Лабораторна робота №5

Дата добавления: 2015-09-19; просмотров: 425

Ехать на пикник пожелали не все. Два микроавтобуса увезли людей в город. Один доставил нас на берег реки. Та шумно бежала у меня перед ногами. Повсюду были камни, берег был каменистым, и дно тоже.

Всем раздали пледы, и я ходил, завернувшись в плед.

Женщины (и тощая в их числе) застелили несколько больших плоских камней клеенками и разложили на них еду и напитки.

Пока накрывали, я похаживал поодаль. Олег Олегович же напротив: путался под ногами у женщин и таскал куски со «столов». Женщины покрикивали на Олега Олеговича, тот отшучивался — с него все было как с гуся вода.

Я разулся. Снял и носки. Носки были в дырах. Зашел в воду по щиколотку. Вода была холодна. Я походил по воде. Поскользнулся на одном камне, но не упал. Я любил эту реку. Река, конечно, не была сестрой, она только так называлась.

Я отошел еще дальше от всех и снял берет. Впервые за много дней. Или даже впервые в жизни — я не знаю. Я смочил водой свой нарост. Вода потекла по лицу, затекла мне за шиворот, я отчего&то заплакал. И даже сам испугался своих слез. Тут же натянул берет обратно на голову. Мог кто&нибудь увидеть, что я снял берет, по& думал я.

Тут мне замахали руками, все было готово, и я, взяв в руки ботинки с засунуты& ми в них носками, поплелся к месту пикника.

— Нравится здесь? — спросила Лизавета Вилевна.

— Нравится, — несмело отвечал я.

Женщина взглянула на мои босые ноги. И вдруг мигом сбросила свои сапожки.

— Так? — спросила она.

— Так.

Тощая шагнула в воду. Все собравшиеся смотрели на нее удивленно.

Река здесь не глубока, женщина будто вознамерилась перейти ее вброд. Она шла

и шла. Она зашла по щиколотку, и вот уж — по колено, замочив джинсы.

— Лиза! — крикнула Селедочка.

— Вы с ума сошли! — крикнул еще кто&то.

Режиссер кривил губы в усмешке. Олег Олегович крякнул от удовольствия. То& щая же явно пыталась изображать русалку. Она брызгалась, полуприсев и бия ла& донью по воде. Она, кажется, хотела затащить в воду еще кого&нибудь. Но смель& чаков больше не находилось.

Плачевный поднял стаканчик с вином. Лизавета Вилевна наконец ступила на берег. Ей подали плед. Как Венере с какой&то там картины.

— Ну, Коза! — восторженно сказал Олег Олегович. — Прям, так сказать, удивила!

— Дайте мне вина! — воскликнула тощая.

Стаканчик ей поднес Олег Олегович.

НЕВА 12’2014

50 / Проза и поэзия

— Друзья мои! — сказал Плачевный. — Давайте выпьем за еще один прошед& ший съемочный день, за день, который приближает нас к моменту окончания фильма. Давайте выпьем за это место на берегу реки Сестры, за место, которое со& брало нас всех. И давайте выпьем за нас всех, таких непохожих, но которые объ& единились для того, чтобы сделать общее дело!

— Это три разных тоста! — вставил какой&то актеришка, похожий на мешотча& того прыгуна.

Как будто мне приходилось видеть мешотчатых прыгунов!

— Я не закончил, — бросил Плачевный. — Я хочу выпить за тех, кто зачастую помогают мне понять смутно копошащееся во мне, помогают мне отчетливей по& нять мои собственные замыслы! За вас!

— Ура! — крикнул кто&то, и мы выпили.

С минуту мы молча работали жвалами. Клеенки были полны всяческой снеди, хотелось попробовать все сразу. Я вообще покушать люблю.

— Лукич! — с набитым ртом непринужденно обратился Олег Олегович к режис& серу.

— Да&а, — отозвался тот.

— Я насчет транзисторного приемника. Я там все три раза проверил и не нашел.

— Я пошутил, — ответил Плачевный.

— Ох вы — киношники этакие! — погрозил своим кривым пальцем Олег Оле& гович.

Вокруг все захохотали. И Олег Олегович тоже захохотал. Я же только растянул рот в улыбке, я весь разулыбался, но постарался поскорее согнать с лица это тщет& ное украшение.

Я хотел бы теперь обнять коня или памятник, но ни того, ни другого мне не по& падалось.

