Теоретичні відомості

Дата добавления: 2015-08-31; просмотров: 591

Два месяца до Пробуждения

Когда йога закончилась, я вернулся в Москву и сам начал проводить йогу. Никаких особых чувств я по этому поводу не испытывал. Проводил — и всё. Нужно было провести десять занятий, и мы с Настей каждый день ездили в Богом забытый бизнес-центр, который ребята нашли для занятий. С одной стороны, я был рад, что чем-то занят. С другой — мне было уже всё равно.

Приехал Миша, чтобы провести ТМ-Сидхи. Он приезжал каждый выходной в течение месяца и давал новые сутры. Месяц прошёл быстро. Пришло время ехать в Питер на заключительный блок программы.

Котёл Гуру

Написано Настей

через полгода после Пробуждения

«Милостью Бога в самом начале апреля я забеременела. Тогда же милостью Гуру началась последняя стадия пути, которую Сергей Рубцов называет «котёл Гуру». Два с половиной месяца того, что ещё называют «непуть».

Будущий ребёнок поселился в моём сердце достаточно давно. Ещё на Алтае после услышанного мною разговора Сергея Рубцова с Мариной З. о семье и о том, что нужно заводить детей, я осознала, что хочу ребёнка. Антон по своей мужской природе тему сходу не понял, сказал, что нужно «Пробуждаться, а не детей заводить», но я особо не огорчилась, так как по‐женски понимала, что в мужской голове дети быстро не делаются. А вот поселить их туда (в отличие от идеи женитьбы) должна именно женщина. Эта тема вернулась и «проросла» в октябре при участии Атмана и Мороза — об этих событиях мы писали. После этого мы, что называется, «позволили ребёнку прийти». Делали мы такую необычную и магнетическую вещь впервые, поэтому я пребывала в несколько напряжённом ожидании: когда же он придёт и как это будет. За пять месяцев, к марту, я так сильно устала от ожидания и от того, что мы вытворяли на пути к Просветлению, что буквально забыла о своём желании и о возможности его осуществления. Как водится, тут всё и случилось.

Я уже настолько смирилась, что это будет нескоро и не со мной, что задумалась о «странном» самочувствии и о том, что нужно сделать тест на беременность, лишь через полтора месяца после зачатия. Поэтому природа того, что происходило со мной в эти полтора месяца, была мне совершенно неясна, и это сводило меня с ума или точнее — полностью лишало рассудка. Вдобавок к мощным природным трансформациям зарождения новой жизни, о которых я и не подозревала, «абстрактный» Гуру взял меня в свои лапы и с помощью всей вселенной «шкурил» то, что оставалось от моей личности. Получилось так, что к этому моменту ушли все мысли, аналитические расклады, вопросы и наивные представления о том, что я куда‐то иду, куда‐то расту и могу что‐то изменить. У меня была цель, за которую я держалась зубами, хотя и отбросила мысли о ней. У меня была работа в ресторане, назначенная Гуру (на тот момент для меня воплощённым в Рубцове). Выполнить задание Гуру мне было так же необходимо, как солдату стоять на посту, даже если война закончилас, и все про него забыли. Я просто делала, делала и делала: ходила на работу и учила меню, а в остальное время отдыхала.

В середине марта произошло одно из немногочисленных событий того периода, которое я бы отнесла к ключевым. В Москву в очередной раз приехал Миша. Мы всегда с нетерпением ждали этих пяти‐, семидневных визитов. Но этого приезда я не помню совсем — помню только, что, уезжая, Миша бросил буквально в дверь: «Антон, приезжай в Питер, обучись йога‐асанам». Затем луч Гуру пронзил меня: «А ТЫ, НАСТЯ, ОТПУСТИ ЕГО». Дверь закрылась. Внутри меня раздался вопль: «Не‐е‐е‐е‐е‐е‐е‐е‐е‐ет!» Это 2 недели! Нет, нет и нет! Антон ещё ничего не сказал, даже никак не отреагировал, но мой ответ — НЕТ.

