РљРћРќРўРРћР›РРќРђ РОБОТА в„–4

Дата добавления: 2015-09-19; просмотров: 457

Промежуточная аттестация проводится в форме тестирования или письменного экзамена с возможным последующим устным собеседованием. Максимальное количество баллов, которое может набрать студент на промежуточной аттестации – 40 баллов.

Перевод балльных оценок в академические оценки производится по следующей шкале:

Студент, не проходивший межсессионного контроля (т.е. первую ступень испытания), или набравший на нём не более 25 баллов, или отказавшийся письменно от результатов текущей аттестации, сдаёт курсовой экзамен по всей программе в назначенный расписанием день промежуточной аттестации.

X. Библиографический список рекомендуемой литературы

Основной

1. Бобров В.Ф. Основы теории резания металлов. М.: Машиностроение, 1975. – 344 с.

2. Аршинов В.А., Алексеев Г.А. Резание металлов и режущий инструмент. М.: Машиностроение, 1976. – 440 с.

3. Вульф А.М. Резание металлов. М.: Машиностроение, 1973. – 496 с.

4. Металлорежущие инструменты: Учебник/ Г.Н. Сахаров, С.Б. Арбузов, Ю.Л. Боровой и др. – М.: Машиностроение, 1989. – 228 с.

5. Кожевников Д.В., Гречишников В.А., Кирсанов С.В., Кокарев В.И., Схиртладзе А.Г. Режущий инструмент: Учебник для вузов / под ред. С.В. Кирсанова. – 2-е изд. доп. М.: Машиностроение, 2005. – 528с.

6. Справочник конструктора-инструментальщика / под общ. ред. В.А. Гречишникова и С.В. Кирсанова. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Машиностроение, 2006. – 542 с.

Дополнительный

1. Васин С.А., Верещака А.С., Кушнер В.С. Резание материалов: Термомеханический подход к системе взаимосвязей при резании. М., Издательство МГТУ им. Н.Э. Баумана, 2001. – 448 с.

2. Грановский Г.И., Грановский В.Г. Резание металлов. М.: Высшая школа, 1985. – 304 с.

3. Справочник инструментальщика/ И.А. Ординарцев, Г.В. Филиппов, А.Н. Шевченко и др. Под общ. ред. И.А. Ординарцева. – М.: Машиностроение, 1987. – 846 с.

4. Родин П.Р. Металлорежущие инструменты. Киев. Вища школа, 1976. – 339 с.

5. Инструмент для современных технологий. Справочник / Под общ. ред. А.Р. Маслова.- М.: Изд-во «ИТО», 2005.- 248с.

ЗАКОУЛКИ

ДУШИ

© 2015 –

All rights reserved. No part of this publication may be reproduced or transmitted in any form or by any means electronic or mechanical, including photocopy, recording, or any information storage and retrieval system, without permission in writing from both the copyright owner and the publisher.

Requests for permission to make copies of any part of this work should be e-mailed to: [email protected]

В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.

Published in Canada by Altaspera Publishing & Literary Agency Inc.

С.А.

Зелинский

Закоулки души

Altaspera

CANADA

C. А. Зелинский. Закоулки души.

C. А. Зелинский.

Закоулки души. Роман.— CANADA.: Altaspera Publishing & Literary Agency Inc, 2015. — 117 с.

ISBN 9781312996229

© ALTASPERA PUBLISHING & LITERARY AGENCY

© Зелинский С. А., 2015

Текст печатается в авторской редакции.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

СЕРГЕЙ ЗЕЛИНСКИЙ

«ЗАКОУЛКИ ДУШИ». РОМАН.

роман

Закоулки души

Оглавление.

1. Пролог

2. Часть 1. Откровение незнакомца.

3. Часть 2. Приключения иностранца.

4. Часть 3. Сны без яви.

5. Часть 4. На пути к осознанию.

6. Эпилог.

7. Послесловие.

