Глава одиннадцатая. Деревня

 

Как заснул, Ворожцов не помнил. Зато момент пробуждения крепко отпечатался в сознании: сон отступил мгновенно, теряя смысл, но оставляя ощущение.

Страх.

Ему снилась зима и школа. Во сне были Сергуня, Мазила, Наташа. Живые. Там были они с Тимуром и Лесей. И все было хорошо. А потом…

Что случилось потом, Ворожцов вспомнить не смог. Как отрезало. Осталось только неистово заходящееся сердце и крик, застрявший в глотке.

Он сощурился и потер глаза.

Успокоиться. Это только сон. И хуже, чем наяву, в этом сне уж точно не могло быть.

Сердцебиение унялось, глаза свыклись с полумраком комнаты. Ворожцов распрямил затекшую спину. Огляделся.

Он так и заснул сидя за столом. Рядом стояли пустые консервные жестянки, потухшая лампа, кружки и недопитая бутылка. Глянув на нее, Ворожцов поморщился, прислушался к ощущениям. Похмелья не было, только чувствовался мерзкий привкус во рту.

Леся по-прежнему лежала на кровати, свернувшись калачиком, укрытая спальником. Будто и не пошевелилась за ночь. Тимур…

Ворожцов крутанулся испуганно, но опасения были напрасными. Тимур никуда не делся — дрых на второй койке. Один. А ведь мог и к Лесе под бок пристроиться, но не стал. Почему?

На этой мысли он жестко оборвал себя. Сколько можно уже об этом.

Достал наладонник, включил. Экран засветился, разгоняя тьму. Плюмкнуло.

За спиной заскрипела древняя тахта. Ворожцов снова повернулся. Тимур приподнялся на локте, посмотрел на него одним глазом, прищурившись.

— Чего не спишь в такую темень? — буркнул он спросонья. — Время сколько?

Ворожцов глянул на экран ПДА. Поднялся из-за стола.

— Девятый час. Вставать пора.

Тимур стрельнул глазами по окну.

Стекло мутное, пыльное, ставни закрыты и заколочены. Правда, рассохлись, просвечивая тонкими щелками. Если б не это, в комнате была бы вовсе кромешная тьма.

Ворожцов убрал наладонник, зажег керосинку. Как бы невзначай приподнял лампу, высвечивая кровать Леси. Девчонка лежала неподвижно, глаза закрыты.

Как подошел сзади Тимур, он не услышал, скорее почувствовал его присутствие возле стола. Ворожцов опустил лампу рядом с початой бутылкой.

— Чего дальше? — спросил тихо. — Пойдем?

— Позавтракаем и пойдем, — просто сказал Тимур.

— Лесю разбудить надо.

Спальник на кровати едва заметно шевельнулся.

— Я не сплю, — откликнулась Леся. Голос ее прозвучал странно, чуждо. Хриплый, гнусавый, насквозь простуженный — незнакомый.

Да она совсем больна!

— Лесь, ты как? — забеспокоился Тимур.

— Нормально.

Фраза, хоть и была короткой, разбередила простуженное горло. Леся закашлялась долго и сухо. Ворожцов обогнул столешницу, присел у кровати, положил руку на лоб девчонки. Под ладонью было горячо. То ли руки замерзли, то ли…

— У тебя жар.

— Небольшая температура, — не согласилась Леся и снова закашлялась. — Сейчас встану.

— Лежи, — приказал Тимур и повернулся к Ворожцову. — Чего делать будем?

Ворожцов пожал плечами. А чего тут сделаешь?

— Пусть отлеживается.

— Вчера ночью холодно было, — вяло пояснила Леся. — Потом дождь этот еще… промокла.

— Все промокли, — пробормотал Ворожцов.

Споткнулся о взгляд Тимура.

— Ворожцов, ты на самом деле дурак или прикидываешься?

— Не ссорьтесь, — попросила Леся. — Я правда сейчас встану.

— Лежи, — твердо повторил Тимур. — Нечего скакать, без тебя сходим. Сейчас чаю заварю.

Пока Тимур заваривал чай, Ворожцов сжевал пару галет. Сухое печенье ободрало глотку. Ворожцов кинул взгляд на Тимура, священнодействующего с заваркой, и потянулся за флягой с водой. Свернул пробку, сделал глоток. От воды как будто стало хуже. К неприятному привкусу, который не вышло забить галетами, добавилась легкая тошнота.

Ворожцов положил флягу на стол.

— Я на улице подожду, — сказал он и вышел из комнаты.

В сенях было совсем темно, двигаться пришлось на ощупь. Дверь поддалась со второго раза. Скрипнуло, и в глаза ударил яркий свет. Ворожцов сощурился, неуклюже спрыгнул на землю. Глазам было больно. После вчерашних изменений погоды, после мрака заколоченного дома, в котором ночь продолжалась и теперь, солнце буквально слепило.

Он отошел к забору, прислонился к столбу и тяжело задышал, отгоняя тошноту.

Брат говорил, что воду пить с похмелья — последнее дело. Видно, был прав. Хотя откуда похмелье — выпили они совсем немного. С другой стороны, а что еще это может быть?

Ворожцов сплюнул обильную слюну и решительно распрямился. Охнул. Снова опустил плечи.

Вчера, после того, как Тимур налил по третьему разу, стало казаться, что если выпить еще чуть-чуть и поспать, то все пройдет. Они заснут, а наутро проснутся бодрыми. Выглянет солнце, и не будет проблем. Все притупится, останется во вчера.

Они выпили еще и завалились спать.

Теперь светило солнце, но легче не стало. Страхи, боль, усталость и гложущая тоска никуда не ушли. Они даже не притихли. Рвали душу совершенно не таясь. Только до кучи прибавились мерзкий привкус во рту и тошнота. Да потихоньку начинало сверлить в виске.

Ужасно. А Павел пил неделями напролет. Зачем? Неужели думал, будто что-то изменится? Или делал это ради того самого краткого мгновения надежды, что еще чуть выпьет, проспится и проснется в новой жизни? Это же обман.

И Ворожцов вдруг отчетливо понял: брат его слаб.

Нет, он не стал любить Павла меньше. Не перестал уважать его. Но безмерность этого уважения и непогрешимость авторитета пошатнулись. Не тогда, когда брат ушел в Зону, не тогда, когда ругался с Эпштейном, не тогда, когда вернулся и пил беспробудно, доводя своим пьянством мать до тихих слез, — нет. Это случилось сейчас, когда Павел находился практически в другом измерении.

Брат ничего не делал для этого, он даже не бездействовал.

Просто Ворожцов что-то понял или что-то пережил.

Догнал Павла. Сократил дистанцию. И…

Дверь скрипнула, сбивая с мысли. Ворожцов обернулся. Тимур, щурясь и прикрывая глаза от прямого света выставленной козырьком ладонью, уже шел к нему через заросший травой двор. Руки у него были свободны.

— А где обрез? — спросил Ворожцов.

— Лесе оставил. Ей он нужнее.

Тимур подошел вплотную, отнял руку от лица.

— Идем?

