Студопедия — Письмо тринадцатое. Николай взошел на трон в тот самый день, когда среди гвардейцев
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Письмо тринадцатое. Николай взошел на трон в тот самый день, когда среди гвардейцев






Николай взошел на трон в тот самый день, когда среди гвардейцев

вспыхнуло восстание; получив известие о бунте в войсках, император с

императрицей одни спустились в дворцовую церковь и там, преклонив колена на

ступенях алтаря, поклялись перед Богом, что умрут как государи, если им не

удастся подавить мятеж.

Беда представлялась императору нешуточной: как ему только что

сообщили, архиепископ пытался успокоить солдат, но тщетно. Если церковная

власть в России терпит неудачу, значит, начались

ужасающие беспорядки.

Император осенил себя крестным знамением и вышел к бунтовщикам, дабы

усмирить их своим присутствием и спокойной силой своего чела. Сам он описывал

эту сцену в выражениях более скромных, нежели те, какими пользуюсь я сейчас. К

несчастью, я позабыл первую часть его рассказа, ибо поначалу был несколько

смущен тем неожиданным оборотом, какой приняла наша беседа; повторю ее

с того момента, с какого помню.

-- Ваше Величество почерпнули силу в истинном ее источнике.

-- Я не знал, что буду делать и говорить, меня осенило свыше.

-- Не всякого осеняет подобным образом, это еще надо заслужить.

-- Я не совершал ничего необыкновенного; я сказал солдатам:

"Встать в строй", а когда делал смотр полку, крикнул: "На колени!" Все

повиновались. Минутою раньше я примирился со смертью, и это придало мне

силы. Я преисполнен благодарности за свой успех, но не горжусь им, ибо здесь нет

никакой моей заслуги.

Вот в каких благородных словах поведал мне император об этой

современной трагедии.

Судите сами, сколь интересные темы служат ему пищей для

бесед с чужестранцами, которых ему угодно почтить своим расположением;

рассказ этот весьма далек от придворных банальностей. По нему вы можете

понять, какого рода власть имеет он над нами, равно как над своими народами и

своей фамилией. Это

славянский Людовик XIV.

Очевидцы уверяли меня, что с каждым шагом навстречу мятежникам он

вырастал на глазах. Став государем, он в мгновение ока из молчаливого,

придирчивого меланхолика, каким казался в юности, превратился в героя. Тут он

-- полная противоположность большинству принцев, которые подают больше

надежд, нежели затем оправдывают.

Император настолько вошел в свою роль, что престол для

него -- то же, что сцена для великого актера. Перед непокорной гвардией он

держался столь внушительно, что, говорят, во время его речи, обращенной к

войску, один из заговорщиков четырежды приближался к нему, чтобы убить, и

четырежды мужество покидало этого несчастного, как кимвра перед Марием.

Знающие люди отнесли мятеж этот на счет влияния тайных обществ, которые

вели

 

 

Астольф де Кюстин

Россия в 1839 году

в России свою работу со времен союзнических кампаний во Франции и частых

поездок русских офицеров в Германию.

Я только повторяю то, что здесь говорят, -- все это дела темные, и проверить

что-либо у меня нет возможности.

Чтобы поднять армию, заговорщики прибегли к смешному обману: был

распространен слух, что Николай будто бы узурпировал корону,

предназначавшуюся его брату Константину, который, как утверждали, движется на

Петербург, дабы с оружием в руках отстоять свои права. А вот способ, посредством

которого бунтовщиков убедили кричать под окнами дворца: "Да здравствует кон-

ституция!" Зачинщики внушили им, что "конституция" -- имя супруги

Константина, то есть их предполагаемой императрицы. Как видите, представление

о долге глубоко укоренилось в сердце солдат, раз подтолкнуть их к неповиновению

удалось только с помощью уловки.

На самом деле Константин отказался взойти на престол лишь по слабости: он

боялся, что его отравят, вот и вся его философия. Бог и еще, быть может, несколько

человек знают, спасся ли он благодаря отречению от опасности, какой думал

избегнуть.

Стало быть, обманутые солдаты восстали против своего законного государя во

имя законности.

Все отметили, что за все время, пока император находился перед войсками, он

ни разу не пустил лошадь в галоп -- настолько хладнокровно он держался; однако

он был очень бледен. Он впервые испробовал свое могущество, и успех этого

испытания покорил его влиянию всю нацию.

Такого человека нельзя судить по меркам, пригодным для обыкновенных

людей. Его голос, властный и исполненный значительности, магнетический взгляд,

что впивается в предмет, завладевший его вниманием, но зачастую становится

холодным и застывает,-- не столько из-за обыкновения скрывать свои мысли, ибо

он откровенен, сколько из-за привычки сдерживать страсти; его великолепное чело,

черты, в которых есть что-то от Аполлона и от Юпитера, его почти неподвижное,

внушительное, повелительное лицо, облик, скорее благородный, нежели

добросердечный, подобающий более статуе, чем человеку,--все это оказывает

неодолимое воздействие на всякого, кто приближается к его особе. Он становится

повелителем чужих воль, ибо все видят, что он властен над своей собственной

волей.