Вино разливал мешотчатый прыгун, он был молод, он наполнял стаканчики ловко.

— Евгений Лукич, дорогой! — взяла слово тощая. — Возможно, не все здесь зна& ют: ты — невероятный талантище! Мало сказать про тебя, что у тебя своя эстетика!

У всех, в конце концов, своя эстетика. Но ты соединяешь в себе множество разных эстетик! По мере необходимости ты черпаешь из них из всех. Это как если бы здесь текла не одна река, но сразу десяток, и брать воду из них из всех разом! Уди& вительно, как ты работаешь с артистами! Независимо от того, профессионалы они или нет. В твоих руках профессионалом делается каждый! За твой талант! И за то счастье общения, которое ты регулярно даришь нам!

— Счастье общения мне дарите вы, — ответствовал Плачевный, едва только все выпили. — И совершенно неважно, есть у кого&то диплом артиста или нет. Все вы знаете, какой артист Олег Олегович, насколько он органичен, правдив на площад& ке! — тут Олег Олегович прижал руки к груди и раскланялся. Раздались жидкие ап& лодисменты. — Ну, а наш новый друг, — молвил Плачевный, указав на меня, — он стоял сегодня перед камерой в первый раз в жизни, и вы сами видели, как у него все получалось…

Тут все уставились на меня. Не люблю, когда на меня все уставляются. Тощая дернула меня за рукав, похоже, чтобы я сказал какое&то ответное слово.

Я отвел глаза от всех и, держа полный стаканчик, сбивчиво стал говорить:

— Я не для того приехал, чтоб сниматься, я сестру ищу, я приехал, чтоб ее здесь искать, ее можно везде искать, а тут еще река с этим названием, и я не мог удер& жаться! Я, конечно, ужасно все делал там, возле бака, поэтому вы снимите завтра все заново, а я уйду, и это ничего, что меня не будет в кино, мне это и не надо, мне бы только сестру найти, но не реку! Река же — вот она здесь протекает…

НЕВА 12’2014

Станислав Шуляк. Без сестры / 51

— Из таких, как вы, — сказал режиссер, — выходят юродивые, блаженные, одержимые, религиозные фанатики! Такие люди редкость. Такое самозабвение — редкость! Вряд ли вы способны быть основателем новой веры, но уж проводником

ее — несомненно!

— Да, — сказал я. — Ее действительно так зовут.

— Кого?

— Сестру.

— Как зовут?

— Вера.

— А вы правда такой? — спросила вдруг Селедочка. — Когда мы еще снимались, я все хотела спросить вас об этом.

— Правда, — важно ответил за меня Олег Олегович.

— Я хочу с вами сфотографироваться! Можно? — застенчиво попросила та.

— И я хочу! И я! — загалдели вдруг со всех сторон.

Тут все наперебой стали обнимать меня, прижиматься, щелкал фотоаппарат, вспышка поначалу ослепляла меня, но потом я привык. И тощая снялась со мной на пару, и мешотчатый прыгун, и даже Плачевный.

— Красавцем вас, конечно, не назовешь! — сказала мне Лизавета Вилевна посре& ди всего гвалта. — Скорее даже — напротив! Но у вас в лице всегда… такая тоска! Запредельная, космическая, холодная, экзистенциальная, что, честное слово, хо& чется плакать!

На мгновение все затихло, только лишь на мгновение.

— Б...! — ортодоксально сказал я, глядя в прибрежный аллювий.

Тут что&то забулькало. Будто кто&то хотел засмеяться, но усилием воли сдер& жался. Так оно, наверное, и было. Хотя чего, спрашивается, было сдерживаться! Надо мной и надо смеяться, надо мной нужно хохотать, я бы и сам стал над собой хохотать, если б умел это делать, но хохотать я не умею, я и смеюсь&то с трудом.

Потом собравшиеся загудели, кто&то даже зааплодировал.

— Вы, дорогой мой, правда думаете, что снимались ужасно? — сказал вдруг Пла& чевный.

— Думаю.

— Вы снимались так… В общем, это даже больше, чем я ожидал. У меня будет к вам одно предложение, Лизавета Вилевна потом расскажет подробнее.

— А сестра?

— Что — сестра?

— Мне не надо предложений, мне сестру найти надо!

— Одно другому не помешает, — сказал Евгений Лукич.

— Помешает, — непреклонно сказал я.

— Будем стараться, чтоб не мешало, — сказал тот.

— Я уже старался. Но все равно мешает.

