Виктор Долгалев
КНИЖЕЧКА, НАЗЫВАЕМАЯ SILENUS ALCIBIADIS СИРЕЧЬ ИКОНА АЛКИВИАДСКАЯ (ИЗРАИЛЬСКИЙ ЗМИЙ)
Написана 1776 года, марта 28-го Поднесена в день пасхи
ВЫСОКОМИЛОСТИВОМУ ГОСУДАРЮ СТЕПАНУ ИВАНОВИЧУ, ГОСПОДИНУ ПОЛКОВНИКУ ЕГО ВЫСОКОРОДИЮ ТЕВЯШОВУ
Высокомилостивый государь!
Известно слово Сократово: «Иной живет, чтоб есть, а я-де ем, чтоб жить».
Жизнь не означает, чтоб только есть и пить, но быть веселым и куражным, и сытость телесная не даст куража сердцу, лишенному своей пищи.
В таком ключе учил своих друзей Эпикур: жизнь зависит от сладости и что она - веселие сердца человеку. Гораций то же, что Эпикур, мыслит: «Nec dulcia differ in annum...», то есть: «Сладости не отлагай на год». А что он под сладостью разумеет веселие сердца, видно из следующего: «Ut quocuuque locofueris, vixisse libenter te dicas», сиречь: «Дабы ты мог сказать о себе, что для тебя везде жилось радостно».
Утешение и кураж, кураж и сладость, сладость и жизнь есть то же. И что Гораций сказал: «Сладости не отлагай», то Сенека 6ы истолковал: «Жизни не отлагай». «Sera niruis est vita crastina, vive hodie». «Живи сегодня».
Силу слова этого люди не раскусив во всех веках и народах, обесславили Эпикура за сладость и почли самого его пастырем стада свиного, а каждого из друзей его величали: «Epicuri de grege porcus».
Но когда жизнь от сердечного веселия, а веселие от сладости, тогда откуда зависит сладость, услаждающая сердце?
Изъясняет боговидец Платон: «Нет слаще истины». А нам можно сказать, что в одной истине живет истинная сладость и что одна она животворит владеющее телом сердце наше. И не ошибся некий мудрец, положивший пределом между ученым и неученым предел мертвого и живого.
Пифагор, раскусив эмблему треугольника и узрев в нем истину, с веселием вопиет: «Нашел! Нашел!»
Видно, что жизнь живет тогда, когда мысль наша, любя истину, любит выслеживать тропинки ее и, встретив око ее, торжествует и веселится немеркнущим светом. Этот свет услаждает и старость Солона; а он, и старясь, каждый день нечто вкушает от едомых всеми, но не истощаемых сладостей, согревающих и питающих сердечные мысли, как весеннее солнце каждую тварь. И как правильная циркуляция крови в зверях, а в травах — соков рождает благосостояние телу их, так истинные мысли озаряют сердце благодушием. И не удивительно, что сочинения и записки некоторых избранных человеков такою надписью озаглавлены: «Жития и жизни имя назвал».
Житие значит: родиться, кормиться, расти и умаляться, а жизнь есть плодоприношение, прозябшее от зерна истины, царствовавшей в сердце их. И не напрасно друг истины — Цицеронов Катон любил в старости пирушки, но растворенные насыщающими сердце мудрыми беседами, начертающими нигде не видимую, прекрасную ипостась истины, влекущей и услаждающей чувства.
К чему речь ведётся? К тому, что люди знатных фамилий не только в тяжбах, войнах, коммерциях, домостроительствах, художествах, но и в самом первом пункте, то есть в мыслях, Бога касающихся, должны находить истину и противоборствовать суеверию.
Верно, что шар земной без болотных луж, без мертвых озер, без гнилых и дольних низин быть не может. Но в таких местах жабы и сродные им птицы водворяются, а соколы с орлами вверх в пространство чистых небес возносятся, оставив питательную среду для непросвещенной подлости.
Итак, благочестивое сердце между высыпанными курганами буйного безбожия и между подлыми болотами рабострастного суеверия, не уклоняясь ни вправо, ни влево, прямо течет на гору божию и в дом бога Иакова,
Divinus Plato [божественный Платон!»
Верно слово, что Библия - царь и судия израильский и христианский Бог.
Но сей Бог наш сначала на еврейский, потом на христианский род бесчисленные и ужасные навел наводнения суеверий.
Из суеверий родились вздоры, споры, секты, вражды междоусобные и странные, ручные и словесные войны, младенческие страхи и прочее. Нет желчнее и тверже суеверия и нет дерзновеннее, как бешенство, разожжённое слепым, но ревностным жаром глупого поверия, когда эта ехидна, предпочитая нелепые и недостаточные враки милости и любви и потеряв чувство человеколюбия, гонит своего брата, дыша убийством, и таким образом мнит приносить Богу служение.
Этот семиглавый дракон (Библия), изблевая водопады горьких вод, весь шар земной покрыл суеверием. Оно не иное что, как неразумное, но будто Богом осуществленное и защищаемое разумение.
Говорят суеверу: «Слушай, друг! Нельзя сему случиться... Противно натуре... Кроется здесь что-то...» Но он во весь опор с желчью вопиет, что точно летали кони Илиины. При Елисее плавало-де железо, разделялись воды, возвращался Иордан, за Иисуса Навина зацепилося солнце, при Адаме змеи имели язык человеческий... Вот! Скоро-де конец миру... Бог знает, может быть, в следующий 1777 год спадут на землю звезды... Что? Разве нельзя, чтоб Лот был пьян от нововыдавленного вина?.. Пускай оно у нас не хмельное, но от Бога все возможно...»
Таких дрожжей упившись, суевер бражничает и козлогласует нелепицу, объявляя неприятелями и еретиками всех несогласных ему. Лучше не читать и не слышать, нежели читать без очей, а без ушей слышать и поучаться тщетным. Детское такое мудрствование, обличающее наглость и непостоянность блаженной природы, будто она когда-то и где-то делала то, чего теперь нигде не делает и впредь не станет.
Всё то невеликое, что ненужное, и всё ненужное то, что не всегда и не везде возможное. И напротив, возможное и нужное – полезное завсегда. Какая ж слава и хвала делать невозможное?
Все преграждаемое законом блаженной природы - не полезное, и тем самым не возможное, а если полезное, значит возможное. Потому благословенно царство ее и правдиво слово Эпикура: «Благодарение блаженной природе за то, что нужное сделала нетрудным, а трудное ненужным».
Восстать против царства ее законов — большая несчастная дерзость, любящая преграды, невозможность и бесполезность, а враг не дремлет.
Как же могла восстать сама на свой закон блаженная природа, раз она велела тонуть железу — и было так?!
Такие нелепые мысли пускай место имеют в детских и подлых умах, не в возмужавших и невежественных людях. Да вкушают Божию сию ложь и буйство дети, и то до времени, а благоразумные да будут готовы к лучшему столу. Они, не быв причастниками лжи сей и буйства, могут не только не зажигать, но даже тушить факел колеблющего общую тишину и бражничествующего раскола.
Нет ничего вреднее, как то, что сооружено на добро, а сделалось растленным. И нет смертоноснее для общества язвы, как суеверие — листвие лицемерам, маска мошенникам, ширма тунеядцам, подстрекало и поджог детоумным.
