Пассаж о Пепле
Каждый из нас покинул террасу, когда солнце, уже клонившееся к закату, начало побуждать нас не прерывать контакта – ставшего почти жизненно важным для нас - с далью. Хуан Диего уже довольно естественно вписывался в этот разгул непредвиденного, мы – все трое – успели немного привыкнуть к присутствию друг друга, не стесняли и не стеснялись друг друга. Им приходилось делать усилие, чтобы держаться рядом, чтобы не упасть в зовущие их горизонты и раствориться в них, незаметно для кого бы то ни было, но сами воспринимая во всех подробностях их безграничные импульсы, они держались точно в измерении перекрестка дорог. Так что я вернулся в комнату, удалившись от мирского шума и хрипов жизни. Я расположился там отдохнуть, налил себе апельсинового сока, а мои неразлучные спутники тем временем млели от несказанного счастья, для них это означало находиться в зените полной жизни. (Собаки и волки словно родились на свет для того, чтобы повсюду преследовать своих лучших друзей, а если эти друзья скитаются в поисках таинственного странника, они улавливают блаженство Святого и шамана.)
Итак, я отдыхаю, сижу спокойно, почти голый, ночь, подруга мира, кротко входит в состояние духа своих бесконечных затмений. Я закрываю глаза, очень далеко, за Плутоном – этой металлической сферой, такой блестящей и такой темной, – дон Хуан ведет меня с собой в направлении звезд, составляющих созвездие Ориона. Там он останавливается и говорит:
- Мне пришлось завести тебя так далеко, чтобы ты уловил вот это (и он указывает пальцем на нечто вроде пращи, нацеленной на океанскую землю), это послания, - поясняет он, - и они пришли вот отсюда (он снова указывает на одну из звезд, такую простую, но вместе с тем такую яркую, что она как будто подталкивает нас, и вдруг мы возвращаемся).
У меня складывается впечатление, что метод Пейзажей удлиняет интенсивность для того, чтобы эта же самая интенсивность постепенно восстановила в прежнем виде психическое тело, обозначающее личность Хуана Диего, и чтобы усилилось понимание этого его состояния, чудесно прозрачного, которое смешивается с забвением или несуществованием; таким образом можно разложить по полочкам загадку Отшельника, как бы развернуть ее веером, чтобы обнаружились ее скрытые стороны и мотивы.
В момент, когда он оказывается в этой Колыбели, в хижине, стоящей на одном из холмов (она такая же, как все и каждая из хижин, в которых рождаемся мы – туземцы, это почти пещеры, и эти уголки в большинстве своем неприступны), принадлежащих клану шаманов (что касается меня, я знаю из них только дона Хуана и Хуана Диего) в Мексике, на их священных землях. В этой колыбели, такой близкой к самому сердцу мира, в этой колыбели, из которой клубился густой призрачный туман, несмотря на то, что окно было всегда распахнуто, она словно плела заговор, наполненная Климатом (поэтому дон Хуан говорит: «Я – Климат». Поэтому Хуан Диего с самого начала объявляет: «Я – Климат»), там, внутри души и мозга тоналя и нагуаля, именно там, от появившейся тогда шаманской мистики, питается пейзаж, складывающийся так глубоко в сердце младенца, качающегося в колыбели.
Когда появляется солнце, поднимаясь над горизонтом к Востоку от хижины, сумерки сопротивляются, но постепенно в них проникает слабый свет, предшествующий солнцу, большая комната с земляным полом – запах этой земли будет сопровождать его всю жизнь, он наполняет ноздри ребенка, качающегося в колыбели, тихо обволакивает шамана, и наконец наступает день.
А потом гора там, так близко к сердцу, к желудочку сердца; потом птицы, которые баюкают его, проникнув в самое сердце, и тогда он обретает ощущение абсолютной подлинности, земной и зрящей внутренние небеса, и пробуждается навстречу своему здравому смыслу, такому отличному от любого другого, которому учит его мир. Мир учит его этому здравому смыслу, вручая его ему.