В микроавтобусе нам с Олегом Олеговичем дали денег. За съемки. Я не верил, что деньги теперь мои, и долго держал их в руках, не зная, что с ними делать.

Лизавета Вилевна сидела рядом со мной. Бедро ее прижималось к моему бедру. Я хотел убрать ногу, но убирать ее было уже некуда — я и так сжался до предела. Женщину же, кажется, наши соприкасающиеся ноги не смущали.

Что ж, если ее мои ноги не смущают, тогда и я как&нибудь потерплю.

— Пора уже мне как будущему заслуженному артисту прибавку к жалованью оп& ределить! — сказал Олег Олегович.

— А вы собирались ехать за город — художника разыскивать… как его? — при& помнила тощая.

— Жмакин, — коротко вставил я.

НЕВА 12’2014

52 / Проза и поэзия

— Ездили к нему?

— Ездили, — хмуро ответствовал Олег Олегович. — Нет Жмакина! Повесился Жмакин!

— Как повесился? — ахнула Лизавета Вилевна. — Отчего?

— Кто ж его знает — отчего? Записку оставил глумливую: «Твое, мол, счастье Додька Мохнаткин, а меня не поминайте лихом!»

— Макухин! — поправил его я.

Оно, конечно, Макухин ничуть не лучше Мохнаткина, но все равно я сторонник точности. Олегу Олеговичу же на точность плевать!

— Макухин, — согласился все&таки он.

— А может, Макухин что&нибудь знает? — спросила тощая.

Такое предположение мне сразу не понравилось. Еще не хватало, чтобы какой& то дурацкий Макухин знал что&то о моей сестре. С меня и одного Жмакина вполне хватило! Подлый же Олег Олегович рассуждал как ни в чем не бывало.

— Макухин&то, может, и знает, — сказал он. — Да кто ж знает самого Макухина? Жмакин хоть художником был, Макухин вообще никто!

— Макухин, Макухин… — повторяли прочие пассажиры.

Черт! С одной стороны, хорошо, что они проявляют такое участие к моим поис& кам, с другой же — я теперь будто жарился на сковороде чужого внимания. А я не люблю жариться на сковороде. Я не бифштекс. Это бифштексы жариться любят.

— Ансамбль такой есть, — сказал мешотчатый прыгун. — Только как он называ& ется?

— Я тоже слышала, — согласилась Селедочка.

— «Братья Макухины», — вспомнила тощая.

— Оскар, Илья и Давид, — добавил кто&то.

— Вот и Додька! — сказал Лизавета Вилевна.

— Додька! — жарко встрял Олег Олегович. — Представляешь? Додька!

— Додька! — сказал я. — И что?

— Как это что? Додька Макухин!

— Нет, надо обязательно сходить на их концерт и поговорить с Додькой! — ска& зала тощая. И пихнула меня бедром.

— Эх, если бы знать, где их ближайший концерт! — вздохнул Олег Олегович.

— Нет ничего проще, — возразила моя соседка. — Надо посмотреть в Интернете. Сегодня же дома обязательно посмотрю.

— Дома? — тихо сказал я.

Все было где&то далеко, все было несбыточно, нереально — какой&то Додька, какой&то дом, какой&то Интернет, какая&то тощая и какой&то, разумеется, я! Все те& перь рассуждали про свои дома! Вероятно, устали и хотят по домам, а ехать еще долго. А у меня и вовсе нет дома, есть отчасти подвал Олега Олеговича, но это не дом. К тому же скоро я лишусь и этого пристанища, и самого Олега Олеговича, та& кое пристанище мне предоставляющего. Он — сволочь, самая натуральная сволочь! Да я и сам&то не лучше. Рядом с Олегом Олеговичем я становлюсь сволочью. Ста& новлюсь сходно, синхронно. Есть такие сволочи, с которыми рядом и сам стано& вишься синхронною сволочью. Не знаю, все ли рядом с Олегом Олеговичем стано& вятся синхронными сволочами, но я&то уж становлюсь точно.

Меж тем вокруг сверкали огни большого города, много огней. Плачевного высадили первым. Он жил неподалеку от въезда в город. Олег Олегович задремал, мы кружили по вечерним проспектам. Потом остановились. Тут стала выходить тощая.

Поднявшись, она пошатнулась и, чтоб не упасть, ухватилась за мое плечо.

— Проводи меня! — шепнула она. — Я так боюсь здесь ходить!