Вот что еще мне запомнилось из продолжения нашей беседы.

-- Должно быть, Ваше Величество, усмирив мятеж, вернулись во дворец в

совсем ином расположении, нежели то, в каком вы его покидали, ибо Ваше

Величество не только обеспечили себе престол, но и заручились восхищением всего

мира и симпатией всех благородных душ.

-- Я об этом не думал; впоследствии поступки мои превознесли сверх всякой

меры.

 

 

Письмо тринадцатое

Император не сказал, что, возвратившись к супруге, он увидал, как у нее

трясется голова,-- от этой нервной болезни ей так и не удалось до конца излечиться.

Дрожь эта еле заметна; она даже проходит вовсе, когда императрица покойна и

находится в добром здравии; но едва что-то начинает ее мучить, морально или

физически, как недуг проявляется снова и обостряется. Должно быть, этой

великодушной женщине нелегко пришлось в борении с тревогой, покуда супруг ее

столь отважно шел навстречу ударам убийц. Когда он вернулся, она, ни слова не

говоря, обняла его; однако, приободрив ее, император в свой черед ощутил

слабость; став на миг просто человеком, бросился он в объятия одного из самых

верных своих слуг, что присутствовал при этой сцене, и воскликнул: "Какое

ужасное начало царствования!"

Я обнародую эти обстоятельства; людям безвестным полезно их

знать, чтобы поменьше завидовать уделу великих.

При внешнем неравенстве, какое в цивилизованном мире установлено

законодателями меж людей разного звания, справедливость Божественного

Провидения находит себе прибежище в равенстве тайном и неуничтожимом -- том,

что родится из нравственных терзаний, которые обыкновенно возрастают по мере

того, как убывают физические лишения. В мире нашем меньше неправедного,

нежели заложили в него основатели различных наций и нежели это доступно

пониманию черни; природа справедливее, чем закон человеческий.

Мысли эти мелькали у меня в голове во время беседы с императором; из них

родилось в моем сердце чувство к нему, узнав о котором, он бы, наверное,

несколько удивился -- необъяснимая жалость. Я как мог постарался скрыть свои

переживания, природу которых не дерзнул бы ему раскрыть, а причину --

растолковать, и возразил в ответ на его слова о том, что похвалы поведению его во

время мятежа преувеличены:

-- Одно верно, Ваше Величество: любопытство мое перед приездом в Россию

имело среди главных причин желание близко увидеть государя, имеющего столь

великую власть над людьми.

-- Русские добрый народ, но надобно еще сделаться достойным править ими.

-- Ваше Величество постигли лучше любого из своих предшественников, что

именно подобает России.

-- В России еще существует деспотизм, ибо в нем самая суть моего

правления; но он отвечает духу нации.

-- Вы останавливаете Россию на пути подражательства, Ваше Величество, и

возвращаете к самой себе.

-- Я люблю свою страну и, мне кажется, понимаю ее; поверьте, когда

невзгоды нашего времени слишком уж донимают меня, я стараюсь забыть о

существовании остальной Европы и ищу убежища в глубинах России.

 

 

Астольф де Кюстин

Россия в 1839 году

-- Дабы припасть к истокам?

-- Именно так! Нет человека более русского сердцем, чем я. Скажу вам одну

вещь, какой не сказал бы никому другому; но именно вы, я чувствую, поймете

меня.

Тут император умолкает и пристально глядит на меня; я, не отвечая ни слова,

слушаю, и он продолжает:

-- Мне понятна республика, это способ правления ясный и честный, либо по

крайней мере может быть таковым; мне понятна абсолютная монархия, ибо я сам

возглавляю подобный порядок вещей; но мне непонятна монархия

представительная. Это способ правления лживый, мошеннический, продажный, и я

скорее отступлю до самого Китая, чем когда-либо соглашусь на него.

-- Ваше Величество, я всегда рассматривал представительный способ

правления как сделку, неизбежную для некоторых обществ и некоторых эпох; но,

подобно всякой сделке, она не решает ни одного вопроса, а только отсрочивает

затруднения.

Император, казалось, ждал, что скажу я дальше. Я продолжал:

-- Это перемирие, что подписывают демократия и монархия в угоду двум

весьма низменным тиранам -- страху и корысти;

длится оно благодаря гордыне разума, упивающегося красноречием, и тщеславию

народа, от которого откупаются словами. В конечном счете это власть аристократии

слова, пришедшей на смену аристократии родовой, ибо правят здесь стряпчие.

