Якими є межі судового розгляду? тільки відносно підсудних і тільки в межах пред'явленого їм обвинувачення.

Дата добавления: 2015-08-17; просмотров: 693

1. Возникновение квазипотребности в результате акта намерения

Опыты по забыванию намерения и особенно по возобновлению прерванных действий обнаруживают в намерении силу, действенность которой не определяется тем, действительно ли наступает представленный в акте намерения соответствующий случай, который, будучи "представлением отношения", как внешний стимул влечет за собою намеченное действие, Скорее существует некоторый внутренний "нажим" в определенном направлении, внутреннее состояние напряжения, которое побуждает к осуществлению намерения, причем даже тогда, когда никакой предусмотренный соответствующий случай сам по себе не побуждает к действию.

На уровне переживаний это наиболее ясно обнаруживается при возобновлении прерванного действия в тех случаях, когда по окончании второго действия сначала ощущается "нажим" совершенно общего характера, типа "мне хотелось что-то еще сделать". В этом случае (подобные примеры нам часто дает повседневная жизнь) неясно даже само содержание того, что входит в намерение человека, и заметно только внутреннее напряжение как таковое. Только во второй фазе осознается еще и цель желания. В повседневной жизни бывают и такие случаи, когда несмотря на отчетливое стремление к "чему-то" желанному, человек никак не может вспомнить, что же ему нужно. (Такие вначале неопределенные по содержанию напряжения появляются, между прочим, иногда и в тех случаях, когда наперед установленный соответствующий случай сам напоминает о намеченном действии1.) Во всяком случае, выполнение намерения здесь часто начинается под влиянием внутреннего "нажима" без соответствующего случая, побуждающего к этому извне.

Можно было бы отметить, что само то обстоятельство, что по окончании второго действия в вышеприведенных опытах испытуемому больше нечего делать, и является "соответствующим случаем в собственном смысле слова". И действительно, термин "соответствующий случай" в обычном обороте речи "сделать что-нибудь при первом удобном случае" часто означает: "если будет время". Действительно, "окончание определенного действия" может приобрести реальную побудительность, свойственную соответствующему случаю, например, если человек намеревался по окончании какого-либо действия сделать что-то определенное.

Однако, как правило, переживание "нечего делать" нельзя рассматривать как соответствующий случай со свойственной ему побудительностью и ставить его на одну доску, например, с почтовым ящиком, побуждающим к опусканию в него письма. Ситуативное переживание "мне нечем особенно заняться" имеет значимость только благодаря тому, что когда на моторную сферу не претендует ничто другое, внутреннее напряжение, направленное на моторику, может легче прорваться наружу. (Разумеется, все будет совершенно иначе, если вслед за "нечего делать" наступит настоящая скука.)

Порожденное актом намерения состояние напряжения обычно может довольно долго никак не проявляться в осознанных переживаниях напряжения. Как правило, оно существует длительные промежутки времени, например во время прерывающего действия, в латентном состоянии, и однако же не становится от этого менее реальным. Это связано с психологической функцией моторики и сознания, а также с разъединением психического на относительно обособленные комплексы. Впрочем, временами и по ходу прерывающего действия случаются кратковременные прорывы этого латентного состояния напряжения в сознание в форме переживания стремления вернуться к первоначальной работе.

(а) Отсутствующие и непредусмотренные соответствующие случаи

Представление о том, что движущую силу осуществления намерения следует искать не в феномене сцепления, а во внутреннем состоянии напряжения, в направленном нажиме изнутри, дает возможность объяснить также и другие различные случаи, упомянутые нами ранее.

....... Исходя из этого представления, становится понятным, почему при отсутствии соответствующего случая ищется другой соответствующий случай или почему тогда, когда соответствующий случай заставляет себя долго ждать, а внутренний "нажим" слишком велик, возникает преждевременная внезапная разрядка энергии.

Отсюда понятно также, почему намерение может обращаться не на заранее представленный в акте намерения соответствующий случай, а на вещи или переживания порой совершенно другого рода (почтовый ящик - друг). Состояние внутреннего напряжения разряжается, как только появляется возможность устранения или, по крайней мере, ослабления напряжения, иными словами, если налицо ситуация, при которой чувствуется возможность действия в направлении определенной цели.

(б) Затухание психических сил при осуществлении или замещающем осуществлении намерения

Если главной причиной выполнения действия считать не сцепление, а наличие внутреннего напряжения, отсюда также естественно вытекает тот факт, что побудительность, присущая предусмотренному соответствующему случаю (например, почтовому ящику), обычно затухает, как только намеченное действие осуществилось. Это относится также и к тому крайнему варианту, когда действенность представленного в сознании соответствующего случая исчезла еще до его наступления, поскольку еще раньше внутреннее напряжение разрядилось в результате "замещающего осуществления".

Таким образом, силы, действующие при акте намерения, обнаруживают далеко идущее типическое сходство с теми психическими силами, которые обычно обозначаются как потребности и которые берут свое начало во влечениях или в центральных волевых устремлениях (типа желания получить определенную профессию).

(в) Параллельные проявления истинных потребностей и квазипотребностей

1. Истинные потребности и естественные побудители

В случае инстинктивных потребностей (например, голода), мы также имеем дело с внутренними напряжениями, "нажимом" в определенном направлении, который побуждает к известным действиям - к действиям по удовлетворению потребности. С другой стороны, и здесь существенную роль играют определенные "соответствующие случаи", и тоже имеются известные вещи или события, которые привлекают человека, то есть обладают побудительностью.

То, что дано нам психологически как окружающая среда, не есть сумма зрительных, слуховых и тактильных ощущений; напротив, мы видим перед собой целостные вещи и события2. Понимание этого факта проникало в психологию лишь постепенно. Этим вещам и событиям с давних пор приписывалась определенная эмоциональная окраска: они нам приятны или неприятны, вызывают у нас удовольствие или неудовольствие.

В добавление к этому необходимо подчеркнуть ту старую идею, что вещи и события окружающего нас мира отнюдь не нейтральны для нас как действующих существ. И дело не только в том, что их собственная природа создает большие или меньшие затруднения для нашей деятельности или же благоприятствует ей, но еще и в том, что многие вещи или события, с которыми мы встречаемся, проявляют по отношению к нам более или менее определенную волю, побуждают нас к определенным действиям. Хорошая погода и определенный ландшафт зовут нас на прогулку. Ступеньки лестницы побуждают двухлетнего ребенка подниматься и спускаться; двери - открывать и закрывать их, мелкие крошки - подбирать их, собака - ласкать, ящик с кубиками побуждает к игре, шоколад или кусок пирожного "хочет", чтобы его съели. Здесь не место подробно останавливаться на сущности этой "побудительности" вещей и событий, ее видах и функциях. Следует указать лишь на некоторые ее основные особенности. Причем мы можем пока оставить совершенно открытым вопрос о том, какую роль во всем этом играют опыт и привычка.