Ворожцов кивнул и вышел за калитку. Спросил не оглядываясь:

— Чего это ты таким заботливым стал?

— Нет, ты все-таки дурак, — спокойно произнес Тимур. — В чем-то умный, а в чем-то дурак дураком. Девчонка простужена вдрызг, да еще и осталась одна. Мозгами раскинь: о ком мне еще заботиться?

В груди кольнуло. Как-то очень гладко все звучит. Очень правильно.

Ворожцов остановился и все-таки повернулся к Тимуру.

— Слушай, давай честно. Ты же ее… — Он споткнулся подбирая слово. Закончил: — Ты же к ней с самого начала неровно дышишь.

Тимур стоял рядом. Спокойный, словно в отличие от Ворожцова нашел свою правду. И, осознавая это, смотрел на него с легким превосходством: дескать, я знаю, а ты со временем поймешь.

— Ворожцов, выкинь уже мысли похотливые из башки. — В голосе его тоже сквозила нотка спокойного, уверенного понимания своей правоты. — Нам отсюда сейчас выбраться надо как-то. А еще прибор найти. Вот об этом лучше думай.

Ворожцов насупился. Это было как будто не по правилам. Он сам постоянно думал о всех, кто подходил к Лесе, как о похотливых самцах. Свое чувство трепетно оберегал и считал настоящим. А тут вдруг в похоти обвинили его.

И ведь не ответишь ничего: любое слово будет выглядеть как оправдание. А любое оправдание докажет его неправоту. Покажет, что его в первую очередь заботит Леся, а не то, что происходит вокруг.

А что его заботит на самом деле?

Да всё.

И Леся тоже.

Он же человек. Он же любит ее. И может, ему жить осталось всего ничего. Так как же ему и о ней не думать? О ней и о Тимуре…

Тот не стал дожидаться, обогнул Ворожцова и потопал вперед по центральной улице. Стоило признать, что сейчас Тимур вел себя разумнее и выглядел более трезвомыслящим, чем он сам.

Пристыженный Ворожцов поспешил следом, на ходу включая ПДА. Тимур шел неторопливо. Со стороны могло показаться, что он знает, куда идет, но Ворожцов-то понимал, что он топает наугад. Так же, как вчера уходил от самого Тимура Мазила.

При мысли о мелком внутри что-то сжалось.

— Стой, — окликнул Ворожцов.

Тимур остановился. Огляделся по сторонам. Хотя чего здесь оглядываться? Справа бурьян, слева бурьян. Справа забор, слева забор. Справа дом, слева дом. Тот, что слева, совсем хлипкая избенка. Тот, что справа, — посвежее. Крыша, правда, прохудилась, местами зияла черными провалами. Зато с кирпичной кладкой все в порядке.

— Чего шарманка?

— Дальше полно аномалий.

Тимур молча посмотрел на кирпичный дом с дырявой крышей, перевел вопросительный взгляд на Ворожцова. Тот кивнул.

Забор сгнил, прогнулся от времени, дождя и снега. Где-то склонился почти до земли, где-то и вовсе лежал поваленный. Потому на участок они вошли вместе, плечом к плечу. Дверь дома тоже оказалась незапертой. Тяжелая створка повисла на одной ржавой петле. Вторую давно уже вывернуло с мясом. Может, от времени, а может, и помог кто, саданув плечом.

Ворожцов прикинул массу двери. Чтобы своротить такую штуку, ему силенок не хватило бы. Да даже если б с Тимуром вместе попытались выбить, все равно вряд ли. Поэтому приятнее было думать, что все произошло само по себе.

Прихожая — сенями это назвать было затруднительно — оказалась пустой. Если здесь что-то и было, давно растащили.

Тимур натянул налобник, включил, направляя свет вниз.

— Куда дальше? — спросил он, не поворачивая головы.

Ворожцов сверился с наладонником, всмотрелся в сумрак, разгоняемый Тимуровым фонариком.

— По датчику, аномалия в дальней комнате. Первый этаж направо.

Тимур сделал шаг вперед, в неизвестность.

В груди екнуло.

— Не торопись, — попросил Ворожцов, облизнув пересохшие губы.

— Не гунди, — отозвался Тимур. — Если по делу чего есть, говори. А так нечего воздух сотрясать. Может, аномалия на звук реагирует или на вибрацию.

— А так бывает? — усомнился Ворожцов.

— А я знаю?

Тимур сделал еще один шаг. Что-то было неправильным во всем этом.

— Погоди, — снова осадил Ворожцов.

— Чего еще?

— Ты внимательно под ноги смотри. И… чего бы кинуть, если что?.. Гаек-то нету.

Тимур запустил руку в карман, выудил пару ржавых болтов, подбросил на ладони. Звякнуло.

— Гаек нет, винтики найдутся.

— Откуда?

— В сенях под лавкой ящик стоял с инструментами. В нем мешочек с гвоздями всякими. Ну и болтов с десяток набралось. Гвозди летают плохо, а болты — в самый раз. Идем.

Тимур говорил вроде бы уверенно, но когда пошел в глубь дома, стало ясно, что боится не меньше Ворожцова. Двигался он осторожно. Каждый шаг взвешивал, иногда подолгу задерживая ногу, прежде чем опустить ее на замусоренный пол.

Это хорошо. Осторожность — это правильно. Ворожцов и сам следил за каждым шагом Тимура. Не за своими шагами, он-то следом идет, а за Тимуровыми. Безопасность Тимура и Леси казалась ему сейчас важнее собственной. Если уж не сумел переубедить, уговорить вернуться раньше, то сейчас надо хотя бы сохранить оставшихся, вывести их.

Закончить начатое и вывести.

Мысли путались.

«О чем это я?» — мелькнуло в голове. Видно, мозг пытался вытеснить жуткую реальность чем угодно, хоть бессмысленными размышлениями.

Он в ответе за Тимура и Лесю. Как маленький принц, говоривший, что мы в ответе за тех, кого приручили. А разве он приручил кого-то из них? С Тимуром вон постоянно на ножах. Только последнее время поспокойней стало. Видать, выдохлись. С Лесей… С Лесей — вообще отдельный разговор.

Блуждающий взгляд скользнул вперед. Ворожцов остановился. Все мысли мгновенно вылетели из головы.

— Тормози, — сказал он тихо.

Тимур остановился как вкопанный. Осторожно повернул голову.

— Что случилось?

Ворожцов не ответил. Сощурился, но там, где секундой раньше сверкнула крохотная молния, ничего не было. Может, померещилось? Он повел носом, принюхиваясь и прислушиваясь. Если судить по сканеру, то аномалия была уже рядом, но с точностью до нескольких шагов ее нахождение можно было определить только вживую. ПДА помогал, но всесильным не был.

— Чего? — еле слышно повторил Тимур.

— Озоном пахнет, — так же тихо сказал Ворожцов.

— А шепчешь чего?

— Сам же говоришь, что оно может на звук реагировать.

Опять сверкнуло, словно заискрил провод. Только провода на полу не было. Посверкивало в самом воздухе.

Тимур проследил направление его взгляда, но там, где только что искрило, снова ничего не было.