Оно разъярило премилосердную утробу Тита, загладило Иерусалим, разорило Царьград, обезобразило братнею кровью парижские улицы, сына на отца вооружило. И не напрасно Плутарх хуже безбожия ставит суеверие. Для меня-де лучше, когда люди скажут, что Плутарха на свете не было, нежели что он был нагл, непостоянен, немилосердный и проч. Да и впрямь, суевер скорбит, если кто на полдень, а не на восток с ним молится. Иной сердит, что погружают, другой бесится, что обливают крещаемого. Иной клянет квас, другой — опресноки... Но кто сочтет всю паутину суеверных голов? Будто Бог — варвар, чтоб за мелочь враждовать.
И при всех вздорах бегут к покровительнице своей Библии, а она со строптивыми развращается.
Впрочем, Библия есть ложь, и буйство божие не в том, чтоб лжи нас научала, но только во лжи запечатлела следы и пути, возводящие неприхотливый ум к превысшей истине, как и гласит вопрос сей: «Когда же введешь меня в пределы их?», «Знаешь ли пути их?» (Иов, 38).
Вся же тварь есть ложь непостоянная и обманчивая, и вся тварь есть поле следов Божиих. Во всех сих лживых терминах или пределах таится и является, лежит и восстаёт пресветлая истина, и о ней-то слово: «Истина от земли воссияла», «Золото земли оной доброе».
И всем следам, писаным и высказанным в ней, будет совершение от Господа, то есть бытие и конец несуществующим тварям приложит истина Господня. Вот что значит: «От Бога все возможно», то есть по тварям оно пустое и недостаточное, а по Богу действительное и точное.
Ну? Разве кто угорел или в горячке, тот скажет: «Железо плавает... От Бога-де все возможно...» И что за странное богословие, если в нем речь о железе, не о Боге? Получается по пословице: начать за здравие, а кончить за упокой.
Впрочем, будет, когда, наконец, поверх тленного поля твари (железо ли она, или золото, или алмаз) покажется обвитая железом по ребрам своим пресильная истина, тогда благоразумный не умолкнет и скажет: «Всплывет железо» (Книга царств).
Как солнечный блеск по зеркалу вод, а воды голубого озера, как пестрые цветы, высыпанные по шелковому полю в хитротканных узорах, так по лицу в Библии сплетенного множества бесчисленных тварей, как манна и снег, в свое время являет прекрасное око вечности истина. И о сих-то ткателях и книгосплетцах, каков был Елиуй и прочие, гремит вопрос Божий к Иову: «Кто дал женам ткания мудрость или испещрения хитрость?» (гл. 38).
Здесь авторы нарицаются женами, соткавшими библейные свитки разных полотен. В Илии тоже нам нужды нет. Но сей образ как бы ведет получше себя. Да там и написано так: «Разумеешь ли, как Илия поднялся?..»
Будто за ухо схватив, догадываться велит, что во враках, как в шелухе, закрылось семя истины. А это и мальчик разумеет: «Взят был Илия вихрем...» Что ж это такое? Ответ: се есть слово Божие — не человеческое и не о человеке. Илия есть тень того: «Ходящий на крыле ветряном». А колесница и конница чья? Израилева? Никак! Колесница Божия, и конница Его ж. Иаков же, так как и Илия, есть слабая тень того: «Поднял вас, как на крыльях орлих, и привел вас к себе».
Сей на всех их, как на апостолах и на своих ангелах, ездит, и не Симеон Его, но Вечный Симеона и всех их, как ветошь свою, носит.
Истина, являясь на лице фигур своих, будто ездит по ним. А они, возвышаясь в тонкий божества разум, будто берутся из земли и, достигнув к своему началу с Иорданом, потом отпадают, как после плодов листья, в прежнее место своей тлени с Давидом: «Ослабь меня, да почию прежде даже...»
И как написано: «Преобразит тело смирения нашего». Истина, возвышая Илию, преобразует и всех их. В эту гавань желает душа Давидова, и в этом безопасном месте намерен, как олень, сложить рога свои. «Кто даст мне крылья?..»
Достигнув точки, опять в ничтожность свою возвращается. «Прежде даже не отойду и к тому не буду».
Презирающий зашифрованную во лжи библейной истину подался в сторону безбожников, а гоняющий ветры и насыщающийся ложью есть суевер, ползущий и грязь со змием едящий. Тот нагл и недогадлив, а сей глуп и гнусен. Благороднее не есть, нежели возле хлеба жевать тряпицу. Отвори начальную дверь сию!: «Вначале сотворил бог небо и землю».
Легко может входить и в прочие обители сих книг. Кажется, дверь эта открыта для каждого, но такую мысль опровергает слово Петра: «Таится сие от них, как небеса были в начале», то есть что значит: «Вначале сотворил Бог небо и землю». Почти каждая здесь сентенция не понятна, поколь не приложит своей к ней силы рука, у Даниила по верху стены, а у евангелиста по земле пишущая. И всякая мысль подло, как змий по земле, ползет. Но есть в ней око голубицы, взирающей выше потопных вод на прекрасную ипостась истины. Словом, вся сия дрянь дышит Богом и вечностью, и Дух Божий носится над всею сею лужею и ложью. Я в это книжечке представляю опыт, каким образом можно входить в точный разум сих книг. Писал я ее на досуге, а вашему высокородию подношу не столько для любопытства, сколько ради засвидетельствования благодарного моего сердца за многие милости ваши наподобие частых древесных ветвей, прохладною тенью праздность мою успокаивающие, так что и мне можно сказать с Мароповым пастухом: «Deus nobis haec otia faecit».
Высокомилостивый государь, вашего высокородия всепокорнейший и многоодолженный слуга, студент Григорий Сковорода
ГЛАВИЗНА СЕЙ КНИГИ
«Ты кто?» И говорит им Иисус: «Начало» (Евангелие от Иоанна, гл. 8:12).
«Благая мудрость... Еще больше видящим солнце» (Премудрости Соломона).
«Благая ярость лучше смеха. И в злобе лица ублажится сердце» (Премудрости Соломона).
«Начало Сиону дам...» (Исайя).
«Исследуйте писания... Та суть, свидетельствующая обо мне» (Евангелие от Иоанна).
«Не на лица смотря судите...» (Евангелие от Иоанна, гл. 5).
Слово к Богу.
«А te principium, tibi desinat», то есть: «Ты и от тебя начало исходит; к тебе ж оно и конец свой приводит».
ПРЕДДВЕРИЕ, ИЛИ КРЫЛЬЦО
Пустынник обитал в глубоком уединении. Он каждый день при восхождении солнца всходил в пространный сад. В саду жила прекрасная и чересчур смирная птица. Он любопытно взирал на чудные свойства птицы, веселился, пытался поймать и так незаметно проводил время. Птица, нарочно близко садясь, веселила ловлю его и казалось, тысячу раз могла уже быть в руках, но не мог ее никогда поймать. «Не тужи о сем, друг мой, — сказала птица, — что поймать не можешь. Ты станешь век меня ловить, чтоб никогда не уловить, а только забавляться». Когда-то приходит к нему друг его. По приветствии завелась дружеская беседа. «Скажи мне, — спрашивает гость, — чем ты в дремучей твоей пустыне забавляешься? Я бы в ней умер от скуки...» Но пустынник: «Скажи-ка ты прежде, что тебя веселит в общежительстве? Я бы в нем умер от грусти...» — «Моих забав три родника, — гость отвечал, — 1) оказываю по силе домашним моим и чужим благодеяния; 2) хорошее благосостояние здоровья; 3) приятность дружеского общежительства...» — «А я, — сказал пустынник, — имею две забавы: птицу и начало. Я птицу всегда ловлю, но никогда не могу ее поймать. Я имею шелковых тысячу и один образный узел. Ищу в них начала и никогда не могу развязать...»