Сила требований, исходящих к нам от вещей и событий, очень различна. Начиная от "неодолимого влечения", которому без размышления подчиняются ребенок и взрослый и которому невозможно или почти невозможно сопротивляться, существует масса промежуточных ступеней "требовательности", вплоть до слабой степени "приглашения", то есть притягательности, которой легко противостоять и которая заметна только тогда, когда человек и так ищет, чем бы ему заняться. Термин "побудительность" должен охватывать все эти ступени.

Можно различать позитивную и негативную побудительность в соответствии с тем, что одни вещи нас притягивают (например, прекрасный концерт, интересный человек, красивая женщина), а другие отталкивают (неприятности, опасность). Это подразделение обоснованно, поскольку побудителям первой группы присуще свойство побуждать к приближению, второй - к удалению от соответствующих вещей и событий. Но было бы ошибкой видеть в этом их существенное свойство. Скорее характерно то, что эти побудители толкают к определенным более или менее узко очерченным действиям, и что эти действия даже для одних только позитивных побудителей могут быть чрезвычайно различными. Книга влечет к чтению, пирожное - к еде, озеро - к плаванию, зеркало зовет смотреться в него, запутанная ситуация - разобраться в ней.

Побудительность того или иного объекта ни в коем случае не должна быть всегда постоянной, напротив, она в значительной степени зависит от внутренней и внешней ситуации, в которой находится человек. Изучение этих изменений дает нам, помимо всего прочего, возможность более детально разобраться в сущности феномена побудительности предметов.

В определенных основополагающих случаях значение обладающих побудительностью объектов достаточно прозрачно - вещи, обладающие побудительностью, суть прямые средства к удовлетворению потребностей (пирожное, концерт, если только на него идут слушать, а не себя показывать и т.п.). Здесь можно говорить об автономной побудительности.

Наряду с этим, побудительностью могут обладать вещи и события, которые в силу определенной ситуации стоят в известном отношении к такого рода реальным средствам удовлетворения потребностей, например, если с их помощью возможность удовлетворения потребности становится ближе. Они имеют лишь сиюминутное значение средств для достижения цели. Другие случаи такой производной побудительности представляют собою пространственно-временное "расширение" объекта с самостоятельной побудительностью: само жилище, улица, и даже город, в котором живет возлюбленная, могут приобретать побудительность. Переходы между этими двумя видами побудительности (первичной и производной), естественно, подвижны и само понятие автономности здесь весьма относительно.

Побудительность объекта может сильно изменяться в зависимости от того, в какое целостное действие включен данный объект или событие: зеркало, которое привлекло испытуемого и побудило его осмотреть свою прическу и костюм, становится нейтральным "инструментом", как только тот же испытуемый получает задание, в котором необходимо использовать зеркало3. Подобного же рода превращения, но гораздо более сильные, претерпевает на войне окружающий человека ландшафт в момент сражения4.

Помимо превращений, зависящих от господствующего в данный момент процесса деятельности, можно наблюдать еще и другие изменения побудительности объектов. Лакомый кусок, который еще недавно был источником сильного притяжения, становится нейтральным, как только человек насытился. При пресыщении обычно появляется даже побудительность с противоположным знаком: то, что еще недавно привлекало, теперь отталкивает. Пресыщение может даже привести к фиксированию этой отрицательной побудительности на длительный срок (к любимому некогда блюду, из-за которого был испорчен желудок, иногда не прикасаются годами). Во всяком случае, для такого рода побудительности типичны ритмические подъемы и спады в соответствии с периодическими подъемами и спадами соответствующих потребностей.

Некоторые побудительности изменяются на протяжении более длительных отрезков времени - по мере развития индивида от младенчества к детству, потом к юности, зрелости и старости. Они меняются в соответствии с возрастными изменениями потребностей и интересов и играют фундаментальную роль в процессе развития, поскольку развитие "способностей" индивида в смысле возможностей осуществлять те или иные действия (например, пользоваться речью, успешно выполнять интеллектуальные задания) зависит не только от имеющихся "природных задатков", но определяется еще и тем, с какой силой и в каком направлении действуют такого рода "склонности" в качестве движущих сил психических процессов.

Эти изменения, исследования которых только начаты5, обнаруживают, по-видимому, известное родство с теми изменениями побудительности, которые наступают при изменении общих волевых целей, значимых для данного человека.

В качестве примера такого рода общих волевых целей можно назвать желание посвятить себя той или иной профессии. С момента принятия решения приобрести определенную профессию многие до того нейтральные вещи получают позитивную или негативную побудительность6, и многое, что на первый взгляд кажется "природной", врожденной склонностью или "природным" нерасположением - например, предпочтение определенной работы, тенденция к аккуратности и точности или к работе монотонного характера, - все это может быть выведено из профессиональных целей индивида.

И действительно, мир существенно изменяется для человека, если меняются его основные волевые цели. Это относится не только к глубоким переворотам, которые несут с собой решение добровольно уйти из жизни или переменить профессию, но ясно обнаруживается и при временных отказах от привычных волевых установок, как например во время праздников или каникул. Давно привычные вещи могут в этом случае внезапно начать выглядеть по-иному. То, что сотни раз оставалось без внимания, становится интересным, а важные профессиональные дела - безразличными.

Это нередко удивительное для самого субъекта превращение положительных или отрицательных побудительностей в безразличные нередко описывалось поэтами, преимущественно в любовном контексте. Нередко такие изменения побудительности выступают как первые признаки изменения внутренней ситуации, еще до того, как сам человек заметит внутренние изменения собственных склонностей. Наличие или отсутствие изменений побудительности часто можно использовать как критерий того, что какое-либо решение (например, "начать новую жизнь в той или иной области") не только на словах, но и в действительности внутренне принято (оно не только выступило в переживании, но и стало психологически действенным динамическим фактором). Особенно далеко идущие и временами очень резкие превращения этого рода имеют место при "обращениях" ("преследуй то, чему ты молился, и молись тому, что ты преследовал").

Зависимость побудительности объектов от такого рода общих волевых целей в основном имеет такую же структуру, что и в случае более конкретной цели единичного действия.

Из этих кратких замечаний можно, во всяком случае, уяснить следующее: естественная побудительность находится в тесной связи с определенными склонностями и потребностями, которые отчасти можно свести к так называемым "влечениям", отчасти к более или менее общим центральным волевым целям. В известной степени выражения "имеется такая-то и такая-то потребность" и "такой-то и такой-то круг объектов обладает побудительностью к таким-то и таким-то действиям" эквивалентны. И всякому изменению потребностей всегда соответствует изменение побудительностей.