— Что может реагировать? Ты о чем?

Ворожцов хотел ответить, но не успел. В нескольких метрах от них сверкнуло в третий раз. Теперь углядел и Тимур. Медленно, стараясь не делать резких движений, он отступил на шаг, будто этот шаг что-то менял. Повертел головой, высвечивая лучом налобника всю комнату.

— Уходим, — сказал Ворожцов. — Это не наша аномалия.

— Откуда знаешь?

— Прибора нет.

— Знать бы хоть, как он выглядит, этот твой прибор, — проворчал Тимур и стал пятиться.

Ворожцов шел рядом не менее осторожно. Только повернулся боком, чтобы держать в зоне видимости и путь к выходу, и аномалию.

Тимур решился развернуться только в прихожей.

— Металлический корпус. На телескопическом штативе, — сказал Ворожцов уже на улице.

Напряжение немного спало, и он почувствовал, как сильно намокла от пота спина.

— Что? — по инерции прошептал Тимур.

— Прибор, — пояснил Ворожцов. — Металлическая коробка, примерно как… как камера у гаишников. Знаешь, на трассах стоят? Вот примерно такая. На телескопическом штативе.

— Каком штативе? — громче переспросил Тимур. — Ты по-русски говори, тут не все ботаны, как вы с братом.

Ворожцов проглотил «ботанов». Еще несколько дней назад казавшееся обидным слово почему-то даже не задело.

— Ну, ножки выдвигаются. Раскладываются. Три ноги. Понимаешь?

— Не совсем тупой. Чего дальше?

— Соседний дом. Там целых три аномалии.

Тимур поглядел на избенку-развалюху.

— Через дорогу? — уточнил он.

— Через забор, — кивнул Ворожцов в другую сторону.

— Тогда пошли, чего зря стоять.

И выйдя за поваленный забор на улицу, побрел вдоль оград.

Ворожцов посмотрел ему в спину. Осанка у Тимура изменилась. В ней странно сочетались опасливая напряженность, собранность сжатой пружины и усталая надломленность…

 

* * *

 

…Тимур идет по коридору пружинящей походкой. Прямой, уверенный в себе. Рядом, как обычно, вьется Сергуня. Ворожцов давно заметил, что блондинчику лестно внимание Тимура. И хотя Тимур относится к нему довольно спокойно, Сергуня из кожи вон лезет, чтобы показать всем: они друзья.

Ворожцов смотрит на Тимура с уважением. Давно. И отношения между ними товарищеские, как ему кажется. Он тоже хотел бы сказать, что они друзья, но почему-то не может. Возраст, при котором другом называют всех, с кем хоть раз играл в одной песочнице, Ворожцов успешно пережил. А до возраста, когда другом можешь назвать кого-то уверенно, еще не дожил.

Он стоит у стены в коридоре напротив кабинета литературы и ждет. Ждет Тимура. Хочет поговорить с ним. Серьезно. Наедине. И Тимур появляется. Только не один — с Сергуней. А блондин не друг и не товарищ. Приятель. Знакомец, которого каждый день видит в школе и который временами даже в гости заходит.

Тимур что-то говорит Сергуне. Оба смеются.

Ворожцов отклеивается от стены и подается вперед. Окликает:

— Тимур!

Тот не слышит. Они с Сергуней подошли к девчонкам из параллельного класса и весело болтают о чем-то.

Ворожцов снова зовет, но уже тише. Зачем кричать? Но в коридоре шумно, и он вновь остается не услышанным.

На третий раз Тимур оборачивается. И не только он.

— О, Ворожик-ёжик, — весело поддевает Сергуня. — Тебя кто так оболванил?

Ворожцова всегда стрижет мама. И вчера она на самом деле немного перестаралась. В результате на голове у Ворожцова получился короткий ёжик: обидно, но не смертельно. Во всяком случае, до текущего момента ничего страшного он в этом не видел.

— В парикмахерской, — зачем-то врет Ворожцов.

Сергуня поворачивается вполоборота, чтобы его было видно девчонкам, вскидывает палец и патетически сообщает:

— Вот что бывает, если ходить в дешевые парикмахерские.

Девчонки хихикают. Даже Тимур улыбается.

— Не у всех папа маме на день рождения салон красоты дарит, — вяло огрызается Ворожцов.

— А я в мамкином салоне даже укладку не делаю, — фыркает Сергуня. — Вот еще.

— Чего так?

— А зачем? Чтоб меня там маменькиным сынком считали? Там знаешь какие девки работают! К таким надо подкатывать не за материнскими чувствами.

Девчонки, что стоят рядом, переглядываются. Одна шепчет что-то другой на ухо, и обе снова хихикают. Над ним? Или над Сергуней?

Вообще Сергуня выглядит сейчас дешевым позером. Но это для него, для Ворожцова, да и то после того, как брат про блондинчика все разъяснил. А чего там в мозгах у девчонок, кто ж его знает? Это только считается, что девочки быстрее мальчиков развиваются. А поглядишь на это глупое хи-хи, и сразу берет сомнение.

— Поговорить надо, — обращается он к Тимуру.

Тимур кивает.

— Наедине, — тихо добавляет Ворожцов.

— Ворожкин, — радостно подхватывает Сергуня, — так тебя девки не интересуют. Летела стая голубей, один другого голубей. Что ж ты раньше молчал? Ты не обольщайся: Тимур не из этих.

Девчонки откровенно потешаются над ситуацией. Ворожцов понимает, что надо как-то ответить.

— Сергунь, ты совсем озабоченный? — спрашивает он свысока.

И тут же задним числом понимает, что сморозил глупость. Что это ничуть не обижает блондина, а скорее его самого выставляет занудой. Сергуня и девчонки хохочут.

Ворожцов с Тимуром отходят.

— Чего хотел? — спрашивает на ходу Тимур.

— Идея есть, — говорит Ворожцов. — Надо обсудить.

— Так давай обсуждать, — останавливает его Тимур. — Куда тащишь-то?

Ворожцов пристально смотрит на Тимура.

На секунду, на какое-то мгновение ему кажется, что он обратился к нему зря. Но тот спокоен: в нем нет глупости девчонок из параллельного. Нет понтовСергуни. И сомнения оставляют Ворожцова, не успев застрять в душе.

— Говорю же, наедине надо. Тема такая… не для посторонних. Ты же знаешь, откуда у меня брат вернулся?

Тимур кивает.

— Я тебе расскажу, что там было…

— Твой братец рассказывал, — давит улыбку Тимур. — Фиг поймешь, чего там было.

— Поймешь, — уверенно говорит Ворожцов. — Я расскажу понятнее. А потом идеей поделюсь.

— Хочешь пойти по стопам братца? — поддевает Тимур. — Смотри, сопьешься.

Но, несмотря на отпускаемые колкости, с Ворожцовым он идет.

Они запираются в туалете, и Ворожцов начинает говорить. Заходит издалека. Рассказывает, постепенно приближаясь к сути. Тимур заинтересовывается.

Звенит звонок.

Ворожцов замолкает, смотрит на Тимура.