«Мне твои забавы, — говорит гость, — кажутся детскими. Но если они невинны, и тебя веселить могут, я тебя понимаю». И оставил друга с забавным его началом.
Предел 1-й. ОБРАЩЕНИЕ ПРИТЧИ К БОГУ, ИЛИ К ВЕЧНОСТИ
Божественные жрецы или тайноводители приписывают начало единственно только Богу. Да оно и есть так точно, если осмотреться... Начало точное есть то, что прежде себя ничего не имело. А как вся тварь родится и исчезает, так, конечно, нечто прежде ее было и после нее остается. Итак, ничто началом и концом быть не может. Начало и конец есть то же, что Бог, или вечность. Ничего нет ни прежде нее, ни после нее. Все в неограниченных своих недрах вмещает. И не ей что-либо, но она всему начало и конец. Начало и конец есть, по мнению их, то же. И точно так есть, если рассудить. Вечность не начинаемое свое и после всего остающееся пространство даже до того простирает, чтоб ей и предварять все-на-все. В ней так, как в кольце: первая и последняя точка есть та же, и, где началось, там же и кончилось.
В самих тварях сие можно приметить: что тогда, когда сгнивает старое на ниве зерно, выходит из него новая зелень и согнивание старого есть рождение нового, дабы, где падение, тут же присутствовало и возобновление, свидетельствующее о премудром ее и всесохраняющем миростроительстве.
Во всяких же веществах для любопытного зрителя премилосердная сия мать, почти осязаемая, но не понимаемая, подобна смирной, но не уловляемой птице.
Это правдивое начало везде живет. Поэтому оно не часть и не состоит из частей, но целое и твердое, затем и неразоряемое, с места на место не преходящее, но единое, безмерное и надежное. А как везде, так и всегда есть. Все предваряет и заключает, само ни предваряемое, ни заключаемое. Сим началом благословляется Асир, сын Иакова. «Покроет тебя Божие начало».
Прозревший сквозь мрак начало назывался у евреев пророком и священником, то есть святое видящим и показывающим, а потому-то людским освятителем. Кое-где такие назывались маги, или волхвы, кое-где — халдеи, гимнософисты; у эллинов — иереи, софы, философы, иерофанты и проч. Определенные в такую науку освобождались от всех житейских дел. Это значило посвятиться Богу. Тогда они в природе и в книгах вольно искали начала.
Предел 2-й. В ВЕЩАХ МОЖНО ПРИМЕТИТЬ ВЕЧНОСТЬ
Землемеры во всех своих фигурах восходят к источнику, находят центр и начало. А если кто чистосердечный охотник, может в некоторых веществах примечать дивного начала тончайший луч, каков испускает во мраке утренняя заря.
Взглянем (например) на рыбу, названную у римлян гешога, то есть удержание. Она, прильнувши к борту корабля, самое быструю удерживает его скорость.
Пока смотришь на рыбу, не чувствует душа никакого вкуса. А когда проницатешь оком в утаенное в небольшой рыбе Божие начало, тогда сердце находит сладость сота, найденного во льве Самсоном. «Гортань его — сладость, и весь — желание».
Неимоверно, чтобы рыба одною тленной своей природы грязью могла препобедить и обуздать быстроту столь ужасной машины, если бы в тленной ее тьме не закрывался начальник тот: «Положил тьму, тайну свою».
Здесь родник антипатии и симпатии.
Взглянем на землю и на около нас находящееся. Мелкий звереёчек мышь, вкравшись за дорожным припасом в коляску, бешеную рысь самых буйных лошаков приводит в слабость и истомление. Взгляни на слабосильного зверька — человека. Он водит медведей и слонов. Взгляни на маленькую компасную коробочку и на малую часть корабля — на его руль. Он правит течение, а та указывает путь. Маленькая искра разоряет городские стены. Из крошечного зерна выходит большая яблоня. Легонький воздушный шум есть исходящее из уст слово, но оно часто или смертно уязвляет, или в радость приводит и оживляет душу. Малая птица петух пугает льва, а мышь — слона. Невидная пружина в механизме движет всю часовую машину. Неосязаемая в циркуле точка источник есть всех фигур и машин. Десятифунтовая машинка ворочает стопудовую тяжесть. Соломенный крутень разбивает кремень. Ничтожная гражданских законов бумажка – паспорт - упорядочивает гражданство. Отцовская старость владеет сильными рабами и буйными сынами. Слабого здоровья государь управляет бессловесной свирепостью народной.
Все сие по плоти ничто есть, но по сокровенному в себе естеству сильное. «Дух животворит». Сие чудное начало: в немощах — сила, в тлени — нетление, а в мелочи есть величие. Оно начиная — кончает, а кончая — начинает; рождая — погубляет, погубляя — рождает; противным врачуя противное, и враждебным премудро споспешествуя враждебному, как свидетельствует острое философских учеников речение: «Unius interitus es alterius generatio» — «Одной вещи гибель рождает тварь другую».
Предел 3-й. НАЧАЛО ВО ВСЕХ СИСТЕМАХ МИРСКИХ УМОЗРИТСЯ И ВСЮ ТЛЕНЬ, КАК ОДЕЖДУ СВОЮ, НОСИТ; ОНО ЕСТЬ МИР ПЕРВОРОДНЫЙ
Взглянем теперь на вселенную, как на увеселительный дом вечного, как на прекрасный рай из бессчетных садов, будто венец из веночков, или машинище, из машинок составленный.
А я вижу в нем единое начало, так как один центр и один умный циркуль во множестве их.
Но когда начало и центр есть везде, а окружностей и окаймлений его нигде нет, тогда вижу в этом целом мире два мира, единый мир составляющие: мир видный и невидный, живой и мертвый, целый и сокрушаемый. Сей — риза, а тот — тело, сей — тень, а тот — древо; сей — вещество, а тот — ипостась, то есть основание, содержащее вещественную грязь, так как рисунок держит свою краску.
Итак, мир в мире что вечность в тлени, жизнь в смерти, восстание во сне, свет во тьме, во лжи истина, в плаче радость, в отчаянии надежда.
К месту будь сказано мудрое слово Платоново в такой сентенции: «Подлость не почитает за сущую точность». Nisi quod;;; teneat, то есть кроме одного того, что в кулак схватить может, а в кулак схватить можно одно осязаемое. Если ж мне скажешь, что внешний мир сей в каких-то местах и временах кончится, имея положенный себе предел, и я скажу, что кончится, то есть начинается.
Видишь, что одного места граница есть она же и дверь, открывающая поле новых пространностей, и тогда ж зачинается курица, когда портится яйцо.
И так всегда все идет в бесконечность. Все исполняющее начало и мир сей, находясь тенью его, границ не имеет. Он всегда и везде при своем начале, как тень при яблоне. В том только разница, что древо жизни стоит и пребывает, а тень то умаляется, то возрастает, то родится, то исчезает и в сущности есть ничто, иллюзия.