2. Проявление истинных потребностей и квазипотребностей

Отношение между истинными потребностями и естественной побудительностью вовсе не следует понимать так, что определенной потребности раз и навсегда можно поставить в соответствие совершенно определенные объекты с соответствующей побудительностью. Для новых потребностей, еще не часто удовлетворявшихся (особенно для потребностей до их первого настоящего удовлетворения), характерно весьма широкое поле возможных побудителей. Для систематического изучения, например, сексуальных и эротических склонностей, нужно подвергать систематическому изучению как основной случай не те стадии, когда уже установилась жесткая фиксация на одном или немногих определенных лицах и конкретизировался способ деятельности удовлетворения, а те стадии, на которых склонность еще остается несравненно более диффузной, а круг побудителей несравненно более широким и неопределенным7. Впрочем, процесс развития не всегда идет от диффузной стадии к дифференцированной и четко определенной. Наоборот, существует процесс расширения первоначально узкой и конкретной склонности. Бывают, например, случаи, когда полуторагодовалый ребенок первоначально любит открывать и закрывать лишь определенный футлярчик для часов и только постепенно переходит к открыванию и закрыванию дверей, шкатулок и выдвижных ящиков. Также и в области тех потребностей, где имеется какая-либо общая волевая цель (например, в области профессиональных устремлений), часто бывают случаи, когда фаза неопределенности лишь постепенно сменяется конкретизацией и упрочением целей (впрочем, и с самого начала может быть налицо чрезвычайно конкретная цель).

При таких относительно диффузных потребностях, связанных с влечениями или центральными волевыми целями, что именно будет действовать как побудитель и какие действия будут выполняться, во многом зависит от ситуации. Например, потребность "продвинуться в профессиональной жизни" содержит мало или вовсе не содержит каких бы то ни было общих тенденций "за" или "против" определенных видов исполнительных действий. С точки зрения этой потребности остается неопределенным, должен ли человек писать или звонить по телефону, должен ли он вообще выполнить действие а или же совершенно другое действие б. Даже те работы, выполнение которых обычно считается "ниже профессионального достоинства" и от которых обычно стараются уклониться (например, разборка писем секретаршей), при определенных профессиональных ситуациях могут охотно выполняться в качестве почетных заданий (возьмем случай, когда секретарша избрана как доверенное лицо для разборки особо секретных бумаг). Таким образом, одинаковые по содержанию действия в зависимости от их назначения в общей целостности профессиональной деятельности, могут считаться то желательными, то недопустимыми. И даже в случае довольно точной конкретизации и фиксации потребностей остается известный, обычно немалый диапазон возможных побудителей, фактическое появление которых зависит только от конкретной ситуации.

Мы сталкиваемся здесь с совершенно теми же соотношениями, какие мы обнаружили при исследовании намерений. И в случае намерений также вполне возможна значительная неопределенность соответствующих случаев и осуществляющих намерение действий. И для намерений также оказывается, что даже при точном установлении в самом акте намерения определенных соответствующих случаев, все же остается известный простор для побудителей, которые могут запустить осуществление этого намерения.

Такая параллель между действием истинной потребности и последействием намерения обнаруживается в целом ряде существенных пунктов, о которых мы будем говорить впоследствии; она и побуждает нас говорить применительно к намерению о наличии квазипотребности.

Как истинные потребности, так и последействие намерения проявляются типически в том, что определенные вещи или события обнаруживают побудительность, контакт с которой влечет за собой тенденцию к определенным действиям.

Однако в обоих этих случаях связь между побудителем и действием нельзя понимать так, что их сочетание является причиной действия. В случае потребностей, вытекающих из влечений, энергия действия, при всей значимости внешних стимулов, в основном также имеет своим источником определенные внутренние напряжения. Там, где средства и соответствующие случаи для удовлетворения потребностей не идут навстречу извне, их начинают активно искать, аналогично тому, как мы рассматривали это при анализе действенности намерения.

В противовес этому можно было бы указать на так называемые привычки. И действительно, популярная психология - до недавнего времени то же относилось и к научной психологии - обычно рассматривает привычку, понимаемую как сочетание соответствующих случаев и действий, в качестве источника энергии для привычных действий. Примером такой привычки считается то, что люди принимают пищу в определенное время дня и не всегда в силу голода. Однако на основании новых экспериментальных данных9 подобные случаи можно объяснить тем, что соответствующее действие включено в качестве несамостоятельной составной части в более глобальный комплекс деятельности, например "в распорядок дня" или "жизненный уклад", так что энергия - движущая сила этого процесса - теперь уже черпается из других потребностных источников. При такого рода привычных действиях, как и при специальной фиксации, структура движущих сил кажется мне в конечном итоге достаточно ясной: при всем значении внешних побудителей в случае потребностей мы имеем дело в сущности с состояниями напряжения, которые направлены на удовлетворение соответствующих потребностей. Удовлетворение влечет за собой устранение состояния напряжения и может быть описано как психическое "насыщение".

В результате такого насыщения известный круг объектов и событий теряет ту побудительность, которую они имели до удовлетворения потребности (в "состоянии голода"); они становятся нейтральными. Здесь обнаруживается процесс, совершенно аналогичный упомянутому выше "завершению" преднамеренного действия, где точно так же объекты, которые первоначально обладали побудительностью, внезапно становятся нейтральными. Этот основной феномен действенности намерения, который едва ли можно объяснить теорией сцепления без привлечения сложных вспомогательных теорий, становится понятным, если рассматривать образование намерения как возникновение квазипотребности и, соответственно, видеть в осуществлении намерения "удовлетворение" и насыщение этой квазипотребности.

И действительно, переживание удовлетворенности после завершения действия есть чрезвычайно частое явление, типичное даже для экспериментальных исследований.

Еще сильнее, чем феноменальное родство, подкрепляет этот тезис о родственности истинных потребностей и квазипотребностей то, что из него можно динамически объяснить действенность намерения и вывести его особенности.

Если наличие латентного состояния напряжения, побуждающего к его устранению (удовлетворению), принять как нечто первичное, то в самом деле, не только представленный в акте намерения, но и всякий по своей сути подходящий соответствующий случай (если он психологически существует для человека и не парализован противодействующими силами) должен актуализировать действие намерения. Если же соответствующий случай не подворачивается, то так же, как и в случае инстинктивных потребностей и прочих истинных потребностей, в силу латентного состояния напряжения начинается его активный поиск. Если же напряжение слишком велико, то в этом, как и в том случае, нередко возникают нецелесообразные действия типа "преждевременной суеты".

Истинные потребности и квазипотребности обнаруживают также далеко идущее сходство и в отношении феномена побудительности. (Поскольку последующие данные основаны только на наблюдениях повседневной жизни, они настоятельно требуют экспериментального исследования, а до тех пор могут рассматриваться лишь как предварительные.)

С ростом интенсивности истинных потребностей круг их побудителей обычно расширяется. В случае чрезвычайного голода вещи, которые при других обстоятельствах воспринимаются как несъедобные или даже отвратительные, обычно приобретают позитивную побудительность. В конце концов начинают есть землю и нередко становится возможной даже антропофагия. (В этом случае отчасти действуют, подчиняясь нужде, с внутренним отвращением, однако отчасти изменяется и феноменальная побудительность.) Даже при менее экстремальных состояниях напряжения становится заметным это расширение круга побудителей параллельно росту силы потребностей9. То же относится и к так называемым духовным потребностям: "сытый буржуа", пресыщенный юноша. Соответствующие факты можно наблюдать и в случае квазипотребностей. Диапазон не предусмотренных в акте намерения соответствующих случаев, на которые также направляется намерение, обычно тем больше, чем сильнее создаваемое намерением состояние напряжения. Если речь идет о важном письме, от быстрой отправки которого многое зависит, то посещение друга или какая-либо другая возможность скорее, как правило, привлечет к себе наше внимание, чем когда дело касается безразличного письма. (Мы еще вернемся к исключениям, которые связаны с природой напряженно-судорожных действий.)