— Пошли на литру, потом дорасскажу.

— Фиг с ней, с литрой, — останавливает его Тимур, и Ворожцов понимает, что тот уже проникся идеей. Или задумал что-то свое.

Весь урок они проводят в туалете. Ворожцов рассказывает. Тимур слушает, не перебивая, что случается с ним редко.

Выслушав предложение Ворожцова, кивает.

— Когда ты это хочешь?

— Надо собраться, подготовиться, — размышляет вслух Ворожцов. — Пока туда, пока обратно, пока там. Это время. За выходные не успеем, значит… на каникулах. Не прогуливать же. Предки просекут.

Тимур задумчиво шкрябает ногтем по крашеному оконному стеклу, на котором уже кто-то нацарапал до него «Динамо — чемпион», а кто-то другой в ответ приговорил мечтательные пожелания любимой футбольной команде коротким вердиктом из трех букв.

— Лады, — говорит он наконец. — Надо подумать, что с собой брать. И это… Вдвоем опасно.

— Согласен, — кивает Ворожцов.

— Надо кого-то еще взять. Понадежнее.

— Хорошо. Только не Сергуню.

Перекинувшись еще парой фраз, они выходят из туалета и идут к кабинету литературы. Вид у обоих заговорщицкий. Они единомышленники. Команда. Вот только надо как-то оправдываться перед литераторшей.

Объясняться с училкой не приходится: возле кабинета их нагоняет звонок. Дверь распахивается. В числе первых в коридор вылетает Сергуня.

— О! — горланит он на весь этаж. — Голубятня! Тимур, а я думал, ты нормальный чел. Вы где шляетесь?..

 

…Ворожцов отвлекся от мельтешащей под ногами травы. Поднял голову и поглядел вперед.

Тимур свернул с заросшей бурьяном улицы, толкнул калитку соседнего участка. Та не поддалась. Ворожцов остановился рядом. Забор здесь был решетчатым, сделанным на совесть, хоть и изрядно проржавевшим. Кое-где еще лохматились остатки облупившейся краски. Калитка и ворота смотрелись основательно, как и вся ограда, только приржавели намертво.

Не найдя щеколд, замков или чего-то еще, что могло бы помешать попасть внутрь, Тимур пихнул калитку снова, уже сильнее. Бесполезно.

— Прикипело, — поделился наблюдением Тимур и посмотрел сквозь решетку на участок.

Дом здесь был основательный, как и ограда. Строили его с любовью и своим пониманием красоты и богатства, которое вылилось в глупый флюгер на крыше и вычурные наличники на окнах.

За домом чернел сруб бани с низкими оконцами. Возле ворот ржавел на спущенных колесах ярко-оранжевый когда-то тарантас со смешными ушами на задних крыльях. «Запорожец» — дитя советского автопрома, брошенное здесь в прошлом веке.

— Чего шарманка?

— Три аномалии, — поглядел на экран Ворожцов.

— Тогда давай через забор, — предложил Тимур. — Перелезть сможешь?

— Смогу.

Тимур кивнул, отошел в сторону, туда, где за забором стояла навечно припаркованная старая ушастая машина, ухватился за решетку и полез наверх. Подтянулся, вскарабкался. На секунду завис на самом верху, подобрав под себя ноги, покачнулся, как петух на жерди, и спрыгнул.

Гулко металлически грохнуло. Тимур приземлился на капот убитой машины. А уже с него легко соскочил на землю.

— Давай, — позвал он с той стороны.

Ворожцов поравнялся с машиной и принялся карабкаться наверх. Забраться на забор оказалось сложнее, чем представлялось вначале. Ржавое железо неприятно скребло ладони. Ухватиться было практически не за что, оттолкнуться не от чего. Оставалось только подтягиваться, а рука по-прежнему болела.

«Тимур в лучшей форме», — пришла мысль, когда Ворожцов добрался до верхнего края и перелез через украшающие его ржавые шпили и завитушки. Зацепившись штаниной за торчащую железку, он потерял равновесие и полетел вниз.

На капот приземлился неудачно: ушиб колено. Громыхнуло. Выставленные вперед руки остановили падение и не дали шваркнуться мордой о мутное лобовое стекло.

Потирая ногу, Ворожцов сполз на землю.

— Живой, спортсменка-комсомолка? — поинтересовался Тимур.

— Нормально, — поморщился Ворожцов.

Признаться, сейчас он больше опасался за наладонник. Но напрасно: ПДА оказался цел и невредим.

Ворожцов сверился с детектором, кивнул на дом.

Через двор снова шли плечом к плечу, хотя расстояние было небольшим.

Дом сохранился лучше забора. Даже стекла и решетки на окнах не пострадали со временем. И дверь висела ровно.

Тимур потянул за ручку, подергал, толкнул. Отступил на полшага.

— Заперто, — констатировал он. — Причем давно.

— С чего ты взял?

— Сам посмотри, — кивнул Тимур на замок.

Дверь и в самом деле заперли очень давно. Судя по внешнему виду, замок последние лет десять точно никто не трогал.

— А на окнах решетки, — оценил Ворожцов. — И как входить будем? Может, через второй этаж?

— Зачем? — вылупился на него Тимур, хотя он вроде бы не сказал ничего странного.

— На окнах первого этажа решетки. А на втором их нет. Если забраться по решетке наверх, можно дотянуться до карниза на втором этаже и…

— Зачем? — тупо повторил Тимур.

— А как мы еще туда заберемся? — совсем озадачился Ворожцов, не понимая, с чего такая реакция.

— Никак, — отрезал Тимур. — Зачем нам вообще туда лезть?

— Там три аномалии, на одну из них может…

— Да не может, — разозлился Тимур. — Ворожцов, включи мозги. Если дверь не открывали много лет, то как твой брат со своими пенсионерами туда вошел бы? По решеткам через второй этаж? Не смеши. А если их там не было, то и нам внутри делать нечего.

И он пошел обратно к забору. Объяснение было настолько простым, что Ворожцов почувствовал себя идиотом. Неприятное ощущение. Услышать от кого-то, что ты балбес, всегда было обидно. Понять это самому оказалось обиднее во сто крат.

Когда он вернулся к забору, Тимур уже ждал по ту сторону.

Ворожцов влез на помятый от их прыжков капот. С него влезть наверх оказалось значительно проще, чем с земли. Спрыгнул он на этот раз тоже расчетливо и приземлился как надо, но в ногу все же отдало болью.

Он встал, прислушался к ощущениям. Привычно уже дергало больную руку. Ныло колено. Хорошо хоть голова прошла и тошнота отпустила. Продышался.

— Теперь куда? — спросил Тимур.

Ворожцов выудил из кармана наладонник.

— Да тут везде аномалии светятся. От этого места до конца деревни. Давай в следующий дом.

Тимур поежился, скосил взгляд на экран.

— Давай. Главное, чтобы, кроме аномалий, тут никого больше не было.

— Кроме аномалий, тут только мы, — успокоил его Ворожцов.

К следующему дому подошли спокойно. Судя по гнилым деревянным огрызкам, торчащим из земли, какая-то ограда здесь была, но давно и скорее для вида, чем для защиты огорода от любителей стырить чужой помидор.

