Танец демона (лог Влады Васильевны Мелиной)

 

Все прошло удачно. Я даже не ожидала, что наше бегство окажется таким легким. Отец Насти предъявил документы, отнятые в гараже у экспедитора, и конопатый охранник лениво махнул рукой. Массивные ворота открылись. Мы даже не стали прятаться под брезентом. Мотор взревел, машину встряхнуло, и территория института осталась позади. Я брезгливо отодвинулась от чокнутого парня, который сидел рядом со мной, прижимая к груди ребенка‑олигофрена. Василий Алексеевич называл его Хорьком. Действительно хорек! Впрочем, без него мы не покинули бы изолятор. Я так и не поняла, как ему удавалось отводить глаза охране. Василий Алексеевич говорил, что это дар свыше. Конечно, самым страшным был спуск на нижние уровни. Хорек нам все уши прожужжал рассказами о жутких чудовищах. Но Василий Алексеевич с самого начала дал нам понять, что у парня серьезные психические отклонения. Внизу мы никого не встретили.

Я искоса взглянула на перепачканное лицо Хорька. Таких людей нужно держать в домах для сумасшедших. Большую часть времени он или ковырял в носу, или катал в пальцах то, что доставал из ноздрей, похожих на две пещеры. И еще он облевал меня! Когда Василий Алексеевич выпустил нас из камеры, этот тупица находился в комнате охраны. Он нажал на какую‑то кнопку и, наверное, включил сигнал тревоги. За нами началась погоня. Хорек с перепугу наглотался каких‑то таблеток. Ему стало дурно, и в кабине лифта он испачкал мое платье. Когда мы спустились в большую лабораторию, парень упал в обморок, а нас элементарно повязали набежавшие охранники. Что интересно, Хорек наводил на людей морок даже в бессознательном состоянии. Его никто не замечал. Люди едва не спотыкались о распростертое тело, но будто ничего не видели. Мог бы и нас закрыть своим маскировочным полем. Зараза бестолковая!

Меня, Настю и Василия Алексеевича посадили в «отстойник» – большую, поделенную на две части камеру, где содержались женщины и мужчины. По моим подсчетам, там было человек тридцать, если не больше. Некоторые из них провели день в медицинском корпусе и вернулись оттуда, накаченные стимуляторами и наркотиками. Вечер прошел в драках и ссорах. Ночью начался свальный грех. Я проснулась от криков и стонов. Сначала мне показалось, что в смежной комнате мужчины насиловали женщин. Я часто слышала о подобных случаях. Не даром пребывание в «отстойнике» называлось в изоляторе «случкой». Василий Алексеевич стоял в открытом дверном проеме и не впускал никого на нашу половину. Даже не знаю, что бы мы делали без него. Точнее, знаю, и мне страшно думать об этом. Он мастерски владел рукопашным боем. В какой‑то момент обезумевшие от секса и наркотиков люди – даже несколько женщин – попытались прорваться к нам. Обнаженные, возбужденные, с горящими глазами и оскаленными ртами…

Мы с Настей кричали от ужаса. На нашей стороне было еще пять или шесть нормальных заключенных. Кое‑кто из них помогал Василию Алексеевичу, однако силы были на исходе. Затем дверь открылась, и в «отстойник» вошел Хорек. Я не знаю, где он шлялся и что творил, но на его груди висело импровизированное «кенгуру», в котором находился маленький ребенок. За спиной болтался автомат. Вид оружия утихомирил нападавших маньяков. Они отступили в дальний угол камеры. Или, возможно, Хорек «включил» свою магию и отогнал от нас извращенцев. Короче, мы выбежали из «отстойника», и Василий Алексеевич повел нас к лифтам. Я боялась смотреть на девочку‑олигофренку. Ее вид вызывал у меня страх и отвращение. Мы расспрашивали Хорька: откуда он ее взял, зачем она ему, не тяготит ли его груз ответственности. Но что с придурка возьмешь? Он сказал, что это дочь его учителя. Я думаю, Василий Алексеевич послал бы Хорька куда подальше, если бы он ни был нам нужен. Этот идиот действительно обладал какими‑то чарами. Он наводи морок на охранников, и мы проходили прямо перед ними – в двух‑трех метрах. Я сначала жутко нервничала. Мне все время казалось, что вокруг меня шла какая‑то игра, в которой «кошки» забавлялись с «мышками». Однако мы без проблем поднялись на нулевой уровень, спустились по грузовому пандусу к зданию медицинского корпуса и вошли в фойе.

Я уже была в том здании несколько раз. Надо мной и еще несколькими девушками проводили эксперимент по вживлению микрочипов. Сами схемы не подключались. На нас лишь проверяли, будут ли материалы, используемые для оболочек и плат, распознаваться физическими приборами. Ученые в шутку называли это технологией «стэлс». Я боялась, что позже они включат чип и превратят меня в марионетку. Но, как мне объяснил один инженер, исследования не увенчались успехом. А им не резон было раскрывать себя из‑за таких легко находимых имплантантов. У нас ведь пресса не как в Америке, где все пугливо молчат о микрочипах, обнаруженных в телах обычных граждан. У нас, если что, поднялся бы настоящий гам.

Короче, я не знаю, каким образом Хорек отводил от нас взгляды охраны. Мы без приключений прошли через фойе и спустились на лифте в сектор подземных складов. Оттуда через коллектор и несколько тоннелей наш отряд добрался до другого технического колодца, и на рассвете, поднявшись по длинной лестнице, мы оказались на территории гаражей. Там Василий Алексеевич нашел подходящую грузовую машину, в которой спали водитель и пожилой экспедитор. Он отобрал у них документы и запер эту парочку в какой‑то каморке. Настя села в кабину. Мы с Хорьком забрались в кузов. После этого он все время покачивал на руках спящую девочку и сонно кивал головой. Вот же чудик! Я буквально извелась от страха и напряжения, а он, знай себе, дремал, как старик на лавочке.

К счастью, последний этап прошел удачно. Мы выехали из ворот и направились в ближайший город. Было около семи часов утра. Наше бегство могли заметить только при пересменке охранников. Таким образом, мы располагали небольшим резервом времени. Вполне понятно, что поиски поначалу будут проводиться только на уровнях изолятора и подвала. Вряд ли в канализационных стоках имелись видеокамеры. Я могла поспорить, что наш отход к гаражам остался незафиксированным. Значит, охране института придется проверить весь подвал, затем казармы, и только позже они найдут связанных мужчин в подсобке автомеханика. К тому моменту мы будем в городе: затаимся где‑нибудь или продолжим бегство. Ситуация покажет. С таким умным стратегом, как Василий Алексеевич, мы уйдем от любой погони. Только бы избавиться от Хорька и его ребенка. Вот же два чучела! Сели нам на шею!