3. Фиксация при истинных потребностях и квазипотребностях

К наиболее существенным явлениям, касающимся отношения побудительностей и истинных потребностей, относится факт фиксации. Круг побудителей иногда оказывается чрезвычайно суженным по сравнению с кругом подходящих вещей и событий "самих по себе".

Например, девочка, у которой много кукол, постоянно желает играть лишь с одной из них или во всяком случае выделяет ее несравненно больше других. Ребенок утверждает, что "она всегда послушна", "никогда не говорит неправды" и даже будучи сломанной так, что другие куклы на ее месте сразу были бы заброшены, она по-прежнему вызывает любовь больше других. (Я не имею здесь в виду те случаи, когда кукла становится предметом особых забот именно вследствие своей поврежденно.)

Фиксация на определенных побудителях и на определенных способах удовлетворения играет большую и очень значимую роль в психической жизни. Хорошо известно, какой прочной может быть фиксация на том или ином человеке, профессии, работе и т.д. во всех областях истинных потребностей, как радикально она может исключать все остальные и как зачастую трудно бывает эту фиксацию ослабить.

Такая фиксация может приводить к тому, что сответствующие объекты приобретают особенно сильную побудительность, а сама она оказывается наделена определенной исключающей функцией: другие объекты полностью или частично теряют из-за нее свою побудительность. То же самое относится и к фиксации на определенных вариантах действия удовлетворения.

Нечто совершенно аналогичное можно наблюдать и при квазипотребностях. Представление определенного соответствующего случая в акте намерения может обладать известным фиксирующим значением; оно может сузить круг соответствующих случаев, исключив те, по существу также подходящие случаи, на которые могло бы быть ориентировано намерение, будь оно менее специализированно. То же относится и к действиям осуществления намерений. При заранее запланированном разговоре, но при отсутствии специального намерения привести совершенно определенные аргументы, выбираются аргументы, соответствующие ситуации и потому целесообразные. Специальный же подбор конкретных аргументов накануне беседы нередко влечет за собой совершенно неподходящие к данной ситуации высказывания.

Однако фиксация как при истинных потребностях, так и при квазипотребностях, как правило, не является полностью исключающей. Обычно наряду с фиксированным побудителем наличествует известный круг и других побудителей, особенно в том случае, если "нажим" истинной потребности или квазипотребности слишком велик.

В случае истинных потребностей обычно особое значение для фиксации имеют случай и способ первого удовлетворения (первая любовь). Это же относится и к намерениям, побуждающим к повторяющимся действиям. Если, например, перед первым осуществлением намерения вопрос о соответствующем случае оставался открытым и были возможны многие соответствующие случаи, то впоследствии тот вид соответствующего случая, на который в первый раз оказалось направлено намерение, приобретает особую значимость. Все это относится и к первому способу осуществления намерения, приведшему к успеху10, и имеет немаловажное значение для так называемых процессов упражнения.

Для процесса "упражнения", который отнюдь не представляет собой психологически простого акта11, вообще имеют громадное значение побудители и их превращения. При всяком освоении какой-нибудь деятельности (например, работы на токарном станке), многое теряет свою естественную побудительность: колеса и механические процессы, которые первоначально из-за их величины или внезапности начала работы вызывали испуг, становятся безразличными. Наоборот, другие, первоначально не привлекавшие внимания детали и процессы после их включения в новую целостность приобретают отчетливо выраженную побудительность.

При повторном выполнении действий, обусловленных намерением, часто рука об руку с упрочением определенных видов выполнения идет процесс, который нередко называют "автоматизацией". Общее течение процесса становится более жестким, безжизненным. Квазипотребность в первых и в более поздних повторах соотносится приблизительно так же, как молодой организм и старый: совокупность возможностей, через которые можно определить квазипотребность каузально-генетически, вначале существует и фактически; потребность направляется на самые разнообразные соответствующие случаи и обнаруживает большую способность приноравливать способ выполнения к наличной ситуации. Напротив, при последующих повторах способ выполнения становится относительно застывшим; под влиянием исторических факторов область возможных способов поведения становится ограниченной. (Но, как уже было замечено, по-видимому бывают случаи, когда фиксация происходит уже с первого раза.)

Рука об руку с этим "окостенением", как правило, идет автономизация процесса удовлетворения истинной потребности или квазипотребности, возможно даже являющаяся его необходимой предпосылкой. Возникает относительно самостоятельный особый организм, который действует без обязательного управления со стороны целостной личности и коммуникация которого с остальными истинными потребностями и квазипотребностями ограничена в динамическом отношении.

Как на экспериментальный пример этого можно указать на опыты по измерению, воли12. Здесь характер процесса, в частности возникновение запрограммированных ошибочных реакций (первичные ошибки), лишь очень косвенно зависит от лежащих в его основе потребностей, однако зависит в основном от конкретных способов выполнения. Не наличие определенной квазипотребности, а наличие совершенно определенной "готовности к деятельности", которая уже включает в себя строго определенный способ выполнения, имеет здесь решающее значение для того, появится или нет привычная ошибка.

Во всяком случае, источником энергии и при таких "окостеневших" квазипотребностях остается сама квазипотребность или лежащая в ее основе истинная потребность.

И тогда, когда определенные побудители и исполнительные действия устанавливаются самим актом намерения, и тогда, когда они складываются в процессе первого выполнения намерения, - в обоих случаях мы имеем дело с процессом, обнаруживающим теснейшее родство с процессом фиксации истинных потребностей. Напротив, этот процесс в существенных моментах отличается от ассоциации, как она выступает, например, при заучивании наизусть слов или при ином "изменении состава знания.13

При этом совершенно безразлично, имеется ли в виду ассоциация между соответствующим случаем и выполнением или ассоциация между соответствующим случаем и побудительностью, которую он приобретает благодаря намерению. В противоположность последнему следует, собственно, указать, что побудительность вещи не более, чем ее пространственная форма, может рассматриваться в качестве самостоятельного, второго психического образования, которое вступает в связь с вещью или событием, Е- хотя во многих случаях побудительность меняется сильнее, чем пространственная форма вещи. Скорее, побудительность является по меньшей мере такой же сущностной характеристикой вещи, как и ее пространственная форма. Поэтому необходимо, если мы хотим избежать недоразумения в этом вопросе, говорить не об изменении побудительности вещи, а о существовании различных, только пространственно или по внешнему виду одинаковых объектов. Ведь объект, побудительность которого изменилась в результате смены ситуации (почтовый ящик до и после опускания в него письма), психологически является другим объектом.