Без пяти минут беременная женщина, только‐только осознавшая существование своего Я, отдельного от Я мужа и тоже желающего реализации... Женщина, взявшая на себя ответственность и решительно отправившаяся в своё собственное, отдельное путешествие в поисках Истины (я говорю о походе к Рубцову и всём, что за ним последовало). Я была просто в отчаянии и не могла понять, как можно теперь меня оставить одну. Во мне всколыхнулось всё, что может в такой ситуации всколыхнуться в очень привязанной жене, в течение примерно трёх лет не разлучавшейся с мужем больше, чем на пару дней. В первую очередь всплыли ревность и вся гамма женских страхов. Конечно же, Антон хотел этой поездки — я это знала. Конечно же, она была нужна нам обоим, но смириться вот так сразу я просто не могла. За Мишей, бросившим эту фразу, несомненно, стоял Мой Гуру — от этого понимания не отделаешься и не спрячешься, не соврёшь себе. Антон понимал меня, и всё же был недоволен. Два дня мы безуспешно пытались эту поездку обсудить. Я была явно не в себе, а Антон готов был отказаться от поездки ради меня, но такое положение дел и мои несамостоятельность и несостоятельность его злили. В эти дни мне было действительно плохо — как перед устройством на работу, но я понимала, что решение я приняла ещё тогда, когда услышала слова Миши. Нужно было просто решиться его произнести и осуществить...

В какой‐то момент всё переменилось. Антон стал мягким и любящим. Он нежно и заботливо меня успокоил и как‐то очень легко, без особых слов убедил моё сердце, что не нужно бояться, что нужно и дальше идти тем нелёгким путём, который оно выбрало. Нужно просто довериться сердцу и Богу и ничего не бояться. Я вдруг с радостью его отпустила, всё наладилось, и эта разлука стала одним из самых прекрасных эпизодов в нашей жизни, притом что другие отъезды Антона были для меня пыткой. На этот раз не было никакой ревности, никаких страхов и сомнений — лишь полное единство друг с другом на расстоянии.

Никаких других событий этого тихого, будничного апрельского периода я не помню, что сильно отличает его от «сознательной части» пути, когда я кропотливо документировала всё, что отдала, всё, что отпало, и всё, что, по моему мнению, ещё предстояло отдать. Какая милая чушь вся эта мозговая акробатика! Я просто жила ради цели, как и учил нас Миша миллион раз. Также по Мишиному совету я ни от чего не пыталась избавиться, скрипя умом, потому что, живя ради цели, ты просто теряешь по пути всё, что мешает её достижению, не замечая, не думая о том, что потеряно и была ли потерянная вещь ценной.

Помню только, что много плакала, но не из‐за неприятных событий, которых, можно сказать, и не было, а из‐за какой‐то необъятной тоски по чему‐то высшему, из‐за разъединённости с миром, из‐за отдалённости от чего‐то, чему я принадлежу, чем являюсь. Очень много молилась, ходила в плеере на работу и обратно и слушала церковные песнопения.

Помню, мне хотелось прийти в какое‐нибудь место — в храм или церковь, где было бы очень много Бога, где он был бы максимально сконцентрирован, намолен, практически ощутим, чтобы максимально сблизиться с ним, слиться хоть на мгновение, отогреться от нарастающего чувства одиночества. И мы ходили к Матроне и молились, хотя от этого больше Бога, разлитого в воздухе, не стало.