-- В ваших речах много верного, сударь,-- произнес император, пожимая мне

руку.-- Я сам возглавлял представительную монархию *, и в мире знают, чего мне

стоило нежелание подчиниться требованиям ЭТОГО ГНУСНОГО способа

правления (я цитирую дословно). Покупать голоса, развращать чужую совесть, со-

блазнять одних, дабы обмануть других, -- я презрел все эти уловки, ибо они равно

унизительны и для тех, кто повинуется, и для того, кто повелевает; я дорого

заплатил за свои труды и искренность, но, слава Богу, навсегда покончил с этой

ненавистной политической машиной. Больше я никогда не буду конституционным

монархом. Я слишком нуждаюсь в том, чтобы высказывать откровенно свои мысли,

и потому никогда не соглашусь править каким бы то ни было народом посредством

хитрости и интриг.

Название Польши постоянно всплывало в наших умах, но в ходе этого

любопытного разговора не было произнесено ни разу.

На меня он произвел большое впечатление; я был покорен:

благородство чувств, что явил предо мною император, и искренность его речей, как

мне представлялось, весьма рельефно оттеняли его всемогущество; признаюсь,

император ослепил меня!! Человек, которому я, вопреки всем своим

представлениям о независимости, готов был простить то, что он -- абсолютный

монарх шестидесяти

* В Польше.

 

 

Письмо тринадцатое

миллионов подданных, был в моих глазах существом высшего порядка; однако я не

доверялся собственному восхищению, я походил на тех наших буржуа, которые

чувствуют, что вот-вот подпадут под обаяние изящества и умения держаться,

свойственных людям прежних времен: хороший вкус толкает их отдаться

испытываемому влечению, но принципы сопротивляются, и потому они остаются

непреклонны и принимают самый бесстрастный вид, на какой только способны.

Подобную же борьбу переживал и я. Не в моем характере сомневаться в словах

человека в ту самую минуту, когда я их слышу. Говорящий человек есть для меня

орудие Божье; только размышление и опыт заставляют меня признать возможность

расчета и притворства. Вы скажете: святая простота; быть может, так оно и есть, но

эта слабость ума дорога мне, ибо она идет от крепости души; собственное

чистосердечие велит мне верить в искренность других -- даже в искренность

российского императора.

Красота доставляет ему лишний способ быть убедительным, ибо красота эта в

равной мере духовная и физическая. Действие ее я отношу не столько на счет

правильности черт, сколько на счет правдивости чувств, что рисуются обыкновенно

на его лице. Этот любопытный разговор с императором я имел во время

празднества у герцогини Ольденбургской. Бал оказался необычным и также

заслуживает, чтобы я вам его описал.

Герцогиня Ольденбургская, урожденная принцесса Нассауская, по мужу

состоит в весьма близком родстве с императором; она пожелала устроить вечер по

случаю бракосочетания великой княжны Марии, но не могла ни превзойти в

пышности предыдущие балы, ни состязаться в богатстве с двором, а потому

задумала дать импровизированный сельский бал в своем доме на островах.

В саду, переполненном гуляющими и оркестрами, что были спрятаны в

отдаленных боскетах, собрались эрцгерцог австрийский, прибывший в Петербург

два дня назад, дабы принять участие в празднествах, послы со всего мира

(невиданные актеры для пасторали!) -- в общем, вся Россия в лице знатнейших ее

вельмож, старательно принимавших добродушный вид.

На каждом празднике тон задает император; паролем этого дня было:

пристойная наивность, или изысканная Горациева простота.

В подобном расположении духа пребывали в этот вечер все, в том числе и

дипломатический корпус; мне чудилось, будто я читаю эклогу -- но не Феокрита

или Вергилия, а Фонтенеля.

До одиннадцати вечера танцы продолжались на свежем воздухе, а затем, когда

на головы и плечи юных и пожилых дам, участвовавших в сем торжестве

человеческой воли над скверным климатом, пролились изрядные потоки росы, все

возвратились в небольшой дворец, что служит обыкновенно летним жилищем гер-

цогине Ольденбургской.

В центре виллы (по-русски -- "дачи") находится ротонда,

 

 

Астольф де Кюстин

Россия в 1839 году

сияющая ослепительным блеском позолоты и свечей; бал продолжался в этой зале,

а толпа нетанцующих заполнила остальные помещения. Свет исходил из центра, и

яркие блики его изливались наружу -- словно солнечные лучи, что, рождаясь,

несут тепло и жизнь повсюду в безлюдных глубинах Эмпирея. Ослепительная

ротонда представала моему взору орбитой, по которой, озаряя собою весь дворец,

вращалась звезда императора.

На террасах второго этажа растянули тенты, дабы под ними разместить

императорский стол и стол для приглашенных к ужину. Празднество это было не

столь многолюдным, как предыдущие, и на нем царил такой великолепно

упорядоченный беспорядок, что оно развлекло меня более других. Если не считать

забавного смущения, какое читалось на некоторых физиономиях, принужденных на

время напускать на себя сельскую простоту, то вечер оказался совершенно

необыкновенным -- то было своего рода императорское Тиволи, где все, даже и

находясь в присутствии своего безраздельного повелителя, чувствовали себя почти

свободно. Когда государь забавляется, он уже не кажется деспотом -- а император

в тот вечер забавлялся.