НЕВА 12’2014

Станислав Шуляк. Без сестры / 53

Я огляделся по сторонам с растерянностью.

— Проводи&проводи! — ободряюще усмехнулся мешотчатый прыгун. Я встал и, ничего не поделаешь, поплелся вслед за тощей.

— Подождать, Лизавета Вилевна? — спросил водитель микроавтобуса.

— Поезжайте! — махнула она рукой.

То есть как это так — поезжайте? Этого района я не знал вовсе. Не знал даже его названия. Хотя — ладно: провожу тощую, раз она хочет, а потом пойду себе — зано& чую где&нибудь в парадном или возле помойки. Возле помоек теплее, чем просто на улице.

Мне было не по себе. Тощая взяла меня под руку. Мы с ней шагали на пару по бетонным плиткам. Плитками теми была дорога наша вымощена. Дорога к дому тощей.

Долго, долго мне еще таскаться по улицам града сего, по мостовым его и по по& чвам, по брусчаткам, по поребрикам, по колдобинам да гумусам, одинокому, как яйцеклетка, неприкаянному, как ветер, холодному, как ионосфера? Может, лучше разбить голову свою (с несчастным ее наростом) и позвоночник об асфальт, вы& бросившись с какой&нибудь верхотуры? Верхотур я, конечно, боюсь, но ведь и жизни своей, проклятого существования своего я боюсь еще больше, и когда&ни& будь сей последний страх преодолеет мой страх пред всеми на свете подлыми вер& хотурами! И уж тогда я не пожалею себя! Человеку не следует жалеть себя, не сле& дует себя холить, не следует с самим собой благоденствовать, не следует над собою благоговеть! Есть ли что тошнотворнее человека? Есть ли что безобразнее, есть ли что катастрофичнее?! Есть ли что гаже и неописуемей оного?

Я окончательно запутался. Когда тощая отпустит меня, я отсюда не выберусь. Что ж, придется искать сестру здесь!

Хотя я и не верил, что сестра могла здесь бывать. Слишком уж это место безли& ко, оно не достойно сестры. Есть места, недостойные сестер.

С другой стороны, если я стану искать ее здесь, ведь она же может почувст& вовать сам дух моих поисков, и, как знать, возможно, она появится здесь. Из&за меня. Из&за моего трепета. Из&за моих безмолвия и упования. Сестра неверо& ятно проницательна, чувствительность ее, ее интуиция и всеведение не знают границ.

Тощая подвела меня к парадному одного высотного дома.

— Пошли&пошли! — подтолкнула она меня. — Чего ты стал столбом!

— Здесь вы тоже боитесь? — тихо спросил я.

Она усмехнулась.

— Это самое опасное место!

Быть может, она морочила меня. Меня легко заморочить. Мы поднялись на лифте.

— Я теперь пойду? — еще тише сказал я.

— Раз ты не пьешь кофе, я налью тебе чинзано. Хочешь?

Чинзано я хотел. Впрочем, я не знаю, что такое чинзано. Но раз тощая спраши& вает, так, значит, я должен хотеть чинзано.

Тощая отворила железную дверь и впустила меня в квартиру.

Потом проскользнула сама и стала стягивать сапожки. Я смотрел в стену.

— Пальто снимешь? — поинтересовалась женщина.

— После.

Разве нельзя пить чинзано в пальто?

Но у нее, кажется, было другое мнение. У людей — разные мнения.

Она склонилась ниже и стала расшнуровывать мои ботинки. Дальше были нос& ки в дырах. Потому я отстранился:

НЕВА 12’2014

54 / Проза и поэзия

— Я сам.

— Сам&сам, — сказала Лизавета Вилевна и пошла в комнату.

В прихожей стояла миска на маленькой табуреточке. Я стал рассматривать миску.

— У меня была собака, мой единственный друг, недавно подохла, — не оборачи& ваясь, бросила женщина. — Я так грустила, когда она окочурилась. У тебя не было собаки?

— Не знаю.

— Значит, не было.

«Разве собака стала бы меня терпеть, такого?» — подумал я.

— Ты долго будешь там топтаться, в прихожей? — крикнула женщина.

Я стянул носки и спрятал в карман. Пальто положил на пол возле табуреточки. Пошел в комнату. Если бы собака была жива, она могла устроиться на моем паль& то. Или если дух ее бродит где&то рядом, то вполне может устроиться на этом ложе. Собаки любят полежать на мягком.