Хотя, по правде говоря, я не могла сейчас сердиться на них. Мы покинули место, где меня держали в рабстве. Почти восемь месяцев я томилась в камерах изолятора, подвергалась унижениям и использовалась, как донор яйцеклеток. На мне проводили гнусные опыты. Я потеряла веру в справедливость. И вот теперь все закончилось! Все плохое осталось позади. Чувство свободы накатило на меня душистой волной – манящими запахами травы, земли и неба. Мне хотелось плакать. Степь стелилась полотном за кузовом машины, и каждый километр дороги приближал меня к прежней и счастливой жизни. Там снова будут друзья и поклонники, а не утомленные насилием охранники. Там будут цветы и подарки. Нежность и ласки. Любовь…

Я вспомнила тот злополучный вечер, с дискотекой, таблеткой «экстази» и двумя парнями, которые флиртовали со мной и расспрашивали о семье и родителях. Их вопросы вызывали у меня смех и восторг. Я смеялась, когда они шептали фривольные глупости. Я смеялась, когда они посадили меня в «джип» и крепко связали. Липкая лента на губах мешала смеху вырываться изо рта, и он наполнял меня приятной щекоткой. Утром, придя в себя от бездонного сна и головной боли, я поняла, что попала в беду. Меня похитили. Мне хотелось пить. Я буквально сходила с ума от непонятной жажды. Затем две женщины в медицинских халатах отвели меня в другую комнату, взяли анализы крови, мазки и слюну. Меня трясло от страха. Дрожащим голосом я спросила о чем‑то, и одна из врачей ударила меня наотмашь по щеке. Они вели себя со мной, как с какой‑то зверушкой. Я не услышала от них ни слова – только презрительное фырканье. Напоследок мне сделали укол, от которого я снова потеряла сознание.

На следующий день меня и еще десяток женщин загнали в контейнер трейлера и повезли в неизвестность. Мы сидели в темноте, кричали и плакали, делились сведениями о себе в надежде, что кому‑нибудь удастся убежать и добраться до милиции или прокуратуры. Нам казалось, что нас похитили для продажи в сексуальное рабство. Мы тогда еще не знали об институте. Мы не знали, что жили в стране, у которой было второе скрытое лицо – не телевизионное, не парадно‑газетное. Эта вторая личина была беспощадно жестокой. Ее воплощали в себе военные и медики. Когда на Западе появился СПИД, наши ученые изучали иммунный дефицит, инфицируя младенцев в родильных домах. Когда США обогнали России в гонке вооружений, они решили создать «асимметричное» оружие – мутационную чуму, которая превращала бы людей в безумцев, одержимых сексом. Один из институтских докторов бахвалился мне: «Мы заставим этих недоносков сношаться каждую секунду. До обмороков! До потери сил! Кто тогда у них нажмет на „красную кнопку“? Кто будет следить за показаниями радаров? Кому из них в голову придет мысль об обороне, когда единственной целевой установкой будет секс и только секс! Но для этого оружия им требовались подопытные люди. „Материал“ набирали не в Америке, а среди своих – среди россиян. Он набирался без спросу, без компенсаций и без огласки. Нас похищали и объявляли пропавшими без вести. Печальная история, и жаль, что мой случай не был особенным. В институтских подвалах я видела сотни подобных людей.»

Девчонка в руках Хорька издала отвратительный скрежет и захныкала. Я зажала ладонями уши. Никогда не слышала, чтобы ребенок так невыносимо плакал. Ее голос выворачивал меня наизнанку. Хорек проверил тряпки и шаль, в которые была завернута его подопечная.

– Сухие, – изумленно констатировал он. – Почему же она плачет?

– Наверное, хочет есть, – ответила я. – Или пить.

Он повернулся к окошку кабины и простучал по стеклу. Василий Алексеевич сделал вид, что не замечает стука. Между прочим, зря. Он мог бы понять, что в кузове, с этим плачущим ребенком, сидела я. Он мог бы войти в мое положение. Девчонка загнусавила еще громче. Я заметила, что оконное стекло покрылось трещинами. Видимо, Хорек разбил его, пока стучал. Хотя трещины позже появились и на ветровом стекле. Василий Алексеевич резко затормозил, открыл дверь и привстал на ступеньке кабины.

– В чем дело, Хорек? Хочешь дальше идти пешком? Заткни ей пасть, или я высажу вас к чертям собачьим на обочине.

– Девочка хочет кушать, – попытался объяснить наш спутник. – Она маленькая. Она плачет, потому что голодная. Я не буду затыкать ей рот. Мы могли бы остановиться в каком‑нибудь поселке у магазина…

Он вдруг отшатнулся, словно вместо Василия Алексеевича увидел какое‑то чудовище. Хорек без слов поднялся со скамьи и попросил меня подержать ребенка, пока он будет спускаться на землю. Я переборола отвращение и взяла визжащий сверток.

– Жора? – вскричал Василий Алексеевич. – Ну, что ты обиделся? Я же пошутил. Куда ты с ней пойдешь?

Хорек протянул ко мне руки, и я отдала ему маленькую девочку. Он прижал ее к груди и, не оглядываясь, зашагал прочь от дороги – прямо в степь, к далекой полосе деревьев. Я обернулась и посмотрела на отца Насти. Ситуация развивалась неправильно. Мы могли бы довезти Хорька до города. Я как‑нибудь перетерпела бы скрипучий плач ребенка.

Лицо Василия Алексеевича ничего не выражало. Похоже, ему действительно было плевать на чужие проблемы. Он бежал от плена и рабства. В таких случаях каждый сам за себя. Меня удивили широкие залысины над его ушами. На миг мне показалось, что вчера их не было. Или я просто не заметила – варилась в котле тревог и смотрела на мир через фильтры страха.

– Ну, и черт с ним, – проворчал Василий Алексеевич. – Так, пожалуй, даже лучше. Сам виноват. Эта девчонка привлекла бы к нам излишнее внимание.

Он сел в кабину, и мы поехали дальше. Фигура Хорька уменьшилась и превратилась в точку. Он, конечно, здорово помог нам, но мы сейчас находились в положении беглых преступников. Институт подключит к поискам весь административный ресурс: милицию, прокуратуру, законопослушных граждан. Тут придется прятаться, отказывая себе во многих вещах. А его малышка была слишком заметна. От ее плача трескались стекла. Как с ней скроешься от посторонних глаз? Прости, Хорек, но нам не по пути. А что так расстались, то Василий Алексеевич правильно сказал: сам виноват.

Я посмотрела в заднее окно кабины. Настя сидела, как статуя. Ее тело покачивалось, когда машину трясло на буграх, однако это были движения большого манекена, а не человека. Наверное, она задумалась о чем‑то, или ее ввели в транс широкая степь и дорога. Из‑под грязных волос проглядывали кончики ушей – заостренные и длинные, как у киношных эльфов. Интересно, что раньше я не замечала этого дефекта, хотя мы прожила в одной камере почти три месяца. Я наклонилась и посмотрела на ее отца. Таких залысин у него точно не было. От короткого «ежика» седых волос осталась только широкая полоса, ото лба до затылка, словно белый гребень.