Как я уже говорил, прежде чем перейти в ротонду, все танцевали под

открытым небом: по счастью, в этом году стоит чрезвычайная жара,

благоприятствующая замыслам герцогини. Ее загородный дом находится в

прелестнейшей части островов; здесь, среди ослепительных садовых цветов в

горшках, что, казалось, сами собою выросли на английском газоне, явлено было

еще одно чудо: герцогиня устроила бальную залу на воздухе; на небольшом лужку

она велела настлать великолепный салонный паркет, окружив его изящными,

увитыми цветами балюстрадами. Эта оригинальная зала, для которой небесный

свод служил потолком, изрядно напоминала корабельную палубу, убранную

флагами по случаю морского праздника; с одной стороны на нее можно было

взойти по нескольким ступеням с лужка, с другой -- через крыльцо, пристроенное

к парадному входу здания и скрытое под навесами из экзотических цветов.

Роскошные редкие цветы в этой стране заменяют собой редко растущие деревья.

Люди, что живут здесь, пришли из Азии и, заточив себя в северных льдах,

вспоминают восточную роскошь изначальной своей родины; они делают все, что в

их силах, дабы возместить бесплодие природы, которая сама по себе порождает в

открытом грунте лишь ели да березы. Здесь искусственно, в парниках, выводят

бесконечное число кустарников и растений; и поскольку поддельно все, то

вырастить какие-нибудь цветы из Америки не сложнее, нежели французские

фиалки или лилии. Роскошные дома в Петербурге украшает и делает непохожими

друг на друга не первозданное плодородие почвы, но цивилизация, что обращает

себе на пользу сокровища всего мира, дабы скрыть от глаз скудную землю и скупое

полярное небо. Так что пусть вас не удивляет

 

 

Письмо тринадцатое

бахвальство русских: природа для них -- еще один враг, которого они одолели

благодаря своему упорству; во всех их развлечениях присутствует подспудно

радостная гордость победителя.

Императрица, невзирая на свою хрупкость, танцевала на изысканном паркете

этого великолепного сельского бала, заданного ее кузиной, с обнаженной шеей и

непокрытой головой, не пропуская ни одного полонеза. В России всякий трудится

на своем поприще до полного изнеможения. Долг императрицы -- развлекаться до

упаду, и она исполнит обязанность свою точно так же, как исполняют ее все

остальные рабы, -- будет танцевать до тех пор, покуда сможет.

Этой немецкой принцессе, жертве легкомыслия, для нее, должно быть, не

менее тяжкого, чем цепи для узника, случилось обрести в России счастье, редкое

во всех странах и всех сословиях, а в жизни императрицы -- исключительное: у

нее есть подруга.

Я уже писал вам об этой даме. Это баронесса ***, урожденная графиня ***. Со

времени замужества императрицы две эти женщины со столь разными судьбами

почти всегда неразлучны. Баронесса со своим открытым нравом и преданным

сердцем не извлекла из расположения государыни никакой выгоды для себя;

замужем она за армейским офицером, которому император обязан больше, чем

кому-либо другому: в день мятежа при его восхождении на престол барон *** спас

ему жизнь, с нерасчетливой преданностью подвергая себя опасности ради своего

государя. Расплатиться за подобное мужество нельзя ничем -- оно и остается

неоплаченным.

Впрочем, государи вообще понимают лишь ту признательность, предметом

которой становятся сами, да и тогда нисколько ею не дорожат, всегда предполагая

в других неблагодарность. Признательность не столько утешает их в душевных

тяготах, сколько сбивает в расчетах ума. Она -- урок, получать который они не

любят; им кажется удобнее и проще презирать весь род человеческий без изъятия.

Это свойство всех властителей, но особенно самых могущественных из них.

В саду смеркалось; оркестру на балу вторила какая-то музыка, доносившаяся

издалека, и гармония ее рассеивала ночную печаль -- печаль более чем

естественную в этих однообразных лесах и климате, враждебном всякому веселью.

Под окнами маленького дворца, где живет герцогиня Ольден-бургская,

медленно течет, изгибаясь, один из рукавов Невы -- вода здесь всегда кажется

неподвижной. В тот вечер на реке было множество лодок, набитых любопытными,

а на дороге кишмя кишели пешие зеваки -- безымянная толпа, в которой

смешивались без всякого различия буржуа, такие же рабы, как крестьяне, и

крепостные-рабочие: придворные придворных, пробиравшиеся, толкаясь, среди

карет князей и вельмож, чтобы поглазеть на ливрею господина их господ.,

Зрелище это показалось мне притягательным и необычным.

 

 

Астольф де Кюстин

Россия в 1839 году

В России вещи носят те же имена, что везде, но сами они совершенно иные.

