ДОДАТКИ

Дата добавления: 2015-09-19; просмотров: 462

Сестры

Глава 1

Фотосессия на площади Согласия в Париже продолжалась с восьми часов утра. Вокруг одного из фонтанов была огорожена площадка, и парижский полицейский со скучающим видом наблюдал за происходящим. Модель находилась в фонтане уже несколько часов подряд. Она прыгала, плескалась, смеялась, запрокидывая голову прелестным, хорошо отработанным движением, и всякий раз выглядела очень убедительно в вечернем платье, приподнятом до колен, и норковом палантине. Мощный вентилятор, работавший на батарейках, вздувал ее длинные белокурые волосы, образующие роскошную гриву за плечами.

Прохожие останавливались и как завороженные смотрели на эту сцену, а гримерша в майке и шортах время от времени спускалась в фонтан, поддерживая макияж модели в идеальном состоянии. К полудню модель все еще выглядела веселой и счастливой, в перерыве между съемками она смеялась с фотографом и двумя ассистентами так же заразительно, как делала это перед камерой. Машины, проезжая мимо, замедляли ход, а две американские девчонки, узнав ее, вытаращили глаза в восторге.

– Мама, мама, смотри, это Кэнди! – с благоговением произнесла старшая. Они приехали из Чикаго в Париж на каникулы, но даже парижане без труда узнавали Кэнди – самую преуспевающую супермодель в Америке и не только. С семнадцатилетнего возраста она познала успех. Сейчас Кэнди был двадцать один год, и она уже сделала себе состояние, работая моделью в Нью-Йорке, Париже, Лондоне, Милане, Токио и дюжине других городов. Ее фото регулярно появлялись на обложке журнала «Вог», и спрос на нее не убывал. Вне всякого сомнения, Кэнди, самая популярная модель, была известна даже людям, далеким от мира моды.

Кэнди Адамс для всех была просто Кэнди. Ее лицо, ее имя, ее репутацию одной из ведущих моделей мира знал каждый. Она умудрялась заставить все выглядеть приятной забавой – бежала ли в бикини босиком по снегу в горах Швейцарии, шла ли в вечернем платье по берегу залива на зимнем Лонг-Айленде или в собольем длинном манто позировала под палящими лучами солнца среди холмов Тосканы. Что бы она ни делала, она выглядела так, будто получает от этого огромное удовольствие. Казалось, стоять в фонтане на площади Согласия не составило никакого труда, хотя лучи утреннего июльского солнца припекали не на шутку, потому что Париж накрыло обычной летней волной жары. Съемки для обложки октябрьского номера журнала «Вог» делал фотограф МэттХардинг, маститый профессионал. За последние четыре года они работали вместе сотни раз, и работать с Кэнди ему нравилось.

В отличие от других моделей такого же уровня, она держалась просто и оставалась благожелательной, забавной, милой и удивительно наивной, несмотря на успех, которым пользовалась с самого начала карьеры. Словом, настоящая красавица и просто хороший человек. Ее можно было снимать в любом ракурсе. Ее лицо было словно создано для камер – никаких изъянов. В тонких чертах проступало изящество камеи. Натуральная блондинка с голубыми, как летнее небо, глазами, она любила носить распущенными свои длинные волосы. Мэтт знал, что она обожала вечеринки и поздно ложилась спать, но, как ни странно, это совсем не отражалось на ее лице на следующий день. Кэнди принадлежала к числу тех немногих счастливчиков, которым такое сходите рук. Это, конечно, не могло продолжаться вечно, но пока дела обстояли именно так. Если уж на то пошло, с возрастом она становилась еще красивее, хотя едва ли можно ожидать, что в двадцать один год время оставит на лице свои следы. Правда, у некоторых моделей уже в ее возрасте начинали появляться первые признаки старения. Кэнди это не грозило. Она оставалась все такой же милой и неиспорченной, какой была в семнадцать лет, когда Мэтт впервые начал работать с ней, снимая для журнала «Вог». Как и все остальные, он обожал ее. В их шоу-бизнесе не было человека, который не любил бы Кэнди.

Пятьдесят два с половиной килограмма при росте сто восемьдесят три сантиметра. Мэтт знал, что она очень мало ела, но независимо от того, как достигался столь умеренный вес, она выглядела потрясающе на его снимках. Журнал «Вог», где ее обожали, поручил ему сделать эту серию ее снимков, и он с удовольствием взялся за работу.

Съемки завершились в половине первого, и Кэнди вышла из фонтана, как будто пробыла там десять минут, а не четыре с половиной часа. Следующую серию снимков предполагалось сделать у Триумфальной арки после полудня, а вечером еще одну на Эйфелевой башне, на фоне фейерверков. Кэнди никогда не жаловалась на трудные условия или на затянувшиеся съемки – еще одна причина того, что фотографы любили с ней работать. Как и тот факт, что было просто невозможно сделать ее плохую фотографию. Ее лицо было самым благодарным материалом на планете и пользовалось огромным спросом.

– Куда ты собираешься пойти на ленч? – спросил Мэтт, пока ассистенты убирали камеры и треножник, а Кэнди, сбросив с плеч белый норковый палантин, вытирала полотенцем ноги. Она улыбалась и выглядела так, будто наслаждалась происходящим.

– Не знаю. Может быть, в «Л'Авеню»? – с улыбкой предложила она. У них была масса времени. Помощникам потребуется около двух часов, чтобы подготовить съемочную площадку у Триумфальной арки. Он накануне обсудил с ними все подробности и ракурсы, и пока они все не подготовят, его присутствия там не требовалось. Это давало ему и Кэнди пару часиков, чтобы пообедать. Многие модели и гуру из мира моды обедали в «Л'Авеню», «Костес», «Будда-баре» и других парижских модных ресторанах. Он выбрал «Л'Авеню», потому что ресторан находился близко от того места, где им предстояли съемки после полудня. Куда бы они ни пошли, она все равно будет есть очень мало. Все модели без конца пили воду. Они таким образом промывали пищеварительную систему, чтобы не набрать ни одной лишней унции. А съев два листика салата, которыми обычно обходилась за обедом Кэнди, она едва ли могла набрать вес. Если уж говорить правду, то она с каждым годом худела еще больше. Но выглядела здоровой, несмотря на то, что при очень высоком росте обладала до смешного малым весом. Все ребрышки можно было пересчитать. Она была не только более знаменитой, чем большинство ее коллег, но и более худенькой, чем они. Мэтт иногда тревожился за нее, а она лишь смеялась, когда он предупреждая, что она может нажить себе неприятности с пищеварением. Кэнди никогда не отвечала на замечания о своем весе. Большинство ведущих моделей страдали от анорексии или чего-нибудь похуже. У людей не бывает таких размеров после девяти лет. Взрослые женщины, которые питаются хотя бы вполовину нормально, просто не бывают такими худыми.

Машина с водителем доставила их в ресторан на авеню Монтень, переполненный, как обычно, в этот час и это время года. На следующей неделе должен был начаться показ новых коллекций одежды, и самые знаменитые модельеры, фотографы и модели уже начали слетаться. А, кроме того, в Париже был разгар туристического сезона. Американцы любили этот ресторан, но его любили и парижане. Там всегда была интересная обстановка. Один из владельцев ресторана сразу же заметил Кэнди и проводил их за столик на застекленной террасе, которую здесь именовали «Верандой». Она любила там сидеть. Ей нравилось, что в Париже она могла курить в любом ресторане. Она не была заядлой курильщицей, но время от времени позволяла себе выкурить сигарету, и ей нравилось сделать это без возмущенных взглядов или дурацких замечаний. По словам Мэтта, она принадлежала к числу тех немногих женщин, которые заставляют курение выглядеть привлекательным. Она все делала элегантно и могла даже завязыванию шнурков на ботинках придать сексуальность. Такой уж у нее был стиль.

Мэтт заказал стакан белого вина перед ленчем, а Кэнди попросила бутылку воды. Огромную бутылку с водой, которую обычно носила с собой, она оставила в машине. Кэнди заказала на ленч салат без заправки, а Мэтт – стейк под соусом тартар, и оба, откинувшись на спинки стульев, стали ждать заказ, а посетители, сидевшие за столиками вокруг, глазели на Кэнди. Все здесь ее знали. На ней были джинсы и маечка, на ногах – серебряные сандалии, купленные в прошлом году в Портофино. Она часто покупала сандалии либо там, либо в Сен-Тропезе, где обычно бывала каждое лето.