Что происходит, черт возьми? Я четко помнила, что уши у Насти выглядели иначе; что прическа ее отца радикально отличалась от этой. Но где‑то внутри меня сладкий голос говорил, что в данной ситуации такие мелочи не важны. В данной ситуации я должна держаться рядом с ними. Меня могли защитить только сила и опыт Василия Алексеевича. А чтобы добиться его расположения, мне следовало вести себя ненавязчиво и дружелюбно. Хотя уши у Насти были еще те!

Мы остановились в небольшом поселке у магазина. Я не понимала, зачем нужно было гнать Хорька. Он, между прочим, просил именно об этом. Парень хотел достать еды для девочки…

Василий Алексеевич вышел из кабины. В его руках был автомат. Он набросил на него пиджак, заимствованный у экспедитора. Настя постучала в окошко и велела мне оставаться в кузове. Она поспешила следом за отцом. Я горестно вздохнула. Автомат предполагал ограбление. Жизнь превращала нас в преступников. Но мы находились в безвыходном положении. Я просто не видела других вариантов. В городе нам обязательно понадобятся деньги, новая одежда, пища и кров. Если мои спутники возьмут часть выручки, мы сможем продолжить наше бегство. Снимем квартиру, отсидимся дней десять, пока не уляжется шум, а затем купим билеты и разъедемся по домам. Возможно, я вообще подамся в Белоруссию, к бабушке. Сейчас нам просто нужны были деньги. С другой стороны, налет на магазин мог вывести охрану института прямо на наш след. Учел ли это Василий Алексеевич? Скорее всего, да. Он долго служил в армии и многому там научился. Мне повезло, что я примкнула к ним.

Мои спутники подошли к магазину. Дверь была закрыта, но рядом уже слонялись местные жители. Два алкаша, с «горящими трубами», смотрели через витрину в торговый зал. Дородная женщина средних лет сидела на крыльце и щелкала семечки. Два парня и девушка шептались о чем‑то и подсчитывали собранную в карманах мелочь. Обычно утро у магазинчика сельпо. Неподалеку на поле паслись два коня и корова.

Когда магазин открылся, Василий Алексеевич и Настя вошли в зал последними. Через минуту, услышав приглушенный крик, я вдруг поняла, что ужасно хочу в туалет. Это было наказанием всей моей жизни. Как только возникал серьезный момент, когда любая секунда начинала иметь решающее значение, мой организм превращался в злобного врага. Экзамены, свидания, спортивные мероприятия. Сколько нелепых и обидных ситуаций… Я решила справить нужду в кузове, а затем прикрыть следы своей невоздержанности большим куском брезента. Небольшой сюрприз для институтских сыскарей.

Я увидела, что из магазина вышли трое – Василий Алексеевич, Настя и девушка, которая раньше была с двумя парнями. Женщины несли сумки. Наверное, продукты и одежду. Они передали мне их через задний борт. Затем я помогла Насте забраться в кузов. Ее отец и незнакомая девушка сели в кабину. Заметив мой вопросительный взгляд, Настя пояснила, что нашу новую спутницу звали Татьяной. У ее двоюродного брата имелся дом на окраине города. Район примыкал к железнодорожной станции. Рядом находились свалка и завод, вечно чадящий кислотными дымами.

– Как раз то, что нам нужно, – подытожила Настя. – Место почти безлюдное.

– А почему она согласилась нам помочь? – спросила я. – Мы ее совершенно не знаем.

– У нее не было выбора. Не волнуйся. Она нас не выдаст. В той сумке одежда. Переодевайся.

– Вас видело столько людей… Как они отнеслись к ограблению?

– Хорошо отнеслись. Помогли собрать вещи и продукты.

– Я слышала крик.

– Да, – ответила Настя. – Продавщица закричала, когда увидела автомат. Но все закончилось нормально. Чем тут пахнет?

Я кивнула на брезент и солгала:

– Это Хорек.

Настя приподняла край и поморщилась.

– Ох, уж эти люди!

Я усмехнулась. Откуда столько пафоса, подруга? Неужели ты забыла, как три недели назад пятеро охранников затащили тебя в душевую? Как ты рыдала после этого у меня на груди? Как ты мучилась поносом? А теперь, ой‑ой‑ой, как мы губки поджали!

Машина снова помчалась по дороге. Я сбросила робу, вытерла ею ноги и надела шелковые трусики. Бра, блузка, белые носки, короткая юбка. Все вещи были другого размера. Все болталось и норовило упасть, но я буквально млела от блаженства.

– А ты почему не переодеваешься?

– Позже, – ответила Настя. – Еще успею.

– Странно, что все прошло так гладко. И одеждой вас снабдили, и домик предложили. Тебе не кажется это подозрительным?

– Не кажется. Успокойся, Влада. Ты с нами, и тебе не о чем тревожиться. Открой вторую сумку.

Я хотела задать ей очередной вопрос, но, увидев колбасу и сыр, забыла обо всем на свете. Булочки с изюмом! Рыбные консервы! Две бутылки вина! Сигареты!

– Настя! Я сейчас все это съем и выпью! Хочешь что‑нибудь?

– Нет, – ответила она. – Я должна кое‑что обдумать. Не мешай мне, пожалуйста.

Ну и дура! На сытый желудок люди думают гораздо лучше. Особенно, когда вместо жидких каш и водянистых супчиков перед тобой появляются продукты, которых ты не видела долгое время.

– А можно я открою бутылку вина? Пить очень хочется.

– Конечно, открывай. Пей, не стесняйся.

Я чувствовала в ее поведении какую‑то странность. Она вела себя неестественно – не как та Настя, которую я знала. Если бы не моя зависимость от Василия Алексеевича, я бы растормошила ее, вырвала из омута мыслей и заставила вспомнить, кем она была. Но сладкий голос внутри меня говорил, что это не важно. Вот колбаса и сыр. Вот вино. Оставь ее в покое. Набей рот едой и жуй, пока не за заломят скулы. Наслаждайся и не мешай другим. Я посмотрела в заднее окно кабины. Незнакомая девушка сидела, откинув голову назад, слегка повернувшись в мою сторону. Ее глаза были закрыты. Пуговицы блузки расстегнуты сверх мер приличия. Рука прижата к груди. Неужели сердечный приступ? Наверное, испугалась мужчины с автоматом… Нет. Я увидела, как кончик ее языка скользнул по сладко приоткрытым губам. Она не прижимала руку к сердцу. Она поглаживала и пощипывала сосок, а ее вторая рука кружила по внутренней части бедер. О, черт! Она мастурбировала прямо под боком у Василия Алексеевича!