Нередко я ускользал за ограду, внутри которой продолжался бал, и уходил в парк,

под сень деревьев, размышляя о том, сколь печален любой праздник в подобной

стране. Однако раздумья мои продолжались недолго, ибо в тот день императору

вновь угодно было завладеть моим умом. Ощутил ли он в глубине моих мыслей

толику предубеждения против него, -- основанного, впрочем, лишь на том, что

слышал я прежде, чем меня ему представили, ибо впечатление мое от его личности

и речей было всецело для него благоприятным,-- находил ли занятным поговорить

несколько минут с человеком, непохожим на тех, что всякий день проходят перед

его взором; или же госпожа * * * расположила его в мою пользу? я бы не сумел

отчетливо объяснить себе, в чем истинная причина подобной милости.

Император не только привык командовать поступками людей, он умеет и

властвовать над сердцами; быть может, ему захотелось покорить и мое тоже; быть

может, моя холодность, проистекающая из робости, всколыхнула в нем самолюбие

-- ему свойственно желание нравиться. Заставить другого восхищаться собой --

один из способов держать его в повиновении. Быть может, ему захотелось

испытать свою власть на иностранце; быть может, наконец, заговорил в нем

инстинкт человека, что долгое время не слышал правды и теперь надеется, что раз

в жизни встретился ему характер правдивый. Повторяю, истинные его мотивы мне

неизвестны; знаю одно:

в тот вечер, стоило мне оказаться на пути его следования или даже в уединенном

углу залы, где он находился, как он подзывал меня к себе для беседы.

Приметив, что я возвращаюсь в бальную залу, он спросил:

-- Что делали вы нынче утром?

-- Ваше Величество, я осмотрел кабинет естественной истории и знаменитого

сибирского мамонта.

-- Такого творения природы нет больше нигде в мире.

-- Да, Ваше Величество; в России есть много вещей, каких не найдешь больше

нигде.

-- Вы мне льстите.

-- Я слишком чту вас, Ваше Величество, чтобы осмелиться вам льстить,

однако уже и не боюсь вас так, как прежде, и высказываю бесхитростно свои

мысли, даже когда правда походит на комплимент.

-- Ваш комплимент, сударь, весьма тонкий; иностранцы нас балуют.

-- Вам, Ваше Величество, было угодно, чтобы я в беседе с вами чувствовал

себя непринужденно, и вам это удалось, как удается все, что вы предпринимаете;

вы излечили меня от природной робости, по крайней мере на время.

Я вынужден был избегать любого намека на главные политичес-

2l6

 

 

Письмо тринадцатое

кие интересы сегодняшнего дня, а потому мне хотелось вернуться к теме,

занимавшей меня во всяком случае не меньше, и я добавил:

-- Всякий раз, как Ваше Величество дозволяет мне приблизиться, я на себе

испытываю власть, что повергла врагов к вашим стопам в день вашего

восхождения на престол.

-- В вашей стране питают против нас предубеждение, и его победить труднее,

чем страсти взбунтовавшихся солдат.

-- На вас смотрят слишком издалека; когда бы французы узнали Ваше

Величество поближе, то лучше бы вас и оценили; у нас, как и здесь, нашлось бы

множество ваших почитателей. Начало царствования уже принесло Вашему

Величеству заслуженную славу;

во времена холеры поднялись вы столь же высоко, и даже выше, ибо в

продолжение этого второго бунта выказали то же всевластие, но смягченное

благороднейшей приверженностью к человечности; в минуты опасности силы

никогда не изменяют вам.

-- Вы воскрешаете в моей памяти мгновения, что были, конечно,

прекраснейшими в моей жизни; однако мне они показались самыми ужасными.

-- Понимаю, Ваше Величество; чтобы обуздать естество в себе и в других,

нужно совершить усилие...

-- И усилие страшное,-- перебил император с выражением, поразившим

меня,-- причем последствия его ощущаешь позже.

-- Да; но зато вы явили истинное величие.

-- Я не являл величия, я всего лишь занимался своим ремеслом;

в подобных обстоятельствах никто не может предугадать, что он скажет.

Бросаешься навстречу опасности, не задаваясь вопросом, как ее одолеть.

-- Господь осенил вас, Ваше Величество; и когда бы возможно было сравнить

две столь несхожие вещи, как поэзию и управление государством, то я бы сказал,

что вы действовали так же, как поэты слагают песни, -- внимая гласу свыше.

-- В моих действиях не было ничего поэтического. Сравнение мое, я заметил,

показалось не слишком лестным, ибо слово "поэт" было понято не в том смысле,

какой оно имеет в латыни; при дворе принято рассматривать поэзию как игру ума;

чтобы доказать, что она есть чистейший и живейший свет души, пришлось бы

затеять спор; я предпочел промолчать -- но императору, видно, не хотелось

оставлять меня в сожалениях о том, что я мог ему не угодить, и он еще долго

удерживал меня при себе, к великому удивлению двора; с чарующей добротой он

вновь обратился ко мне:

-- Каков же окончательный план вашего путешествия?

-- После празднества в Петергофе я рассчитываю ехать в Москву, Ваше

Величество, оттуда отправлюсь взглянуть на ярмарку в Нижнем, но так, чтобы

успеть вернуться в Москву еще до прибытия Вашего Величества.