– Ты едешь в Сен-Тропез в этот уик-энд? – спросил Мэтт, полагая, что она туда поедет. – На яхте Валентине устраивают вечеринку. – Он знал, что Кэнди будет приглашена одной из первых. Она редко отказывалась от подобных приглашений, так что наверняка не откажется и в этот раз. Обычно она останавливалась в отеле-дворце «Библос» с друзьями или на чьей-нибудь яхте. Кэнди всегда имела миллион приглашений на выбор и была нарасхват как знаменитость, как женщина и как гостья. Люди часто использовали ее как приманку и как подтверждение собственной социальной значимости. Это нелегкое бремя иногда смахивало на эксплуатацию, однако Кэнди, судя по всему, не возражала и привыкла к этому. Она бывала там, где хотела, и там, где, как она надеялась, будет весело. Однако на этот раз она удивила Мэтта. Девушка редкой красоты, Кэнди была человеком многогранным, а не просто пустой, безмозглой красоткой, как полагали некоторые. Кэнди была не только красивой, но и глубоко порядочной и умненькой, хотя все еще наивной и неопытной, несмотря на успех. Мэтту это в ней нравилось. Не было в ней этой пресыщенности, и она наслаждалась всем, что бы ни делала.

– Я не могу поехать в Сен-Тропез, – сказала Кэнди, ковыряя вилкой салат. Насколько он заметил, пока она проглотила всего два кусочка.

– У тебя другие планы?

– Да, – с улыбкой сказала она. – Надо съездить домой. Родители каждый год устраивают праздник Четвертого июля в честь Дня независимости, и мама убьет меня, если я там не покажусь. Для меня и моих сестер это священная обязанность. – Мэтт знал, что она очень близка со своими сестрами. Насколько он помнил, Кэнди была младшая. Она много рассказывала о своей семье.

– Разве ты не занята в показе коллекций одежды на следующей неделе? – Она не раз демонстрировала подвенечные платья для Дома Шанель, а также для Сен-Лорана, пока он не закрылся. Невестой она была умопомрачительной.

– В этом году не занята. Беру две недели отдыха, как обещала. Обычно я уезжаю домой на праздник и успеваю возвратиться к началу показа коллекций. В этом году решила пару недель отдохнуть дома. Я с Рождества не видела всех своих сестер под одной крышей. Нам бывает довольно трудно собраться, потому что все мы живем в разных местах, а я так вообще почти не бывала в Нью-Йорке с марта, так что мама начала жаловаться. Поэтому решила побыть дома две недели, а потом поеду в Токио на съемки для японского «Вога».

На этом многие модели делали большие деньги, а Кэнди больше, чем другие. Японские модные журналы просто дрались из-за нее друг с другом. Им нравилась эта высокая блондинка.

– Если я не приеду домой, мама рассердится на меня всерьез, – добавила она, и он рассмеялся. – Что тебя рассмешило?

– Ты. Самая знаменитая модель в нашем бизнесе, но беспокоишься, что мама рассердится, если ты не приедешь домой на барбекю или на пикник по случаю Дня независимости. За это я тебя люблю. Откровенно говоря, ты все еще ребенок.

Она улыбнулась озорной улыбкой и пожала плечами:

– Я люблю свою маму и своих сестер. Мама очень расстраивается, если мы не приезжаем домой на Четвертое июля, на День благодарения или Рождество. Я однажды пропустила День благодарения, так она целый год не могла мне простить. По ее мнению, семья должна быть у человека на первом месте. Думаю, она права. Все, чем я занимаюсь, доставляет мне удовольствие, но ведь это длится не вечно. А семья – она навсегда.

Кэнди по-прежнему дорожила теми же ценностями, на которых была воспитана, и глубоко в них верила. Как бы ни нравилось ей быть супермоделью, семья была для нее важнее всего. Гораздо важнее, чем мужчины в ее жизни, отношения с которыми до сих пор были мимолетными. Насколько мог заметить Мэтт, обычно это были ничтожества – либо юнцы, которым льстило ее общество, либо мужчины постарше, у которых частенько были более низкие намерения. Подобно многим другим красивым молодым женщинам, она, как магнит, притягивала к себе мужчин, которые хотели ощутить на себе отблеск ее славы. Самым последним был один итальянский плейбой с дурной репутацией, поскольку бросал молодых женщин после первого же свидания. До него был британский лорд, который на первый взгляд казался нормальным, но оказался любителем садомазохистских игр с применением кнутов и наручников. Как потом узнала Кэнди, он был к тому же бисексуал и злоупотреблял наркотиками. Потрясенная Кэнди бежала от него как от чумы, хотя подобные предложения получала не первый раз. За последние четыре года она много чего слышала. Большинство ее связей были недолговечными. У нее не было ни времени, ни желания завязывать стабильные отношения, да и мужчины встречались совсем не те, с которыми хотелось бы остаться надолго. Она никогда еще не любила, и ни один из мужчин не стоил ее любви, кроме того мальчика, в которого она была влюблена в школе. Сейчас он все еще учился в колледже, но связь между ними оборвалась.

Кэнди не училась в колледже. Она стала моделью еще в юности и пообещала тогда родителям вернуться в школу позднее. Ей хотелось воспользоваться открывавшимися возможностями. Кэнди отложила крупную сумму денег, хотя очень много тратила на пентхаус в Нью-Йорке, великолепную одежду и развлечения. Вероятность ее поступления в колледж становилась все более призрачной. Она не видела в этом смысла. К тому же Кэнди не раз говорила родителям, что она не такая умная, как сестры. Все дружно опровергали ее заявления и по-прежнему считали, что ей следует поступить в колледж, когда темпы ее жизни несколько замедлятся. Но пока жизнь летела на полной скорости, и Кэнди наслаждалась каждой минутой. Она словно мчалась по скоростной автостраде.

– Просто не верится, что ты уезжаешь домой на пикник – или что там у вас устраивают – по случаю Дня независимости. Может, мне удастся отговорить тебя от поездки? – с надеждой в голосе спросил Мэтт. Его девушка не смогла приехать во Францию, а он и Кэнди всегда были хорошими друзьями. Он наслаждался ее компанией и с удовольствием поехал бы с ней вместе на уик-энд в Сен-Тропез.

– Нет, – твердо сказала она. – Мама расстроится. Я не могу этого допустить. И сестры рассердятся. Все они тоже приезжают домой.

– Понятно, но здесь совсем другое. Я уверен, что им не предлагают в качестве альтернативы вечеринку на яхте Валентине.

– Нет, но у них тоже есть свои дела. Мы все приезжаем домой на Четвертое июля во что бы то ни стало.

– Как это патриотично, – иронично заявил он, поддразнивая ее. Люди продолжали, проходя мимо, глазеть на них. Сквозь надетый на Кэнди тонкий, как бумага, белый топ виднелась ее грудь без бюстгальтера. Три года назад Кэнди увеличила грудь, и она резко контрастировала с ее худым телом. Новая грудь, не слишком большая, была сделана очень хорошо. В отличие от большинства имплантатов, особенно тех, что подешевле, она осталась мягкой на ощупь. Кэнди увеличивала грудь у лучшего пластического хирурга в Нью-Йорке, к великому ужасу матери и сестер. Но она объяснила, что это нужно сделать для работы. Ни сестрам, ни матери в голову не пришло бы проделать такую операцию, а две из них в этом совершенно не нуждались. В свои пятьдесят семь лет мать сохранила и красоту, и великолепную фигуру.

Все женщины в семье были потрясающе красивы, хотя каждая по-своему. Кэнди не походила на остальных женщин в семье. Она пошла в отца и внешностью, и ростом. Весьма привлекательный мужчина, он в свое время играл в футбольной команде Йельского университета. Ростом он был шесть футов четыре дюйма и в молодости имел такие же белокурые волосы, как у Кэнди. В декабре ему должно было исполниться шестьдесят лет. Родители казались моложе своего возраста и до сих пор оставались потрясающе красивой парой. Мать, как и сестра Тэмми, была рыжеволосой. У сестры Энни волосы были каштановые с рыжеватым оттенком, а у сестры Сабрины – черные как смоль. Как любил шутить их отец, их было по одной каждого цвета. Как положено типичным жителям Новой Англии, они выглядели аристократичными и утонченными. Четыре красавицы девушки с детства слышали комплименты по этому поводу, так же как и теперь, когда появлялись все вместе, даже если с ними была мать. Знаменитая Кэнди всегда привлекала наибольшее внимание, но и остальные были, несомненно, очень хороши собой.