Девушка открыла глаза. В них зияла пустота, от которой мне стало дурно. Возможно, это был обман зрения или игра теней и света. Возможно, я просто сходила с ума от внезапной свободы. Меня потрясло, что у незнакомки отсутствовали белки. Глаза казались полностью черными, словно зрачки расширились и заняли все доступное пространство. В них выделялись градации темноты, я не могла смотреть на них. Меня тошнило. Я повернулась к Насте и дернула ее за руку, собираясь рассказать о странных зрачках нашей спутницы. Мое тело дрожало, я задыхалась от страха. В ушах появился звенящий шум. Настя посмотрела на меня и медленно кивнула головой. Еще один раз и еще. Я почувствовала, как мои волосы встали дыбом. Я знала, что безнадежно сошла с ума, что мне нужно было бежать вместе с Жорой, что эти твари погубят мою душу…

Глаза Насти превратились в такую же черную бездну. Я начала терять сознание. Бывшая подруга вытянула руку, больно сжала пальцами мое горло и с невероятной силой притянула меня к себе. Ее рот раскрылся, аккуратные зубы ощерились в свирепом оскале. Я больше не могла контролировать позывы к рвоте. Куски колбасы и сыра, красное вино, желчь страха и брызги отчаяния вырвались из меня, хлестнув струей в щеки Насти, в ее рот и черные глаза. Она отшвырнула меня в угол кузова и замерла в прямой и неподвижной позе, не потрудившись даже вытереть лицо. Тьма закружила меня в вихре обморока, и последняя мысль замкнулась в бредовую петлю: Вот и попала… Вот и пропала… Я погружалась в большой черный зрачок. Я тонула в нем на века. Пропала… Пропала…

 

* * *

 

Когда Настя разбудила меня, солнце стояло почти в зените. Моя голова гудела, как колокол. В животе перемещались узлы боли.

– Что со мной?

Настя с усмешкой посмотрела на меня. Ее зеленые глаза сияли озорными искрами.

– Ты выпила бутылку вина. Почти без закуски. А мы ведь не ели два дня. Естественно, тебя повело. Я уговаривала тебя не налегать на портвейн, но ты не слушала меня и все время болтала о своем парне. Что, мол, вернешься домой, затащишь его к себе и больше не выпустишь из кровати. Затем тебя стошнило, и ты заснула. Пару раз я слышала, как ты шептала про черные глаза. Наверное, тебе снился твой любимый.

– Черные глаза?

Я смутно помнила образ из сна. Кто‑то сжимал пальцами мое горло и не давал дышать. Кто‑то медленно кивал головой – снова и снова. Там действительно были черные глаза, которые уносили меня в бездну отчаяния.

– Мы сейчас на окраине города, – сказала Настя. – Отец нашел брошенный дом. Мы спрячемся в нем на пару дней. Вставай и помоги мне отнести эти сумки.

Я покорно взобралась на задний борт, затем спустилась на землю и приняла из рук подруги две сумки.

– А где та девушка? – спросила я. – Кажется, Татьяна?

– Какая Татьяна?

– Из магазина. Она сидела в кабине с твоим отцом. Ты говорила, что у нее есть двоюродный брат, который живет около завода и свалки.

– Да, свалка рядом. И какой‑то завод. Вон, видишь, трубы дымят на полнеба. Но я не знаю никакой Татьяны. И я пересела в кузов, чтобы тебе не было скучно. Похоже, ты путаешь сон с реальностью.

– Как странно.

Мы подошли к деревянному дому с мезонином. На вид он не казался брошенным. Чистые стекла. Клумба с цветами. Несколько яблонь с побеленными стволами. Огород, забор, наполовину выкрашенная ставня, от которой пахло свежей краской. Василий Алексеевич вышел из пристройки и запер дверь на висячий замок.

– Пойду, отгоню машину в какое‑нибудь укрытие, – сказал он дочери. – Еще, возможно, пригодится. А вы сидите дома и никуда не выходите. Для местных мы чужие люди. Если кто‑то из них заподозрит неладное, нам придется искать другое место.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

– Голова не болит? Вино, видать, паленое?

Я жалобно поморщилась.

– Будь осторожна, – сказал он, глядя мне в глаза. – Никуда не выходи. Нам нужно переждать несколько дней. За это время я выясню ситуацию в городе и позабочусь о билетах на поезд. Сначала мы уедем в Москву. Там нас никто не найдет. А уже оттуда направимся по домам – каждый своей дорогой. Но пока будь ниже травы. Договорились?

Я кивнула. Мне было обидно, что он считал меня слабым звеном – невоздержанной девушкой, склонной к пьянству.

– А где хозяин дома? – спросила я у Василия Алексеевича. – Он не будет против нашего присутствия.

– У этого дома больше нет хозяев, – ответил отец Насти. – Ты же знаешь, какое сейчас время. Люди теряются без вести. Кто‑то возвращается, как мы, но остальные пропадают навсегда. Не думай об этом, девочка. У нас и так проблем хватает.

Он посмотрел на пристройку и задумчиво потер разбитые костяшки пальцев.

– Ладно, я спрячу машину и скоро вернусь. Помоги Настене по хозяйству.

Я понесла сумки в дом. В уютной гостиной пахло борщом и жареным мясом. Казалось, что хозяин прервал обеденную трапезу, вышел на стук и потерялся без вести. Пропал навсегда, как сказал Василий Алексеевич. Возможно, он лежал сейчас в пристройке или под брезентом в кузове грузовика. Я не знала этого. И я боялась предполагать какие‑либо варианты. Молчание – золото. Если мы через неделю приедем в Москву, я сбегу от Насти и ее отца, найду свою родню, которая обитала в столице, и начну жизнь по‑новому.

– Влада? – позвала Настя. – Хочешь кушать? У нас есть борщ и жаркое.

– Я плохо себя чувствую. У меня болит голова.

– Можешь полежать часок‑другой. Поднимайся наверх. Там в мезонине уютная спальная.

Я подошла к лестнице и уныло спросила:

– Ты не знаешь, здесь есть душевая или ванная?

– Вечером истопим баньку. Она в пристройке, но отец пока закрыл ее на ключ. Он оставил там автомат.

Я отправилась осматривать спальную комнату. Ничего себе брошенный дом! Здесь даже пыли не было. Аккуратно заправленная постель, чистое белье в шкафу, халаты и летние платья на вешалках. Я увидела на стене фотографию – семейная пара средних лет. Что с ними сделал Василий Алексеевич?