Я подумал про Олега Олеговича. Тот, должно быть, удивится, когда проснется и увидит, что меня нет. Ну и хорошо! Олег Олегович совсем распоясался, вот теперь пусть помучается и подумает над своим поведением.

Тощая сидела на диване с закрытыми глазами.

— Одну минуту, — попросила она. — Я так сегодня устала!

— Ничего. Вы сидите, пожалуйста.

Она открыла глаза и взглянула на меня с удивлением. Посмотрела на мои босые ступни, на мой свитер.

— Я бы хотела, чтобы ты принял ванну. Ты ведь тоже этого хочешь? — сказала она. И стремительно встала с дивана.

— Надо раздеваться?

— Можешь и в одежде. Только на ковер натечет много.

— Я не стану снимать берет.

— Хорошо&хорошо! — сказала она и потянула меня в ванную. Тощая крутанула два крана. С шумом побежала вода.

— Одежду повесишь здесь! — велела женщина. И тут словно спохватилась: — Ну&ка погоди! — бросила еще и выскользнула из ванной.

Я смотрел на воду. Струя была толстой, стремительной и будто бы недоволь& ной. Вода бурлила и пузырилась. Когда ванна наполнится водой, надо будет раз& деться и залезть, сообразил я. Так вот принимают ванну.

Тощая велела мне чего&то подождать, поэтому я ждал. На двери не было ни крючка, ни щеколды.

Тут вернулась Лизавета Вилевна. Она держала в руках два бокала.

— Давай, — сказала она, протягивая мне один. — За знакомство! Ты ведь рад на& шему знакомству?

— Рад, — смущенно соврал я.

Тощая чокнулась со мной, и мы выпили. Чинзано, оказывается, — вино такое.

— Все&все, ухожу! — бросила женщина. — Проверь: не холодная?

Воду я проверил, едва тощая удалилась. Вода и вправду была холодной. Но, мо& жет, так и надо, почем мне знать! Я разделся и забрался в ванну. Разделся догола, остался в одном берете. Ложиться в воду я не мог и лишь полуприсел — так было холодно только ногам и заду. Вода продолжала бежать, потом стала утекать через дырку. Наверху была дырка для воды.

Стоять вполуприсядку было тяжело, неудобно, и я стал подумывать о том, что& бы вылезти, постоять так, а тощей потом сказать, что уже принял ванну.

А Олег Олегович сейчас не принимает ванну, ему ванну принимать негде. Хотя,

НЕВА 12’2014

Станислав Шуляк. Без сестры / 55

говоря откровенно, в этом нет ничего хорошего: холодно, да и ноги болят! Кто во& обще придумал принимать ванны?

И тут она вошла. Тощая, в смысле.

Я увидел ее в зеркале. На ней была полупрозрачная комбинация. И такие же трусики. Наверное, ей было жарко, оттого и разделась. Мне&то вот совершенно не& жарко.

Первой заговорила тощая:

— Полотенце свисло, — хрипло сказала она.

Какое еще полотенце? Я не сразу сообразил. Потом взглянул над собой. Сверху были натянуты лески, на них висели полотенца, и у одного из них один край был ниже другого так, что полотенце могло шлепнуться в воду — вот, значит, и есть: «свисло».

Лизавета Вилевна шагнула вперед и поправила полотенце.

— Что не ложишься? — шепнула она. И потрогала воду. — Мама дорогая! — тут же вскричала тощая. — Да у тебя сейчас ледышки будут плавать, и белые медведи прибегут!

Белых медведей мне здесь не надо, подумал я.

Женщина бросилась крутить кран с красным колпачком. Горячие брызги стали обжигать меня, и ногам стало горячо. Заду же по&прежнему оставалось холодно. Но вскоре вода согрелась и там, и я стал сползать вниз, лег наконец в ванну так, что вода стала закрывать меня по горло. Тощая видела меня всего, я же не смотрел в ее сторону.

Вообще&то она могла бы и уйти. После того, как настроила воду. Теперь было совсем другое дело, теперь в ванне было хорошо. Я даже на минуту прикрыл глаза. Тощая не уходила. Поэтому пришлось открыть глаза.

Ноги под водой полностью не умещались, и потому ступни (с ногтями кривыми и не совсем чистыми) я высунул из воды с противоположного конца ванны.