На десерт Мэтт заказал миндальный пирог с малиновым сиропом, а Кэнди, скорчив гримаску, сказала, что это слишком сладко, и выпила чашечку черного кофе, позволив себе съесть крошечный квадратик шоколада, что случалось крайне редко. После ленча водитель отвез их к Триумфальной арке. Для Кэнди отвели специальный фургончик, припаркованный на авеню Фош, откуда она вскоре и появилась в потрясающе красивом красном вечернем платье, волоча за собой соболий палантин. Она выглядела совершенно сногсшибательно, и два офицера полиции, остановив транспортный поток, помогли ей пересечь улицу, чтобы попасть туда, где Мэтт и его команда ожидали ее под огромным французским флагом, развевающимся на Триумфальной арке. Мэтт, заметив, что она идет, широко улыбнулся. Кэнди была поистине самой красивой женщиной из всех, каких он видел, а может быть, даже самой красивой в мире.

– Клянусь, малышка, ты выглядишь потрясающе в этом платье.

– Спасибо, Мэтт, – скромно сказала она, улыбнувшись двоим полицейским, которые застыли на месте как завороженные. Она чуть не стала причиной нескольких дорожно-транспортных происшествий, когда сумасшедшие парижские водители, взвизгнув тормозами, резко останавливались, глядя, как полицейские переводят ее через улицу.

Съемки закончили под Триумфальной аркой после пяти вечера. Затем Кэнди вернулась в «Ритц» на четырехчасовой перерыв. Она приняла душ, позвонила в свое агентство в Нью-Йорке и в девять часов вечера была у Эйфелевой башни, чтобы завершить съемки при мягком вечернем освещении. Съемки закончились в час ночи, и Кэнди отправилась на вечеринку, где обещала присутствовать. Она вернулась в «Ритц» в четыре часа утра полная энергии и ничуть не уставшая.

Мэтт к тому времени уже два часа как спал. Он не раз говорил, что нет ничего лучше, чем быть двадцати одного года от роду. В свои тридцать семь лет он не мог угнаться за ней, как и большинство мужчин, которые за ней ухаживали.

Кэнди собрала сумки, приняла душ и после этого прилегла на часок. Она хорошо провела время этой ночью, но вечеринка ничем особенным не отличалась от множества других подобных вечеринок. Ей предстояло выехать из отеля в семь часов утра и успеть в аэропорт Шарля де Голля на девятичасовой утренний рейс, который доставит ее в аэропорт Кеннеди к полудню по местному времени. Потребуется час, чтобы получить багаж и пройти таможенный досмотр, и еще два часа, чтобы доехать на машине до Коннектикута. К трем часам дня она будет в родительском доме задолго до обеда по случаю Дня независимости Четвертого июля, прежде чем окунуться в суету, связанную с подготовкой к завтрашнему праздничному обеду.

Улыбнувшись знакомым консьержкам и охранникам, Кэнди вышла из «Ритца» в джинсах и маечке с волосами, собранными в «конский хвост», которые она даже не потрудилась как следует причесать. В руках она тащила огромный старый гермесовский саквояж из крокодиловой кожи коньячного цвета, который отыскала в лавке старьевщика на Пале-Рояль. У входа Кэнди ждал лимузин. Она знала, что скоро снова будет в Париже, поскольку здесь делалась значительная часть ее работы. На сентябрь планировались две серии фотосъемок в Париже после поездки в Японию в конце июля. Кэнди пока не знала, что запланировано на август, но надеялась взять несколько дней отпуска, чтобы отдохнуть либо в Хэмптонсе, либо на юге Франции. У нее было бесконечное количество возможностей для того, чтобы хорошо провести время и поработать. Она радовалась жизни и с удовольствием предвкушала, как проведет пару недель дома. Все это доставляло ей удовольствие, хотя сестры поддразнивали ее по поводу такого образа жизни. Маленькая девочка по имени Кэндис Адамс, которая в школе была самой длинной и самой неуклюжей, превратилась из гадкого утенка в прекрасного лебедя, известного во всем мире просто как Кэнди. Но хотя она любила свою работу и получала от этого удовольствие, для нее не было на всей земле места лучше дома, и никого она не любила так преданно, как своих сестер и свою маму. Отца она тоже любила, но к ним была привязана особенно сильно.

Кэнди ехала по утреннему Парижу, откинувшись на спинку сиденья. Как бы умопомрачительно она ни выглядела, в душе она во многом оставалась маминой маленькой дочкой.

Глава 2

Во Флоренции, на Пьяцца делла Синьория, залитой горячими лучами солнца, молодая красивая женщина остановилась купить мороженое у уличного торговца. Она попросила лимонное и шоколадное и теперь смаковала это необычное сочетание. Капля мороженого упала из стаканчика ей на руку, и она слизнула языком подтаявшее с краю лакомство. Волосы с медным отливом блеснули под лучом солнца, и она медленно направилась мимо галереи Уффици к своему дому. Она жила во Флоренции уже два года после окончания школы живописи в Род-Айленде и получила степень бакалавра изящных искусств. В этом весьма уважаемом учебном заведении обучались люди с художественными талантами, преимущественно дизайнеры, было также немало студентов, изучающих живопись. Затем она получила степень магистра в Школе изящных искусств в Париже, где ей тоже понравилось учиться. Но она всю жизнь мечтала изучать живопись в Италии и, приехав сюда, поняла, что именно здесь ее место.

Она ежедневно посещала класс рисунка и изучала технику живописи древних мастеров. За последний год добилась немалых успехов, но считала, что еще многому предстоит научиться. Простые сандалии, купленные за пятнадцать евро у уличного торговца, юбка из льна и крестьянская блуза, которую она приобрела во время поездки в Сиену, удивительно шли ей. Она еще нигде не была так счастлива, как здесь. Жизнь во Флоренции казалась сказкой.

В шесть часов она собиралась пойти на занятия в художественную студию, где работали с живыми моделями, а на следующий день улетала в Штаты. Уезжать не хотелось, но она обещала матери приехать домой, как всегда делала в это время года. Хотя расставаться с Флоренцией не хотелось даже на несколько дней. Она планировала вернуться через неделю, а затем отправиться в Умбрию с друзьями. С тех пор как она обосновалась в Италии, она успела побывать во многих местах: съездила на озеро Комо, провела некоторое время в Портофино и, кажется, не пропустила в Италии ни одной церкви и ни одного музея. Она буквально влюбилась в архитектурные памятники Венеции и окончательно поняла, что Италия – это то место, где она чувствует себя лучше всего. Она буквально расцвела с тех пор, как приехала сюда. Именно здесь она нашла себя. Сняла крошечную квартирку на чердаке в ветхом здании, которая подходила ей во всех отношениях. Картины, которые она писала, были результатом ее напряженного труда за последние несколько лет. Она подарила одну из них родителям на Рождество, и они были потрясены зрелостью и красотой ее работы. Полотно изображало Мадонну с младенцем, Она писала его в традициях старых мастеров и с использованием изученных технологий. Она даже краски смешивала сама, пользуясь древней рецептурой. Мать назвала картину настоящим шедевром и повесила в гостиной.

Это было в канун Рождества, а теперь она ехала домой на Четвертое июля. Родители ежегодно приглашали гостей на ужин по случаю Дня независимости, на котором она и ее сестры были обязаны присутствовать во что бы то ни стало. В этом году для Энни это было большой жертвой. Предстояло так много всего сделать, что не хотелось отрываться даже на неделю. Но, как и сестры, она не хотела разочаровывать мать, которая жила встречами с ними и буквально расцветала, когда все ее девочки собирались дома в одно время. В квартирке Энни на чердаке не было телефона, но мать частенько звонила ей по мобильнику, и ей нравилось слышать радостное возбуждение в голосе дочери. Ничто не доставляло Энни такого глубокого удовлетворения, как возможность изучать живопись именно здесь, у самых ее истоков, во Флоренции. Она часами бродила по галерее Уффици, изучая полотна великих мастеров, и частенько ездила в соседние города, чтобы взглянуть на какой-нибудь шедевр. Флоренция была для нее Меккой.