В голове шумела тоскливая вьюга. Я прилегла на кровать и закрыла глаза. Возможно, через неделю мне удастся добраться до дома. Каждый час, проведенный во сне, приближал мою встречу с родными. Воспоминания о маме приглушили боль. Я начала видеть образы знакомых мест: пологий берег реки; лес, в котором мы собирали грибы и ягоды; широкий двор, где у забора под навесом рядом с клетками кроликов стояла старая мебель, тумбы и шкафчики…

На фоне этой приятной картины появилось пятно черноты. Из него прорастала зловещая тьма. Она тянула ко мне сотни крохотных отростков. Они рвались из пятна наружу, вызывая в голове давление и боль. Я снова вернулась к образу родного дома. Мама пекла пироги. Два попугайчика сидели в клетке. Покой и мир, которыми я так пренебрегала прежде. Но тьма уже сочилась сквозь щели в половицах. Она поднималась вверх, как туман, искажая очертания предметов. Я вызвала образ класса в училище – доску с плохо вытертыми формулами, шкафы с учебными пособиями, смеющихся друзей. Однако половина помещения уже тонула в черноте, которая вливалась в два окна. Мои однокурсники медленно кивали головами, и их глаза наполняла бездонная мгла.

Это был просто сон. Тревожная прелюдия кошмара. Возможно, зловещая тьма выражала мой страх, а напряжение в груди имело отношение к усталости. Что‑то не давало мне уснуть. Какое‑то чувство настоятельной потребности. Я открыла глаза и медленно поднялась с кровати. Мир качался. Тело дрожало. Я очень хотела… Но что?

Мне удалось спуститься по лестнице. За окнами стоял погожий день. В окна бил яркий солнечный свет, а меня распирала изнутри темнота. Она рвалась наружу и наполняла тело холодом. Странное чувство тяжести, липкости, беды. И тут же рядом надежда на избавление от хвори. Исцеление ожидало меня там – за дверью, за невысоким забором, за соседним огородом, за стеной того домика с белыми стенами…

Оказалось, что Василий Алексеевич уже вернулся. Неужели мне все же удалось заснуть? Мы сели к столу. Настя наполнила тарелки. Однако мой кошмар продолжался. Еда не лезла в горло. Никому. Еще день назад мы могли только мечтать о такой вкусной пище. А сейчас я попробовала борщ, попробовала мясо и отодвинула тарелки. Василий Алексеевич и Настя поступили так же. Мы не чувствовали голода. Точнее, голод был, но другой – необъяснимая и смутная необходимость, которая томила меня, толкала на поиски чего‑то непонятного.

– Наверное, это от утомления, – предположил Василий Алексеевич. – Нам просто нужно немного отдохнуть. Тогда вернется аппетит и настроение.

– Нет, – хрипло ответила Настя. – Я бы лучше погуляла.

Из щелей между половицами сочилась тьма. Ее щупальца тянулись к нашим ногам. Я чувствовала ее леденящую вибрацию. Она как будто пожирала меня, вызывая во мне неясные желания.

– Нам нельзя выходить из дома, – напомнил Василий Алексеевич. – Но… возможно, ты права.

На миг его глаза стали черными. Казалось, что мрак наполнил его голову и обосновался внутри глазниц. Я не успела испугаться, потому что мысль о прогулке показалась мне удивительно правильной. Странный голод гнал меня на пыльную дорогу, тянувшуюся между домами, огородами и чахлыми садами.

– Тогда пойдем втроем, – прошептала я.

Мои дрожащие пальцы впились в столешницу. Меня трясло от возбуждения и непонятного желания. Настя выглядела не лучше.

– Я знаю, что мне нужно, – сказала она. – Мы должны найти кого‑нибудь…

Василий Алексеевич встал из‑за стола. Окинув нас оценивающим взглядом, он хрипло произнес:

– Я тоже голоден, но было бы разумнее подождать до вечера.

– У меня мало сил, – возразила Настя. – Я не сдержусь. И Влада может потерять контроль.

А я уже его теряла! По моим щекам текли слезы. Неясный зов тянул к себе, как магнит. Неподалеку находился человек, который был нужен мне; который ждал меня. Я не могла больше медлить. Он нуждался во мне, в моем присутствии. Наши жизни вращались вокруг одной и той же черной дыры, которая хотела сплавить нас в единое целое.

– Хорошо, – ответил Василий Алексеевич. – Собирайтесь. Я пока выпущу ищеек.

Настя подошла ко мне и, обняв, зашептала:

– Это голод, Влада. Я впервые почувствовала его после того, как нас поместили в «отстойник». Затем все повторилось, когда мы с отцом зашли в магазин. Там были люди, которые умоляли нас изменить их жизни. Они устали от пьянства, нищеты и беспросветной скуки. Они хотели цели и благоговения. Я почувствовала, как огромная сила вышла из меня и наделила этих жалких существ подобием своего невыразимого величия. С каждым новым человеком, приобщенным к нашему единству, мой голод слабел, оставляя во мне невыразимую эйфорию. Я даже испытала оргазм. И я могу тебе сказать, что отец переживал такие же чувства.

Она указала мне на круглое зеркало, висевшее в простенке между оконными рамами.

– Посмотри на себя.

Я шагнула к зеркалу и отшатнулась. На меня смотрело незнакомое лицо. Синеватая кожа, заостренные кверху уши, черные глаза. Глаза моего голода.

– Это наш новый облик, – подтвердила Настя. – Теперь у нас два лица. Мы можем менять их. Мы можем быть прежними и такими, как сейчас. В отличие от них.

Она кивнула в направлении окна. Я посмотрела во двор и увидела ищеек, которых Василий Алексеевич выпустил из пристройки. Это были Татьяна и ее родственники – супружеская пара, уже знакомая мне по фотографии в спальной. Прежние хозяева дома непрерывно принюхивались к воздуху и проявляли признаки нетерпения.

– Они не похожи на нас, – сказала Настя. – Мы – обитель силы, а они – пути, по которым она распространяется. Скоро ты сама это поймешь.

И я действительно поняла, о чем она говорила. Когда мы подошли к соседнему дому, «ищейки» уже хозяйничали внутри. Я увидела, как они повалили на пол старика, как закивали головами. Что‑то огромное вырвалось из моей груди и, скользнув по новой жертве, вошло в меня снова. Эта сила наполнила мое тело восторгом и сексуальным возбуждением. Я застонала от трепещущей волны блаженства.

Старик поднялся на ноги, бормоча невразумительные фразы. Он вяло указал рукой на дверь в другую комнату. Но мы и без него уже чувствовали свежую плоть. В небольшой светелке находилась его дочь – беременная женщина лет сорока, с взъерошенными крашеными волосами. Через минуту она поднялась с постели – как была, в сорочке, босиком – новая «ищейка» на пике голода, готовая идти, искать, кусать. Когда мы выходили из дома, во двор вбежал мальчик – очевидно, сын этой женщины. Я сразу поняла, что он был «отверженным». Мы не могли приобщить его к силе.

– Мама? – испуганно крикнул он. – Деда? Почему вы такие?