-- Тем лучше, мне было бы весьма приятно, если бы вы

 

 

Астольф де Кюстин

Россия в 1839 году

ознакомились во всех подробностях с работами, какие я веду в Кремле: тамошние

покои были слишком малы; я возвожу другие, более подобающие, и сам объясню

вам свой замысел касательно преобразования этого участка Москвы -- в ней мы

видим колыбель империи. Но вы не должны терять время, ведь вам предстоит

одолеть необъятные пространства; расстояния -- вот бич России.

-- Не стоит сетовать на них, Ваше Величество; это рамы, в которые только

предстоит вставить картины; в других местах людям недостает земли, у вас же ее

всегда будет в достатке.

-- Мне недостает времени.

-- За вами будущее.

-- Меня обвиняют во властолюбии -- но так может говорить лишь тот, кто

совсем меня не знает! я не только не желаю еще расширять нашу территорию, но,

напротив, хотел бы сплотить вокруг себя население всей России. Нищета и

варварство -- вот единственные враги, над которыми мне хочется одерживать

победы;

дать русским более достойный удел для меня важнее, чем приумножить мои

владения. Если бы вы только знали, как добр русский народ! сколько в нем

кротости, как он любезен и учтив от природы!.. Вы сами это увидите в Петергофе;

но мне бы особенно хотелось показать вам его здесь первого января.

Затем, возвращаясь к своей излюбленной теме, он продолжал:

-- Но стать достойным того, чтобы править подобной нацией, не так легко.

-- Ваше Величество успели уже много сделать для России.

-- Иногда я боюсь, что сделал не все, что в моих силах. Христианские эти

слова, исторгнутые из глубины сердца, до слез тронули меня; впечатление,

произведенное ими, было тем большим, что я говорил про себя: император

проницательней, чем я, и если бы слова его продиктованы были каким бы то ни

было интересом, он бы почувствовал, что произносить их не нужно. Значит, он

попросту выказал передо мною прекрасное, благородное чувство-- сомнения,

терзающие совестливого государя. Сей вопль человечности, исходящий из души,

которую все, казалось бы, должно было исполнить гордыни, внезапно привел меня

в умиление. Мы беседовали на людях, и я постарался не показать своего волнения;

но император, отвечающий не столько на речи людей, сколько на их мысли (силой

прозорливости и держится главным образом обаяние его речей, действенность его

воли), заметил произведенное им впечатление, которое я пытался скрыть, и,

прежде чем удалиться, подошел ко мне, взял дружелюбно за руку и пожал ее,

сказав: "До свидания".

Император -- единственный человек во всей империи, с кем можно говорить,

не боясь доносчиков; к тому же до сей поры он единственный, в ком встретил я

естественные чувства и от кого услышал искренние речи. Если бы я жил в этой

стране и мне нужно

 

 

Письмо тринадцатое

было что-то держать в тайне, я бы первым делом пошел и доверил

свою тайну ему.

Скажу, не заботясь о престиже и требованиях этикета, без всякой лести: он

представляется мне одним из первых людей России. По правде говоря, никто

другой не удостоил меня такой же откровенности, с какой беседовал со мною

император.

Если я прав и в нем действительно более гордости, нежели самолюбия, и

более достоинства, нежели высокомерия, то он должен быть доволен теми своими

портретами, которые я один за другим рисовал для вас, и в особенности

впечатлением, что произвели на меня его слова. По правде сказать, я изо всех сил

противлюсь влечению, которое он во мне вызывает. Я, конечно, менее всего

революционер, но революция и на меня оказала влияние -- вот что значит

родиться во Франции и в ней жить! Я нахожу еще одно, лучшее объяснение тому,

отчего почитаю своим долгом сопротивляться влиянию на меня императора. По

характеру, равно как и по убеждению, я аристократ и чувствую, что одна лишь

аристократия может противостоять и соблазнам, и злоупотреблениям абсолютной

власти. Без аристократии и от монархии, и от демократии не остается ничего,

кроме тирании, а зрелище деспотизма будит во мне невольный протест и наносит

удар по всем моим представлениям о свободе, что коренятся в сокровенных моих

чувствах и политических верованиях. Деспотизм родится из всеобщего равенства в

той же мере, как и из самодержавия: власть одного человека и власть всех

приводит к одинаковому результату. При демократии закон есть некое умственное

построение; при автократии закон воплощен в одном человеке -- но ведь даже и

удобнее иметь дело с одним человеком, чем со страстями всех! Абсолютная

демократия -- это грубая сила, своего рода политический вихрь, который по

глухоте своей, слепоте и неумолимости не сравнится с гордыней какого бы то ни

было государя!!! Никто из аристократов не может без отвращения смотреть, как у

него на глазах деспотическая власть переходит положенные ей пределы; именно

это, однако, и происходит в чистых демократиях, равно как и в абсолютных

монархиях.