Предел 4-й.
ЗДЕСЬ НЕСКОЛЬКО ЗНАМЕНИЙ, ГЕРБОВ И ПЕЧАТЕЙ, ТАЙНО ОБРАЗУЮЩИХ ГОРНЕЕ НАЧАЛО
Это единственное начало, как главу мудрости, любомудрцы в разных веках и народах разными фигурами и монументами изображали, например, кольцом, шаром, солнцем, оком... А как кольцо, так перстень, гривна, венец и прочее, - один и тот же образ.
За шаром идут звезды, планеты, плоды, зерно, древо, рай и прочее. За солнцем — утро, свет, день, огонь, луч, молния, блистание, дорогие камни, золото, прекрасные и благовонные цветы и прочее. Прекрасно сияющая радуга тоже взята в образ. Зороастр изобразил вечность солнцем с такою песнею: «Услышь, блаженный, всевидящее вечное око!»
Отсюда у древних персов поклонение солнцу, а день воскресный назван день солнца, то есть день Господень. Око, как монумент, подало повод изображаться человеками, зверьми, скотами, птицами, рыбами и гадами. Отсюда повод к идолослужению. Невежество, видя на честных местах написанные или изваянные фигуры тварей и не постигнув через них тайнообразуемое богоначалие, слепо, как за якорь спасения своего, ухватилась за ничтожную тень образов и погрязла в ней. Отсюда обожание человеческой тлени и иной живности. Отсюда вздорные, нелепых мнений книги, расколы, заблуждения и заразительнейшая язва, хуже безбожия — суеверие. Оно есть то же, что идолослужение. Чему кто верит и на что надеется, то и почитает. Суевер суеверному верит, идолочтец пустое почитает.
Но каждой твари фигура есть нечестивая пустошь, если воплощением и вмещением своим не освящает одну святую идею. «Идол ничто есть».
Идол, фигура, образ есть то же и ничто же. Просвещенные также изобразили источником, а потом и водою, росою, мглою, снегом, льдом, инеем и прочим.
И сердце взято в образ, как корень жизни и обитель огня и любви. И стоящая среди моря каменная гора, а вслед сему остров, гавань, суша или матерая земля и прочее. В числе образов и орлиные крылья. Они, возвышая склоненное долу птичье тело, показывают вид отменного естества.
А змий, держащий в устах свой хвост, олицетворяет бесконечное начало и безначальный конец, начиная, кончит, кончая, начинает. Но неисчислим тайнообразный мрак божественных знамений.
Предел 5-й. НА СЕМ НАЧАЛЕ УТВЕРЖДЕНА ВСЯ БИБЛИЯ
Это истинное и единое начало есть зерно и плод, центр и гавань, начало и конец всех книг еврейских. «Вначале было слово». То есть: всей Библии слово создано в том, чтоб была она единственным монументом начала.
«Вначале было слово». А дабы не было сомнения, что это начало есть не подлое, но высокое, истинное и единое, для того сплошь написано: «И слово было к Богу».
Когда ж она сделана к Богу и для Бога, тогда богодышащая книга и сама стала Богом. «И Бог был слово», как и вексельная бумажка стала монетою, а завет сокровищем. Слово издревле привязано к Богу. «Сей был искони к Богу». Должно читать так: «Сие было искони к Богу, то есть слово (;;;;;)». Все в нем богозданное и ничего нет, что бы не текло к Богу. «Все тем было...» И как в ничтожной вексельной бумажке скрывается империал, так в тленной и смертной сени и во мраке образов книги книг таится пречистое, пресветлое и живое. «В том жизнь была» и прочее.
Предел 6-й. БИБЛИЯ ЕСТЬ МАЛЕНЬКИЙ БОГООБРАЗНЫЙ МИР, ИЛИ МИРИК. МИРОЗДАНИЕ КАСАЕТСЯ ОДНОЙ ЕЕ, НЕ ВЕЛИКОГО, ТВАРЬМИ ОБИТАЕМОГО МИРА
Моисей, ревнуя священникам египетским, собрал в одну громаду небесных и земных тварей и, придав род благочестивых предков своих, слепил книгу Бытия, то есть мироздания... Это заставило думать, что мир создан 7000 лет назад.
Но обительный мир касается тварей. Мы в нем, а он в нас обитает. Моисеевский же, символический, тайно-образный мир есть книга. Она ни в чем не затрагивает обительного мира, а только следами собранных от него тварей путеводствует нас к присносущному началу единственно, как магнитная стрела, взирая на вечную твердь его.
И необязательно знать, мицелий или гриб прежде, яйцо или курица...
В сем предохраняет нас само начало книги. «Вначале сотворил Бог небо и землю». Говорят, что в еврейском написано так: «Вначале сотворил Бог». А чтобы разумелось о книге, написано: «Я гиммел, ке я гарец», то есть: «Сие небо и сию землю». Речь сия никак не пристала ко вселенскому миру. Если находится одна только земля, как прежде думали, некстати говорить: «Сию землю, сие солнце».
Если же обитаемым мирам нет числа, как ныне начали думать, и тут нелепый вздор: «Сие небо!..» А другое ж, десятое, сотое, тысячное кто создал? Конечно, каждого мира машина имеет свое, с плывущими в нем планетами небо. Вот на что создана книга мироздания! «Небеса проповедают славу Божию...» Нет в ней речи, ни слова, которое бы ни дышало благовестием вечного. Во всех пределах сей земли (terminus — знамение) и во всех концах Вселенной сей является весть вселюбезнейшего начала, которая и есть земля обетованная. «Не суть речи ни слова...» и прочее.
В начале Божием основал вечный небесные и земные твари, во всей книге для него Единого собранные. «Вначале сотворил Бог небо и землю». Грязь же сия и сволочь тленных фигур натаскана безобразно, беспорядочно, в хаосе, не имеющая ни вида, ни доброты. «Земля же была невидима и неустроена».
И глубокая бездна морской пучины их тьмою неудобо-разумения покрывается. «И тьма вверху бездны». И Дух же Божий над топкою тленью, как ковчег сверх всемирной воды, носится. Он сию тьму просвещает, как молния Вселенную, сходит на нее, как голубь, согревает, как клушка, покрывает, как орел хворостное гнездо свое, и крыльями своими ничтожное естество наше возносит в горнее и преобразовывает. «И Дух Божий носился по верху воды».
Вслед Мосеевого предисловия начинается сотворение тварей, создание сени, делание чудес Божиих, фабрика фигур и образов Его. «И говорит Бог: вижу сквозь мрак присносущное начало и ему раболепно поклоняюся. Слышу тайный его во мне гром сей». «И говорит Бог: слушай, Моисей! Пускай будет солнечный свет фигурою моею! Она станет показывать пальцем истину мою, сияющую в тленной вашей природе, невероятную смертным».
«Да будет свет!» Итак, вдруг солнечный свет надел блистание славы Божией и образ ипостаси Его, а тлень светила сего сделалась солнцем правды и селением истины, как только Вечный в солнце положил селение свое.
Вот оно прямое сотворение Сильного — делать из ничего чудо, из сени — точность, дать грязи ипостась, а подлой тлени — величие!