«Ищейки» бросились к нему, как свора псов за кошкой. Он отпрыгнул в сторону, побежал к сараю. Погоню за ним замыкали старик и беременная мать. Печальная проза жизни. Даже добрые боги мировых религий пускали в рай лишь избранных. Кто‑то всегда оставался отверженным. Я не могла печалиться об этом. Волна эйфории подталкивала меня к границам разума.

Мы вошли в следующий дом. Крики девочки, угрозы ее отца, два выстрела, тело убитой «ищейки», лица с окровавленными ртами, останки человеческого тела…

Видения плыли у меня перед глазами. Я изнемогала от сладостного наслаждения. Полоски тьмы сливались в фигуру мужчины. Он походил на Василия Алексеевича, но был другим. В его руках извивалась Настя. Черные глаза, тугое тело, натянутое, как тетива, в спазмах страсти. И было неважно, что когда‑то их объединяла другая родственная связь. Рядом с ними в тисках сексуального жара корчился люди – мужчины и женщины, молодые и старые. Некоторые из них были перепачканы кровью «отверженных». Со всех сторон к нам стекались новые «ищейки». Ядро силы набирало вес. Оно притягивало к себе каждого, кто оказывался в пределах наведенного поля. Я чувствовала его пульсации, его настоятельный зов. С каждым пополнением ядро насыщалось. Все больше «отверженных» находило свой конец. Одержание душ начинало превращаться в череду бессмысленных убийств. Мы должны были остановиться. Я оттолкнула от себя двух мужчин и на дрожащих ногах вернулась в дом, который мы облюбовали прежде. Тьма по‑прежнему кипела во мне, но теперь в ней чувствовалось другое качество. Лень и нега. Абсолютное безразличие ко всему на свете. Я закрыла глаза и утонула в черноте.

 

* * *

 

Мне снился сон, в котором я проснулась от выстрелов. За окнами стола ночь. На потолке змеились отблески пожара. Я чувствовала себя грязной и оскверненной. Запах секса и крови вцепился в ноздри, вызывая легкую тошноту. Почему все это случилось со мной? Неужели ученые в институте добились своего и превратили меня в ходячее влагалище? Я вспомнила вопившего от ужаса мальчика, который убегал от беременной матери и хромого деда. Я вспомнила их окровавленные рты после того, как они вернулись из сарая. Какой кошмар! Ученые сделали из нас не только сексуальных извращенцев! Они породили племя безжалостных чудовищ!

Я спустилась вниз по лестнице, переступая через тела спавших «ищеек». Их было больше сотни. Некоторые из них поднимались и шли следом за мной. Во дворе собралась целая толпа. Мы не чувствовали голода, но мое присутствие возбуждало «ищеек». Они, как ручные животные, ластились ко мне и выражали готовность исполнить любой приказ.

В конце улицы перед поворотом на свалку горели два дома. У обочины были брошены три милицейские и две пожарные машины. Я заметила «ищеек» в форме МЧС. Редкие выстрелы доносились со двора, где бушевал пожар. Наверное, кто‑то из милиционеров оказался «отверженным». Наши слуги начали погоню, и жертвам пришлось отстреливаться.

– Влада, мы здесь! – прокричал Василий Алексеевич.

Я обернулась и увидела на улице еще одну толпу. Во главе ее шагали мои компаньоны. На них почти не было одежды. Тело Василия Алексеевича изменилось. Он стал выше ростом. На плечах проросли костяные наросты – словно эполеты с длинными колючками. Лицо напоминало зловещую маску. Клыки нижней челюсти поднимались почти до широких ноздрей. А Настя, наоборот, стала тонкой и сутулой. По бокам, от подмышек до бедер, на обнаженном теле появилась бахрома светло‑желтых волос. Раскосые глаза, заполненные чернотой, источали лютую злобу. Из‑под короткой юбки проглядывали щупальца, по которым я узнала в ней Листиду – демонессу Восточных пустошей.

Вспомнив ее, я содрогнулась от шквала информации. Перед моим мысленным взором пронеслись ландшафты ада, в котором нас заперли отцы инквизиции. Крохотный мир, заполненный сонмами голодных демонов, ведьм и колдунов. Накипь зла, некогда снятая с этого мира. Но мы вернулись! Мы вырвались! Трепещите, смертные! Сила владыки осталась с нами, и, значит, нам предстояло возвестить о его скором пришествии.

– Василий Алексеевич… Ва… Ваал!

Он простер руки к темному небу и ликующе захохотал. Длинные когти его пальцев скоблили звезды, появлявшиеся в клубах дыма.

– Мы снова здесь, Валада. Пятивековое заточение закончилось! Губитель душ открыл нам путь!

– Все тот же губитель душ?

– Конечно. Наше время движется вперед, а он возвращается в прошлое.

В последний раз губитель призвал нас в этот мир в 1349 году. Шестнадцать демонов и демонесс разошлись в восьми направлениях. Отголоски той резни душ ощущались до середины восемнадцатого века. Реальный отпор христианская церковь дала лишь в пятнадцатом веке. Последних двух демонесс, в которых обитала сила владыки, инквизиторы уничтожили в 1540 году. Для относительно полной ликвидации одержимых «ведьм» и «колдунов» церковникам пришлось уничтожить уйму людей – официально, девять миллионов женщин и два миллиона мужчин; неофициально тридцать восемь миллионов. Средне статистически, по сто девяносто тысяч «ищеек» ежегодно. Больше пятисот человек в день!

Мы никогда не встречались с губителем душ персонально. Он был параллельной силой. Его цель существования имела отношение к давней борьбе двух богов: Гора и Сета. Лишь наследники той древней культуры могли перемещаться в обратных потоках времени. Губитель душ воплощал намерения Гора. Дети Сета, небольшие партии «собирателей душ», шли в прошлое для решающей битвы за утраченную некогда гармонию. Какими бы ни были их чаяния, Золотой век пал под копытами Гора. Его всевидящее око стало символом всех правящих элит. Чтобы удерживать цивилизацию в узде, он отправил в далекое будущее трех верных слуг, губителей душ, и они, возвращаясь назад, исправляли опасные отклонения истории.

Время от времени один из них помогал нам ускользать из заточения. Мы были уязвимой расой существ: бессмертной, но нетерпеливой и ужасно ранимой. После диверсии Соломона наша численность в Малькуте, в мире физической реальности, всегда оставалась строго ограниченной. Земные властители не желали повторять ошибки Сета, впустившего в свою обитель армию родного брата. Легионы демонов томились в унылом крохотном пространстве. Однако раз за разом служитель Гора выпускал нас в мир для очередной резни, и тогда мы стремились создать плацдарм для более массированного внедрения в реальность.

– Что дальше? – спросила я у своих спутников.

Ваал указал на три огромные трубы, из которых извергались клубы дыма.

– Этим вечером мы поведем «ищеек» на завод. Устроим небольшую экскурсию.

Я лязгнула зубами и осмотрела свои синие руки, похожие на щупальца осьминога. Мой живот округлился, грудь обвисла, на ногах появились привычные когти. Оперение на голове дрожало под порывами ветра.