Сам дом и пристроенный к нему сарай посерели от времени, но не развалились, как лесная сторожка, возле которой ночевали пару дней назад. Широкие двери сарая были распахнуты настежь. Детектор ничего там не видел, но Ворожцов надеялся, что внутри может обнаружиться внутренняя дверь, ведущая в дом.

Не обнаружилась.

Там вообще ничего не нашлось, кроме голых стен, кусков арматуры в углу и мелкого мусора на полу. Если и было что-то, все давно вынесли.

Дверь нашлась с другой стороны дома и поддалась легко. С первого раза. Но дернувший за ручку Тимур обрадоваться не успел.

Лязгнуло. Створка замерла, удерживаемая ветхой цепочкой.

— Это что?

— Раритет, — объяснил Ворожцов. — У меня у прабабушки в квартире такая штука была. Защита от честных людей. Вроде как можно дверь открыть, посмотреть, кто там, но если вор — не впустить.

— Смешно, — без улыбки кивнул Тимур, прикрыл створку и снова дернул. Резче, сильнее.

Дверь рванулась, натягивая хлипкую цепь. Дзенькнуло. Цепочка дернулась и безвольно повисла с вывороченным из гнилой двери стопором на конце. Створка отлетела в сторону, едва не увлекши за собой Тимура.

Изнутри пахнуло чем-то затхлым, гниловатым.

Ворожцов поглядел на показания детектора.

— Одна справа от входа, — предупредил он. — Вторая дальше, в конце дома. До нее еще идти.

— Первая совсем у входа? — уточнил Тимур.

— Нет. Судя по всему, не в сенях. Дальше. Но дом здоровый, комнат, видимо, несколько. Так что кидай на всякий случай.

Тимур зажег фонарь. Сунул руку в карман. Когда вытащил обратно, в пальцах мелькнул ржавый болт.

Крыльца не было. Одно название. К порогу поднимались лишь две корявые кирпичные ступеньки, густо замазанные обколовшимся цементом.

Тимур шагнул через порог, швырнул болт. Недалеко. Железка кувыркнулась в свете фонарика и затихла.

Ничего. Ворожцов вошел следом, замер в сенях у дверей. Тимур поднял болт, толкнул следующую дверь. Посветил фонарем.

— Закрой входную, — попросил он, не оборачиваясь. — Дневной свет сбивает.

Ворожцов послушно затворил входную дверь, и заколоченный дом потонул во мраке. Только тускло светил впереди налобник. Он шагнул к свету. Скрипнула половица. Тимур поднял руку.

— Стой, — голос прозвучал напряженно.

— Что там?

— Справа кухня, — объяснил Тимур, — но аномалии я не вижу. Погоди.

Не выходя из дверного проема, подпирая дверь плечом, он повернулся вправо, взвесил болт на ладони и кинул его. Легонько.

Ржавая железка улетела во тьму. Стукнулась об пол, подпрыгнула раз, другой…

Что случилось в следующее мгновение, Ворожцов понял не сразу. Все произошло молниеносно. Звук упавшего болта должен был затихнуть по всем законам физики, но вместо этого снова звякнуло хлестко и резко, словно ржавая железка срикошетила с невероятной силой. И снова срикошетила. И еще, будто с каждым разом получая все большее ускорение.

Звяк! Звяк! Звяк!

Грубо выругался Тимур.

Отшатнулся, чуть не сбив Ворожцова с ног.

Сверкнул свет налобника, ослепляя.

Мелькнуло бледное лицо Тимура.

Хлопнула оставшаяся без поддержки дверь.

Тимур кинулся на пол, все-таки заваливая Ворожцова.

Что-то хлестко с неимоверной силой ударилось во внутреннюю дверь, которую еще секунду назад подпирал плечом Тимур, прошило ее насквозь, как кусок картона, свистнуло над головой, ударилось в стену возле входной двери и, растеряв инерцию, шлепнулось на пол.

— Твою мать, — пробормотал Тимур, поднимаясь.

Темноту снова разогнал свет налобника. Ничего не понимающий Ворожцов попытался подняться. Луч фонарика ударил прямо в глаза.

— Вставай.

Ворожцов скорее интуитивно нащупал, чем увидел протянутую руку Тимура. Ухватился, поднялся.

Тимур повернул голову. От яркого света, только что бившего в лицо, перед глазами поплыли радужные пятна, и Ворожцов понял, что не видит ничего.

Когда зрение вернулось, Тимур опять стоял возле двери, ведущей из сеней в комнаты, и с ошарашенным видом разглядывал полотно.

Ворожцов пригляделся. Слева на высоте полутора метров в двери зияла неровная дыра с расщепленными краями. Тимур провел по краю дыры пальцем, осторожно утопил его в дыру на две фаланги.

— Ни себе чего, — пробормотал под нос.

— Что это было? — спросил Ворожцов, ловя себя на том, что голос слушается плохо.

— Болтик кинул, — звенящим от напряжения голосом сказал Тимур. — Где его теперь искать, не знаю. Зато мы знаем, где первая аномалия.

Он снова открыл дверь и осторожно посмотрел направо, поводил головой, освещая и разглядывая крохотную кухоньку.

— На кухню не пойдем. Прибора я там не вижу, а смотреть на эту дрянь поближе не хочется. Это ведь может и тебя так об дверь рикошетом.

Ворожцов облизал ссохшиеся губы. Поднял руку с ПДА. Метка справа теперь пульсировала и вроде бы увеличилась в размерах. Или это с перепуга кажется?

— Где, говоришь, вторая? — спросил Тимур, доставая новый болт.

— В конце дома. Относительно нас примерно там же, где и первая, только гораздо дальше.

Тимур что-то буркнул под нос и осторожно двинулся вперед. Комната оказалась огромной. Налобник выхватывал небольшие фрагменты стен и пола.

Хозяева бежали из этого дома второпях, выворачивая все шкафы, скидывая все подряд на пол и забирая лишь самое нужное. Или же кто-то заходил сюда позже и устроил хороший бардак.

На полу валялись книжки, тряпки, газеты, какая-то нехитрая утварь. Но вроде ничего опасного.

Тимур, видимо, решил так же и поднял голову. Захламленный пол потонул в темноте. Ворожцов тоже поднял взгляд, следя за лучом и осторожно топая за Тимуром. Через пару шагов в свете фонарика показалась распахнутая дверь шкафа. Луч скользнул дальше, дрогнул.

Ворожцов тоже дрогнул. Из-за двери шкафа кто-то смотрел на них проницательным взглядом. Момент паники сменился запоздалым пониманием. Тимур, вероятно, видел и чувствовал примерно то же, потому что луч снова скользнул по стене к шкафу и остановился на выглядывающем из-за дверцы лице.

Портрет висел на стене на уровне человеческого роста и формата был такого, что лицо выходило, считай, в натуральную величину. Мужчина на нем был солиден и серьезен. В старомодном костюме. Смотрел проницательно.