Возможность воспроизведения, характерная для ассоциации, обычно возникает по отношению к "составу знания" именно путем многократных повторных воспроизведений. И в соответствии с законами ассоциации эта возможность должна усиливаться. Однако имевшаяся ранее побудительность вещи или события (например, почтового ящика) обычно, как было упомянуто, угасает при осуществлении соответствующего действия. Аналогичные данные получены и в экспериментах по фиксации побудительности через выполнение преднамеренных действий. Объекты, которые приобрели побудительность в результате первого осуществления действия, именно вследствие повторного выполнения преднамеренного действия ее вновь теряют.14

Определенная трудность для нашего понимания лежит, по-видимому, прежде всего в следующем обстоятельстве. Мы видели, что с окончанием преднамеренного действия, а следовательно, с насыщением квазипотребности, побудительность, как правило, исчезает - в соответствии с тем обстоятельством, что больше нет никакого реального напряжения, которое побуждало бы к действию осуществления намерения. Между тем наблюдения повседневной жизни говорят о том, что иногда такого рода побудительность продолжает сохраняться, по крайней мере некоторое время, и после окончания действия. Может случиться, что хотя письмо и было брошено в почтовый ящик, при встрече с новым почтовым ящиком все еще сохраняется какой-то мимолетный позыв бросить в него письмо. Существует, в принципе, вероятность, что здесь мы имеем дело, так сказать, с контрпримером, противоречащим тем случаям, которые будут сейчас рассмотрены и в которых замещающее удовлетворение влечет за собою забывание того действия, которое, собственно, предстояло совершить (см. выше). По каким-то причинам опускание письма в этом случае хотя объективно и приводит к желаемому результату, психологически, однако, не срабатывает как действие удовлетворения в собственном смысле или не устраняет, по крайней мере полностью, напряжение, свойственное квазипотребности. Дело же заключается именно в устранении этого напряжения, а не в самом по себе внешнем действии.

Тот же вопрос стоит и по отношению к побудителям, связанным с истинными потребностями.

Если маленький ребенок не хочет принимать пищу, бывает достаточно без какого-либо принуждения просто поднести ложку к его рту, чтобы побудить его съесть ее. Позднее этой непосредственной побудительности, которой он подчинялся как бы импульсивно, начинает противостоять большая способность управлять своими действиями: он закрывает рот, отворачивает голову и т.п. В таких случаях можно снова добиться первоначального эффекта - стоит только отвлечь ребенка, занять его как-нибудь в другом отношении (с ребенком постарше не поможет и этот ход).

В этом явлении существенны два факта. Во-первых, побудительность объекта становится значительно действеннее, если на него обращено меньше "внимания". Большее "внимание" приводит здесь к тому, что "стимул" (побудительность) действует менее непосредственно. Мы понимаем это на первый взгляд парадоксальное положение так: в случае отвлечения силы поля, благодаря меньшему контролю, действуют более непосредственно.

Впрочем, в случае отвлечения ситуация еще сложнее, так как здесь одновременно необходимо принять во внимание еще и негативную побудительность того, что лежит в тарелке.

Далее, поднесение наполненной ложки ко рту ребенка обладает для него побудительностью даже в ситуации, когда ребенок не любит предлагаемую пищу. Популярная психология свела бы это явление к "привычке", каковым термином вообще нередко обозначают эффект фиксации. В действительности, поскольку нет никакой потребности в соответствующей пище, то побудительность должна исходить от ложки как таковой или от ее поднесения ко рту в этой ситуации. Побудительность здесь становится, по-видимому, действенной без наличия потребности в этот момент. Подобные случаи хорошо известны в повседневной жизни, когда человек делает что-то почти через силу, хотя при других обстоятельствах сделал бы это охотно.

Впрочем, здесь следует задать вопрос, нет ли в таких случаях каких-либо истинных потребностей или квазипотребностей, побуждающих к соответствующим действиям, даже при отсутствии главной потребности. Действительно, можно допустить, что здесь, например, играют роль те стоящие между истинными потребностями и квазипотребностями напряжения, которые связаны с общими волевыми целями, охватывающими течение нашей повседневной жизни - встать, одеться, обедать, идти спать и т.д. В пользу этого говорит и то, что подобная побудительность обычно в состоянии только короткое время противостоять противоположным потребностям, а в длительной перспективе влечет за собой определенные изменения "жизненного уклада".

Однако следует также спросить, подходят ли действительно эти объяснения ко всем случаям, или же при некоторых обстоятельствах (прежде всего в случае фиксации) побудительность как таковая может сохраняться и после насыщения квазипотребности. Ответ на этот вопрос можно найти только путем экспериментального анализа.

Наши замечания относительно явлений фиксации при истинных и квазипотребностях не претендуют на исчерпывающую теорию фиксации, тем более, что фиксации играют в психической жизни значительную роль. К тому же мы ни в коем случае не утверждаем, что собственно феномены сцепления никак не участвуют в образовании фиксации.

Скорее мы довольствуемся здесь несколькими основными положениями: исключительная фиксация побудительности на вполне определенном соответствующем случае так же, как и точное определение способа выполнения, должна быть включена как особый случай в широкую область тех явлений, где побудительность свойственна более широкому кругу событий и объектов. С точки зрения теории квазипотребности и вопреки общеупотребительному пониманию, случаи без такой конкретной фиксации, значительно ограничивающей действенность остальных соответствующих по своему содержанию случаев, служат более чистыми примерами основного процесса намерения. Источниками энергии нужно признать лежащие в основе истинные потребности и квазипотребности. По крайней мере, в значительной степени с ними связаны также и фиксированные побудительности. Сама фиксация - не источник процесса, она только предписывает ему формы или предопределяет соответствующие случаи. И если действительно рассматривать представление определенного соответствующего случая и способа осуществления действия как феномен сцепления, его по существу следует понимать не по аналогии с сочетанием слов или других познавательных содержаний, но как фиксацию побудительности на определенном соответствующем случае.

4. Замещающее выполнение

Если источником преднамеренного действия является не сочетание между соответствующим случаем и выполнением, а наличие квазипотребности, вытекающей из намерения, то сами собой становятся понятными основные аспекты проблемы замещающего выполнения намерения. Истинным потребностям также присуще замещающее удовлетворение. Существует целый ряд различных видов замещающих действий, причем аналогичных для истинных и квазипотребностей. Различия этих разнообразных видов иногда поистине глубоки. Однако их нелегко определить понятийно, к тому же существуют разные переходные ступени и смешанные типы. Мы используем термин замещающее выполнение для всех этих видов, то есть в довольно поверхностном значении, и в пределах данной работы вынуждены ограничиться лишь называнием некоторых главных типов, не имея при этом возможности обстоятельно обсудить все возникающие при этом вопросы.