Слушала «Йога‐Васиштху», и меня просто заворожили её невероятные образы и воспевание Высшего Я в притчах, повествованиях, вопросах и ответах, в исполнении мудрых царей, демонов, Богов, святых, Просветлённых и отчаянно ищущих. Каждая моя клеточка впитывала золотой свет, который, как мне казалось, шёл прямо из наушников, когда я слушала все эти оды Высшему. Читавший «Васиштху» что‐то вещал голосом полумужчины‐полуженщины, гнусавого диктора, начитывающего аудиокниги (хотя, надо отдать ему должное — свою речь он оживлял чувством), читал непостижимые умом притчи о сущем и несущем, бытии и небытии, реальности и нереальности. А я молча плакала на руках у недоумевающего Антона и отчаянно пыталась понять, зачем эта временная жизнь, какой смысл даже в самом дорогом, что у меня есть: в любви, в Антоне, если всё это заберут через несколько десятков лет. Я даже готова была бесцельно прожигать жизнь, но не могла смириться с тем, что нашей совместной жизни с Антоном, нашей любви суждено однажды окончиться. Я знала: что‐то не так, так не должно быть, я нахожусь в каком‐то жутком плену, во власти обмана. Зачем это всё, если оно подлежит разрушению, а того, что невечно и неразрушимо, я не познала. Я понимала, что слаба и абсолютно бессильна что‐либо изменить. Мне действительно хотелось умереть от отчаяния.

Было ещё одно выдающееся событие, давшее мне возможность выпутаться из очередных силков ума: на выходные я приехала в Питер погулять с Антоном, а там, прямо под нашим носом Пробудилась Марина Лалыко‐Штейн. Это было как гром среди ясного неба! Уже почти год ни одного нового Пробуждения! Первый Пробуждённый у Миши! Очень молодая девушка! И мы её очень хорошо знаем! Впервые дошёл кто‐то, с кем мы искали вместе, кого мы знаем. Мы помним, какой она была, когда пришла, как шла, что делала. Теперь‐то можно рассмотреть внимательно, что это за «до» и «после», «было» — «стало». Возможно, новоиспечённый студент хотя бы морально поможет абитуриентам прорваться? Но это была скорее позиция Антона, который почти сразу, после нескольких звонков Мише за разъяснениями (Миша велел ему не париться и заниматься собой) и после похода в гости к Марине, поверил в это чудо. Меня же скрутило так, что не передать. Физическиморально, психически. Поистине, самые великие страдания приносят не трагические события в жизни, а тяжесть расставания с убеждениями и представлениями, в которые вложено много энергии, веры и сил.

Вот, что я тогда написала для себя и ребят по дороге обратно в Москву: «Лично для меня Пробуждение (мне уже самой странно называть Его этим словом) Марины оказалось неожиданным потрясением. И даже не потому, что напряжение немного ослабло и мы стали постепенно расставаться с безумным фанатизмом в отношении Просветления. Так получилось, что на один короткий, но очень насыщенный период нас с Мариной довольно близко свела судьба, и я знаю, что Маринин «Путь» и его «итог» полностью и совершенно отличаются от тех концепций Пробуждения, познания Себя, Истины и т.п., которые, как оказалось, невинно, но железобетонно успел навязать мне ум, а также от всех представлений о том, что и как нужно делать.

Мы с Антоном узнали о том, что «произошло» с Мариной, 10 марта, чуть раньше «официального объявления» и, так уж получилось, даже немного раньше Миши. После первой короткой волны радости, возбуждения и волнения наступил период выжидательного безразличия — «Миша‐то не подтвердил». Затем — «ха, Миша‐то неофициально подтвердил — есть огромная вероятность, что он всех разводит (обойдусь без подробностей, но скажу, что была одна гениальная теория ловли ищущих в капкан Гуру), а Марина просто находится в одном из привычных для неё изменённых состояний сознания». Пока я ждала официального объявления или хотя бы объявления об объявлении, мы виделись с Мариной, общались. Что‐либо спрашивать было тупо и бессмысленно. Всё было понятно и без слов.

К тому же она написала очень ясный и дающий пищу для ума пост в своём журнале.