В рамке под стеклом фотография сохранилась превосходно. И висела она под странным углом, нижним краем рамы упираясь в стену, а верхним отходя от нее сантиметров на десять. Потому и пылью не покрылась.

— Ну, мужик, ты меня напугал, — пробормотал Тимур и отступил в сторону.

Ворожцов шагнул следом, не отрывая взгляда от экрана наладонника.

Шаг. Еще шаг.

Наступая на что-то, Ворожцов топал за Тимуром.

— Ма-ма! — донеслось снизу.

Резко и звонко.

Сердце прыгнуло к горлу, застучало, норовя вырваться наружу. Ворожцов дернулся, словно хватанул оголенный провод.

Крутанулся свет налобника. Метнулся в лицо, ослепил, упал к ногам. Там валялась старая пластмассовая кукла с неестественно вывернутыми руками.

— Ворожцов, хорош пугать, — тихо, но очень отчетливо проговорил Тимур.

— Дом с привидениями, — проворчал Ворожцов, будто оправдываясь, и с силой поддал ногой.

— Ма…

Кукла взметнулась над усыпавшим пол мусором и отлетела в сторону.

— Ма, — вякнула, будто обиженно, из дальнего угла.

Тимур скривился. Спросил недовольно:

— Чего там твоя шарманка?

Ворожцов посмотрел на экран и почувствовал, как сердце начинает заходиться с новой силой. По карте на экране ползла метка. Медленно, но неумолимо двигаясь в их направлении.

— Мы здесь не одни, — упавшим голосом прошептал он.

— В смысле?

Тимур нагнулся к ПДА.

— Это что?

— Это кто, — поправил Ворожцов. — Оно живое. Идет со стороны нашей ночевки.

Тимур изменился в лице, застыл. В глазах пронеслась буря эмоций.

Оцепенение длилось недолго и кончилось так же внезапно, как и началось. Забыв об аномалиях, темноте, опасности, Тимур не разбирая дороги рванул к выходу.

— Куда? — опешил Ворожцов.

— Там Леся! — не своим голосом выкрикнул тот на ходу.

Внутри похолодело. Ворожцов кинулся следом. Тимур споткнулся, но удержался на ногах. Распахнул дверь, вылетел в сени.

Ворожцов едва успел поймать захлопывающуюся створку. Пронесся мимо кухни, запоздало вспомнил про аномалию, но тут же забыл о ней.

Там снаружи кто-то шел. А еще там была больная, ослабленная Леся. Если еще была…

Он пихнул дверь и выскочил на улицу. Сощурился. Перед глазами снова заплясали пятна. На этот раз темные. Ворожцов дернулся вперед, вспомнил, что улица с другой стороны, заметался, как напуганный слепой котенок. Проскакал к сараю. В сарае валялась какая-то арматура. Не оружие, но хоть что-то.

За плечо схватили, дернули в сторону, отволокли к стене. Ворожцов не сразу понял, что это Тимур.

— Куда прешь? — прошипел тот в самое ухо.

В руку ткнулось что-то гладкое.

— Держи.

Ворожцов рефлекторно стиснул пальцы. Потом только посмотрел: в ладони у него был зажат кусок асбестовой трубы. Тимур сжимал арматурину.

— На прибор смотри!

Взглядами в экран они впились вместе, чуть не столкнувшись лбами. Метка продолжала двигаться по центральной улице и была уже рядом.

Переглянулись.

Тимур хотел что-то сказать. Ворожцов видел это по лицу. Он и сам хотел сказать что-то, но только не знал что.

Промолчали оба. Глядя на экран, Ворожцов заскользил вдоль стены к дороге.

Метка тоже не стояла на месте. Плыла медленно, но верно. Хорошо, что они видят незнакомца.

А что, если у него тоже ПДА, и он их тоже видит? — кольнуло в мозгу.

Ворожцов выдохнул, сунул наладонник в карман и, перехватив двумя руками трубу, метнулся к дороге.

Сквозь заросли и решетчатый забор соседнего участка увидел фигуру.

Человеческую.

Вооруженную.

Обрезом…

Внутри что-то звонко щелкнуло и оборвалось, как перетянутая струна. Все еще продолжая двигаться по инерции, Ворожцов распрямился и опустил руку с трубой.

— Леся…

Он обернулся на голос. Тимур стоял рядом, и на лице его было все то, что чувствовал сейчас сам Ворожцов. Растерянность, злость, неимоверное облегчение.

Тимур бросил арматурину и устало провел перепачканной в ржавчине рукой по лицу. На лбу, переносице, щеках остались грязные разводы, но он, кажется, не обратил на это внимания.

Ворожцов отбросил трубу, вскинул руку и помахал Лесе.

— Мы здесь, — позвал он.

Тимур опустился на траву. Леся подошла ближе, закашлялась. Двигалась она медленно, было видно, что девчонка очень слаба.

На Тимура поглядела с беспокойством.

— Что с лицом? — спросила хрипло.

— Ты нас напугала, — невпопад ответил Тимур. — Зачем встала?

— Вас долго не было. Я волновалась. Одной страшно. — Она повернулась к Ворожцову, словно ища понимания хотя бы у него. — Одной очень-очень страшно. Я лучше с вами…

Леся кашляла постоянно. Чихала, шмыгала носом. От нее шел жар, как от печки. Таскать девчонку с собой было нельзя. Оставить одну оказалось категорически невозможно.

И Ворожцов искал плюсы в том, что они ходят вместе.

А плюсы были. Леся не одна. И потом, в ее присутствии отступил страх. Пусть на обследование одного дома уходило теперь куда больше времени, но и он, и Тимур странным образом осмелели. Перестали шарахаться от каждого куста, от каждой тени. Даже приободрились немного.

В доме, из которого они бежали защищать Лесю, прибора не обнаружилось. Не было его и в следующих трех. По договоренности они решили дойти по одной стороне улицы до конца деревни, а там перейти через дорогу и вернуться по противоположной стороне.

Следующий дом оказался наглухо заколочен. Как в кино, крест-накрест. Доски посерели. Шляпки гвоздей, которыми они были пришиты, давно выплакали всю ржавчину и теперь светились шероховатыми рыжими глазками. Сюда тоже никто не входил много лет.

Они вернулись на улицу и прошли дальше.

Последний дом по этой стороне деревни был не достроен. Можно было предположить, что его просто разрушило время, и оно в самом деле постаралось. Но старания эти были не на пустом месте.

Дом задумывался основательным. Два этажа, чердак, подвал с подземным гаражом. И строили, видно, на совесть, отбирая хорошие материалы, остатки которых сохранились здесь же, вкладывая и силы, и душу. Без тяп-ляпства и наплевательства. По останкам незавершенного строительства создавалось впечатление, что этот дом строили с далеким прицелом. Для себя, детей и внуков. На века. Чуть ли не серьезнее, чем саму ЧАЭС.

Интересно, что за шишка решила отгрохать себе здесь загородный домик? Жив ли еще этот человек?

Чем занимается? Вспоминает ли о недостроенном особняке советского масштаба?

