и взоры радуй! Хочу,

чтоб вынес бурю ты И стал моей

зимы усладой, Даря мне пышные

цветы*.

Желание исполнилось, розовый куст расцвел вновь, а дети снова припали к

материнской груди.

Поездка в Швейцарию стала одним из счастливейших событий в жизни моей

матери. Бабушка моя принадлежала к числу умнейших и любезнейших женщин

своего времени; дядя мой, Эльзеар де Сабран, не по годам прозорливый, учил

старшую сестру постигать красоты незнакомого ей величественного края.

Рассказы матушки об этой поре были исполнены поэтического очарования; на

смену трагедии пришла пастораль.

Узы дружбы связывали госпожу де Сабран с Лафатером, и она

отвезла свою дочь в Цюрих, дабы представить ее оракулу тогдашней философии.

Взглянув на матушку, великий физиогномист воскликнул, обращаясь к госпоже де

Сабран:

-- О сударыня! Вы счастливейшая из матерей! Дочь ваша -- само

чистосердечие! Никогда еще я не видел лица столь прозрачного -- по нему можно

читать мысли.

Возвратившись во Францию, матушка поставила перед собой две цели,

сливавшиеся для нее воедино: вернуть мне утраченное наследство и дать мне

образование. Достижению этих целей она посвятила свою жизнь; ей я обязан всем,

что знаю и имею.

Матушка сделалась центром кружка, в который входили замечательнейшие

люди того времени, и среди них господин де Шато-бриан, остававшийся ее другом

до последних дней.

Даровитая художница, она ежедневно проводила по пять часов после полудня

перед мольбертом. Она чуждалась света: он смущал, утомлял, пугал ее. Она

слишком скоро постигла его сущность. Эта ранняя опытность легла в основу ее

мрачной философии; впрочем, от рождения до последних дней жизни она

отличалась великодушием -- добродетелью людей преуспевающих.

Робость ее сделалась среди домашних притчей во языцех: родной брат

говорил, что гостиная для нее страшнее эшафота.

При Империи матушка и ее друзья постоянно находились в оппозиции и не

скрывали своих взглядов; после гибели герцога Энгиенского матушка ни разу не

бывала в Мальмезоне и не виделась с госпожой Бонапарт.

В i8n году, дабы избавиться от преследований имперской полиции, она

отправилась вместе со мной в Швейцарию и Италию;

она объездила все уголки обеих этих стран, взбиралась на ледники, в том числе на

вершину Мон-Гри, находящуюся между водопадом Точчья и деревней

Обергестлен, что в Верхнем Вале, одолевала пешком или верхом самые опасные

альпийские перевалы, не выказывая ни страха, ни усталости: ей не хотелось ни

помешать мне увидеть все это, ни оставить меня одного.

Зиму она провела в Риме, где в ее гостиной стало собираться очаровательное

общество; хотя она была уже немолода, чистота ее черт поразила Канову. Ей

нравилось простодушие великого скульптора, ее пленяли его венецианские

рассказы. Однажды я сказал ей:

-- С вашим романическим воображением вы, чего доброго, выйдете за

Канову!

-- Не дразни меня,-- отвечала она,-- не будь он маркизом д'Искья, я бы за

себя не поручилась.

В этом ответе сполна высказалась вся ее душа.

Матушки не стало 13 июля i8a6 года. Умерла она от той же болезни, что и

Бонапарт. Недуг этот, давно подтачивавший ее здоровье, обострился из-за

трагической гибели моей жены и моего единственного сына; она отдавалась

страданию так же глубоко, как

другие отдаются наслаждению. Именно в ее честь госпожа де Сталь, близко

знавшая и нежно любившая ее, назвала героиню своего первого романа

Дельфиной.

В пятьдесят шесть лет она была еще так красива, что пленяла чужестранцев,

не знавших ее в молодости и потому не подвластных чарам воспоминаний *.

• Читая гранки этого письма, я получил точную копию предсмертной записки моего деда,

которую полагаю возможным опубликовать на этих страницах. Благородство и простота

стиля осужденного подтверждают все сказанное мною выше.

"Прощайте, сын мой, прощайте. Помните о своем отце, встретившем смерть со

спокойной душой. Я сожалею лишь об одном: иные легковерные люди смогут вообразить,

будто в нашем роду оказался человек, способный на предательство. Вступитесь за мое доброе

имя, когда сможете; вам будет нетрудно это сделать, если вы получите доступ к моей

переписке. Живите ради вашей любезной жены, ради вашей сестры, которой я передаю свой

поцелуй; любите друг друга, любите меня.

Надеюсь, что я достойно встречу свой последний час; впрочем, не люблю хвалиться,

пока дело не сделано.

Итак, прощайте! Прощайте!

Ваш отец, ваш друг К.

а8 августа 1793 года, ю часов вечера

 

 







Дата добавления: 2015-10-15; просмотров: 289. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Что такое пропорции? Это соотношение частей целого между собой. Что может являться частями в образе или в луке...

Растягивание костей и хрящей. Данные способы применимы в случае закрытых зон роста. Врачи-хирурги выяснили...

ФАКТОРЫ, ВЛИЯЮЩИЕ НА ИЗНОС ДЕТАЛЕЙ, И МЕТОДЫ СНИЖЕНИИ СКОРОСТИ ИЗНАШИВАНИЯ Кроме названных причин разрушений и износов, знание которых можно использовать в системе технического обслуживания и ремонта машин для повышения их долговечности, немаловажное значение имеют знания о причинах разрушения деталей в результате старения...

В эволюции растений и животных. Цель: выявить ароморфозы и идиоадаптации у растений Цель: выявить ароморфозы и идиоадаптации у растений. Оборудование: гербарные растения, чучела хордовых (рыб, земноводных, птиц, пресмыкающихся, млекопитающих), коллекции насекомых, влажные препараты паразитических червей, мох, хвощ, папоротник...

Типовые примеры и методы их решения. Пример 2.5.1. На вклад начисляются сложные проценты: а) ежегодно; б) ежеквартально; в) ежемесячно Пример 2.5.1. На вклад начисляются сложные проценты: а) ежегодно; б) ежеквартально; в) ежемесячно. Какова должна быть годовая номинальная процентная ставка...

Выработка навыка зеркального письма (динамический стереотип) Цель работы: Проследить особенности образования любого навыка (динамического стереотипа) на примере выработки навыка зеркального письма...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.008 сек.) русская версия | украинская версия