Я пару суток жила одновременно в двух реальностях: в реальности разводки неопределённого масштаба и назначения... и другой реальности, в которой очень близко знакомый мне человек вспомнил Себя и свою природу. Причём сделал он это простым и естественным способом, доступным каждому человеку. Вторая реальность абсолютно по всем показателям была более приятной, желанной и невероятно выгодной. Но кто‐то внутри меня отчаянно вопил: «Нет!». Мало того, этот голос вопил не бездумно — он создал приличное количество казавшихся достоверными фактов. Находясь в двух реальностях, хранитель величественной концепции Просветления испытывал совершенно дикие, противоречивые по своей природе чувства к Мише. Именно Миша и только Миша, по мнению этого голоса, был виноват в разладе и смятении: все Мишины слова и полуслова (причём даже сказанные не мне) вызывали ненависть и отторжение, потому что причиняли боль подыхающему оратору в моей голове. Было странно наблюдать это упрямство, эту инертность, это тотальное нежелание ума, вцепившегося в свежий труп жирной, упитанной концепции «я знаю, как всё на самом деле», расцепить свою мёртвую хватку. Очень больно и обидно расставаться с этой ментальной шелухой, в создание которой угрохано столько времени моей жизни, столько усилий и энергии. Отказаться от неё сейчас? Шагнуть в более простую реальность? Расстаться с заблуждениями? Или остаться там, где была — в мрачном чулане, зато на сундуке с нажитым добром? Конечно, второе, и я не желаю ничего слышать! Это же мои драгоценные заблуждения! Мои! Пошёл бы этот Миша!

Я до последнего ждала, что всё это окажется неправдой — только бы сберечь своё «старьё». Одновременно с этим я ясно видела, что ни для владельца новой реальности, ни для владельца старой, не было важно реальное положение дел. Война внутри меня уже началась и была в самом разгаре — вот единственное, что было важно в тот момент. Тогда я тотально, искренне, больше всего на свете захотела узнать свою Истину. Мне было плевать абсолютно на всех вокруг, и в первую очередь на Пробуждённых. С какой стати они издеваются над нами?!

Ужас. По моей оценке, в зависимости от того, насколько тупой или мудрой я окажусь, мне предстоял один из двух вариантов. Либо долгая и непредсказуемая по форме, но понятная по сути осада моего жадного умишки. Либо осознание сущности моего заблуждения и сдача, капитуляция, добровольный отказ от всего разом — будто лечь под скальпель, спокойно, просто и естественно, с глубоким внутренним пониманием смысла и необходимости операции. В любом случае так называемый Путь — это не шаг безумного самоотречения или бессмысленная жертва, не штурм Зимнего, а очень тонкий, интеллектуальный, индивидуальный процесс, происходящий внутри тебя, не отслеживаемый и не поддающийся описанию. Внешне же он может сопровождаться любыми ситуациями.

Благодаря Марине, какой я её знаю, а также самой ситуации, я поняла, что этот процесс не имеет ничего общего ни с внешним служением Гуру, механистичным выполнением его предписаний и слепым соглашательством, ни с практиками (в любом виде и количестве), ни с отказом от имущества, ни с количеством сатсангочасов — всё это было не про Марину, ни, в особенностис субъективным опытом других людей, нашедших Истину. Страшно наблюдать за тем, как ум, подобно шакалу, тащит мёртвые разрозненные факты биографий Пробуждённых и ищущих в свою нору, долгими зимними вечерами прилаживает их друг к другу и создаёт жуткого монстра Франкенштейна. Этому процессу нет конца, и ум здесь обвинить не в чем — это ведь его работа. Но жутко думать о том, каких ещё умозрительных монстров можно создать из этих бессмысленных кусков историй, если не учитывать того, что творилось Внутри них. Пытаться бездумно повторить чей‐то путь — то же, что искать под фонарём потерянные в другом квартале ключи, потому что так светлее.

28 марта 2010 г.».

Помню, в момент написания этого эмоционального письма, я твёрдо знала, что нахожусь на Пути. Но мне было от этого ни жарко, ни холодно, для меня этот факт ничего особенного не значил, и я ни с кем, даже с Антоном, его не обсуждала.