1. Измененное в соответствии с ситуацией, но содержательно эквивалентное, короче, "сообразное ситуации выполнение". Пример: вместо того, чтобы, согласно первоначальному намерению, самому опустить письмо в почтовый ящик, его отправляют через друга. Здесь, собственно говоря, нет никакого замещающего осуществления. Лишь выполнение действия протекает иначе, чем было задумано первоначально. Мы видели, что этот случай считается по существу нормальным постольку, поскольку истинные потребности и квазипотребности обычно оставляют открытыми способы своего осуществления. Для теории квазипотребностей этот вид замещающего выполнения не представляет не только никакой трудности, но даже и особого своеобразия (хотя подобные случаи трудны для понимания, если исходить из теории сцепления): цель исходной потребности на деле достигнута. В результате действия выполнения напряжение устранено (квазипотребность насыщена), а вместе с этим исчезает и побудительность. Как уже много раз указывалось, то же самое верно и для истинных потребностей.

2. Выполнение "pars pro toto*"15. Пример: вместо того, чтобы купить какой-нибудь предмет, человек довольствуется тем, что идет по нужной для этого улице или лишь отмечает намерение в записной книжке. Осуществление действия идет "в направлении" первоначальной цели, затем, по-видимому, тормозится. Однако динамические эффекты, столь типичные в других случаях для незаконченных действий, здесь не выявляются. Напротив, напряжение потребности еще до реального завершения действия несоразмерно резко спадает. Окончательное выполнение намерения, к примеру, забывается. (См. приведенный ниже пример с роялем.) Иногда здесь, по-видимому, появляется своеобразное переживание удовлетворенности после частичного выполнения, смешанное с виной из-за отсутствия окончательного выполнения.

В известном смысле ближе к первому типу, но, с другой стороны, скорее к третьему (к нему мы сейчас перейдем), стоят следующие случаи: возобновление незаконченной деятельности (записать стихи) не происходит, так как начато другое действие (рисунок, иллюстрирующий сюжет стихотворения), которое хотя и не ведет к той же самой цели, но проистекает из той же самой потребности и снимает соответствующее напряжение.

3. Ненастоящее выполнение, видимость, тень выполнения и родственное ему суррогатное выполнение. Пример: поскольку не удается набросить кольцо на определенную бутылочку, то его набрасывают на ту, которую легче достать или на более близкий крюк (из опытов нашей сотрудницы Т.Дембо). Здесь нет действия в направлении действительной цели; к настоящей цели не приближаются ни на шаг, но осуществляемое действие в каком-то отношении сходно с тем, которое намеревались осуществить, принадлежит к идентичному типу. В результате сразу возникает известное удовлетворение. Но обычно оно непродолжительно и снова уступает свое место первоначальной потребности. Подобного рода случаи относительно легко могут быть вызваны экспериментально, например, в варианте отклоняющихся действий при выполнении трудных задач.

Возникает важный вопрос, подробно рассмотреть который здесь нет возможности: как может быть, что напряжения потребностей влекут к действиям, которые вовсе не лежат на пути к удовлетворению этих потребностей? В данном случае нас не может удовлетворить предположение, что здесь есть лишь тенденция хоть что-нибудь сделать (как в случае аффективных беспорядочных действий). Можно было бы предположить "расширение" первоначальной потребности на идентичные действия; или же что замещающая деятельность доставляет действительное удовлетворение исходной потребности (на основе "идентичности" действия выполнения) и возможное при этом дальнейшее существование потребности означает ее повторное возникновение на основе все еще имеющегося стимула (побудительности). (Возможны и другие теории. Здесь очевидна связь с очень дезориентирующим понятием "символа" в школе Фрейда.)

"Суррогатные удовлетворения" часто наступают и при потребностях, связанных с влечениями и центральными волевыми целями, если действия, ведущие к действительному удовлетворению, наталкиваются на трудности; в таких случаях "довольствуются малым" и умеряют свои притязания. При этом могут иметь место все промежуточные ступени, начиная от почти полноценного удовлетворения и кончая простой видимостью или тенью удовлетворения. Там, где человек хотел бы приказывать, но в действительности не имеет возможности распоряжаться, он нередко согласен быть простым соучастником, "хоть быть при этом". Мальчик, не смеющий дать сигнала к отправлению поезда, по крайней мере кричит начальнику станции: "Поезд отправляется". Воспитанник детского дома вместо действительного желания вырваться из своего заведения страстно желает приобрести чемодан. Студент, не имеющий возможности из-за недостатка денег приобрести рояль, начинает коллекционировать каталоги роялей.

В случаях, подобных последнему примеру, действия могут значительно обособиться и породить подлинные "суррогатные потребности". (Здесь стоило бы обсудить понятие "сублимации".)

4. Скрытое мнимое выполнение. В приведенном выше примере набрасывания колец на бутылки место второй замещающей бутылки может занять игрушечный медвежонок или что-нибудь другое в этом роде. Сам тип действия может тоже внешне так сильно видоизмениться, что его с трудом можно узнать. Такое действие может появиться, например, тогда, когда ситуация требует скрыть замещающее действие, скажем, когда человек стесняется.

Кроме величины напряжения, связанного с данной потребностью, важна и общая степень удовлетворенности или неудовлетворенности испытуемого. Это показали упомянутые выше опыты с забыванием: подпись легче забывается, если испытуемый находится в состоянии особой удовлетворенности своими предшествовавшими достижениями.

Таким образом, и в этом пункте обнаруживается параллелизм с истинными потребностями, для которых важно не только состояние напряжения данной конкретной потребности, но и общее состояние насыщенности, пресыщенности или ненасыщенности потребностей данного индивида. (Вообще пресыщенный, "сытый буржуа" в конечном счете с трудом восприимчив к каким бы то ни было побудителям.)

(г) Реальная связь между квазипотребностью и истинной потребностью

1. Квазипотребности и противостоящие им потребности

Если действие намерения понимать как квазипотребность, то обнаруживается не только его формальная параллель с истинными потребностями, но одновременно проясняется и реальное отношение между действием намерения и естественными потребностями.

Различные естественные потребности могут вступить в конфликт друг с другом, то есть соответствующие состояния напряжения не полностью изолированы друг от друга. Частью они образуют несамостоятельные моменты одного более общего состояния напряжения, частью же стоят по меньшей мере в определенной реальной коммуникации в соответствии со степенью взаимосвязи соответствующих сфер или комплексов в психическом целом. (На эти факты часто не обращают достаточного внимания при исследовании влечений.)

То же самое верно и для реальных отношений квазипотребностей между собой и с истинными потребностями. Отсюда понятно, почему намерения постоянно забываются, если налицо имеется сильная истинная противоположно направленная потребность.

От вопроса о содействии и противодействии квазипотребностей и истинных потребностей можно перейти и к вопросу о "полной произвольности" намерений. Сам по себе заслуживает удивления тот факт, что человек обладает чрезвычайной свободой в том отношении, что может сделать предметом намерения любое, даже бессмысленное действие, то есть вызвать в себе соответствующую квазипотребность. Эта свобода характерна для цивилизованного человека. Дети и, по всей видимости, дикари, могут пользоваться ею в гораздо меньшей степени, и она, вероятно, отличает человека от наиболее родственных животных в большей мере, чем его более высокий интеллект. (Это различие очевидно связано с вопросом об "овладении".)