Женщина что&то переключила, и вода побежала из душа. Воду она направила прямо мне на голову. Я испугался за берет и схватился за него двумя руками. Тощая поливала мой головной убор. Потом взяла кусок мыла и стала мылить его сверху. Я не сопротивлялся: берет она с меня не стягивала — пусть себе мылит, если это ей нравится!

Тощая стала смывать мыло. Вода стекала грязноватая.

— Привстань&ка! — скомандовала тощая.

Привставать не хотелось, я только успел разомлеть. Но и ослушаться я не посмел. Женщина нацепила колючую рукавицу, одной рукой мылила меня, другой же драла мою кожу. Она водила повсюду: по шее, по плечам, по спине, по груди, по жи& воту, между ягодиц, по ногам. И еще между ног. Но это уже другой рукой — той, что

без рукавицы.

Я стоял на корточках, не шевелясь. Тощая все водила у меня между ног. Там были странные ощущения. И отросток мой между ног, прежде свислый (вроде по& лотенца), вдруг стал разрастаться. Я туда не смотрел, я никуда не смотрел. Но все равно видел, что с отростком. Тот теперь был будто сам по себе.

Женщина обмыла меня всего из душа, велела выйти из ванны. Куда мне было деваться — я вышел.

Тощая осторожно промокнула берет полотенцем, почти не касаясь нароста. В других же местах растирала меня довольно энергично.

Я стоял перед нею, глядя мимо нее, хотя груди ее с темными сосками все равно не мог не разглядеть. Груди были вроде воланов для бадминтона, упругие и неболь& шие. И еще то, что у нее между ног, я тоже успел разглядеть через трусики. Везде кожа белая, а там — гораздо темнее. И еще — выпуклость.

НЕВА 12’2014

56 / Проза и поэзия

— Ну, вот теперь другое дело! — сказала Лизавета Вилевна, любуясь делом рук своих.

— Да.

Она подобрала всю мою одежду и бросила в воду, в которой я только что мыл& ся. Черт, как же я пойду в мокрой? Впрочем, что ж такого? Надо — так и пойду! Лишь бы тощая меня отпустила. Еще женщина ухнула в воду несколько горстей бе& лого порошка.

— Пошли&пошли, — шепнула она.

И повела меня за собой. Она тянула меня за отросток. Должно быть, это с ее стороны была шутка. Видно, она полагает, что это смешно. Я не упирался, шел, буд& то бычок на привязи.

На кухне стояли бокалы. Опять полные. Мы выпили, и тощая поцеловала меня. Губы ее были в чинзано.

— Ведь ты хочешь? — еще шепнула она.

Я не знал, что я должен хотеть, поэтому на всякий случай сказал: да.

Тогда она снова потащила меня за собой. Вместо дивана вдруг оказалась постель на полкомнаты. На мгновение я залюбовался этой постелью. Она была из какого& то другого существования, из того, где люди любят себя, свои ощущения, свои вос& торги, свои разговоры, свои родственные связи, свои метаболизмы, свои коллок& виумы, свои параллелепипеды, свои культурные беседы и дни ангела, свои заворо& ты кишок и помутнения роговиц. Человеку нужен сверхъестественный дух, а у че& ловека такого духа нет, и у меня такого духа нет тоже. Сверхъестественный дух к человеку не прирастает. Человек не стоит, человек ниже сверхъестественного. Да.

Мне, конечно, не следовало стоять и пялиться на постель. Почему? Очень про& сто: я утратил бдительность. Тощая толкнула меня, и я плюхнулся на живот. Пока я переворачивался, тощая стащила с себя все: комбинацию и трусики.

Не глядя на нее, я начал привставать.

— Куда&куда? — шепнула она и снова толкнула меня на постель.

Потом подошла близко&близко, обхватила меня за голову и притянула к себе. Лицом я уткнулся чуть ниже ее сисек. Дышать было неудобно. Я не знал, куда де& вать руки. Куда девают руки в таких случаях?

Тут тощая стала меня укладывать и сама распласталась надо мной. Поцеловала меня в ключицу, потом в грудь, потом еще ниже. Дышать снова было неудобно, но я терпел, ничего не говорил тощей. Возможно, она обидится, если узнает, что мне из&за нее дышать тяжело.

Черт, я теперь понял! Ей нужен мой отросток! Она сначала касалась его пальца& ми, а потом даже губами. Я весь сжался и застыл. Тут тощая наползла на меня со& всем и засунула мой отросток куда&то в себя. Прямо&таки — затолкала!