роман

Закоулки души

Пролог

Мне сорок лет, меня зовут…

Впрочем, это совсем неважно в сравнении с главным: я запутался в жизни. Вернее, не то чтобы в ней самой. Как жить, наверное, знаю. По крайней мере, до сих пор ведь живу, раз пишу эти строки. Запутался я…

Я запутался в отношениях, которые выстраиваю с жизнью. Ибо на каком-то этапе собственного бытия понял, что может быть и не живу вовсе, а так, проживаю…

И тогда уже подумал, что нужно сесть – и во всем разобраться. Что я сейчас и делаю. Заранее простите, если невольно впутываю в это разбирательство вас. Но с другой стороны, одна голова хорошо, а две лучше. А еще лучше, когда таких голов много. Впрочем, я начал заговариваться. Пора приступать.

Часть 1. Откровение незнакомца

Пролог

Вспомнить бы сейчас все…

Я думаю, тогда бы не выдержал мозг таких воспоминаний. А может и наоборот – все бы предстало в новом свете. Или, что наверняка, на прошлое пришлось бы взглянуть по-новому.

…………………………………………………………………………..

Тогда мне было еще не так много лет. Фактически я мог назвать себя несмышленым юношей с жадным желанием постижения всего нового (абсолютно всего, что предстояло встретить на пути), и представлял собой весьма забавную картину, если бы кто захотел во мне разобраться. Об этом мечтают многие юноши астенического типа и поэтической натуры – чтобы их оценили по заслугам. Им кажется, что вот-вот и все поймут, что они не остолопы и неудачники, а самые что ни на есть гениальные творения, которые когда-то жили на земле.

Это не так. Природа не терпит суеты и сумбурных иллюзий. Все, что вы из себя представляете на данный момент – такой вы и есть. Никаких иных вариантов быть не может.

Но с другой стороны, это и хорошо. Быть может именно подобное позволяет крутиться, достигая (или отчаиваясь - не достигая) чего-то, что несравненно является важным, ценным, необходимым.

Несмотря на то, что проходило время, было совершенно точно, что я совсем не менялся. Ну, или если менялся, то касалось это лишь чего-то внешнего. Тогда как душа моя оставалась такой же по детски открытой и доброй. А потому, несмотря на разнообразные любовные вариации постижения счастья, как такового счастья я не достиг. Ну, или что справедливей, на каком-то этапе моей жизни понятие «счастье» - вдруг - толи исчезло, то ли удивительным образом завуалировалось. Хотя, с другой стороны, если бы было все так просто…

Если бы все было так просто, я бы не написал нижеследующего, где попытался беспристрастно подойти ко всему, когда-то происходящему со мной, дабы разобраться в истине. И хоть мы все в той или иной мере пытаемся разобраться в этой самой истине, ведь и по-другому никак нельзя.

Да иначе и не было бы жизни. Не было бы тех стремлений, которые фактически продиктованы одним: поиском истины. А вот нашел ли я эту истину, это на самом деле большая загадка.

Но искал. Я честно искал. Судите сами.

Глава 1

Создавалось впечатление, что я знал все и обо всем.

Конечно же, это было не так.

И понимая это, я вполне отдавал себе отчет в некой иллюзии обмана. Если хотите, в условности происходящего.

Человек действительно не может знать все. Он может что-то понимать, более-менее уверенно разбираться в каких-то вопросах, но не более.

Кроме того, существуют определенные области, так сказать, специализации человека.

Специализация затрагивает вопросы, в разрешении которых человек относительно комфортно себя чувствует. И при этом, думая даже так, я допускал, что следует обязательно вводить определенные погрешности даже в цепочку собственных размышлений. Да и любые размышления следует фильтровать на предмет заблуждений (порой искренних). Такие заблуждения можно встретить у каждого. Человек не может знать все. В каких-то вопросах рано или поздно начнет преобладает его субъективизм. Так сказать свой, почти всегда отличный от другого, взгляд на окружающий мир. Да и сам мир при этом начнет периодически выбрасывать «коленца», так что в итоге, кто-то забрасывает излишне мучительные размышления, желая оставаться собой, кто-то точно также хочет быть собой, но при этом ищет себя как раз в размышлениях.