Сверх того мне кажется, что когда бы я был государь, мне бы нравилось

общество умов, способных видеть во мне сквозь оболочку властителя простого

человека, особенно если бы я, избавленный от титулов и сведенный к самому себе,

был вдобавок вправе считаться человеком искренним, надежным и честным.

Спросите себя со всей серьезностью и признайтесь, показался ли вам император

Николай, каким он предстает в моих рассказах, ниже представления, какое

сложилось у вас о его характере до чтения моих писем? Если ответ ваш будет

искренним, он послужит мне оправданием.

Благодаря частым прилюдным беседам с государем я свел здесь знакомство

со многими людьми, как известными мне прежде, так и неизвестными. Многие

особы из тех, с кем я встречался

2IQ

 

 

Астольф де Кюстин

Россия в 1839 году

в других местах, теперь, увидав, что я сделался предметом особенного

расположения со стороны повелителя, кидаются мне на шею;

особы эти, заметьте, из первых при дворе, но таково уж обыкновение людей

светских, и особенно состоящих при должности, -- они скупятся на все, кроме

тщеславных расчетов. Чтобы жить при дворе и сохранять при этом чувства более

высокие, нежели у черни, надобно быть одаренным благороднейшей душой; а

благородные

души редки.

Не устану повторять: в России нет знати, ибо нет независимых характеров;

число избранных душ, составляющих исключение, слишком мало, чтобы высший

свет следовал их побуждениям; человека делает независимым не столько богатство

или хитростью достигнутое положение, сколько гордость, какую внушает высокое

происхождение; а без независимости нет и знати.

Эта страна, столь отличная от нашей во многих отношениях, в одном все же

походит на Францию: в ней отсутствует общественная иерархия. Благодаря этой

прорехе политического устройства в России, как и во Франции, существует

всеобщее равенство; поэтому и в одной, и в другой стране основная масса людей

испытывает беспокойство ума -- у нас ее волнение громогласно, в России же

политические страсти все направлены в одну точку. Во Франции кто угодно может

достигнуть всего, если начнет с трибуны; в России -- если начнет с двора;

последний холоп, коли он сумеет угодить повелителю, назавтра может стать

первым лицом после императора. Как у нас в стране стремление к популярности

производит дивные метаморфозы, так и здесь милость сего божества -- приманка,

ради которой честолюбцы совершают настоящие чудеса. В Петербурге становятся

законченными льстецами, как в Париже -- несравненными ораторами. Какой дар

наблюдательности явили русские придворные, обнаружив, что один из способов

понравиться императору -- это разгуливать зимой по петербургским улицам без

сюртука! Сия героическая лесть, обращенная прямо -- к погоде, а косвенно-- к

повелителю, стоила жизни не одному честолюбцу. Но честолюбец -- сказано

слишком сильно, ибо здесь льстят бескорыстно. Как вы понимаете, в стране, где

принято угождать подобным образом, не угодить легко. Две фанатические страсти,

простонародная гордыня и рабское самоотречение царедворца, схожи между собою

сильнее, нежели представляется с виду, и творят чудеса:

первая возносит слово до высот истинного красноречия, вторая дарует силу

молчания; но обе влекутся к единой цели. И оттого умы под гнетом безграничного

деспотизма пребывают в таком же волнении и терзаниях, как и при республике, с

той лишь разницей, что при автократии молчаливое беспокойство подданных ведет

к глубокой душевной смуте, ибо честолюбец, желающий преуспеть при

абсолютистском способе правления, вынужден таить свою страсть. У нас, чтобы

жертвы пошли на пользу, они должны быть публичны-

 

 

Письмо тринадцатое

ми; здесь же, напротив, о них никто не должен знать. Самодержец никого так не

ненавидит, как подданного, который открыто ему предан; всякое усердие,

выходящее за рамки слепого, рабского повиновения, для него несносно и

подозрительно; ведь исключения открывают врата для притязаний, притязания

превращаются в права, а подданный, полагающий, будто у него есть права, в глазах

деспота -- бунтовщик.

Правоту этих замечаний мог бы подтвердить фельдмаршал

Паскевич: его не рискуют вовсе уничтожить, но всеми силами

обращают в ничто.

До нынешнего путешествия мои идеи касательно деспотизма

были подсказаны наблюдениями, сделанными над австрийским и прусским

обществом. Я и не предполагал, что государства эти только называются

деспотическими, на самом же деле в них к ис-. правлению государственных

установлений служат нравы; я говорил себе: "Тамошние народы, которыми правят

деспотически, кажутся мне счастливейшими на земле; стало быть, деспотизм,

умеренный мягкостью обычаев, вещь вовсе не такая отвратительная, как утверж-

дают наши философы"; я еще не знал, что такое сочетание абсолютного способа

правления и нации рабов.

Нужно приехать в Россию, чтобы воочию увидеть результат этого

ужасающего соединения европейского ума и науки с духом Азии; я нахожу союз

этот тем более страшным, что продлиться он может еще долго, ибо страсти,

которые в иных странах губят людей, заставляя их слишком много болтать, --

честолюбие и страх, здесь порождают молчание. Из насильственного молчания

этого возникает невольное спокойствие, внешний порядок, более прочный и жут-

кий, чем любая анархия, ибо, повторяю, недуг, им вызванный,

кажется вечным.