В это мгновение я громко охнул, и она тоже охнула, стало быть, мы охнули од& новременно. И еще она вскрикнула. Я испугался, что сделал ей больно. Хотя при чем здесь я? Больно она сделала себе сама. Но поди потом докажи, что я тут ни при чем! Я лично не знаю, какие здесь можно привести доводы! Маленькие ее сиськи болтались у меня перед лицом, иногда шлепая меня по носу. Тощая задышала, за& стонала и быстро&быстро задвигалась надо мной. Я лишь придерживал ее за та& лию, но она сама спустила мои руки пониже. И тут задвигалась с такой скоростью, что я, весь напрягшийся, весь покрытый испариной, вдруг содрогнулся, вздохнул глубоко и закричал то ли от боли, то ли от счастья. И тощая закричала тоже. Черт ее знает, отчего она закричала.

Вот только можно ли здесь кричать? Если соседи услышат, они могут вызвать полицаев. Как мне тогда объяснить, почему я здесь, почему я голый (то есть в од& ном берете) в постели у тощей? К тому же и сам кричу, и заставляю кричать тощую!

НЕВА 12’2014

Станислав Шуляк. Без сестры / 57

Хотя разве это я ее заставляю? Это она сама кричит! Ну и я тоже кричу. Но я про& сто немного не сдержался, я больше никогда не стану кричать!

Тощая лежала, уткнувшись мне в плечо. Она больше не кричала, и я несколько успокоился. Я лежал тихо&тихо. Если лежать тихо, так полицаев, может быть, и не вызовут.

Я теперь понял. Лизавета Вилевна — шлюха. Я лежу в постели со шлюхой. Ни& когда прежде не лежал в постели со шлюхами. Впрочем, я не помню. Может, я и в постели никогда не лежал.

Вопрос только в том, что мне теперь делать? Может, сказать ей, что она — шлю& ха. Она, конечно, обидится, но зато я скажу, что думаю. Врать нельзя, и если что&то думаешь, так надо это и говорить. Мысль всегда следует высказывать. Иначе она будет тосковать в голове. Она пропадет, будет гнить, разлагаться, как это бывает с помоями. Или с отходами. Мысль — те же отходы. У человека много отходов. У всех много отходов. Но у человека больше, чем у остальных. Потому&то он и чело& век, что у него отходов много.

— Есть хочу, — сказала вдруг тощая. — Ты тоже хочешь?

— Немножко, — несмело сказал я.

— У меня осталась шарлотка. Неделю назад испекла, все некогда доесть. Я ее в холодильнике держу — что ей будет в холодильнике за неделю, верно? Разве что подсохнет чуть&чуть!

Тощая вскочила с постели. Мгновение стояла босая, нагая, со спины она мне по& казалась даже красивой. Я не знал, что мне следует делать, и потому тоже поплелся вслед за ней на кухню.

Лизавета Вилевна порезала шарлотку ломтиками, налила себе и мне еще чинза& но и сока. Вишневого. А сама с куском шарлотки в руке направилась в ванную. Я слышал, там громко плескалась вода. Должно быть, тощая стирала мою одежду. Тощая появилась минут через пять. Я съел один ломтик и хотел еще. Но взять не решался.

— Похоже, тебя придется кормить с ложки, — сказала женщина, заметив мой взгляд.

Зачем кормить меня с ложки? Шарлотку удобней есть руками.

— Ты считаешь, я развратная? — спросила женщина. — Только сегодня познако& мились — и вот уж в одной постели.

— Не считаю, — тихо сказал я.

— Ну, и на том спасибо, — усмехнулась она.

Потупившись, я стал есть шарлотку.

— А какая я?

— Не знаю.

— Как это не знаешь? Ты меня видел, ты меня ощущал — и что же, не можешь сказать, как это было и что ты чувствовал?

Наверное, лучше ответить ей что&нибудь, иначе она не отвяжется, подумал я.

— Вы хорошая.

Лизавета Вилевна рассыпчато засмеялась.

— Во как: я хорошая!

— Я, наверное, что&то не то сказал, — сказал я.

— То, то!

— Извините.

— Помимо картины, в которой ты сегодня участвовал, Евгений Лукич снимает еще один фильм. Снимает с прицелом на один андеграундный фестиваль, который состоится через полгода. Порнофильм! — твердо проговорила тощая. — Ты знаешь, что такое порнокино?

НЕВА 12’2014

58 / Проза и поэзия

— Может быть, — промямлил я.