Это лучший способ учиться мгновенно, разом, с помощью творческой интуиции. Учиться для Хуана Диего значит пережить период обучения, он учится, как принять в руки мир, учится постепенно воспринимать и усваивать его, бороздить его. Его призвание, великолепие его вокального дара: голос. Тон голоса. Сигнал. Тон Сигнала.
Солнечный код для любого, кто поймет, что течение рек, и ветров, и крови, течение повседневной жизни существ имеет некий тон, этот вокализованный звук, свой музыкальный тон, и территория континента, где происходит этот тон, становится тональной. Синтония*, ___________________________ * Синтония (исп. sintonía) – одинаковая длина волны; настройка. вибрирующая корона ее синтонии, ее арфы, ее натянутые струны, туннели ее ветров и ее тростник: в общем, флейта, - повторяет дон Хуан. – Эхо тональности вводит внутрь нее, в ее глубины и основы, добраться до которых иначе невозможно. Поэтому Хуан Диего являет себя в прекрасной ипостаси звуков, ужасных или нежных, но необыкновенных.
Поэтому он стонал тогда, на террасе с зонтами, подходя к высокой башне, с которой мы любовались пейзажем, он тихонько стонал. И по мере того, как стон становился громче, он наклонялся, сгибался, пока не опустился на колени, прижимая руки к области желудка, как будто у него что-то болело… в тот миг он издавал изначальный планетарный тон земли-океана этого мира, потому что держал этот мир, держал его в своих глазах, в своих зрачках – сферу с облаками, морями, полюсами, он держал весь мир, лишь слегка поддерживая его кончиками пальцев.
И наслаждался этим, потому что мир раскрывал ему свои тайны – все. Вот так, на половине расстояния от плавающего мира, воспринимая его всем своим существом, подавая ему священный сигнал.
Umale-sale octa, hasta, basta, pronto, toma; aire, aire, aire… - такие звуки издавал он. – Umale-sale octa, capta, soja, hondo, hondo, hondo… - таков был его крик.
Отпечатки его пальцев, следы его рук. Каждая кожаная сандалия, которые носят все, кто ходит по своим тропам, к своим хижинам. Все эти растения и пальцы – это его следы. Оленя – прозрачного - даже не слышно, лес внезапно озаряется, и является он, со своим влажным носом и влажной, подергивающейся шкурой, он, олень, как молния влажной тени. На лбу у него букеты, и листья, и лепестки фиалок и лесного дурмана, они прилипли к нему, пока он бродил по оврагам – наши неразлучные спутники прибежали все мокрые, сильно пахнущие лавандой. (Их едва слышные голоса повторяли.) – Umale. – В клубах густого тумана, того тумана, что колышется везде в мире, и того, другого тумана, что неспешно колышется в межзвездных пространствах, и в нем почти угадываются контуры диких островов, которые как ни в чем ни бывало плавают в пустоте; того тумана, что проникает везде и даже несет с собой накидки из шкур волков, которые, вместе с леопардами и дикими гусями, пожертвовали жизнью, чтобы дать шаману Хуану Диего ложе, где он мог бы приклонить голову – Umale – вот что означает Umale. Если попытаться перевести это слово, его можно истолковать так: тайна питающего корня, корня, питающего воздух, которым дышит лес, смуглый сосок, источающий особое, чудесное молоко, первозданный туман: Сому.
Umale означает все это, а также многое другое. Sale octa – сложный звук, обозначающий выход из миров, которые ожидают перед ним там, вдали, чтобы он проник в них, один за другим. Иной, неразгаданный, неописуемый, неуловимый, обильный… он идет вперед, идет вперед, блуждая, идет вперед, изменяясь, идет вперед… кажется, что он идет на ощупь, но это не призрак, он идет, перешагивая потоки, даже не глядя на них, идет там и не там, и вдруг этот звук: sale octa, обещание проникнуть там, на своем пути, во все. Он идет вперед, но об этом никто не знает, потому что он идет, изменившийся, по сферам других миров, и выходит* __________________________ * Игра слов: слово sale по-испански означает «выходит».