И тем не менее человек отнюдь не может сделать объектом намерения любое действие, если в качестве критерия взять возникновение реальной квазипотребности. Нельзя без реальной потребности сделать объектом намерения убийство себя самого или своего знакомого, или же предпринять что-нибудь серьезное против своих реальных интересов. Такие намерения не могут быть осуществлены даже под действием гипноза. В таких случаях с особенной ясностью обнаруживается реальная связь между квазипотребностями и истинными потребностями.

У детей граница произвольности намерения гораздо уже, у них часто отсутствует даже возможность придать вещам и событиям, самим по себе нейтральным, положительную побудительность на основе квазипотребности. Для детей особенно необходимо, чтобы действия, которые они хотят сделать объектом намерения, хотя бы в некоторой степени обладали естественной побудительностью. (Эти вопросы играют большую роль в педагогике раннего детства.)

2. Квазипотребности и одинаково с ними направленные истинные потребности

Реальная связь между квазипотребностями и истинными потребностями дает объяснение и такому на первый взгляд парадоксальному явлению: как однозначно показывают результаты различных экспериментальных исследований, интенсивность акта намерения не является решающей для действенности этого намерения.

То обстоятельство, что особенно интенсивные акты намерения нередко менее действенны, чем более слабые, основывается, как было уже упомянуто, частью на том, что вообще "судорожные" действия обычно менее успешны, чем спокойные. Это же относится и к акту намерения, понимаемому как действие.

Но еще существеннее следующее обстоятельство. Порожденные актом намерения напряжения и побудительности не являются чем-то первичным. Они возникают на основе каких-то истинных потребностей, которые сами основываются на влечениях и общих волевых целях. Поэтому и квазипотребность, возникнув, в дальнейшем продолжает сообщаться с комплексом существующих напряжений, таких как истинные потребности. Намерение (например, опустить письмо в почтовый ящик, посетить знакомого, или даже в качестве испытуемого заучить ряд бессмысленных слогов) даже в том случае, если выполнение соответствующего действия представляет собой относительно хорошо обособленное целое, не является чем-то изолированным (благодаря лежащим в его основе силам), а вытекает из более широких потребностей: из желания закончить свою профессиональную работу, или продвинуться вперед в своих студенческих занятиях, или оказать дружескую услугу знакомому. По существу, действенность намерения зависит не от интенсивности акта намерения, а (если отвлечься от других факторов) от силы и жизненной значимости или, вернее, от глубины укорененности в психике тех истинных потребностей, в которые включена квазипотребность.

"Истинные" потребности, о которых идет речь, суть, во-первых, те, из которых выросли сами намерения, то есть которые привели к тому, что человек решил выполнить соответствующее действие. Следовательно, при намерении опустить письмо в почтовый ящик была потребность кого-то известить, основанная, в свою очередь, на еще более общей волевой цели.

Наряду с этим при осуществлении намерения нередко обнаруживаются напряжения и силы, которые в возникновении самого намерения почти или вовсе не принимали участия. Очень часто бывает так, что как только намерение принято или действие начато, захваченной оказывается "вся личность" целиком и тем самым устанавливается коммуникация с напряжением, связанным с "самосознанием" и "боязнью неполноценности". Индивидуальные различия в легкости, с какой такого рода побочные силы вливаются в действие выполнения намерения, а то и становятся его единственными движущими силами, представляются очень значительными: например, содержанием принятого жизненного идеала может быть желание "возможно тверже держаться принятого решения". Громадное значение в этом отношении имеет и ситуация. Так, например, упомянутая выше значительно меньшая забывчивость при групповых опытах, чем при индивидуальных (Биренбаум), может быть объяснена действием подобных сил.

Как показывает пример с групповыми опытами, коммуникация с подобного рода различными истинными потребностями может существовать с самого начала. Но нередко при самом акте принятия намерения ее еще нет, и она возникает только в ходе дальнейшего развития процесса. Речь идет здесь не только о понятийной связи, существующей, например, при понятийном родстве между различными типами потребностей, но о реальной коммуникации конкретных состояний напряжения. Ее наличие или отсутствие устанавливается не вообще, а от случая к случаю; она возникает в определенные моменты времени и ее возникновение - это реальный процесс, который может развиваться постепенно или прорываться внезапно.

Во всяком случае, остается открытым и требующим экспериментального исследования вопрос о том, не существует ли наряду с этими истинными потребностями еще и некоторый фонд (различный у различных индивидов) "активной энергии", который мог бы быть использован теми преднамеренными действиями, которые сами по себе не связаны ни с какими истинными потребностями. Некоторые явления, например, у больных энцефалитом (быстрый переход к мелкому письму, застревание вскоре после начала действия), легко могут быть объяснены в этом контексте.

Мысль о том, что решающее значение для действенности намерения имеет не его интенсивность, а глубина лежащей в его основе настоящей потребности, перекликается с часто приводившимися нами соображениями Линдворского16. Он тоже считает неправильным утверждение о том, что повторение какого-либо акта с необходимостью укрепляет способности, осуществляющие этот акт. Он считает решающим моментом отношение соответствующего намерения к определенным ценностям, к которым стремится индивид.

Здесь необходимо указать на опасность, которую несет с собой употребление этого термина, часто используемого для обозначения далеко не психологических понятий. Действительно, уже Зигмар17 показал, что, приступая к решению этих вопросов, мы покидаем биологическую психологию и переходим в сферу других наук.

Несомненно, та оценка, которую индивид дает какой-либо вещи или событию, играет существенную роль в процессе мотивации и в поведении человека в целом. Однако при этом необходимо всегда иметь в виду, что для нашей проблемы важна не какая-либо объективная шкала ценностей, а субъективное, в данный момент протекающее "приписывание ценности", которое, например, осуществляет ребенок по отношению к таким "ценностям", как поглаживание собаки или шоколадка, и которое изменяется со сменой "степени насыщения" субъекта, да и с каждым изменением ситуации. Но прежде всего необходимо подчеркнуть два факта: 1) ценность вещи не идентична ее побудительности, влекущей к определенным действиям (некоторая сумма денег, находящаяся в определенном месте, может для кого-либо представлять высокую ценность, не побуждая в то же время к ее похищению, между тем как в другом случае она может обладать такой побудительностью в весьма сильной степени). Разумеется, между ценностью вещи и ее побудительностью существует взаимосвязь, однако временами они могут совершенно расходиться друг с другом; 2) нельзя забывать, что источником энергии для процесса является не ценность, но что должны существовать определенные реальные психические напряжения, энергетически заряженные психические системы, и что эти динамические факты существенно определяют течение процесса.

Раз действенность квазипотребности в основном зависит не от интенсивности акта намерения, а от реальной связи с истинными потребностями, становится понятным то постоянно проявляющееся в эксперименте обстоятельство, что "феноменальное одеяние", в котором выступает в сознании намерение, имеет, по-видимому, весьма малое значение.