Но что есть по сути размышления? И еще… как же иной раз бывают такие размышления мучительны. Нельзя в них полностью погружаться. Погружение уводит от реальности мира. Мир, конечно, может быть и нереальным. Мир вечен, и может себе позволить быть любым в нашем представлении. И это действительно только наше представление, ибо каков он на самом деле, мир, никогда и никому не удастся узнать. Все последующие мыслители всегда отталкиваются от мыслителей, которые жили до них, и которые в какой-то мере сформировали определенные стереотипы понимания того или иного вопроса. Поэтому все, что возможно сейчас, это или продолжать начатое, или отвергать; но тогда уже такое «отвержение» через время начнет походить на поиск ошибок в существующих размышлениях; размышлениях при этом исключительно известных. Множество людей периодически что-то пишет, но становятся известными сочинения ничтожно малого количества людей. И хотя это не значит, что их путь творчества напрасен, но по сути - это в какой-то мере так. Ведь пишут, чтобы читали. И чем больше читают, тем большая уверенность, что написанное вами переживет вас. Но при этом, по всей видимости, должно быть и что-то еще такое, что не всегда постигается пониманию. И даже можно было бы предположить, что этого и вовсе не существует. Но это не так. Существует.

……………………………………………………………

Иногда мне казалось, что я бы мог спрогнозировать всю свою последующую жизнь. Но по сути это была большая иллюзия. Ибо на самом деле я не мог даже предсказать что будет в следующую минуту. Зачем тогда говорить о вечности? Но я должен был об этом говорить. Мне так было спокойнее. Мой мозг, мой, как я считал, совершенный мозг, должен все время испытывать определенную нагрузку, потому как иначе попросту невозможно. Невозможно, потому что я умру. Невозможно, потому что если и буду жить, то жизнь потеряет смысл оправданного существования. И как ни странно это звучит, но это было так. Более того, если я делал себе поблажку, сознательно (а это получалось только сознательно) переключая мозг в попытке акцентировать внимание на совсем посторонних вещах, это мне не удавалось. Не удавалось, потому что было попросту невозможно. Не удавалось, потому что для осуществления подобного требовалось не только время, но и нечто, чего точно не было у меня в тот момент времени. И так это было. Было не потому, что я этого хотел. Было, потому что вмешивались в этот момент совсем потусторонние силы. А я пытался идти до конца. Мне так было спокойнее. Да и справедливее, наверное.

………………………………………………………

Понимая более чем условную иллюзию происходящего, я почти никогда не пытался ничего изменить, пустив ход времени двигаться по иному, на тот момент видимо неведомому мне пути. Так это было, и так этого не было. Когда-то я договорился с самим собой, что мне совсем нельзя запутываться. Любая путаница почти неминуемо грозила началом душевных мук и волнений. А это, как я понимал, пусть в неизбежное начало патологии сознания, и в конце концов безумия. Боялся ли я безумия? Думаю что нет. Точнее, на каком-то этапе жизни я почти убедил себя, что подобного со мной не случится. Быть может даже такого не могло произойти по принципу; по тому, что такого не могло произойти никогда. В такой парадоксальной ситуации я и жил. Сам себя, по сути, обманывая. Или как минимум – вводя в заблуждение. И не пытался повернуть обратно. Мне это как будто нравилось. Нравилось бродить по закоулкам души. Копаться в чем-то, в чем кто-то другой никогда не найдет выхода. А я находил. Правда выход этот был загадочен, и, по сути, завуалирован множеством наслаивавшихся друг на друга событий. Так что через время уже невозможно было разобраться что к чему. И тогда хотелось только одного: бежать сломя голову.