Недавно у Энни завязался роман с одним молодым художником из Нью-Йорка. Он приехал во Флоренцию всего полгода назад, и они встретились буквально через несколько дней после его приезда, когда она вернулась после великолепного Рождества в доме родителей в Коннектикуте. Они познакомились в студии одного знакомого художника, молодого итальянца, в канун Нового года, и у них завязался бурный роман, не прекращавшийся по сей день. Им нравились работы друг друга, оба они были глубоко преданы искусству. Его работы были более современны, а ее – более традиционны, но многие их взгляды совпадали. Ему некоторое время пришлось поработать дизайнером, и работа эта ему очень не понравилась. Он называл ее проституцией. Скопив, наконец, достаточно денег, он приехал в Италию, чтобы в течение года заниматься живописью и учиться.

Энни повезло больше. Хотя ей исполнилось двадцать шесть лет, ее семья была по-прежнему готова ей помогать. Она могла при желании всю оставшуюся жизнь прожить в Италии. И хотя Энни любила родителей и сестер, ей не хотелось ехать домой. Каждая минута, проведенная вдали от Флоренции и ее работы, превращалась для нее в мучение. Она с детских лет хотела стать художником, и с годами ее решимость лишь окрепла. Это отдаляло ее от сестер, профессии которых были не столь возвышенными и в большей степени связаны с зарабатыванием денег: старшая сестра – адвокат, другая – продюсер одного телешоу в Лос-Анджелесе, а третья – супермодель, знаменитая на весь мир. Энни, единственный человек среди них, принадлежащий к миру искусства, была далека от того, чтобы оценивать свои достижения с коммерческой точки зрения. Она с головой уходила в любимую работу и никогда не думала о том, продается ли картина. Она понимала, как ей повезло, что родители поддерживают ее страсть, хотя твердо намеревалась со временем встать на ноги и обходиться без их помощи. Но пока Энни с жадностью постигала секреты древних мастеров и, словно губка, впитывала атмосферу Флоренции.

Ее сестра Кэнди часто бывала в Париже, но Энни никогда не могла оторваться от работы, чтобы увидеться с ней. Она очень любила свою младшую сестру, хотя у них с Кэнди было мало общего. Когда Энни работала, она даже забывала причесаться, а все ее вещи были испачканы краской. Мир красивых людей и высокой моды, к которому принадлежала Кэнди, отставал на множество световых лет от ее мира свободных художников и освоения новых способов смешивания красок. Когда они виделись с Кэнди, сестра-супермодель пыталась уговорить Энни сделать приличную стрижку и пользоваться косметикой, но та лишь смеялась. Она меньше всего думала об этом. За два года она не купила себе ничего нового из одежды. Энни была вся в искусстве. Это она понимала и любила, и ее нынешний бойфренд Чарли придерживался тех же взглядов. За последние шесть месяцев они стали почти неразлучными и вместе путешествовали по всей Италии, изучая известные и редкие произведения искусства. У них сложились хорошие отношения. Как она рассказала по телефону матери, он был первым несумасшедшим художником из всех, кого она встречала, и у них нашлось много общего. Энни беспокоило лишь то, что в конце года он планировал возвратиться в Нью-Йорк. Она каждый день отговаривала его, убеждая продлить свое пребывание во Флоренции. Но, будучи американцем, он не имел права легально работать в Италии, а поэтому мог, в конце концов, остаться без денег. Благодаря поддержке родителей Энни могла оставаться во Флоренции сколько угодно. Она это сознавала и была глубоко им благодарна.

Энни пообещала себе стать к тридцати годам независимой в финансовом отношении, надеясь к тому времени продать свои полотна. У нее уже были две выставки в маленькой галерее в Риме, где было продано несколько картин. Но обойтись без помощи родителей пока не удавалось. Это ее порой смущало, но жить за счет продажи своих картин она пока не могла и, возможно, не сможет еще в течение многих лет. Чарли иногда беззлобно поддразнивал ее и никогда не забывал напомнить, что ей крупно повезло и что ее жалкая комнатушка на чердаке – всего лишь прикрытие. Если бы она пожелала, ее родители смогли бы снять для нее приличную квартиру. Большинство художников, которых они знали, такой возможности не имели. Но сколько бы Чарли ни поддразнивал ее по поводу помощи родителей, он глубоко уважал ее талант и качество работы. Никто не сомневался в том, что у нее имеются задатки действительно большого художника и что в свои двадцать шесть лет она уже многого достигла. В работах Энни ощущались глубина, основательность и замечательное владение техникой. Она обладала тонким чувством цвета. И Чарли не раз говорил, что очень гордится ею.

В этот уик-энд он предполагал поехать с ней в Помпеи, чтобы в очередной раз посмотреть фрески, но она сказала, что уезжает на неделю домой, как делала это каждый год, чтобы вместе с родителями отпраздновать Четвертое июля.

– Почему ты придаешь этому такое значение? – спрашивал Чарли. Он не был близок со своей семьей и не имел намерения навещать их во время своего годичного отпуска. Он не раз говорил ей, что считает ребячеством такую привязанность к сестрам и родителям. Как-никак ей уже двадцать шесть лет.

– Я придаю этому большое значение, потому что у меня очень сплоченная семья, – объяснила она. – Это не имеет отношения к празднованию Четвертого июля. Самое важное здесь – возможность провести неделю с сестрами и родителями. Я езжу домой также на День благодарения и на Рождество, – предупредила она, не желая его разочарования в дальнейшем. Праздничные дни были для них священны.

Это вызвало у Чарли некоторое раздражение, и вместо того, чтобы подождать ее еще неделю, он сообщил, что поедет в Помпеи со своим другом-художником. Энни решила не настаивать. По крайней мере, он будет чем-то занят в ее отсутствие. За последнее время он несколько утратил интерес к своей работе, с трудом воспринимал новые идеи и постигал новые технические приемы. Не видя в этом ничего хорошего, она убеждала себя, что это состояние временное. Он был очень талантливым художником, но, по словам одного немолодого художника, консультировавшего его во Флоренции, чистота его работы сильно пострадала оттого, что он некоторое время занимался дизайнерской деятельностью. Этот художник считал, что произошла некоторая коммерциализация, от которой ему следует избавляться. Такие замечания глубоко оскорбили Чарли, и он в течение нескольких недель не разговаривал со своим критиком. Подобно многим другим людям искусства, он был чрезвычайно обидчив и не любил, когда критиковали его работу. Энни спокойнее относилась к критическим замечаниям и даже приветствовала их, считая, что они помогают ей. Подобно своей сестре Кэнди, она отличалась поразительной скромностью во всем, без тени жеманства.

Энни много раз пыталась залучить к себе в гости Кэнди, и между ее поездками в Париж и Милан возникало немало возможностей сделать это, но Флоренция никак не вписывалась в напряженное расписание сестры, да и общество бедных художников было не для нее. В перерывах между съемками Кэнди предпочитала съездить в Лондон или Сен-Тропез. Жизнь Энни во Флоренции на множество световых лет отстояла от образа жизни Кэнди. У Энни не было желания лететь в Париж, чтобы встретиться с сестрой, или останавливаться в роскошных отелях вроде «Ритца». Она предпочитала бродить по Флоренции в сандалиях и крестьянской юбке, есть мороженое или зайти в тысячный раз в галерею Уффици. Она предпочитала такую одежду роскошным платьям и туфлям на высоком каблуке, которые носили женщины, окружавшие Кэнди. Ей не нравились легкомысленные люди из ее компании. А Кэнди всегда говорила, что друзья Энни выглядят так, будто им не помешало бы принять ванну. Сестры жили в совершенно разных мирах.