Все дела Его в вере, вера в истине, истина в вечности, вечность в нетлении, нетление в начале, начало в Боге. «И был свет».
На сие доброе свое дело взирал Вышний добрым своим оком. Он, презирая нашего света подлую худость, терпящую запад, единственно смотрит на свой незаходящий свет, в вещественном солнце поселившийся и для поклонников своих от сени его исходящий, как жених от чертога своего. «И видел Бог свет как добро».
А дабы из двоих одно составляющих естеств не последовала смесь, а из нее идолочтение, разделил Творец между светом славы своей и между тьмою тлени нашей, между истиною и между образующею сенью: «И разъединил Бог между светом и...»
И назвал свет истины днем, а сеннообразную тьму — ночью. «И назвал Бог свет — днем...» Но дабы опять не последовал раздор, разрывающий двоицу сопряженных воедино естеств, сделан из тьмы и света, из дня и ночи, из вечера и утра «день единый». Вот какой мир Божий! Лето радости и веселия, время вожделенное, день Господень. Один он в тысяче лет, а 1000 лет в нем.
Сей день сотворил Господь из противных натур: из лукавой и доброй, тленной и нетленной, из голода и сытости, из плача и радости в неслитном соединении.
Между водою подлою и небесною как разделяющая, так и соединяющая укреплена вечная твердь. А на все это смотрит Создатель как на доброе, не как на лукавое.
В сем первом дне явилось фигур 6: тьма, свет, ночь, день, вечер, утро.
Из тех фигур символов 3: тьма и свет, ночь и день, вечер и утро.
Символ составляется из фигур двоих или троих, означающих тлень и вечность. Сюда-то смотрит божий тот запрос к Иову: «В какой земле вселяется свет?» «Тьме какое есть место?» Например: вечер и утро; вода, твердь и облако; море и суша.
Вечер есть дом тлени, а утро — град вечности. «Вечером водворится плач, а поутру — радость».
В воде и море вместились тьма и смерть, а на суше, на небе и в облаке вселились свет и жизнь.
«Когда в реках ярость твоя?» «Над небесами слава его».
Предел 7-й. О СИМВОЛАХ, ИЛИ ОБРАЗАХ. КАК ОНЫЕ НАЗЫВАЛИСЯ У ЭЛЛИНОВ? А КАК НАЗЫВАЮТСЯ В БИБЛИИ?
Такие фигуры, заключающие в себе тайную силу, названы от эллинских любомудров: emblemata, hieroglyphica.
А в Библии называются: чудеса, знамения, пути, следы, сень, стена, дверь, оконце, образ, предел, печать, сосуд, место, дом, град, престол, конь, херувим, колесница и проч... Они-то суть скоты, звери, птицы, чистые и нечистые, а Библия есть ковчег и рай Божий, проще сказать — зверинец.
«Насадил Господь Бог рай в Эдеме, на востоке».
Сюда ж в число ввел и человека. Должно трезво поднимать очи, когда здесь написано: одеяние, мех, рубище, пелены, ясли, коробочка, корзинка, гнездо, нора, расселина, пещера, гроб, ров, темница, узы, сеть, плетень, куща и тому подобное.
«Сколь добры дома твои, Иаков, и кущи твои, Израиль!..» Также, когда начертается фигура циркульная, плоскокруглая, шаровидная, какая есть перстень, хлеб, монета и проч., или виноградные и садовые плоды с ветвями и семенами и прочее. Смотри трезво! Например, когда миловидная женщина Авигея привезла Давиду, между прочим, 200 хлебов, корзину гроздей и 200 вязанок смокв. «Привязывающий к лозе жеребенка своего». «Тебе и семени твоему...»
Сей есть природный стиль Библии! Историческим или моральным лицедейством так сплести фигуры и символы, что иное на лице, а иное в сердце. Лицо, как шелуха, а сердце есть зерно, и сие-то значит: «Вениамин — волк, хищник рано ест, еще и на вечер дает пищу».
И не удивительно, что весь Израиль толчет в ступах манну, а манна значит что то? То есть чудо, а чудо есть образ или фигура.
Сама о фигурах речь возвещает тьму загадок и самая кратчайшая сказочка заключает в узле своем монумент сладчайшей вечности; как корка зерно и как луна солнечный свет отдает по всей поверхности своей. Например:
Предел 8-й ПЕРВЫЙ ОПЫТ, ИСПЫТЫВАЮЩИЙ СИЛУ СЛЕДУЮЩЕГО СЛОВА: «СОВЕРШИЛИСЯ НЕБО И ЗЕМЛЯ...»
Под сим историчным видом закрылось то же, что под тем: «Вначале сотворил Бог...» Совершение, верх, конец и начало есть то же самое. Иаков, благословляя, то есть делая фигурою Божиею Иосифа, переносит на верх главы его силу, вечность образующих холмов или горних верхушек, являющихся из-под потопа. То же делает и Моисей. «От верха гор и от верха холмов вечных земля есть Иосифова», — говорит Моисей. Также кланяется Иаков верху жезла Иосифова. Вспоминает и Давид верх волос... Но все сие: «Изнемог — ты же совершил».
Верхи гор, волосы голов, лучи зари и солнца — все это ничто. Но эти фигуры текут к Вечному, Его же силою влекомые, как гласит вопрос Его к Иову: «Вечернюю звезду за волосы ее привлечешь ли?» Он один совершение и конец светилам и знамениям. «Да станет солнце! И стало солнце и луна». «Пока пришедши, стал вверху... Се ныне!»
«Совершилися небо и земля и все украшение их». Спаситель, умирая, последний испустил вопль: «Совершилося», то есть евангельская история с намёком создана вначале: то есть в Боге, Отце Моем. «Вначале было Слово». И все это идет к точке Вечного, как к своему совершению. Все это ныне совершенно уже и отделано. «Совершилися небо и земля».
Не наше это и не до нас. Божие есть время и дело, и слава. «Совершил Бог в день шестой дела свои».
Когда весь символический мир устроен в восхождение к божественному центру, можно сказать: «Совершилося небо и земля». И когда уже вся тварь приспела к намеренной своей точке и покою, достойно сказать: «Совершилося».
Как мертвеет стебель при зрелости пшеничного зерна, а правдивее сказать, скрывается в зерне, так вся фигуральная мертвенность, доплыв к своему пристанищу, и покошенная жизнью, истребляется. Того же просит возлюбленный, находясь фигурою Его. «Ослабь меня, да почию...» «Исчезли очи мои...» «Кто даст мне крылья?»
Отсюда речи пророков: «звезды падут»; «солнце померкнет»; «свернётся небо, как свиток» и прочее — дали повод думать, будто мир обительный когда-то погибнет.
В умирающей на кресте Христовой плоти умирает весь вздор исторический, и достойно возвещает голос сей: «Совершилося».
Тогда меркнет солнце, раздирается вся фигуральная завеса, и светает утро всемирного и премирного воскресения.
«Зима прошла, дождь отошел... цветы явилися на земле. Время обрезания гроздей приспело». «Совершилося». Пример второй:
Предел 9-й. ИСПЫТЫВАЕТСЯ СИЛА СЛЕДУЮЩЕГО СЛОВА: «ПОЧИЛ В ДЕНЬ СЕДЬМОЙ ОТ ВСЕХ ДЕЛ СВОИХ»
Встречаем с потехой историчный вздор! Глупость этим довольна, а сами премудрые, не раскусив, соблазняются. Кроме наличности, нет ничего тут нелепого, все просто для разумеющих. Просто сказать: Бог, всю тварь сделав фигурами Своей славы, сделал особенным портретом день субботний.