Но подобный бег был сам по себе напрасен. Бесполезен, то есть. Что означало – мне необходимо было продолжать страдать. Хотя так ли я страдал. Размышления о жизни с чьей-то легкой руки окрестили страданиями. Русские писатели-классики позапрошлого века почти все страдали. В то время в обществе была даже сформирована некая мода на страдания. Точнее, такая мода (если уместно это слово в данном контексте) образовалась как бы сама собой. Ошибочно считать, что методично и планомерно она была кем-то навязана. Посыл, подкинутый парой мыслителей, неожиданно был подхвачен другими. И в итоге, в интеллектуальной части общества (помимо интеллектуалов в этот круг входили еще полубезумные аристократы, дворяне, и представители другой – вырождающейся – элиты) стало даже как бы модным страдать. В меньшей степени было принято описывать свои страдания; хотя бы потому, что такие описания не у всех получались. Но вот вопрос? Так ли надо страдать? Не есть ли страдания уже в какой-то мере патология сознания? Невозможность адекватной реакции на события окружающего мира есть патология. Так считал я тогда, так считаю и сейчас. А потому даже всевозможные описания страданий есть ничто иное как закодированная информация о чем-то важном, что таким образом (с помощью описания страданий) я на самом деле пытался скрыть. И это было так. И это было правдой. И чем больше я описывал это, тем чаще повторялся. Потому что все может изменяться, но в своей концептуальной форме страдания изменяться не могли. Они были типичны для большинства людей; и максимум что было возможно – в каждом конкретном случае лишь изменяли форму описания страданий. А так все было едино. Да это и нормально. Ну, то есть, в порядке вещей.

Глава 2

Быть может ему и никогда не было так тяжело. Хотя что такое размышления о пройденном или настоящем? По сути ничего. Что-то проходящее. Что быть может даже не возвратится. Что пройдет – и не возвратится.

Он задумался. Так бывало уже не раз. Жизнь внезапно накладывала какие-то новые отпечатки на его судьбу. Первое время ему хотелось во что бы то ни стало повернуть назад. Но проходило время, и он понимал, что вроде как ничего и не надо. Что пусть проходит. Пусть будет так, а не иначе. Пусть уходит все и не возвращается.

Жизнь действительно способна была больно хлестать по щекам судьбы. Он не раз задумывался почему так происходит; пока не понимал, что во всем этом видимо есть какой-то тайный смысл, который ему попросту не удается раскрыть; а потому не оставлял своих попыток добраться до отгадки того сложного состояния, в которое, чувствовал, все больше и больше погружается, сам быть может того и не желая.

Какие-то странные появились сны. Есть принять во внимание, что сны это не иначе как проекция бессознательного (как помнил он, объясняли в институте), то означало ли нынешнее содержание его снов, что все, о чем ему снилось, в какой-то мере уже было?

--Абсурд,-- восклицал он, не принимая неизвестную теорему. Ему хотелось жить. Просто жить. Хотя он и понимал, что так просто уже не получится. Что обязательно найдется что-то, что выступит той опасной загвоздкой, которая не пропустит его мысли дальше. И тогда ему придется возвращаться. Уже в который раз возвращаться обратно, начиная все сначала. Там, в бескрайних просторах его души, томилось счастье. Хотя вполне возможно, что он вновь в который уж раз заблуждался. Заблуждался искренне, полагая, что ничего на самом деле не бывает так просто, как раз просто от того, что следовало найти, нащупать иной путь, путь, который должен был привести его к спасению. Спасению души.

Но так ли необходимо было ему такое спасение? Действительно ли он мечтал о том? Или все подобные мечты скорей всего походили на какое-то полубезумие, полуошибку. Когда он, тщетно пытаясь отыскать истину, блуждал в закоулках души, в какой-то момент начиная понимать, что может быть ему уже и не надо искать того, что не суждено было найти никогда. Но так ли это было на самом деле? Действительно ли он стремился найти эту истину, это понимание; когда уже бы не осталось ничего, что могло бы привести его к иному пониманию действительности; той не столько страшной, сколько скорей всего загадочной действительности, в которой он жил, но на самом деле поиском которой занимался всю жизнь. Пусть пока и не долгую жизнь. Жизнь, которая была, конечно же, его (да и он никому бы ее не отдал); но тогда уже именно в этой жизни он хотел разобраться. Разобраться даже главным образом в необходимости ее. Но бродя по ее закоулкам, так и не находил ответа.

--А быть может ответа нет?— не раз приходило ему, но что он мог в такие минуты сказать самому себе, когда даже при ясном сознании не видел истинности собственного пути наверх. Пути к избавлению от накатывавшего порой состояния духа. Когда начинал вдруг так явственно все переживать, что становилось по-настоящему тяжело на сердце; а само сердце, казалось, что вот-вот разорвется на много маленьких осколков. И тогда останется только одно, сожалеть о прошлом. О том уходящем вдаль прошлом, которое никогда не возвратиться.