– Что‑то не так? – спросил Ваал.

Он знал о моей невероятной интуиции. Владыка не зря остановил свой выбор именно на нас троих. Ваал был воином и стратегом. Листида славилась безумной жестокостью. Она наводила на людей такой страх, что иногда превращала их в камень. Я обладала мудростью и предвидением.

– Когда губитель душ открыл портал, в него должны были войти семь демонов. Одного из них постигла неудача. Я имею в виду того, кто пытался воплотиться в теле пожилой женщины. Перенос закончился отторжением. Началась обильная потеря крови. Судя по всему, он вернулся обратно в чертоги владыки. Еще один сородич вошел в тело Хорька. Результат воплощения не ясен. Парень был невменяемым. Нам нужно узнать о его дальнейшей судьбе. В этом мире каждый демон на счету. Но самую большую тревогу у меня вызывают два остальных существа. Они оказались мутантами. Мы не знаем, как это отразилось на внедрении. В худшем варианте нас будет только трое. То есть, мы лишимся большей части силы нашего владыки. Впервые в истории миссию по захвату мира начинают три демона, а не семь и не шестнадцать. Это тревожит меня.

– Не печалься. У нас уже есть опыт. Мы устрашим мир такой одержимостью, от которой не будет защиты.

Выстрелы смолки. Наверное, у отверженных милиционеров закончили патроны. На дороге рядом с горевшим домом остановилась машина «скорой помощи». Я видела, как свора «ищеек» вытащила из кабины медицинскую сестру и водителя. Женщина звала на помощь. Затем ее крик оборвался на пронзительной ноте. Врач заперся в фургоне. Я могла предсказать, что он сейчас звонил на станцию и выкрикивал в мобильный телефон последние слова. Пара «ищеек» в форме пожарных выламывала топорами ветхие двери фургона.

– Мы разделимся на три группы, – сказал Ваал. – Ты отправишься на железнодорожный вокзал. Я поведу основную часть «ищеек» на завод. Это увеличит нашу численность. Листида начнет продвигаться дальше по окраинам города. Утром встретимся здесь и оценим ситуацию.

– Когда, по‑твоему, они подключат армию?

– Возможно, уже завтра утром. Но к тому времени мы переместимся в центр и захватим этот город.

– Тогда за дело.

Листида издала зов. Почти полсотни ищеек помчались в указанном направлении. Ее маленькая армия двигалась к спальному микрорайону, где возвышались кирпичные пятиэтажки и бетонные девятиэтажные здания.

– Счастливой охоты, сестра.

Ваал прокричал приказ, поделив оставшихся слуг на две части. Он повел свою группу к заводу. Я с усмешкой посмотрела на трубы, чадящие дымом. Скоро они перестанут загрязнять атмосферу. Пусть это будет нашим вкладом в экологию города.

Моей целью был вокзал, который находился в полутора километрах. В окружении группы «ищеек» я вышла к железнодорожным путям и двинулась вдоль насыпи. Наверное, со стороны мы выглядели, как шутовское воинство, состоявшее из полуодетых людей. Хотя среди нас были милиционеры, пожарные, рабочие свалки в синей и зеленой форме. Мои слуги вынюхивали воздух. Те, кто присоединился к нам недавно, бормотали невразумительные фразы. Дети бежали впереди. Колонну замыкали инвалиды – хромые, в колясках и на костылях.

Я почувствовала отзвуки нараставшей силы. Листида пополняла массу нашего ядра. Если прежде мы трое могли переварить лишь пару дюжин душ, то сейчас, когда численность слуг достигла нескольких сотен, поток воздействия бурлил как мощная река. А если бы план владыки удался, и нас было бы шесть или семь! Мы поглотили бы этот город за сутки! Через месяц масса собранных душ позволила бы открыть портал, и к нам устремились бы тысячи демонов!

Во мне поднималась эйфория. Увидев догонявший нас поезд, я выпустил из себя поток силы, и он вернулся ко мне жаркой волной. Состав проехал мимо. Он уже тормозил, подъезжая к станции. Пассажиры у окон махали нам рукам. Через мгновение раздался скрежет тормозов. Еще через минуту двери поезда открылись. Кто‑то из новых «ищеек» спрыгивал со ступеней на насыпь и бежал навстречу, горя желанием приблизиться ко мне и войти в шлейф моего присутствия. Другие расправлялись с «отверженными», крики которых доносились из купе. Над нашими головами пролетел вертолет. Я коснулась его щупальцем силы. Машина резко пошла вниз и упала на пути рядом с пироном. Взрыва не было – только части хвоста пробили бреши в толпе людей, встречавших поезд.

Я видела, как на вокзале началась паника. Кого‑то уже втянуло в поток демонической силы. Две женщины и их дети набросились на рослого мужчину, и он отбивался от них, сначала деликатно, затем с испуганным ошеломлением, и далее, с неистовством раненой жертвы. Повсюду звучали истеричные крики. Моя эйфория все больше наполнялась сексуальным возбуждением. Когда я вошла в здание вокзала, там, на бетонном полу, среди кровавого месива, оставшегося от «отверженных», извивались десятки людей, поглощенных неодолимой страстью. К ним присоединялись все новые и новые «ищейки». Наступал миг экзальтации. Крики ужаса и боли сменились стонами и томным рычанием. Я оттолкнула наглого подростка, схватившего меня за грудь, и направилась к выходу. За широкими ступенями простиралась привокзальная площадь, и дальше начиналась деловая часть города. Стоянка такси пустовала. За деревьями в сквере прятались фигуры автоматчиков. На обоих концах проспекта стояли «бэтээры». Я потянулась к ним лучами силы, но снайперские выстрелы пробили мое тело в трех местах. Мне пришлось вернуться в здание вокзала.

Нас, бессмертных, пули не пугали. Другое дело, если бы меня убили в момент спячки, когда я находилась бы в человеческом теле. В прошлый раз нас так и изгнали из этого мира. Мне не помог даже статус графини. Интересно, когда они додумаются до создания военных отрядов из числа «отверженных»?

Разбрызгивая синюю кровь и переступая через спаривавшиеся тела «ищеек», я вышла на пирон. Прямо у дверей с выбитыми стеклами располагалось несколько телефонных автоматов. Один из них зазвонил. Я сняла трубку и услышала мужской голос.

– Это ваш создатель. Я руковожу проектом, который превратил вас в тех, кем вы сейчас являетесь. Немедленно возвращайтесь в институт. Берите любую машину и приезжайте. На размышления и дорогу вам дается ровно три часа. В случае неповиновения или промедления мы приступим к вашей ликвидации…

– Ты наш создатель? – спросила я. – Невероятно! Похоже, ты не понимаешь, с кем имеешь дело. Мы вернемся за тобой. Это я тебе обещаю. Но позже. Потому что сейчас я сыта.