Как лев в ложе своем, так потенциальная мощь Его в фигуре почивает. И не о тлени написано: «Возлег, почил, как лев». «Возложив Иаков ноги свои на одр, умер». «Погребли его в пещере обширной, которую нашел Авраам».
Вспомни село крови, то есть всю фигуральную тлень. Но не забывай: «В какой земле вселяется свет! Тьме же какое есть место?» А суббота есть всех чистых фигур пресветлейший, неординарный чертог успокоения. «Благословил Бог день седьмой».
И не удивительно: от всех рядовых, будничных дел своих избрал эту торжественную обитель. Сутки состоят из тьмы и света. Обе части, а чаще свет называется днем. Но источник и центр света есть солнце.
Эта благороднейший и прекраснейший светильник в мире есть то, что в теле око. «В солнце положил селение свое». День есть малый круг, обращаемый в 24 часа. Он составляет круги веков и тысячелетий, как золотой слиток — миллионы монет. Размеренный бег времени вмещает в себе все дни. И меры времени, веса, расстояния — подобны.
Как седьмой день, так и пятидесятая суббота, седмиц седмицу заключающая, есть покой, святой Господу и пятидесятый год есть Его ж радостное лето (jubilaeus). Итак, суббота есть праздников праздник, то есть покой покоев, и обитель обителей Божиих, так как песнь песней — главнейшая и символов символ, сверяющий тлень с вечностью, да памятуем нетление ее. «Да будет свет, и был свет».
Тьма ее и вечер соответствуют сетованию и плачу всей тлени, а утро и светолучное солнце громко проповедуют радость сияющей славы Вечного. «Небеса проповедают славу Божию...»
«День дню передаёт слово, а ночь ночи возвещает разум». «И был вечер, и было утро — день...»
Каждый день фигурной седмицы, имея солнце, есть суббота и покой Божий. «Очень рано в одну из суббот пришли на гроб, когда воссияло солнце». Очень рано воссияло солнце... По наружности это вздор, но в Боге возможное. «Положил мне утром утро». «Правда твоя, как полдень». «Где почиваешь? В полудне».
Если кто в одной этих светлых суббот субботы увидит восстающего жениха, тот может и из прочих фигуральных сосцов высосать сладчайшую вечность сотов и вина. «Выпустил ты узников твоих из рва...» «Гробы открылись».
Предел 10-й. О ЗАХАРИЕВСКОМ СВЕЧНИКЕ
Этот семимерный вечности венец, сквозь завесу прозрев, Захария, слышит от Бога: «те семь, - это очи Господа, которые объемлют взором всю землю»(Захария 4:10). Семь в седмице солнцев и одно солнце. Семь очей вечности и одно недремлющее око. Сия ж седмица у Захарии уподобляется семилампадному свечнику: «Видел и се свечник золотой весь (Захария 4:2)».
Искал он, но у Бога что это значит? И сыскал, что всех этих мыслей стрела напряжена в один только центр вечности, презрев всю стихийную грязь. «Слово Господне не в силе великой, не в крепости, но в духе», — говорит Господь.
Сей светосолнечный свечник просвещает исходы и входы в запечатленную Библию, а семивзорное око весь дом этот в целости доселе сохраняет. «Господняя земля...» Это око открывается по всей Его земле и даже, как говорят, с гаком. Семь очей Господних, взирающих на всю землю.
И не удивительно, что Иезекииль видит вокруг крылатым своим животным и колесам их насаженные очи. Сказано уже, что Библия есть мир символичный и зверинец Божий, а люди, скоты, звери и птицы есть фигуры, образы и херувимы, то есть возики, везущие вечности сокровище.
Просит Иезекииль, сидящего на херувимах, дабы избавил от поругания нетленную свою деву — Библию, и этих-то очей Его в ней откровения просит: «Открой, Господи, очи твои и видь». О сем же просит и Соломон: «Да будут очи Твои открыты на храм сей день и ночь». Тогда они не днем, а только ночью открываются, когда тень только и фигура болванеет. Открываются они Вениамину и братии его.
«Воззрев очами своими, Иосиф увидел Вениамина». Но Вениамин, помимо вечера, и рано еще кушает Бытие 49:27).
«Взалчут на вечер...» «Отвращу очи мои от вас». «Исполнилось утром...»
Открываются Закхею: «Воззрев Иисус.» Открываются Давиду: «В свете том узрим свет». Но и сей в седмичных днях узрел Бога. «Седмерицею днем хвалил тебя». Открываются Соломону: «Очи твои голубиные». Но и сей кричит, что под солнцем скудость и труд и нет забавных новостей, кроме почивающего на солнце. «Пока дышит день...» «Где почиваешь? — В полудне». «Покажи мне вид твой...»
Во всех таких фигурах очи содержатся как в слепом котёнке, так и открываются. А без этого они и недужные, и хромые, и слепые. «Тогда вскочит хромой, как олень...» «Очи Господние высоки, человек же смирен».
По развитии библейского сюжета фигуры называются народом Божиим, и Моисей сынов Иакова так благословит: «Все освященные под руками Твоими и под Тобою суть». Они — и люди, и быки, и львы, и орлы, заняв места египетских фигур, названных hieroglyphica.
«Сын львов Иуда, блестящи очи его от вина...»
«Первородный юнец — доброта его». «Твоим ли повелением возносится орел?» «Поднял вас, как на крыльях орлих, и привел вас к себе». «Очи твои на мне...» (Иов).
Вот почему херувимских этих животных представляет Иезекииль крылатыми, четвероногими, многоглазыми, везущими колеса многоглазые. «На его место, если видели начало одно, шли вслед его!» Будто бы в очах их высокое око, зеница вечности и в свете свет истинный, а в солнце новое заключалось солнце. «Как бы было колесо в колесе». Он же видит среди сих животных горящие захариевские свечи. Известно, что древние свечою, лампадою и оком мира называли солнце, а человек есть маленький мирик. «Почил в день седьмой».
Предел 11-й. О СНАХ ФАРАОНОВЫХ
Эта блестящая суббот седмица, являясь в различной одежде, является и под видом семи колосков, увиденных во сне фараоном, и семи коров.
Толкует это сам Иосиф: «Семь лет суть». Как суббота, так и 50-й год есть чертог Вышнего. А можно догадаться и из сего, что все колосья, как и захариевские семь лампад, из одного стебля происходят, чего в нашем мире не видно.
Не сходны ли солнце и колос?.. Разве нужно смотреть на разницу в кошельках, если в них одинаковая мера золота? «Всякая плоть — сено, и всё как риза обветшает, а мысли в них Божии». Когда солнце просвещает, вино веселит, а хлеб укрепляет, тогда не велика разница. Давидова речь о свете мешает пшеницу, вино и елей. «Знаменуется на нас и прочее».