– Когда ты уезжаешь? – спросил ее Чарли, которого она пригласила к себе. Энни пообещала приготовить ему ужин накануне отъезда. Она купила макароны, томаты и другие овощи и была намерена приготовить соус, рецепт которого недавно узнала. Чарли принес бутылку кьянти и налил ей стаканчик, пока она готовила, любуясь с другого конца комнаты этой красивой девушкой, очень естественной и непритязательной. Человеку, который видел ее впервые, она могла показаться простоватой, тогда как на самом деле она была высокообразованным человеком в своей области, прошла хорошую школу и происходила из семьи, которая, как Чарли давно догадался, была весьма состоятельной, и хотя Энни никогда не упоминала о преимуществах своей юности, она до сих пор ими пользовалась. Она жила скромной жизнью художника, своим трудом пробивающего себе путь. Единственным признаком ее более высокого происхождения было маленькое золотое кольцо-печатка, украшенное гербом ее матери, которое она носила на левой руке. Об этом Энни тоже скромно умалчивала. Для нее единственным критерием оценки себя и остальных было умение работать над своими произведениями и преданность искусству.

– Завтра я уезжаю, – напомнила она, ставя большое блюдо макарон на кухонный стол. Пармезан она только что натерла сама, и по кухне плыл великолепный аромат. – Поэтому я и готовлю для тебя сегодня ужин. Когда вы с Ческо уезжаете в Помпеи?

– Послезавтра, – тихо сказал он, улыбнувшись ей через стол, когда они уселись на колченогих стульях, которые кто-то выбросил за ненадобностью. Большую часть мебели она приобретала таким же путем. Она старалась расходовать как можно меньше родительских денег – только на оплату жилья и питание. Обходилась в жизни минимумом, ездила на маленьком «фиате» пятнадцатилетней давности. Мать боялась, что ездить на нем небезопасно, но Энни категорически отказывалась покупать новую машину.

– Ябуду скучать по тебе, – печально сказал он. Они разлучались впервые с тех пор, как познакомились. Через месяц после первого свидания он признался ей в любви. Он ей нравился больше, чем кто-либо другой за многие годы, и она отвечала ему взаимностью. Ее тревожило лишь одно: через шесть месяцев он возвращался в Штаты. Он уже делал попытки уговорить ее переехать в Нью-Йорк, но она была пока не готова уехать из Италии даже ради него. Несмотря на любовь к нему, ей не хотелось отказываться от возможности продолжать набираться знаний во Флоренции. Искусство в ее жизни всегда стояло на первом месте. Она впервые поставила под сомнение это правило, но пока не могла пойти на огромную жертву – покинуть ради него Флоренцию.

– Почему бы нам с тобой не съездить куда-нибудь после того, как мы вернемся из Умбрии? – предложил он, с надеждой глядя на нее, и она улыбнулась. Они планировали съездить в Умбрию с друзьями в июле, но Чарли любил ее и хотел какое-то время побыть с ней одной.

– Куда пожелаешь, – сказала Энни и не кривила душой. Он наклонился через стол и поцеловал ее. А она положила ему на тарелку макарон, которые обоим показались чрезвычайно вкусными. Рецепт был великолепен, да и Энни была хорошей кулинаркой. Чарли не раз говорил, что встреча с ней была самым лучшим из всего, что произошло с ним с тех пор, как он прибыл в Европу. Эти слова тронули ее сердце.

Она сделала его фотографии, чтобы показать сестрам и маме, но они сами догадались, что их отношения важны для нее. Мама надеялась, что Чарли убедит Энни вернуться в Штаты. Она с уважением относилась к тому, чем занималась Энни в Италии, но Италия была так далеко, а Энни больше не хотелось ездить домой, потому что там, в Италии, она была очень счастлива. И мать с большим облегчением узнала, что Энни согласилась, как обычно, приехать домой на Четвертое июля. Мать каждый год боялась, что кто-нибудь нарушит традицию и не приедет. Стоит этому случиться, как все уже никогда не будет так, как прежде. Пока ни одна из ее девочек не вышла замуж и не имела детей, но мать хорошо понимала, что как только это произойдет, все переменится. А пока этого не произошло, она каждый год с нетерпением ждала их приезда. Ведь это почти чудо, что все четыре дочери продолжают приезжать домой три раза в год, а иногда даже умудряются навещать родителей и чаще.

Энни приезжала домой реже, чем остальные, но всегда соблюдала священное правило проводить три главных праздника в кругу семьи. Чарли был не так близок со своей семьей и говорил, что почти четыре года не бывал в Нью-Мексико, чтобы повидаться с ними. Энни не представляла себе, как можно так долго не видеться с родными. Во Флоренции было плохо одно: здесь она жила слишком далеко от семьи.

На следующий день Чарли отвез ее в аэропорт. Предстояла дальняя дорога. Энни летела до Парижа, потом, после трехчасовой передышки в аэропорту, улетала четырехчасовым рейсом в Нью-Йорк. В Нью-Йорк она прибывала в шесть по местному времени и предполагала добраться до дома около девяти часов, когда они будут заканчивать ужин. На прошлой неделе она позвонила сестре Тэмми и узнала, что они приедут домой почти одновременно, с разницей в полчаса. Кэнди приезжала раньше. А Сабрине всего-то и требовалось доехать на машине из Нью-Йорка, если, конечно, сумеет вырваться из офиса. Разумеется, она привезет с собой свою ужасную собачонку. Энни единственная из всей семьи терпеть не могла собак. Другие сестры были неразлучны со своими любимцами, кроме Кэнди, работа которой была связана с поездками. Все остальное время с ней постоянно находился невероятно избалованный йоркширский тойтерьер, обычно носивший розовые кашемировые свитерочки и бантики. У Энни отсутствовал ген, отвечающий за любовь к собакам, но мама была счастлива видеть их дома – с собаками или без них.

– Береги себя, – сказал Чарли и стал целовать ее. – Я буду скучать. – Он выглядел печально и одиноко.

– Я тоже, – тихо сказала Энни. Ночью они целыми часами занимались любовью. – Я позвоню тебе, – пообещала она. Разлучаясь даже на несколько часов, они поддерживали связь по сотовому телефону. Чарли хотелось, чтобы любимая женщина всегда находилась рядом. Однажды он сказал ей, что она для него важнее, чем его семья. Энни не могла сказать ему то же самое, хотя искренне любила его. Она впервые чувствовала, что встретила родственную душу и, возможно, будущего мужа, хотя и не имела желания выходить замуж еще в течение нескольких лет, да и Чарли говорил то же самое. Но они подумывали о том, чтобы жить вместе последние месяцы его пребывания во Флоренции, и прошлой ночью говорили об этом. Она собиралась предложить ему это, когда вернется, зная, что он хочет этого. За последние шесть месяцев они стали очень близки. Их жизни переплелись друг с другом. Чарли часто говорил ей, что будет любить ее, что бы ни случилось, пусть даже она растолстеет, постареет, потеряет зубы, талант или даже лишится разума. Она смеялась в ответ и говорила, что будет изо всех сил стараться не потерять зубы или разум. Но больше всего на свете для них обоих значило их искусство.

Когда объявили посадку, они поцеловались напоследок, и она ушла. Уже выходя, оглянулась на махавшего ей рукой высокого, красивого молодого человека. На этот раз она не пригласила его поехать с ней, но, возможно, сделает это, когда отправится домой на Рождество, тем более что это совпадало по времени с его возвращением в Штаты. Хотелось, чтобы он познакомился с ее семьей, хотя ее сестры бывали порой невыносимыми. Очень самоуверенные, особенно Сабрина и Тэмми, они сильно отличались от Энни, как и ее жизнь отличалась от жизни каждой. Во многих отношениях у нее было больше общего с Чарли, чем с ними, хотя она любила их больше жизни. Существовавшая между ними сестринская связь была священна для каждой из них.

Энни устроилась в кресле, настроившись на короткий перелет до Парижа. Рядом с ней сидела пожилая женщина, которая летела навестить свою дочь. Когда они приземлились, Энни побродила по парижскому аэропорту. Чарли позвонил ей на сотовый, как только она его включила после приземления.

– Я уже скучаю по тебе, – печально сказал он. – Возвращайся. Что я буду делать без тебя целую неделю? – Он обычно не демонстрировал так настойчиво свою привязанность, и это обстоятельство тоже тронуло ее. Они проводили вместе столько времени, что ее отъезд стал тяжелым испытанием для обоих. За последнее время они сильно привязались друг к другу.