Потом в моей привычной, несчастно-размеренной жизни, в которой тем не менее радости было не меньше, чем до начала поиска, произошло ещё одно событие. Миша собирал группу на месячный семинар, который две недели проходил в Москве, давая возможность ходить на работу, и две недели в Питере с «полной занятостью». Антон не сомневался, что поедет туда — он «ушёл сердцем» к Мише и хотел быть с ним, идти за ним. А вот у меня опять возникли сложности. Я ведь была «на задании» у Сергея, я была до сих пор связана с ним, и я это знала. Так вот в тот момент, когда я попыталась «прощупать» эту связь, я осознала, что задание выполнено. Я устроилась на работу, удержалась на позиции, наладила отношения с людьми (даже с нелюдимыми поварами), выучила всё меню, сдала его директрисе быстрее других ребят, у меня появились неплохие карьерные перспективы. Я стала официанткой (вместо девочки на побегушках), получила свои первые чаевые, разрулила первые конфликты из-за столиков с коллегами и с посетителями, которые были не в духе. Если проследить траекторию моего персонажа, видно, что мне светило блестящее освоение профессии, успех, популярность, желание тренировать новичков, возможно, переход в менеджеры... и, Бог знает, что ещё. Увлекательная карусель. А теперь мне предстоял разворот в противоположном направлении, предстояло уничтожить то, что было только что построено и начинало становиться привычным, то, с чем я уже неплохо сжилась. Жертва, конечно, ничтожная, но в тот момент в расчёт принимались уже не материальные потери, а бесчисленные привязки, привычки и концепции.

С другой стороны, к Мише я питала смешанные чувства. Наверное, находясь в конце Пути, я должна была, наконец, себе признаться, что среди Пробуждённых, за которыми я «пыталась идти», Миша цеплял меня сильнее всех. И не любовью и открытостью, как Серёга Атман, не силой, основательностью и внушительным жизненным опытом, как Сергей Рубцов... Чувство к Мише не было приятным смирением, покорностью, благоговением, которое я испытывала к другим. При всем уважении к нему я по-настоящему, отчаянно сопротивлялась. Мол, если я кому-то и сдамся, то точно не ему. Это шло не от сердца, а из вертлявого ума, скрутившего кукиш и не желавшего сдаваться без боя. Я понимала, что могла продолжать работать и по-прежнему воображать, что делаю большое дело, но чувствовала, что вернуться к Рубцову и следовать его указаниям дальше я уже не могу. Я ему честно об этом сказала во время нашей последней встречи. Сказала, что мне не близки его идеи, и жить ими я не могу хотя бы потому, что мой муж не собирается ни строить ашрам, ни жить в деревне, ни создавать общину.

Спас положение мой Антон. Я разглядела его в каше мыслей и чувств, и сказала ему, что уже ничего не понимаю, но раз он идёт с Мишей, а мне нужно сделать выбор, то я выбираю идти с ним. До конца. Я собиралась продолжать работать, пока идёт семинар в Москве, потом уволиться и покончить с этим «развлечением». Я уже почти ничему не верила: ни Мише, ни его намерению помогать людям Просветляться (я втайне надеялась, что Марина ещё «уснёт», Миша будет злорадствовать, а я окажусь круче всех), ни тем более его сомнительным техникам. Но это не имело никакого значения. Я приняла решение лечь на операцию, и, как бы ни выглядел врач, от него, а не от доброго светящегося ангела будет зависеть моя жизнь. За четыре встречи с Мишей, ради которых он каждые выходные мотался в Москву, мы должны были получить десяток сутр (что-то типа мантр, но на русском языке) и практиковать их «сверхурочно» после трансцендентальной медитации. Потом нам предстояло поехать в Питер, получить полётную сутру, после чего летать на матрасах с 6 утра до 8 вечера каждый день. «Ну и отлично, — подумала я, — теперь я уж точно ничего не знаю, не понимаю и не могу загадывать — не могу даже фантазировать на тему будущего. Так намного проще».