Уже Ах указал на случаи сильной действенности менее интенсивных актов намерения (он обозначает их как слабое, привычное или несовершенное желание). Бывают даже многочисленные случаи, когда вообще нельзя говорить о наличии акта намерения и тем не менее имеет место психологический эффект, совершенно эквивалентный акту намерения. Намерение испытуемого, динамически содержащееся в "принятии инструкции", часто принимается посредством акта, который феноменально едва ли отличим от простого понимания инструкции. Часто простая "мысль" - "Это можно было бы, собственно, сделать так-то и так-то", или "Было бы хорошо, если бы случилось то-то и то-то", - выполняет одновременно функцию намерения. Достоевский описывает крайний вариант такого случая, когда без акта намерения, и даже вопреки невозможности придти к какому-либо решению, психические, динамически-реальные факты сразу оказались такими, как будто окончательное решение было принято: "Он ясно почувствовал и вдруг сознал, что бежит-то он, пожалуй, бежит, но что разрешить вопрос, до или после Шатова (после убийства. - К.Л.) ему придется бежать? - он уже совершенно теперь не в силах". Он чувствовал, "что бежит он не до Шатова, не от Шатова, а именно после Шатова и что уже так это решено, подписано и запечатано"18.

Известное родство с этим обнаруживают также и некоторые другие случаи, когда решение "вырвано" у человека, а не принято им в собственном смысле слова19.

В других, по крайней мере феноменально очень сходных, случаях подобный эффект, однако, отсутствует, и несомненно небезразлично, останется ли потребность на стадии простого желания или же сгустится в реальную квазипотребность. При этом мне кажется весьма важным, что в последнем случае создается принципиальный доступ к моторной сфере, которого до этого не было. Однако и в этом случае решающим моментом является не наступление ярко выраженного переживания "я действительно хочу", а то, установлена ли реально возможность доступа к моторике, или нет.

3. Различные степени динамической самостоятельности (обособленность квазипотребностей)

Та степень, в которой остальные потребности воздействуют на квазипотребность во время выполнения действия, в каждом отдельном случае очень различна.

Испытуемый получает задание прикоснуться двумя пальцами к концам медных проводов и после этого другою рукой самому нажать на кнопку, включающую ток, причем испытуемый должен получить при этом довольно сильный электрический удар. Бывают испытуемые, которые, раз решившись на выполнение этой задачи, производят особенное деловое впечатление. Их действие выглядит особенно прямолинейным (некоторые наблюдатели сказали бы: "по-военному"). Эта внешняя картина согласуется с показаниями самонаблюдения. Испытуемый показывает, что он действовал "почти как во сне", и кроме этого может сообщить о своих переживаниях поразительно мало.

Поведение других испытуемых кажется гораздо менее прямолинейным. Даже после решения приступить к действию у них заметны те внутренние колебания и противостоящие напряжения, которые предшествовали решению. Решение в этом случае не означает столь же существенного разрыва в течении предшествующих процессов, как у вышеупомянутого "делового" типа испытуемых. Но, как ни парадоксально, у "делового" типа не наблюдается более слабого страха перед электрическим ударом. Наоборот, в тех случаях, которые мы наблюдали, именно у этого типа страх перед неприятными последствиями действия оказывался значительно сильнее, чем у многих испытуемых более "субъективного" типа.

Описанное на этом примере различие, которое и в других случаях играет существенную роль при выполнении решений, связано с общими и фундаментальными вопросами структуры психического, которых мы можем коснуться здесь только бегло. Вся совокупность психического, характеризующая индивида, вовсе не образует однородного единства, в котором каждый объект или процесс в равной мере связан со всеми остальными или в котором мера взаимного влияния зависит исключительно от интенсивности, мощности или значимости соответствующих объектов или процессов. Напротив, существуют психические сферы или комплексы, которые тесно связаны между собой, но по отношению к другим психическим комплексам обнаруживают более или менее сильную обособленность. По существу, включенность в один и тот же или в различные комплексы определяет, насколько сильно душевное событие или психическая сила будут воздействовать на другие душевные образования.

Степень самостоятельности и обособленности комплекса в каждом конкретном случае может быть очень различной. Рассмотрим пример из сферы моторики. Кинооператор, который должен равномерно вращать рукоятку кинокамеры, в начале своей профессиональной деятельности невольно застопоривается при внезапном неожиданном происшествии в поле зрения, на его работу влияет каждое движение головы, каждая смена руки, вращающей рукоятку камеры. Опытный оператор может равномерно вращать рукоятку независимо от всех этих влияний. Движение его руки и весь процесс вращения у него в значительной степени обособлены от прочих действий и впечатлений и образуют относительно самостоятельный рабочий орган. Часто (например, при продолжительной работе на штамповочном станке) такое действие становится регулярной реакцией на определенные раздражители.

Обычно в этих случаях говорят о "механическом" действии. Однако в нашей связи существенны не рефлексоподобный характер процесса и не стереотипность действия. И при нерегулярно протекающих действиях (если, например, надо поймать не всегда одинаково брошенный мяч или если при вращении ручки кинокамеры изменяется трение) может, опять-таки "чисто механически", возникнуть корректирующее изменение хватательных движений или напряжения мускулов при вращении ручки. Механизм, следовательно, часто работает как настоящий цельный орган, в котором согласованно действуют "перцептивная основа" и "моторика". (Впрочем, этот механизм, как и всякий другой орган, при известных обстоятельствах может перейти от естественной гибкости к жесткости и автоматизму.)

Здесь существенна, следовательно, не механистичность, а то обстоятельство, что возникает специальный самостоятельный "орган действия": вращение ручки аппарата уже не образует, как прежде, несамостоятельную часть единой моторики (взаимодействующей с перцептивной основой как единое целое). Особая часть моторной сферы - вращение ручки аппарата - выделена из прочей моторики и объединена с известной, ранее тоже несамостоятельной, частью перцептивного поля в один самостоятельный орган действия. Другими словами, тип гештальта и прочность взаимосвязей в нем, его системные связи в динамическом отношении изменились. Старые связи оказались нарушены и образовалось новое относительно замкнутое целое.

О совершенно аналогичном процессе идет речь и в приведенном выше примере действенности решения. У испытуемой, которой задача была особенно неприятна и которая, тем не менее, потом преуспела в ее выполнении, произведя впечатление особенно деловой и прямолинейной, напряжение квазипотребности, порожденной актом решения, было гораздо сильнее обособлено от остального "Я", чем у других испытуемых. Пограничный слой, образовавшийся между этой квазипотребностью и остальными психическими комплексами, действует в обе стороны. Он делает выполнение решения более независимым от остальных психических напряжений (отсюда прямолинейность), и в то же время, по-видимому, предоставляет индивиду сильную защиту от неприятных переживаний конкретного процесса (отсюда сновидность процесса). Тем самым понятно, что именно у той испытуемой, которая особенно боялась неприятностей, наступила столь сильная объективация и изоляция этого конкретного психического комплекса.

Во время войны в ходе боя нередко можно было наблюдать случаи аналогичного * поведения определенного типа так называемых "лихих" солдат.

Степень самостоятельности квазипотребности по отношению к напряжениям остальных потребностей очень различна в каждом отдельном случае и по-видимому может иметь весьма различное значение у различных индивидов.

(Д) Запоминание законченных и незаконченных действий