– Желаю тебе хорошо провести время в Помпеях, – сказала она, – а я вернусь через несколько дней. Я привезу тебе арахисового масла, – пообещала она. Он жаловался, что скучает по арахисовому маслу. Энни ни по чему, что оставила в Штатах, не скучала, кроме своей семьи. Во всем остальном жить в Италии ей очень нравилось, и она полностью адаптировалась к культуре, языку, обычаям и пище за последние два года. По правде говоря, приезжая в Штаты, она всегда испытывала своего рода культурное потрясение. Там ей не хватало Италии больше, чем не хватало Штатов в Италии, и этим отчасти объяснялось ее желание остаться в этой стране. В Италии она полностью чувствовала себя дома, как будто это место было создано для нее. Ей не хотелось расставаться с Италией, чтобы по желанию Чарли через шесть месяцев вернуться в Штаты вместе с ним. Она разрывалась между любимым человеком и местом, где чувствовала себя комфортно и легко, словно прожила здесь всю жизнь. К тому же Энни бегло говорила по-итальянски.

Самолет «Эр-Франс» вылетел из аэропорта Шарля де Голля точно по расписанию. Кэнди вылетела из того же аэропорта шесть часов назад, но не захотела ждать, чтобы лететь вместе с Энни, что объяснялось главным образом тем, что Кэнди летала первым классом, а Энни – эконом-классом. Правда, Кэнди на это сама зарабатывала, а Энни – нет. Ей и в голову не пришло бы лететь первым классом за счет родителей, а Кэнди говорила, что скорее умрет, чем полетит эконом-классом, втиснутая в кресло между соседями так, что не только прилечь, а даже ноги вытянуть невозможно. В первом классе кресла превращались в приличные постели, и она не хотела обходиться без этого удобства. Они увидятся с Энни дома. Кэнди хотела было предложить оплатить разницу в стоимости билетов, но отказалась от этой мысли, зная, что Энни не потерпит благотворительности со стороны сестры.

Энни вполне устраивало кресло в эконом-классе. И хотя она грустила по Чарли, ей не терпелось поскорее увидеться с семьей. Она с улыбкой откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, думая о родителях и сестрах.

Глава 3

У Тэмми в Лос-Анджелесе выдался просто сумасшедший рабочий день. В восемь часов утра она сидела за своим письменным столом, пытаясь покончить с делами до отъезда. Шоу, продюсером которого она была в течение трех лет, закрывалось на лето, но она уже с головой погрузилась в организацию следующего сезона. На прошлой неделе их звезда объявила о том, что беременна близнецами. Ведущего актера арестовали за наркотики, хотя скандал удалось замять. В конце прошлого сезона пришлось уволить двух актеров, которым пока так и не нашли замену. Звукооператоры угрожали забастовкой, что могло бы отсрочить начало следующего сезона, а один из спонсоров грозился изменить им и начать поддерживать другое шоу. На столе лежали послания от юридических консультантов относительно контрактов и от агентов, отвечающих на ее звонки. Приходилось поддерживать шесть сотен важных контактов, составлявших часть сложной системы материально-технического обеспечения, задействованной для сенсационного телевизионного шоу, которое показывали в прайм-тайм.

Тэмми окончила Калифорнийский университет по специальности «телевидение и средства массовой информации» и после окончания осталась в Лос-Анджелесе в качестве ассистента исполнительного продюсера весьма успешного и давно не сходящего с экранов шоу. После этого она работала еще в двух шоу, попробовала силы в коротком реалити-шоу, где ей очень не понравилось, а последние три года была продюсером шоу под названием «Врачи» о практике четырех женщин-медиков. В течение последних двух сезонов это шоу было номером один на телевидении. Жизнь Тэмми была заполнена исключительно работой. Последняя любовная связь закончилась почти два года тому назад. С тех пор у нее были два свидания, которые удовольствия не доставили. По вечерам она уходила из офиса с таким ощущением, что больше никогда не найдется ни времени с кем-нибудь встречаться, ни сил куда-нибудь идти. Ее лучшим другом была Хуанита, карликовая чихуахуа весом три фунта, которая спала под письменным столом, пока Тэмми работала.

В сентябре Тэмми исполнялось тридцать, и сестры поддразнивали ее, утверждая, что она останется старой девой. Возможно, они были правы. В двадцать девять лет она не имела времени ходить на свидания, встречаться с мужчинами, делать прически в парикмахерской, читать журналы или ездить куда-нибудь на уик-энды. Такова цена, которую она платила за создание и производство сенсационного телешоу. За последние два сезона они получили двух «Эмми». Их рейтинги взлетали на немыслимую высоту. Телевизионщики и спонсоры их обожали, но она прекрасно понимала, что так будет продолжаться только до тех пор, пока они обеспечивают высокие рейтинги, при первых признаках которых понижения их предадут забвению. А рейтинги сенсационных шоу имели обыкновение падать в мгновение ока, тем более, если звезда шоу беременна и ей рекомендован постельный режим. Предстояло решить эту серьезную проблему, и Тэмми пока еще не знала как. Но она, в конце концов, найдет решение. Ей это всегда удавалось. Она была мастером находить неординарные решения и спасать положение.

В то утро к десяти тридцати Тэмми ответила на все телефонные звонки, поговорила с четырьмя агентами, ответила на все е-мейлы и отдала помощнице перепечатать стопку писем. Она подпишет их перед отъездом, а в час отправится в аэропорт, чтобы успеть на трехчасовой рейс до Нью-Йорка. Невозможно было объяснить семье, что представляет собой ее повседневная жизнь и какие неимоверные усилия приходится предпринимать, чтобы удерживать рейтинги шоу на высоком уровне. Выпив третью чашку кофе, она вернулась в офис и взглянула на крошечную собачку, крепко спавшую под письменным столом. Хуанита подняла головку, поморгала глазами, перевернулась на другой бок и снова заснула. Собачка жила у Тэмми со времени учебы в колледже, и она таскала ее с собой повсюду. Шерстка у нее была цвета корицы, и если на ней не было кашемирового свитера, она дрожала от холода. Уходя из офиса по делам или на ленч, Тэмми сажала Хуаниту в сумочку. Сумочка от Дженни Биркин идеально подходила для того, чтобы носить ее маленького друга.

– Привет, Хуанита. Как ты себя чувствуешь, дорогая?

Собачка издала тяжкий стон и снова заснула под столом. Люди, приходившие в офис Тэмми, знали, что нужно внимательно смотреть, куда ступаешь. Случись что-нибудь с Хуанитой, Тэмми не пережила бы этого. Как не раз говорила ее мать, она была противоестественно привязана к своей собаке. Хуанита заменяла Тэмми все, чего не было в ее жизни: мужчину, детей, подруг и даже сестер, поскольку все они разлетелись из дома. На этой собачке Тэмми сосредоточила всю свою любовь. Однажды Хуанита потерялась в здании, и все бросились ее искать, а Тэмми рыдала и даже бегала на улицу, чтобы посмотреть, нет ли ее там. Хуаниту нашли крепко спящей за радиатором отопления. После этого случая она завоевала всеобщую известность во всем здании, равно как и Тэмми, которую все знали благодаря успеху ее шоу и одержимости своей собачкой.

Тэмми была потрясающе красивой женщиной с массой длинных вьющихся рыжих волос, настолько роскошных, что люди иногда думали, что она носит парик. Но волосы были ее собственные, такого же цвета, как у матери, огненно-рыжие. Глаза у Тэмми были зеленые, а на носу и скулах – россыпь веснушек, благодаря которым она выглядела озорной и юной. Немного ниже ростом остальных сестер, она обладала девичьей фигуркой и невероятным обаянием, если, конечно, она не была близка к нервному срыву в связи со своим шоу. Покинуть офис и сесть в самолет было для нее равносильно тому, чтобы перерезать пуповину, тем не менее она всегда приезжала домой на Четвертое июля. Сейчас, когда актеры разъехались в отпуска, для такой поездки выдалось самое подходящее время.