– Еще раз советую подумать! Если понадобится, мы не пожалеем город! Он полностью окружен войсками!

– А что его жалеть. Скоро весь мир будет нашим…

Я рассмеялась и повесила трубку на крюк. Надо же! Создатель! Сколько их было, и все на проверку оказывались жалкими самозванцами. А я хотела бы встретиться со своим создателем. Хотела бы задать ему несколько честных вопросов. Мой взгляд задержался на трубах завода. Они больше не дымили. Возможно, в цехах еще продолжались стычки между «ищейками» и «отверженными», но нас это больше не заботило. Я знала, что Ваал объединился с Листидой. Они вели свою армию через жилые массивы окраин. Мне нужно было прорваться в деловую часть города.

На пике общей эйфории я подняла «ищеек» и погнала их на площадь. Рядом со мной шел профессор, с высоким лбом, в приспущенных штанах. За ним едва поспевала цыганка, полчаса назад гадавшая по рукам провинциальных простаков. Разорванная одежда лишь частично прикрывала ее тело. Перед ней ковыляла старая украинка, торговавшая в скверике семечками. Еще левее шагали азербайджанцы, привезшие в город груз арбузов. Еврейская семья, узбекские женщины в платках, татары. Я дала им истинное равенство и дружбу народов. Они стали единым целым – ядром великой силы. Мы шли, чтобы забрать этот мир у тех, кто делил людей на нации и расы. У тех порождал вражду по любому поводу, по любому маломальскому различию.

Град пуль мгновенно выкосил первые ряды. На бетонные плиты падали дети, мужчины и женщины. Но с каждым шагом мы перемещали центр влияния все дальше и дальше. Двадцать метров – и первая цепь автоматчиков примкнула к нам. Два метких выстрела почти оторвали мне руку. Шальная пуля пробила череп. Но демона ведь пулей не убьешь. Раны тут же затягивались. Тело восстанавливало прежнюю форму. Еще тридцать метров, и огонь «бэтээров» угас. Солдаты выбирались из люков и направлялись к нам. Часть их падала под огнем своих бывших товарищей. Из зданий банка и двух магазинов выходили сотни «ищеек». Они выкрикивали бредовые фразы и вынюхивали свежую плоть. Рядом с ними разрывались газовые гранаты. Люди корчились в судорогах и в приступах рвоты. Тем не менее, мы продолжали продвигаться вперед. Снайперы упорно дырявили меня и убивали тех, кто шагал передо мной. Я поздно заметила приближение военного вертолета, поэтому он, перед тем как врезаться в офисное здание, успел выпустить в нас два снаряда. На какое‑то время я потеряла конечности и большую часть тела, затем процесс регенерации завершился, и пространство вокруг меня, заваленное человеческими останками, заполнилось новыми «ищейками».

Я знала, что власти приступили к эвакуации населения. Всего в трех километрах в районе стадиона скопилось несколько тысяч людей. Они ожидали погрузки в автобусы. Их запах страха овевал меня, словно прохладный ветер. Это была неплохая цель. Я велела поймать двух‑трех «отверженных». К сожалению, «ищейки» после посева теряли профессиональные качества. Их активность сводилась к трем видам деятельности: они могли генерировать общее поле, уничтожать «чужаков» и предаваться плотским удовольствиям. А я нуждалась в транспорте и в водителях. Первым ко мне подвели перепуганного юношу, с отъеденным ухом. Я потребовала, чтобы он отвез меня к стадиону. Парень упрямо покачал головой. Толпа растерзала его в мгновение ока. Увидев эту расправу, двое других «отверженных» мужчин послушно согласились доставить нас куда угодно. Я приказала сорока «ищейкам» забраться в два военных грузовика. Остальным поручалась «зачистка» района.

Моего водителя трясло от ужаса. Он с большим трудом завел двигатель и направил машину вдоль сквера. Я слышала стук его зубов и чувствовала запах мочи. Мне даже пришлось пообещать ему, что я лично позабочусь о его судьбе, и что он будет отпущен на все четыре стороны. Когда мы подъехали к перекрестку и начали сворачивать с проспекта на одну из боковых улиц, я вздрогнула, увидев впереди молодого человека. Он походил на служителя инквизиции – та же одежда, тот же капюшон, скрывавший лицо. Парень вытянул руку, призывая нас остановиться.

– Дави его, – велела я водителю.

Но внезапно улица перед нами захлопнулась. Несколько зданий в ее начале, казалось, повернулись на невидимых осях, и мы остановились в двух метрах от стены дома. Непрерывная цепь зданий тянулась на сотни метров влево и вправо. Троллейбусные провода уходили в бетонный монолит.

– Быстро на соседнюю улицу! – закричала я.

Увы, мы опоздали. Как только машина подъезжала к поворотам, боковые улицы захлопывались, образуя полукруглую стену из многоэтажных строений. Двери зданий сжимались в узкие щели, через которые не пролез бы и ребенок. Окна и витрины сокращались в нити, выгибая решетки наружу. Я впервые видела такое. Этот парень в капюшоне изменял структуру пространства. Насколько мне было известно, никто в этом мире не имел подобных технологий. Он окружал привокзальную площадь не только домами, но и невесть откуда взявшимися холмами. Территория сквера превратилась в отвесный склон, тянувшийся к вокзалу. Мы с трудом успели проскочить ворота транспортного терминала. Прямо за нами земля взлетела вверх и застыла в виде десятиметрового вала. На боковой поверхности этой вертикальной стены торчали скамейки, кусты и будка общественного туалета. Из открывшихся дверей вниз стекала грязно‑желтая жижа.

Едва мы выехали на грунтовую дорогу, идущую вдоль насыпи железнодорожных путей, ландшафт начал меняться. Я взглянула в боковое зеркало и увидела в конце пирона фигуру, облаченную в наряд инквизитора. В мгновение ока он приблизился к нам на триста‑четыреста метров. Он преследовал меня!

– Вперед! – приказала я водителю. – Во что бы то ни стало!

Дорога перед нами начала изгибаться вверх. Мы свернули направо и юзом выехали на железнодорожную насыпь, которая уже превращалась в стену. Шпалы взлетели вверх, рельсы звонко лопнули и впились в небо четырьмя двузубыми вилами. Долю секунды мы мчались по узкой кромке, слева от которой был отвесный обрыв, а справа – пологий съезд в расставленную ловушку. Инквизитор хотел окружить меня неприступными стенами. Рано или поздно мне пришлось бы перейти в человеческое тело, и тогда они произвели бы его ликвидацию, тем самым выбросив меня из их мира.

– Налево! – рявкнула я. – Не бойся! Есть вещи хуже смерти!

Водитель испуганно взглянул на меня, затем со стоном повернул руль влево. Грузовик взлетел в воздух. Под нами в метрах десяти промелькнула полоска дороги.