Б) Вопрос о методе как вопрос о содержании и о реальности концептов
1) «Буквальный смысл», или «внутренняя форма») или этимология концепта и явления культуры Впервые во всем объеме вопрос о методе как вопрос о содержании концептов (хотя термин «концепт» еще не употреблялся) возник в 40-е годы XIX в. в связи с изучением быта и древностейрусского народа по памятникам древней словесности и права. В эти же годы закладывается русская этнография, связанная первоначально с созданием в 1845 г. Русского Географического общества. По справедливому замечанию А.Н. Пыпина, «кроме того, что собран был весьма важный материал фактических данных, новая наука приобретала нравственно-общественное значение, когда, например, исследования Буслаева впервые объяснили в народной поэзии нетолько ее археологическую старину, но и глубокое нравственное чувство» (Ист. рус. литер., IV, 1899, с. 593; нелишне будет заметить, что в связи с этим Федор Иванович Буслаев (1818—1897) получил в 1859 г. приглашение прочесть наследнику престола Николаю Александровичу курс «История русской словесности, в том ее значении, как она служит выражением духовных интересов народа»; курсбыл прочитан. Николай Александрович (1843—1865) — старший сынимп. Александра II, скончался молодым; на престол вступил его брат — как Александр III). Вопрос о методе четко впервые — не только в русском, но ив европейском масштабе — был поставлен Константином Дмитриевичем Кавелиным (1818—1885). Свои труды в этом направлении он начал исследованием «Взгляд на юридический быт древней Руси» (1846, впервые опубл. в журнале «Современник», 1847, кн. 1; ниже цит. по изд.: Собр. соч. К.Д. Кавелина. Т. I. Монографии по рус. ист. СПб., 1897). Сначала здесь Кавелин обращает вни- мание на поверхностные, непосредственно наблюдаемые особенности русского уклада жизни, на — сказали бы мы — буквальныйсмысл отношений между людьми: русские крестьяне помещика и всякого начальника называют отцом, себя — его детьми, младшие старших — дядями, тетками, бабками, равных себе, людей одного поколения — братьями, сестрами, и т. д. Следовательно,делает он вывод, «у русских славян был первоначально один чисто семейственный, родственный быт, русско-славянское племя образовалось в древнейшие времена исключительно одним путем нарождения. Это согласно и с первыми историческими известиями»(с. 10, 11). Позже К.Д. Кавелин расширил свой подход на всякие обычаи и обряды. «Самые толкования, — писал он, — какие народдает этим обычаям, обрядам и повериям, часто не отвечают болеедействительности. На первых порах они были не символом, а весьма определенным понятием или живым действием. Приходит время, когда изменяются те естественные и бытовые условия, при которых образовалось это понятие или установился этот образдействий; тогда прежнее представление становится освященным преданьем, поверьем, а образ действий — обрядом. Первоначальный смысл их с изменением условий нередко вполне утрачивается, народ продолжает их придерживаться, чтить их, но уже не понимает. Он придает постепенно этим памятникам старины значение, сообразное с его новым бытом. Так образуется различие между первоначальным смыслом факта и его толкованием в народе» (цит. по: Нов. энц. ел. Брокгауз — Ефрон, т. 20, стлб. 270). Отсюда требование метода, которое формулирует Кавелин: при изучении народных обрядов, поверий, обычаев искать их непосредственный, прямой, буквальный смысл — это то самое, что позднее лингвисты назвали внутренней формой (слова, обычая, обряда). Кавелин поясняет свое положение примером: «Приходят ли,по нашим свадебным обрядам, сваты с посохом и ведут речь с родителями невесты как будто чужие, никогда не слыхавшие о них,хотя и живут двор-о-двор, — верьте, что эти теперь символические действия были когда-то живыми фактами ежедневной жизни; плачет ли невеста по воле, выражает ли свадебная песнь ее страх ехать в чужую незнакомую сторону — эти символы были тоже встарину живой действительностью» (стлб. 271). Это «было сделано Кавелиным, — замечает в статье о нем Максим Максимович Ко- В области метода у К.Д. Кавелина был великий предшественник(о чем Кавелин, вероятно, не знал) — древнегреческий историк Фукидид (460—396 гг. до н. э.). Современные нам исследователи пишуто нем, может быть, несколько преувеличенно, так: «Величайшей заслугой Фукидида как историка является привлечение им в своем трудедокументальных источников (текстов договоров, официальных постановлений и других документов), установление хронологии.., а также применение открытого им гениального метода реконструкциипрошлого путем обратного заключения на основании рудиментов (культурных пережитков)». Метод же этот состоит в том, чтобы по пережиткам различных установлений, сохранившихся в жизни общества, умозаключать о том, чем они были и как действовали в те времена, когда были полностью нужными. (Стратановский Г.