Уезжать на День благодарения и Рождество было еще труднее – в самый разгар сезона и упорной борьбы за рейтинги. Но она и тогда умудрялась ездить домой. Брала с собой два мобильника и компьютер. Куда бы Тэмми ни уезжала, она поддерживала постоянную связь со своим персоналом, будучи превосходным профессионалом, образцовым телевизионным продюсером женского пола. Родители гордились ею, но беспокоились о ее здоровье. Такие стрессы, как у нее, такая ответственность на ее плечах не могли, рано или поздно, не сказаться на здоровье. Мать без конца упрашивала ее сбавить темпы, тогда как отец, не скрывая, восхищался ее огромным успехом. Сестры бодро заявили, что она дурочка, и были до некоторой степени правы. Тэмми утверждала: чтобы работать на телевидении, надо быть сумасшедшим, и именно поэтому работа ей так подходит. Тот факт, что она еще жива, Тэмми объясняла исключительно тем, что она росла в нормальных домашних условиях. Большинство людей мечтают об этом, но не всем такое достается – любящие родители, глубоко преданные друг другу, которые до сих пор являются надежной опорой для своих четырех девочек. Она иногда скучала по счастливой жизни под крышей родительского дома. С тех пор как она уехала, ее жизнь, кажется, уже никогда не была по-настоящему полной. И жили они теперь далеко друг от друга: Энни во Флоренции, Кэнди разъезжала по всему миру, снимаясь для модных журналов или участвуя в показах новых коллекций модной одежды, а Сабрина работала в Нью-Йорке. Порой Тэмми их ужасно не хватало, но когда она, освободившись, наконец, поздно вечером, получала возможность им позвонить, было слишком поздно или слишком рано. Приходилось обращаться к электронике, когда сестры звонили ей по мобильнику, а она в это время бежала с одного совещания на другое или находилась на съемочной площадке; они могли всего лишь обменяться несколькими словами. Поэтому Тэмми с особым нетерпением ждала возможности провести уик-энд вместе с ними.

– Машина у подъезда, Тэмми, – сунув голову в дверь, сказала ее помощница Хейли. Часы показывали двенадцать сорок.

– Письма готовы, чтобы их подписать? – озабоченно спросила Тэмми.

– Само собой, – ответила Хейли, прижимавшая к груди стопку писем. Положив их на стол перед Тэмми, она подала ручку. Бегло просмотрев письма, Тэмми поставила под каждым свою подпись. Теперь можно ехать с чистой совестью. С самыми важными делами покончено. Она терпеть не могла оставлять что-нибудь незавершенное на уик-энд и поэтому обычно заходила в офис по субботам, а иногда и в воскресенье и почти никогда никуда не уезжала на уик-энд.

У нее был дом на Беверли-Хиллз, который она любила. Она жила в нем уже три года, но все еще не завершила окончательную отделку. Нанимать декоратора не хотелось – она решила все сделать собственными руками, но времени на это вечно не хватало. Коробки с фарфоровой посудой и всякими декоративными безделушками так и стояли не распакованными с тех пор, как она сюда переехала. Тэмми пообещала себе и родителям несколько замедлить темпы работы, но это пока не удавалось. Сейчас успех ее шоу достиг кульминации, но если снизить темпы, все может пойти под откос. Однако, правда заключалась в том, что она любила именно такую жизнь – лихорадочную, сумасшедшую и непредсказуемую. Она любила свой дом, работу и друзей, когда имелось время увидеться с ними, что случалось крайне редко, поскольку она была слишком занята своим шоу. Тэмми нравилось жить в Лос-Анджелесе, как Энни нравилось во Флоренции, а Сабрине в Нью-Йорке. Единственным человеком, относившимся с полным безразличием к тому, где жить, была Кэнди, которая была счастлива где угодно, если жила в пятизвездочном отеле. Она была так же счастлива в Париже, Милане или Токио, как и в своем пентхаусе в Нью-Йорке. Тэмми всегда говорила, что Кэнди в душе кочевница. Остальные сестры были гораздо больше привязаны к городам, в которых жили, и к месту, которое они заняли в своей профессии.

Хотя Кэнди была всего на восемь лет моложе Тэмми, она все еще казалась ребенком. Профессиональная жизнь Кэнди напрямую зависела от ее красоты, как бы она ни скромничала по этому поводу. Работа Тэмми зависела оттого, насколько красивы были другие люди и насколько умна она, хотя и она была чрезвычайно привлекательной женщиной, правда, никогда не задумывалась об этом. Она была слишком занята решением неотложных проблем на работе, чтобы заботиться о том, как выглядит, и именно поэтому не имела серьезных отношений с мужчиной в течение более чем двух лет. На мужчин у нее не оставалось времени, да и мужчины, встречавшиеся на ее пути, редко нравились ей. Мужчины, занимавшиеся шоу-бизнесом, не относились к числу тех, с которыми хотелось бы завязать более серьезные отношения. Большинство из них были недалекими эгоцентриками, сверх меры занятыми собой. Тэмми нередко казалось, что она теперь слишком стара для них. Они предпочитали встречаться с актрисами. А из тех, кто назначал ей свидание, большинство были женаты, и их интересовала скорее короткая необременительная связь, чем серьезные отношения с одинокой женщиной.

Она была сыта по горло враньем и самолюбованием и, уж конечно, не имела намерения становиться чьей-либо любовницей. Актеры же, с которыми она встречалась, казались ей ненормальными. Когда она впервые приехала в Лос-Анджелес и начала работать в шоу-бизнесе, она получала множество приглашений на свидания, большинство которых либо плохо заканчивались, либо оставляли чувство разочарования. Ей десятки раз устраивали свидания с незнакомцами, но тоже безуспешно. И теперь, когда она, наконец, покидала свой офис, ей нравилось отдыхать в своем доме с Хуанитой, остывая после безумия рабочего дня. У нее не было ни времени, ни сил сидеть в каком-нибудь роскошном ресторане и выслушивать жалобы какого-нибудь неудачника на то, что ему не повезло в браке, что его жена, которая вскоре станет бывшей, сумасшедшая и что он со дня на день ждет официального документа о расторжении брака. Нормальные одинокие мужчины встречались редко, и она в свои двадцать девять лет не спешила выходить замуж. Ее гораздо больше интересовала карьера. Мать каждый год напоминала ей, что время летит и что настанет день, когда будет слишком поздно. Даже если Тэмми верила этому, пока не слишком беспокоилась. Пока она мчалась в Голливуде по скоростной полосе и наслаждалась этим, пусть даже она редко развлекалась и даже на свидания не ходила, поскольку это могло бы помешать ее карьере.

В пять минут второго Тэмми схватила Хуаниту и посадила ее в сумку от Биркин, взяла стопку файлов и компьютер и сунула их в кейс. Помощница уже отослала ее чемодан в машину, ожидавшую внизу. Уезжая на уик-энд, Тэмми не брала с собой много вещей. Преимущественно это были джинсы и маечки, белая юбка из льна, чтобы надеть на праздничный ужин, и две пары сандалет на высоком каблуке от Лубутена. На ее руке позвякивало несколько тонких браслетов, и, несмотря на отсутствие каких-либо усилий с ее стороны, она всегда выглядела стильно и непринужденно. Она все еще была достаточно молода, чтобы хорошо выглядеть в любой одежде. Хуанита, высунув мордочку из сумки, с любопытством огляделась вокруг и вздрогнула, когда Тэмми, махнув на прощание помощнице, выскочила из офиса и направилась к лифту. Две минуты спустя она уже направлялась в аэропорт. Располагая временем позвонить из машины по мобильнику, она расстроилась, обнаружив, что остальные сотрудники тоже рано ушли из офиса, спеша отправиться на праздничный уик-энд. На полпути в аэропорт ей оставалось лишь расслабиться. Она прихватила с собой документы, чтобы поработать во время полета, и лишь надеялась, что пассажир в соседнем кресле не окажется слишком болтливым.

Мать всегда напоминала ей, что на борту самолета она может встретить мужчину своей мечты. При мысли об этом Тэмми улыбнулась. Она не ждала прекрасного принца. Хорошо бы встретить мистера Нормального Человека, но и его она не искала. В данный момент ей никто не был нужен. Только бы рейтинги ее шоу удержались на высоком уровне в течение еще одного сезона. Довольно трудная задача, особенно если учесть всякие неожиданности вроде беременности звезды. Тэмми до сих пор не придумала выхода из этой ситуации. Но что-нибудь обязательно придумает. Она всегда находила выход и спасала положение. И этим славилась.

В аэропорту их встретили представители VIP-службы, которые сразу же узнали Тэмми. Они и раньше ее обслуживали. Ее помощница заблаговременно предупредила их. Они сдали багаж, помогли нести кейс и не забыли похвалить ее собачку.