Мне кажется, сон фараонов значит ночь и тень, взятых от египетских священников и пустоту у них почитаемых фигур, внутри которых прозрело израильское око вечной мысли и похитило в свою пользу. «Сон фараонов один есть». Тьма только одна египетская в сих словах, а сила в них Божия. «Как истинно будет слово, которое от Бога». Затем и сон повторен. Один его, другой колос Божий. «И был вечер, и было утро...» Сии-то колосья рвали и терли апостолы в субботу. Помогла им суббота, а без нее встретило бы их то, чем соделал еврейский сфинкс — сильный князь Иеффай всеми ефремитами. Он всех их переколол, не решивших задачу сию: «Скажите колос (шиболет — по-еврейски)».(Судей 12:6) И не смогли сказать правильно, без искажающего акцента. «И взял их и заколол». Смерть, голод, яд и урод есть Библия, от начала своего соблазняющая.
Видно, что ефремиты о днях первых и летах вечных с Давидом не помышляли, а с апостолами не думали о субботе. Не взошло им на ум догадаться, что всякая трава в третий день сотворена, а день в начале Библии сотворен и значится. Тут всему гавань... Суббота, день ее и солнце, силу, решение, отгадку и шабаш всему прилагает. А правдивее сказать: зеница солнца — маленькое, находящееся в солнце солнышко.
В это светлейшей изо всех чертогов палате, почивая, прекрасный наш Иосиф (прилагатель, приставник, начальник) фигурной своей системе, восходящим и заходящим солнцам и очам мира, растущей и увядающей траве, всякой плоти свет, толк и вкус повелевает, обновляя лицо фигур и сам на всякую свою славу восходя. Должно только из всей оболочки вытащить его, обрезать ему волосожарные лучи (символы будничного множества), снять одевающую его ветошь прошлого и отбросить на запад. Тогда останется и вознесется Господь единый (символ торжественного единства). «Возлег, почил...» «Почил в день седьмой».
Предел 12-й. О ЖЕРТВЕ АВРААМОВОЙ
Богатая эта и великолепная фигура солнце есть тучная жертва Богу. Семь суббот, семь коров, худость наша, а тук Божий. Наш голодный вечер, а Его утро сытое. Тук есть то же, что в захариевских лампадах елей: и просвещающий и насыщающий. Сию-то «возьми мне телку трехлетнюю» (Бытие 15:9), — велит Бог Аврааму. Притчевый, метафорический глас Божий о жертве Авраам соотнёс в уме с началом, с седминой творения и, разделив фигуру на тень и истину, видит, что солнце не иное что есть, как печь, благовонным нетления дымом дымящаяся. Тогда солнце, показав собою образ, пало, как шелуха, в запад свой; а Авраам удивился, видя, что вместо отделенной тлени появились новые мысли, мысли вечные. «Птицы да умножатся на земле». Тут он услышал горлицу ту. «Голос горлицы слышен в земле нашей».
Увидел из ковчега голубицу, взирающую выше потопных вод, и сказано ему, что это зачатое в сердце его вечности зерно превратится во тьму подлых, языческих фигур, пожатых и потоптанных, но что этому доминирующему языку сам он даст суд и решение и что это семя наследует всю землю, от невкусного египетского Нила до Евфратова плодоносия. От этих коров предлагает дражайшим своим гостям масло и молоко, и тельца одного. Один только и есть у всех этих чистых Божиих телок сын, но всегда молод и прекрасный, «Почил в день седьмой».
Предел 13-й. О СЕМИ ХЛЕБАХ
Сюда смотрят и семь хлебов. Из этих хлебов один вкушают два путника: Лука и славный взором Клеопа, но на пути субботнем; суббота есть и путь, и вкус - и путникам, и хлебам. Кто ж им преломил сей твердее всякого, камня хлеб?.. Вот кто!
Сделавший пир семи дней, открывший загадку в день седьмой, попаливший гумна и колосы филистимские, вознесший на гору ворота городские, растерзавший льва, спавший и восставший от сна своего... Уже солнце садилось, нечего было железом стричь и обрезать. «Железо не взойдет...» Осталась одна зеница солнца. Солнышко... Тут решение загадке. Самсон значит «солнышко». «Им открылись очи...» Преблаженное солнышко почивает в день седьмой, восстает в третий, палит всю тлень, разоряет иноплеменничьи стены, открывает гробы, открывает очи, ломает хлебы, насыщает весь свой почетный народ вкусом вечности. «Очи всех на тебя уповают, и ты даешь им пищу во время благоприятное».
Все сие родство, богообразные очи носящее, взяв от последнего апостола до Адама, говорит с Иовом: «Не увидит меня око видевшего меня; очи Твои на меня, - и нет меня»(Иов 7:8).
Число едящих сии хлебы как 4000 или 5000. Затем, что вся сила Господня исходит из Египта в 430 лет и в сей сумме заключается 7, а седмиц седмица составляет 40, 400 или 4000 с лишком. Затем написано: «Как 4000», «Как 5000...» И часто поминается четвертый и седьмой род: «В четвертом роде возвратятся». А как они находятся вице-фигурою седмицы, так ко всем и к каждому их касается это: «Шестижды от бед спасет тебя, в седьмом же не коснется тебя зло». Ьо есть: насытит наутро, умножит и приложит пшеницу, вино и елей. И прилагает Иову семь сынов и три дочери: Касию, Рог изобилия и День. «Почил в день седьмой».
Предел 14-й. О ПЛАЩАНИЦЕ, ПЕТРУ НИСПУЩЕННОЙ
Светлая эта седмица есть пространный ковер, вмещающий всех четвероногих, и птиц, и рыб, и гадов, и плоды деревьев и трав. Все в ней, а сама она вначале сотворена. Этот небесный ковер ниспустил: «Простирая небо, как кожу». А если ковер, то и стол, и дом семистолпный, и предложение хлебов. И чуть ли не над этой скатертью в «Деяниях» пирует в полдень Петр в горнице, соотнеся скатерть в уме, как и Авраам жертву, с началом. «Заколи и ешь». Там, похваляясь, кушает и Павел: «Имеем же алтарь...» Там причащаются и все ему освященные. «Упьются от тука дома твоего...» «Пили же и упилися с ним»,
И нам можно сказать: «Имеем алтарь». Но никто не скверен, кого Бог для себя освятил. Да молчит здесь всякая плоть! Да заколется! Божие это тело, а тленная кожа и тварные формы суть фигурная завеса храма, где Вечный почивает. «Сия есть кровь Моя...» Моя... (над сим словцом emphasis — ударение) Моя, Божия, не человеческая.
Этим холстом повивает Мария младенца, а Иосиф — мертвеца. «И се вам знамение...», то есть фигура.
Счастливая земля: когда сей мертвец встал, когда сей Иосиф изведен из твердыни, из оболочки, из формы, из материи, когда сей Самсон проснулся, разорвал цепи, свернул небо, как сукно, потряс землею и разогнал всю языческих фигур стражу. «Там его узрите». «Почил в день седьмой».
Предел 15-й. О ЛЕСТНИЦЕ ИАКОВЛЕВОЙ, О СЕМИ ГОРОДАХ, ЖЕНАХ, ТРУБАХ И ГОРАХ...
Касающаяся небес Иаковская лестница эту же показывает седмицу. От нее и через нее истекают и востекают к точке своей все фигуры, часто называясь свидетелями, стражами и ангелами, то есть служками, мир благовествующими, «Слава во вышних Богу...»