А. Фукидид и его «История»// Фукидид. История. М.: Ладомир — Наука,1993, с. 428—429 [Серия «Лит. памятники»]). Гениальность Фукидида в данном вопросе состоит, пожалуй, еще и в другом — в том, что он предложил историкам заключать о духовном значении чего-либо в прошлом по материальным остаткам этого «чего-то» в настоящем. Вот как он применяет свой метод на деле (История, 1, 5) — речь идет о странном обычае греков обращаться к приплывшим на кораблях с вопросом: «Не разбойники ли вы?». «Уже с древнего времени, когда морская торговля стала более оживленной, и эллины, и варвары на побережье и на островах обратились к морскому разбою. Возглавляли такие предприятия не лишенные средств люди, искавшие и собственной выгоды, и пропитания неимущим. Они нападали на незащищенныестенами селения и грабили их, добывая этим большую часть средств к жизни, причем такое занятие вовсе не считалось тогда постыдным, но напротив, даже славным делом. На это указывают обычаи некоторых материковых жителей (у них еще и поныне ловкость втаком занятии слывет почетной), а также древние поэты, у которых приезжим мореходам всюду задают один и тот же вопрос — не разбойники ли они, так как и те, кого спрашивают, не должны считать позорным это занятие, и у тех, кто спрашивает, оно не вызывает порицания...». Что касается «древних поэтов», то комментаторы указывают, например, на два места из «Одиссеи», где упоминается этот обычай.В обоих случаях (3, 71 сл. и 9, 252 сл.) вопрос задается в одной и тойже форме (в переводе В.А. Жуковского, который мы здесь приводим к 9,252, она дана несколько различно); Странники, кто вы? Откуда пришли водяною дорогой? Но в первом случае этот вопрос задает старец Нестор, а во втором, в той же самой форме (в оригинале) — циклоп Полифем! Это значит, что перед нами уже не простая форма, а устойчиваяформула, сама по себе ставшая уже новым обычаем «спрашивания». Таким образом, «правило Фукидида», точно так же, как и «правило Кавелина», распространяется и на реликты, сохранившиеся в языке. Выше мы уже видели, что «буквальный смысл» может присутствовать как в тех явлениях культуры, которые заключаются в словах или связаны со словами, так и в тех, которые словесно никак необозначены. Примером первых служит праздник «8-е марта», где буквальный смысл состоит в том, что отмечается именно день 8-го марта, а не какой-либо другой день года. По концептуальному содержанию, как «международный день борьбы за равноправие женщин» или просто как «женский день», тот же праздник мог бы быть приурочен к любому дню. Примером вторых, словесно не обозначенных явлений, служит обычай принимать сватов как совершенно незнакомых людей. Следовательно, наше выражение «буквальныйсмысл» — это научный термин, применяемый и к тем случаям, где вовсе нет никакой «буквы» или звука слова. Этот термин означаетто же, что «внутренняя форма» — термин, пришедший от изученияязыка, но применимый ко всяким явлениям культуры (например, к символике здания храма). Термин «внутренняя форма» считается изобретением Вильгельма фон Гумбольдта (1787—1835), однако у Гумбольдта имеются только общие философские рассуждения о форме, в частности о форме языка, которые вряд ли можно на деле применить к исследованию. Общие соображения Гумбольдта пытался конкретизировать ГуставГуставович Шпет (1879—1940) (книга «Внутренняя форма слова», М., 1927). Наиболее четкое и «работающее» определение дал Александр Афанасьевич Потебня (1835—1891). Потебня определяет внутреннюю форму слова как «способ, каким в существующем слове представлено прежнее слово, от которого произведено данное». Таким образом, определение Потебни относится только к словам ипритом к словам производным. Но благодаря такому сужению оно четко и может послужить исходной точкой для дальнейших обобщений на несловесные явления. Итак, в производном слове «внутренняя форма» — это представление о производящем слове: атомщик «человек (об этом говоритсуффикс -щик), имеющий отношение к атому»; подснежник — это «предмет (об этом говорит суффикс -ник}, находящийся под снегом или выступающий из-под снега»', завтрак (за-утр-ак) — это«какое-то дело, следующее сразу за утром» и т. п. Представления, подобные приведенным, «самопонятны» из значений слов и суффиксов. В непроизводных словах или в словах, представляющихся непроизводными в настоящее время, все обстоит точно так же, с тем лишь отличием, что «внутренняя форма» современным говорящим на данном языке уже непонятна или вообще не видно никакой формы. В таких случаях «внутренняя форма» обнаруживается лишь исследователем в виде этимологии слова. Так, например, англ. breakfast; («завтрак») и франц. dejeuner («завтрак») означают буквально «отказ от поста, разговление»: break «ломать» + fast: «пост, запрет на принятие пищи»; deотрицат. частица — приставка + jeune «пост, непринятие пищи». Таким образом, эти английское и французское слова, означающие первую утреннюю еду, завтрак, имеют внутренней формой слово «пост, говение, запрет на принятие пищи» и «отрицание, окончание этого запрета», и связаны с древним ритуальным запретом принимать пищу в ночное время, до рассвета. Тут снова возникает уже поставленный нами выше важный вопрос: а действительно ли значимы «внутренние формы» или «буквальные смыслы»? Вопрос тем более напрашивается, что, как мы сами сказали, во многих случаях «внутренние формы» современными говорящими вовсе не осознаются и восстанавливаются, да и то не всегда, лишь исследователями в виде этимологии. Но, подчеркнем еще раз, — ответ на этот вопрос приходит от метода — см. ниже.
|