единым и двойственным, вот так: sale – octa; ему приходится быть таким, но эта двойственность восхитительна и трогательна, птица-облако, олень-бабочка, мост-водопад.
Выраженная звуками его голоса, всякая вещь обретает какую-то неведомую пару. Отсюда и его имя – Хуан Диего: кто из них кто? Легкий ветер в кроне черешневого дерева – он пахнет черешней (по словам Хуана Диего, все раздваивается, однако он поясняет: человеческие существа – единственные, кому неизвестно, что этот мир – иной): стаи кецалей. Клочья туч. Пепел костров, серый, светло-серый, сероватый. <Я горю> - утверждает Хуан Диего. – Гигантский костер был разведен в заброшенном дворе, окруженном полуразрушенными арками, <которые много лет ждали, чтобы вспыхнул этот костер, и вот наконец они видят, что их предназначение исполнено> - сказал Хуан Диего. – Имея в виду, что они поджидали нас. Терраса, перекресток дорог, зонты, журавли, эти обрывки туч, камни и двор – время арок – ждали нас, чтобы мы разожгли этот костер, а когда он погаснет, он будет готов.
Вот он погас, он готов, пепел и зола почти остыли – в них умирают последние пылающие хрипы, и Хуан Диего с доном Хуаном… …обнаженные, купаются в пепле костра.
Мне поручено сыпать его на них, < ковш > - говорит Хуан Диего.
Ковш. А hasta, поставленное после sale octa, похоже, означает то, что означает*, _______________________________ * Hasta (исп.) – до.
означает, что он уже перешел в другую ипостась. Он уже не тот, кто начинал движение вперед, потому что он уже перешел в другого, он произносит это слово – hasta, что значит: до этого предела, в этом водовороте тьмы, в этом таланте разума, в этом пределе, где можно узнать что-то о себе. Тот, другой, не знает себя так, как его знает шаман, когда он входит и проникает – hasta – туда, куда он пришел. Проникает так глубоко, что выходит с другой стороны. А сейчас мы увидим, что basta* _______________________________ * Basta (исп.) – хватит, достаточно, стоп.
означает конец пути, конец тропы – ведущей в Эдем.
Потом он, взбодрившись, тщательно произносит нараспев остальные звуки: capta, soja, hondo, hondo, hondo. Он ведь сказал: любое воскресение дается тяжело. Святой-шаман идет вперед, идет нехотя, поэтому, идя вперед, он левитирует. Он идет, улавливая*, _______________________________ * Capta (исп.) – улавливает.
и улавливает на ходу, и все его чувства вдруг обостряются, это накатывает на него, как волна, проникает в него, разрывает его – hasta, basta – и рассекает*. _______________________________ * Soja (исп.) – рассекает.
Это как лезвие складного ножа, которое раскрывается и рассекает – soja – hondo, hondo, hondo*… _______________________________ * Hondo (исп.) – глубоко.
(и так мы увидим, что он) идет по миру, не зная ни границ, ни пределов, и входит в иные миры, минует мир за миром, и наступает миг, когда все вдруг оказывается в стороне и появляется луна, он заглядывается на луну, и его голос поет, возвещая о главном деянии – о движении вперед, приходе и проникновении: Umale, sale octa – hasta – basta – capta – soja – hondo, hondo, hondo.
И тогда раздается шум дождя, ливня, которым проливаются бурные моря, и раздается шум и шорох, словно от тысяч камешков или зерен, падающих в пустое ведро, - шум дождя из пепла.
Оба, обсыпанные пеплом, стали похожи на призраки – так совершается помазание – причащение лунным огнем, огнем всех возможных лун, они молчат (а меня заставляют убежать. Уйти).
Беги – говорят они – расплывись, сотрись, исчезни. И я делаю то, что мне велят. Мои неразлучные спутники и волки, олень и орел воют. Луна плывет, ясно видная среди бела дня. Это день, когда видно все. Да, я понимаю это.
|