– Ты слышала, Хуани? – поцеловав чихуахуа, спросила Тэмми. – Говорят, ты хорошенькая. Ты и, правда, красавица. – Хуанита в ответ вздрогнула всем телом. Тэмми положила вместе с ней в сумочку ее розовый кашемировый свитер, чтобы надеть в самолете. Она всегда жаловалась, что в салоне первого класса настоящий холодильник. Для себя Тэмми тоже захватила кашемировый свитер. Ей всегда было зябко в самолетах. Возможно, это объяснялось тем, что она нерегулярно питалась и часто недосыпала. Но уж в этот уик-энд она выспится как следует в родительском доме. Там возникало странное ощущение, будто она вернулась в чрево матери. Это было единственное место во всей Вселенной, где Тэмми чувствовала себя любимой, накормленной и где не нужно беспокоиться ни о ком другом. Мать обожала суетиться вокруг своих девочек, хотя они давно выросли. Тэмми не терпелось поговорить с сестрами о тридцать пятой годовщине совместной жизни родителей, которую предстояло отпраздновать в декабре. Собирались устроить грандиозный праздник. Две сестры хотели устроить праздник в Коннектикуте, а Тэмми полагала, что сделать это лучше в каком-нибудь отеле в Нью-Йорке. Все-таки дата весьма знаменательная.

Представители VIР-службы довели Тэмми до секьюрити, и дальше она отправилась самостоятельно. Проходя через металлоискатель, она держала на руках Хуаниту, и маленькая собачка дрожала с самым несчастным видом, пока ее снова не посадили в сумку. Тэмми с облегчением увидела рядом со своим местом свободное кресло. Она положила на него кейс и достала папку. Потом, поскольку было очень холодно, надела на Хуаниту свитер. Свой свитер она тоже надела и к моменту взлета уже работала со своими бумагами. Тэмми отказалась от шампанского, от которого будет клонить в сон, и, вынув бутылку воды, предусмотрительно захваченную с собой, дала попить собаке. К тому времени как они пролетели полстраны, Тэмми наконец перестала работать, откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. Ленч она пропустила, а все последние фильмы видела на DVD или частных просмотрах, если удавалось выкроить время. Она разложила кресло и проспала всю оставшуюся часть пути. Неделя выдалась сумасшедшая, но теперь Тэмми, кажется, постепенно начала расслабляться. При встрече с сестрами хотелось выглядеть отдохнувшей. Им надо было о многом поговорить. Но еще больше она ждала момента, когда сможет обнять свою маму. И какой бы насыщенной ни была ее жизнь в Голливуде или на телевидении, поездка домой всегда вызывала радостное волнение.

Глава 4

Сабрина ушла из офиса в шесть часов. Хотелось уйти пораньше, но оставался один срочный документ. Кроме праздничного уик-энда, она брала еще один свободный день, так что секретарша, выйдя на работу во вторник, сама отправит документы в суд. Сабрина, адвокат по гражданским делам в одной из самых популярных юридических фирм Нью-Йорка, не любила оставлять незаконченные дела. Большей частью ей доставались дела о брачных договорах и разводах, а также сложные дела о попечении над детьми. То, что она видела за восемь лет адвокатской деятельности, отбило у нее всякую охоту выходить замуж, хотя она очень любила своего бойфренда, хорошего человека. Крис был адвокатом конкурирующей юридической фирмы. Он специализировался на антитрестовском законодательстве. Судебное разбирательство по таким делам могло тянуться годами. С этим надежным, добрым и любящим человеком Сабрина встречалась в течение трех лет.

Ей минуло тридцать четыре года. Они с Крисом не жили вместе, но три или четыре раза в неделю проводили ночь либо в его квартире, либо у нее. Ее родители, наконец, перестали спрашивать, поженятся ли они, и если да, то когда. Казалось, сложившиеся отношения устраивали всех. Крис был надежен как скала. Сабрина всегда могла на него рассчитывать, и им нравилось проводить время вместе. Оба любили театр, симфоническую музыку, балет, туризм, пешеходные прогулки, теннис и обожали свои общие уик-энды. Большинство их друзей уже были женаты и даже успели обзавестись вторым ребенком. К этому Сабрина пока не была готова, да и не хотела думать об этом. Они оба стали партнерами в своих юридических фирмах. Ему было почти тридцать семь лет, и он время от времени нерешительно заводил разговор о детях, и Сабрина не возражала. Она тоже хотела когда-нибудь завести детей, но только не сейчас. Замуж она не спешила, считая, что они с Крисом все равно, что состоят в браке, только без всех этих головных болей, риска развода и мучений, которые она ежедневно наблюдала в своей адвокатской практике. Ей не хотелось, уподобившись кому-нибудь из своих клиентов, возненавидеть человека, за которого вышла замуж, и горько сожалеть о загубленной жизни. Она любила Криса, и такая жизнь устраивала ее.

Он собирался приехать на следующий день на праздничный ужин, который устраивали ее родители, и провести ночь в их доме в Коннектикуте. Крис знал, как важны для Сабрины эти уик-энды в кругу семьи, и ему нравились ее сестры и родители. В Сабрине ему нравилось все, кроме, пожалуй, ее отвращения к браку. Он не мог понять этого, поскольку ее родители были явно счастливы в браке. От брака ее отвратило то, с чем приходилось сталкиваться в адвокатской практике. Сначала Крис надеялся вступить в брак года через два. Но теперь их отношения превратились в удобную для обоих рутину. Их квартиры были расположены всего в нескольких кварталах друг от друга. У обоих имелись ключи от квартир друг друга. Задерживаясь на работе, она звонила ему, и он по дороге домой забирал ее собаку. Бьюла заменяла Сабрине ребенка. Три года назад Крис подарил ей щенка на Рождество, и Сабрина обожала эту черную с белым собаку бассета с печальными глазами и таким же характером. Если Бьюле не хватало внимания, она впадала в депрессию, и чтобы вывести ее из этого состояния, требовалось несколько дней. Она спала в изножье ее кровати, хотя весила шестьдесят фунтов. Но Крис не мог на это жаловаться, поскольку сам преподнес ей эту собаку. Подарок был принят с восторгом.

Выйдя из офиса, Сабрина поспешила домой, чтобы забрать Бьюлу, и увидела собачку сидящей в гостиной в любимом кресле перед камином с явно оскорбленным видом. Та, очевидно, понимала, что хозяйка не успеет теперь выгулять и покормить ее.

– Полно тебе, – сказала, входя, Сабрина, – не будь такой занудой. Мне нужно было закончить работу. А покормить тебя перед отъездом я не могу, потому что тебя может вырвать в машине.

Бьюлу тошнило в машине, и она терпеть не могла поездки на дальние расстояния, а чтобы добраться до Коннектикута, потребуется не менее двух часов, если учесть пробки на дорогах накануне праздничного уик-энда. Поездка обещала быть долгой. Бьюла не любила также пропускать свои обеды и ужины. Из-за нехватки физической нагрузки она была несколько грузновата. По уик-эндам Крис брал собаку с собой на пробежки в парке, но в последнее время они с Сабриной были заняты сверх меры. Он работал над одним сложным делом, а Сабрина в настоящее время занималась шестью делами о расторжении брака, три из которых передавались в суд. Как адвокат по бракоразводным делам, Сабрина пользовалась большим спросом среди нью-йоркской элиты.

Сабрина предложила Бьюле собачье печенье, но та с презрением отвернулась. Она наказывала Сабрину, что делала довольно часто. Сабрина лишь улыбнулась. Крису гораздо лучше удавалось выводить собаку из состояния депрессии, потому что он был с ней более терпелив. А Сабрине хотелось поскорее отправиться в путь. Вещи она упаковала накануне вечером, и теперь оставалось лишь сменить темно-серый рабочий костюм, в котором – в сочетании с серой шелковой блузкой, ниткой жемчуга и туфлями на высоком каблуке – она выступала сегодня в суде, на джинсы, маечку и сандалии для поездки в Коннектикут. Ей не терпелось поскорее туда добраться, и она знала, что окажется на месте около десяти часов вечера. К тому времени Кэнди и Энни уже будут там.

А Тэмми доберется до дома только около двух часов ночи. Ее рейс прибудет в одиннадцать тридцать вечера, а потом из аэропорта в Коннектикут придется добираться на машине. Сабрине не терпелось увидеть их всех вместе. Ей довольно редко удавалось встретиться с сестрами. Два года тому назад они с Крисом съездили в Калифорнию к Тэмми, но с тех пор никак не могли на