Фундамент был готов, как и внешние стены, и перекрытия. Двери так и не поставили, успели только подготовить коробки. Окна вставили лишь на первом этаже. Настелили пол на втором. Начали, но не закончили в мансарде. Только собрались приступать к крыше.

Внизу валялись груды строительного мусора, кое-где попадался на глаза заржавевший инструмент, торчала арматура. Дом был нежилым, но Ворожцов, поглядев на ПДА, только присвистнул.

— Не свисти, — буркнул Тимур. — Денег не будет. Чего там твоя шарманка?

— Три на первом, две на втором. Еще сколько-то на чердаке, отсюда не понятно, — отрапортовал Ворожцов. — Чего-то многовато.

— Не боись, — подбодрил Тимур. — Зато здесь светло. Идем?

Он достал болт и зашагал по никогда не бывшему чистым полу. Леся закашлялась и двинулась следом.

Ворожцов пошлепал последним, следя за показаниями детектора. Впрочем, на ПДА он поглядывал лишь временами. Постоянно косился на Лесю с Тимуром.

Тимур тоже периодически смотрел на девчонку, но не раздевающим похотливым взглядом, как казалось раньше Ворожцову, а заботливо, внимательно. И он с удивлением вынужден был признать, что Тимур, кажется, относится к Лесе несколько иначе, чем удобно было думать Ворожцову. Может, это чувство и нельзя было назвать любовью, но оно всяко переросло похоть.

Это ничего не меняло ни в отношении Ворожцова к Лесе, ни в отношении его к Тимуру как к приятелю, ни в отношении его к Тимуру-конкуренту. Все оставалось как раньше. Но признаться в этом хотя бы себе было честно.

Когда-нибудь они возвратятся к этому вопросу. Потом, когда вернутся обратно. А если он, Ворожцов, не вернется, что ж… пусть Леся и Тимур будут счастливы вместе. В отличие от других Тимур как минимум честен…

— Ворожцов, не спи, — словно прочитав его мысли, окликнул Тимур.

Ворожцов поглядел через огромное пространство первого этажа, так и не распланированное, не разделенное на комнаты. В середине над грудой битого кирпича переливался воздух, словно кирпич, прежде чем свалить в кучу, раскалили до пары сотен градусов.

— Одну вижу, — указал Ворожцов. — Вон. Еще две должны быть где-то рядом.

Леся уставилась на дрожащий над кирпичной кучей воздух.

— Балда ты, Ворожцов, — фыркнул Тимур. — Хватит высматривать. Ты прибор где-нибудь здесь видишь?

— Нет, — откликнулся он.

— Во-о-от, — протянул Тимур. — Это потому, что его тут нет. А если прибора нет, то и высматривать нам тут нечего. Пошли на второй этаж. Лесь, подожди здесь.

Девчонка не ответила, она все еще медитировала на неестественно плавящийся воздух над кирпичами.

Лестница наверх оказалась крутой и не имела даже намека на перила. Подниматься по ней было жутковато. Высоты Ворожцов не особо боялся, но сверзиться отсюда не улыбалось.

Стараясь держаться стены, он выбрался на второй этаж, если его можно было так назвать. Кусок пола возле лестницы был сделан кое-как. Еще один фрагмент пола был уложен у дальней правой стены. Там, кажется, основательно, но сказать наверняка было невозможно. Сверху, отгораживая законченный участок, свешивались хвосты размотанных рулонов чего-то черного, похожего на рубероид. Все остальное пространство перекрывали несущие балки.

Сзади появился Тимур, выбрался на площадку, огляделся.

— Ну как? Тут тоже ловить нечего?

Ворожцов кивнул на загороженный кусок этажа.

— Там спокойно может стоять прибор. И, судя по детектору, там есть активность.

— Ух ты! — сказал Тимур без особой радости. — Значит, мы еще и в канатоходцев сыграем.

Он поежился. Ворожцов поглядел искоса. Неужели Тимур высоты боится…

— Балка широкая, — успокоил он. — Равновесие удержать не трудно. Главное — вниз не смотреть. Хочешь, давай болт. Я пойду.

— Ты лучше шарманку крути, — посоветовал Тимур и шагнул на балку.

Нет, высоты он не боялся. А если и боялся, то искусно это маскировал. По балке Тимур пошел так легко и уверенно, что Ворожцову стало завидно.

— Ребят, — донесся снизу жалобный голос Леси. — Они двигаются.

Тимур замер посреди балки. Ворожцов, так и не успевший ступить на нее, быстро опустился на колени и свесился вниз.

— Кто?

— Аномалии, — кашлянула Леся.

Ворожцов вскинул наладонник, посмотрел на экран. Метки аномалий на первом этаже не изменились, не сдвинулись.

— Леся, они не двигаются. Тебе показалось.

Леся посмотрела наверх, глаза у нее были совсем больными.

— Мне страшно, — тихо сказала она. — Я к вам.

— Не надо. Жди внизу, — попросил Ворожцов и поднялся на ноги.

Кивнул Тимуру: мол, все в порядке. И сам ступил на балку. Тимур заскользил вперед с новыми силами, словно ему вставили свежую батарейку.

Не успел Ворожцов дойти до середины, как Тимур снова почувствовал пол под ногами.

— Осторожно, — предупредил Ворожцов на всякий случай, балансируя на балке. — Там аномалии.

Но Тимур уже скрылся за покачивающимися полотнами рубероида. Через секунду раздался ответный возглас.

— Тут штука на трех ногах!

От такой новости Ворожцов задвигался быстрее.

— Осторожно, — напомнил он снова.

По полу брякнул и прокатился болт.

— До прибора чисто, — крикнул Тимур. — Я пошел, догоняй.

И тут же послышались шаги.

Ворожцов со всей прыти добрался до конца балки, сошел на пол и с замирающим сердцем заглянул туда, где ждала цель путешествия. Тимур крутился возле треноги, на которой в самом деле была установлена какая-то строительная хреновина. И Тимур мог принять это за прибор. Ворожцов — нет. Он представлял, как на самом деле выглядит искомое.

— Это не он, — разочарованно сказал Ворожцов.

— Как? — В голосе Тимура послышалась обида. — Ты же сам говорил, на трех ногах.

— Говорил. Но это не он. Там ноги другие и прибор другой.

Тимур стиснул зубы и не торопясь пошел обратно.

— Стоило сюда лезть, чтобы так обломаться.

Он вышел на открытое пространство и переменился в лице. На балке, шагах в трех-четырех от дальнего края, стояла Леся и смотрела прямо перед собой, не решаясь сдвинуться с места.

Вот кто боялся высоты. Ворожцов понял это сразу. Страх был написан у девчонки на лице, полыхал в глазах.

— Ты чего там?

— Высоты боюсь, — процедила сквозь зубы Леся.

— Я же говорил, жди внизу…

— Отходи назад, — перебил Ворожцова Тимур.

— Не могу.

— Я сейчас к тебе подойду, — подался вперед Тимур.

Ворожцов перехватил его за рукав и оттянул. Тот хоть и подчинился, но поглядел сердито, с непониманием.

— Что?

— С ума сошел? — вопросом ответил Ворожцов. — Хочешь, чтоб вы вместе грохнулись? Ее сейчас трогать нельзя.