Иаков, так как и дед его, прозрел, что сия выдумка не человеческая, но дом Божий и что сия седмица есть дверь, на высокий возводящая край, а увидел также по заходе солнца. Сюда взирают и отцовские его клятвенные источники. «Очи твои — как озера в Есевоне (граде)».
Клятва, смерть и фигура есть то же.
Эти дни суть и семь городов Божиих, и семь Исайиевских жен, как одна ухватившиеся за мужа, и семь разоривших Иерихон труб. Ведь, небо, когда повествует славу Божию, есть труба.
Сии суть горы Божии, горы тучные. Там растет рог Давида, туда восходят все колена Израиля. Туда же идет в горнее и Мария. Там место стадам оленей и рождающих олениц. «Перейдем к Вифлеему...» «Там родила тебя мать твоя».
Сюда взирает и Даниил с крючками своих седьмин (Даниил 9:24). И идущие в Галилею и Павел, и Стефан. «Знаю человека». «Тело его как фарсис» (камень). «Как вознеслось великолепие его». «Се вижу небеса отверзнутые». «Придите, взойдем на гору Господню». Там мир Израилю и гавань всем фигурам! «Почил в день седьмой».
Предел 16-й. О БЕСКОНЕЧНОЙ ПРОСТРАННОСТИ И НЕПРОХОДИМОСТИ ДОМА БОЖИЕГО
Узнав день, узнаешь седмицу, а её познав, познаешь Бытия книгу и прочие, как отрасли ее. А хотя в сем непроходимом лабиринте не всякую дверь отворить можно, но уже знаешь, что под той печатью не иное что, как только Божие таится сокровище. Грезится ли тебе, что получил исход и что дарена тебе шелкового клубка нить от царевны Ариадны, путеведущая тебя из сего лабиринта на пространство, на свободу?
Иерусалимская Ариадна есть Раав, освободившая из Иерихона шпионов Иисуса Навина обвязанною у окна червленою верёвкою. Сия веревочка вождь нам есть во многосвязанных чертогах дома Божиего, разделяющая Фареса от Зары, свет от тьмы.
Сею веревкою межует Навин землю, и по сей мере кушает Иезекииль священные хлебы и воду. «Веревка червленна — уста твои». «Видел, и вот муж и в руке его веревка землемерная». «Ею же мерь...» «Отмерится вам».
К чему желать все перезнать? Ненасытная есть забава гулять по соломоновским садам и домам, а не все высмотреть. Искать и удивляться значит то же. Познание веселит и оживляет душу, как журчание текущую по камням воду. Но при полном познании всего-всяческого исчезает удивление. Тогда слабеет аппетит и приходит насыщение, потом скука и уныние. 1000 лет и один день — одна фигура и 1 000 000 их есть то же. Если что непонятно, закричи с Варухом: «О Израиль! Сколь велик дом Божий! Велик и не имеет конца». «Сие море великое...»
Предел 17-й. О ЗМИЁ
Моисей между прочими фигурами занял у египетских священников и икону змия, образующего Божию премудрость. «Змий же был мудрейший...» А когда одна фигура, то и вся Библия есть змий. Возносит его Моисей в гору, вверх, чтоб не умер Израиль. То же и евангельский змий сказывает: «Если я вознесен буду от земли, тогда все привлеку к себе». Змий сей, ползая по земле, всю эту Моисеева мира систему и Адама со всем здесь населенным родом портит. Они все остаются дурными и невкусными болванами, если не раскусить ему голову. Голова его есть седмица. Итак Библия есть змий, хоть одноглавый, хоть семиглавый, а растопчет ему голову почивающий в солнце. Избраннейшая фигур фигура — солнце есть и мать, и дева, испускающая из ложесн принятое от Бога вечности зерно. «Тот твою сотрет главу». Итак, змий останется одним только подножием сидящего в солнце. Тогда все оживляется, а мертвецы встают к точке своей. В другом случае черный сей дракон, вод горьких бездну изблевывая во след апокалиптической, облеченной в солнце жены, потом всю обетованную землю потопляет, но жене даются орлиные крылья, дабы родила не в подлом месте и не смертное. «Восхищенно было дитя ее к Богу».
Сей есть гордая денница, сатана и враг ангелам, херувимам и всем носящим Господа фигурам. Не терпит смотреть Соломон как и на орла, парящего к солнцу, а не к истинному солнышку, так и на гнусное сего змия ползанье. И чуть ли не сей поминается в притчах раб воцарившийся; а дабы сие не последовало, почивший во львином рве Даниил вкидает сему аспиду в адскую челюсть хлебец, испеченный из смолы благовонных деревьев и тука, и хлопчатой бумаги. Все сие есть вечности фигуры. «Смирна, и стакти, и касия». «Дающего снег свой, как шерсть (хлопок)». «И тука пшеничного, насыщая тебя».
От сей нашего Даниила чудной пилюли змий лопнул.
«Тот твою сотрет главу». Встает и Иона от лица Господнего. Се муж, чудовищу в брюхо ввергает его Бог. Тогда спасается все священного сего мира селение с людьми его. Ниневия значит жилище, а Иона есть голубь.
«Дерзай, земля... дерзайте, скоты полевые». «Чада Сиона, радуйтесь, ибо дал вам пищу в правде!» Лицо, от которого восстает Иона, львиный ров, печь, смирною дымящая, ковчег и киот, Самсонова и Адамова жена, ризы Иосифовы, чертог солнечный вечного есть то же. «Одевающийся светом, как ризою». «Тот твою сотрет главу». Сего рыкающего дьявола растерзав, Самсон находит в трупе его сладость вечности.
Сие делается при городе Фамнафе. Фамна значит образ. «Тот твою сотрет главу». Моисею подражает наперсник, называя истину светом, просвещающим всякого человека, пришельца в сей символический мир. Он ставит предтечу на место главной фигуры солнечной.
«Да свидетельствует о свете...» «Был светильник...» Но меньшее солнышко есть больше великого. «Оному подобает расти, мне же уменьшаться».
Сей судия израильский разоряет все ветхое фигур ползанье, обновляет естество наше, претворяя невкусную воду в веселящее вино и придавая всей Библии сот вечности. «Дастся мне всякая власть...» «Тот твою сотрет главу».
Сего просят Давид с Моисеем, воплем возбуждающие уснувшего на коленях своей Далилы. «Да воскреснет Бог...»
«Встань, Господи, и да рассыплются враги твои!» «Почил в день седьмой...»
КАТАВАСИЯ, ИЛИ СНИСХОЖДЕНИЕ
Окончив прежний пример, опять сказываю, что в Библии иное на лице, а иное в сердце. Так и Алкивиадская икона с лица была шуточная, а внутри скрывала великолепие Божие. Благородный и забавный обман и подлог, где находим под ложью истину, мудрость под буйством, а во плоти — Бога. Вот пряное творение! А такие сочинители суть точные поэты, и нисколько не дивно, что Моисея зовут обманщиком.
Сей змий нарочно создан; да надругаются и глумятся над ним сборища нагло судящих! И не удивительно, что для сих лесов из высоких Божиих гор рождается не лев или орел, но мыши, ежи, совы, удоды, нетопыри, шершни, жабы, песьи мухи, ехидны, василиски, обезьяны и вредящие соломоновским виноградам лисицы. «Исследуйте писание!))
Конец! И святому Богу слава!