В политике я признаю лишь несколько основополагающих идей,

потому что применительно к способу правления верю более в действенность

обстоятельств, нежели в силу принципов; но безразличие мое простирается не

настолько, чтобы попустительствовать порядкам, при которых, как мне кажется, в

характерах людей истребляется всякое достоинство.

Быть может, независимое правосудие и сильная аристократия привнесли

бы покой в умы русских людей, величие в их души, счастье в их страну; не

думаю, однако, чтобы император помышлял о подобном способе улучшить

положение своих народов: каким бы возвышенным ни был человек, он не

откажется по доброй воле от возможности самолично устроить благо ближнего.

Впрочем, по какому праву стали бы мы попрекать российского императора

его властолюбием? разве тирания революции в Париже уступает чем-то тирании

деспотизма в Санкт-Петербурге?

И все же наш долг перед самими собой -- сделать здесь одну оговорку и

установить различие в общественном устройстве

 

 

Астольф де Кюстин

Россия в 1839 году

обеих стран. Во Франции революционная тирания есть болезнь переходного

времени; в России деспотическая тирания есть непрерывная революция.

Вам очень повезло, что я отвлекся от темы своего письма:

приступая к нему, я намеревался описать ярко освещенный театр, парадное

представление и разобрать пантомиму -- перевод (русское выражение) одного

французского балета. Когда бы я вспомнил об этом, моя скука передалась бы и

вам: помпезность драматического действа утомила меня, но не ослепила, несмотря

на золоченые одеяния зрителей; да к тому же без мадемуазель Тальони в

петербургской Опере танцуют холодно и окостенело, как на;

любом европейском театре, когда танец исполняется не первыми в мире

талантами; присутствие же двора не подогревало никого, ни актеров, ни зрителей.

Как вам известно, рукоплескания при;

государе запрещены.

Искусства в Петербурге вымуштрованы и производят на заказ интермедии,

годные для того, чтобы развлекать солдат в перерывах военных упражнений. Все

это более или менее великолепно, устроено по-королевски, по-императорски...--

но не увлекательно. Артисты здесь сколачивают богатство; вдохновение их не

посещаете богатство и изысканность полезны для талантов, но действительно:

необходимы им хороший вкус и свободомыслие публики, которая о них судит.

Русские еще не достигли той точки в развитии цивилизации, когда возможно

испытывать подлинное наслаждение от искусства. Энтузиазм их в этой области и

поныне есть не что иное, как чистое тщеславие, одно из их притязаний. Пусть

народ этот обратится к самому себе, прислушается к своему первородному гению,

и -- коли небо одарило его чутьем к искусствам,-- он откажется от копирования и

станет производить на свет то, чего от него ожидают Господь и природа; а до тех

пор вся помпезность вместе взятая никогда не сравнится для тех редких русских --

истинных люб"-| телей прекрасного, что прозябают в Петербурге,-- с

пребыванием в Париже или путешествием в Италию. 1

Зал Оперы сооружен по чертежам залов в Милане и Неаполе; | но те

благороднее и производят более гармоническое впечатление, | нежели все

подобного рода постройки, какие я до сих пор видел | в России.

 

 







Дата добавления: 2015-10-15; просмотров: 404. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Аальтернативная стоимость. Кривая производственных возможностей В экономике Буридании есть 100 ед. труда с производительностью 4 м ткани или 2 кг мяса...

Вычисление основной дактилоскопической формулы Вычислением основной дактоформулы обычно занимается следователь. Для этого все десять пальцев разбиваются на пять пар...

Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Медицинская документация родильного дома Учетные формы родильного дома № 111/у Индивидуальная карта беременной и родильницы № 113/у Обменная карта родильного дома...

Основные разделы работы участкового врача-педиатра Ведущей фигурой в организации внебольничной помощи детям является участковый врач-педиатр детской городской поликлиники...

Ученые, внесшие большой вклад в развитие науки биологии Краткая история развития биологии. Чарльз Дарвин (1809 -1882)- основной труд « О происхождении видов путем естественного отбора или Сохранение благоприятствующих пород в борьбе за жизнь»...

Краткая психологическая характеристика возрастных периодов.Первый критический период развития ребенка — период новорожденности Психоаналитики говорят, что это первая травма, которую переживает ребенок, и она настолько сильна, что вся последую­щая жизнь проходит под знаком этой травмы...

РЕВМАТИЧЕСКИЕ БОЛЕЗНИ Ревматические болезни(или диффузные болезни соединительно ткани(ДБСТ))— это группа заболеваний, характеризующихся первичным системным поражением соединительной ткани в связи с нарушением иммунного гомеостаза...

Решение Постоянные издержки (FC) не зависят от изменения объёма производства, существуют постоянно...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.013 сек.) русская версия | украинская версия