— Ты это откуда взял, академик?

Ворожцов не ответил. Оттеснил Тимура и подошел к краю. На Лесю посмотрел спокойно, стараясь глядеть прямо в глаза. Кто бы знал, чего ему стоило это спокойствие.

— Леся, сейчас ты пойдешь назад, — сказал он тихо.

Леся помотала головой, отчего покачнулась. Вздрогнула, ловя равновесие. Снова замерла. Ворожцов незаметно выдохнул.

— Слушай, — повторил он. — Все будет нормально. Ты, главное, не поворачивайся и не смотри вниз. Слушай… Не отрывай ногу от балки. Ту, которая у тебя сейчас сзади, медленно, очень медленно веди назад. Только не опирайся на нее и не отрывай от балки. Если отведешь ногу не туда, почувствуешь край балки. Медленно. Давай.

Леся стояла, слушала, как он повторяет одно и то же по кругу, и боролась со своим страхом.

Наконец осторожно перенесла вес и медленно потянула ногу назад. Ровно, спокойно.

— Молодец, — похвалил Ворожцов, не сводя взгляда с ее ноги. — Только не отрывай ногу от балки. Медленно. Еще чуть-чуть. Стоп.

Леся снова чуть не дернулась, но совладала с чувствами.

— Ставь ногу, — подбодрил Ворожцов. — Вот так. Теперь переноси на нее вес. Хорошо. Подтягивай вторую ногу.

Девчонка хоть и боялась до беспамятства, а инструкции выполняла четко. Как в школе на практической по химии.

— Молодец, — похвалил Ворожцов. — Один шаг сделали. Еще немного. Давай снова вес на ту ногу, что впереди. Хорошо. Теперь вторую медленно веди назад. Только очень медленно. И не отрывай от балки.

Ворожцов продолжал лопотать. Говорил, говорил, говорил.

Говорил, чувствуя страх Леси.

Говорил, ощущая на себе взгляд Тимура, но не решаясь отвести глаз от ног Леси.

Говорил, чувствуя себя, как в жутком ночном кошмаре, когда рядом с тобой на краю пропасти стоит родной, близкий тебе человек, а ты ничего не можешь сделать, потому что эта пропасть между вами. И остается только с ужасом смотреть, как человек срывается и летит вниз. Бесконечно долго.

Пока не проснешься.

Нога Леси скользнула с балки на уложенный возле лестницы участок пола.

— Переноси вес на заднюю ногу, — в который раз повторил Ворожцов, чувствуя ликование. — Теперь подтягивай к себе вторую ногу. Молодец. А теперь отойди от края и больше так не делай. Мы сейчас.

Он выдохнул с неимоверным облегчением и повернулся к Тимуру. Тот, похоже, тоже струхнул. На Ворожцова смотрел с восхищением.

— Ну, ботан, даешь, — сказал он. — А я…

Что он, Ворожцов не узнал никогда. Конец фразы потонул в оглушительном треске ломающегося дерева.

Он повернул голову и, как в том самом ночном кошмаре, словно в замедленной съемке, увидел проламывающиеся доски плохо настеленного пола под ногами у Леси. Брызнула щепа. Девчонка безмолвно, словно рыбак под лед, ушла под пол. А через бесконечно долгое мгновение послышался грохот падающего тела и дикий крик.

Кто из них первым сорвался с места: он или Тимур? Как они пробежали по балке? Как слетели вниз по крутой лестнице без перил? Вспомнить этого Ворожцов потом так и не смог…

Крови было много.

Кровь текла из уголков рта.

Кровь пузырями лопалась на беззвучно шевелящихся губах.

Кровь заливала грудь и живот, растекалась по полу.

Леся еще была жива. Она лежала на спине. А из живота и груди ее торчали ржавые арматурины.

«Что делать? — понеслось в голове. — Что делать? Что делать? Что делать?»

Мимо промелькнул Тимур, метнулся вперед. Склонился над Лесей. На Ворожцова посмотрел почти безумно.

— Надо ее снять с этого…

Ворожцов покачал головой.

— Нельзя трогать до прихода врача, — выдал он заученную фразу, понимая, что здесь она звучит нелепо и страшно. Впрочем, здесь и сейчас все уже было нелепо и страшно.

— Какого врача? Какого врача, Ворожцов? Нету никакого врача. Никто не придет! Никто. Тут врача даже не вызовешь. Тут даже телефон не фурычит. Самим надо. Быстрее надо. Давай же. Делай что-нибудь…

— Что?

— Надо ее снять, — повторил Тимур.

И Ворожцов сдался.

Леся показалась легкой, невесомой. Люди не бывают такими легкими. С арматуры она снялась как пластиковое колечко с детской пирамидки. Кровь продолжала течь, хотя, кажется, ее вытекло больше, чем должно находиться в организме человека.

Тимур опустился на пол…

Он сидел, уложив девчонку головой на колени. Рвал какие-то тряпки, бормотал что-то невнятное, обращаясь то к Ворожцову, то к Лесе.

Она беззвучно шлепала губами, пуская кровавые пузыри. А Ворожцов не знал, что сказать. Слова кончились. Все кончилось. Остались только пустота и страх.

Он поглядел на ПДА. Меток по-прежнему было три, но он был совершенно уверен, что очень скоро их останется две.

Вот и все.

Он так активно доказывал себе, что несет за всех какую-то ответственность.

А теперь профукал все и всех, за кого готов был отвечать.

Нет ответственности. Не за кого отвечать. И вот за это теперь придется отвечать всю оставшуюся жизнь. Не перед чужими родителями, не перед своими, не перед следователем или судом — нет. Перед самим собой, перед совестью.

От прозрения сделалось еще страшнее.

Он оглянулся на Тимура.

Тот сидел на грязном полу возле окровавленной арматуры. Лесю держал теперь на руках, как ребенка.

Девчонка затихла. Глаза закрылись, кровь больше не сочилась.

Ворожцов медленно перевел взгляд на экран, заранее зная, что там увидит.

Метки было две.

Тимур заскулил, как обиженная на жизнь собака, прижался лбом ко лбу Леси и принялся мерно покачиваться взад-вперед, словно баюкал. Зачем? Она и так уже спит.

Ворожцов отвернулся и пошел на улицу. Внутри вдруг стало абсолютно пусто. В этой пустоте не было размышлений, чувств, переживаний. Не было даже страха и усталости. Только отстраненное знание. Голые, сухие факты.

А ведь Тимур любил ее. По-настоящему. На самом деле.

А он, Ворожцов? Кого любил он? И любил ли кого-то когда-нибудь, кроме своей идеи? Может, прав был Тимур, когда говорил, что они с братом одинаковые?

Нет. Пожалуй, нет.

Но если что-то, какое-то чувство было к живой Лесе, то где это чувство теперь, когда она умерла? Почему вместо него — пустота?

Ответов не было.

Слез не было.

Ворожцов просто закрыл лицо руками и почувствовал, что его трясет.

Странно почувствовал. Отстраненно. Будто все это творилось не с ним.