— Евгений Лукич хочет взять в этот фильм Олега Олеговича и тебя.

— Зачем?

— Что зачем?

— Зачем брать меня? И Олега Олеговича? Ведь есть же Селедочка…

— Селедочка? — переспросила тощая.

— И еще этот… Прыгун!

— Что за прыгун?

— Мешотчатый! Они оба молодые, красивые, а в таком кино надо снимать кра& сивых, тогда будет смотреть приятно!

— Я, кстати, тоже там снимаюсь, — ввернула тощая.

— Ну, вы ладно, вы ничего… вы вся такая… а нас&то?

— Молодые и красивые там тоже снимаются, вы же привнесете новые краски: юмор, трагизм, отчужденность, эстетику безобразного и еще — уж не знаю что! Ев& гений Лукич не раскрывает всех карт. В любом случае он — художник, и, даже сни& мая порнофильм, он создает произведение высокого искусства. Евгений Лукич по& просил меня поговорить с тобой, подготовить тебя, испытать тебя… вот я и испы& тала! — рассмеялась женщина. — Надеюсь, тебе это не было слишком противно.

— Все равно. Зачем это?

— Что?

— Кино.

— А почему бы и нет? Или ты так сильно занят?

— Занят.

— И чем же?

— Ищу сестру.

— Ах да, — вздохнула женщина. — Я и забыла.

Мы помолчали. Я доел кусок шарлотки, запил соком.

— А если делать небольшие перерывы в поисках и во время этих перерывов жить другой жизнью — например, сниматься в кино? — осторожно спросила жен& щина.

— Не получится, — подумав, ответил я.

— И почему же?

— Потому что я буду думать, что упускаю что&то и не ищу. Сестру.

— Но возможен и другой вариант, мы его уже обсуждали, — парировала то& щая. — Ты снимешься в двух фильмах, станешь звездой экрана, твоя сестра увидит тебя и сама захочет отыскать. Женщины любят знаменитостей. Сестры тоже.

— Нет, сестра моя не такая!

— Не какая?

— Ну, в смысле, она не любит знаменитостей, все женщины любят, а она, воз& можно, нет, потому что нет такой знаменитости, которая была бы ее достойна, хотя сестра моя совершенно не заносчива, она просто знает, что знаменитости ее не дос& тойны, и знает это совершенно спокойно, как, например, человек знает, что за ок& ном идет дождь, когда он действительно идет, но дождь и знаменитости — это не одно и то же, — сказал я.

— Знаменитости разные бывают, — молвила тощая, терпеливо выслушав мой монолог. — А кстати… Жмакин — художник. Макухин — хоть, говорят, и придурок, но все же артист. Так что... Макухин! — вдруг хлопнула себя по лбу женщина. — Ну& ка пошли!

Она потащила меня в комнату. Сама села за стол. Там стоял такой железный ящик, тощая нажала что&то — ящик ожил: зашумел, замигал огоньками, даже будто рассердился. Вспыхнул экран на столе, на экране тоже что&то замигало, появлялись

НЕВА 12’2014

Станислав Шуляк. Без сестры / 59

какие&то надписи, картинки. Пока все мигало и вспыхивало, тощая сидела и ниче& го больше не трогала. Я сидел на постели и смотрел сбоку на ее сиськи. Сиськи рас& сматривать хорошо. Их еще и потрогать хочется.

— Братья Макухины… — пробормотала тощая, нажимая на клавиши. На экране снова замигало. И снова были картинки.

— Есть твои Макухины, — сказала тощая. — Через два дня выступают.

— Где?

— На Лиговском.

Могла бы и не отвечать. Лиговского я все равно не знал.

— Могу сводить тебя туда. Только что мне за это будет?

— Не знаю. А можно Олега Олеговича взять с собой?

— Это будет стоить в два раза дороже, — усмехнулась та. Она, конечно, шутила. Тощая любит шутить.

Зачем мне нужен был Олег Олегович, интересно? Нужен зачем&то. Он, конечно,

подлец, но он сестру мою любит и, если что, может говорить вместо меня. Я могу и не найти что сказать, а он непременно найдет. И тощая тоже найдет, но она сестру мою еще не любит, поэтому тощая — другое дело. Ее нельзя с Олегом Олеговичем сравнивать.

— Ну так что, мы с тобой договорились насчет съемок? Блин, и его еще прихо& дится уговаривать! — шлепнула она меня по берету. — Давай спать!