Но так ли необходимо чтобы оно возвращалось?— внезапно подумал он. Да, раньше ему хотелось, даже может быть и непременно хотелось возвратить прошлое. Ему казалось, что он там что-то не успел. Не успел договорить, не успел доделать. Не успел что-то прожить. Не успел. Но вот на самом деле… На самом деле (и он понял это только сейчас) ему не особенно-то и хотелось возвращаться. Если раньше он быть может отдал бы все или многое за такое возращение, сейчас, когда прошли годы с момента последних мыслей о былом, ему вдруг не хотелось возвращаться. Он поймал себя на этом. Он понял, что вот к чему на самом деле он так долго стремился. Что искал. Что, по сути, не находил, а вместо приближения (как бывало, казалось ему) наоборот отдалял. И это было действительно так. И это было той маленькой истиной и большой победой (а может наоборот, маленькой победой и большой истиной), которая пришла к нему внезапно, но в которой он вдруг увидел самое настоящее, что могло быть. И прежде всего он увидел истину. Он увидел ту истину, которую так долго искал. Он увидел истину, к которой все эти годы незримо приближался, стремясь достигнуть побыстрее; а то, что это не удавалось, в этом видимо тоже была своя тайная закономерность; закономерность того, что именно так все и должно было бы быть. Именно так и никак иначе.

Он улыбнулся. Впервые за последние годы в его глазах появилась радость. Быть может это была радость от того, что ему не надо было больше ничего искать. А может это была радость окончания пути. Радость достижения того, что все эти годы он с таким усердием искал, к чему с таким трепетом приближался. И чего видимо все также боялся, или справедливее сказать опасался.

Быть может он опасался, что если найдет, уже нечего будет искать? Или может быть, раздумывая над происходящим, находил какое-то слабое утешение жизненным обстоятельствам именно в поиске? Но тогда уже получалось, в вечном поиске. Вечном поиске истины, счастья, быть может, какой-то тайной радости, и такого же тайного и совсем необъяснимого радостного везения; чего-то даже такого сверхъестественного и недостижимого, что все время норовило ускользнуть, и, по сути, ускользало. А что тогда он? К чему тогда, получалось, все это непонятное томление, которое расплывалось по душе, изредка отзываясь эхом в нервах. Нет, этого наверное не было. А может ему больше казалось что это было именно так; когда на самом деле все время создавалось лишь видимость чего-то такого, нужного и необходимого, ему. А на самом деле не было.

Он не знал. Он понимал, что в который уже раз готов был вновь запутаться в происходящем. Да и само происходящее все как-то казалось ему таким… нереальным что ли.

И он боялся этой нереальности. Он верил и не верил в нее. Он знал, что она вот-вот и приблизится к нему, и при этом ему вдруг начинало казаться, что ничего такого быть не должно. Что все это если и было, то было таким несерьезным, что вроде как и не нужно было чтобы когда-либо наступало какое-то понимание. Потому что… потому что не было такого понимания. Потому что такое понимание попросту не существовало. А если когда-либо и было… Нет. Скорей всего все же его не было. Он не мог допустить, что оно действительно существовало. Что он попросту заблуждался в себе, в других, заблуждался вообще, потому что заблуждался. И он понимал, что ошибается. Именно тут, именно в этом он ошибается, тогда как на самом деле все должно быть иначе. Все попросту должно быть не так. По-другому. Должно быть все как раз до обманчивости наоборот. И видимо это было действительно так. И видимо это было бы действительно правда. И видимо в этом в какой-то мере скрывалась та истина, к которой каким-то тайным и доселе необъяснимым образом он приближался. Но и приближаясь, он не чувствовал что нащупал наконец-то то, что ему так было необходимо. Нет, это было даже быть может и попросту невозможно. А ему… ему требовалось еще долго идти. И путь этот был путь в никуда. Но именно на этом пути Аркадий почему-то был уверен, что повстречает счастье. Счастье. Вот чего ему на самом деле никогда не хватало. Но воскликнув в радостном озарении, он уже понимал что ошибается. Счастья в его жизни в иные разы было столько, что оно казалось излишним. Хотя возможно ли это?

Он был готов признать, что на самом деле запутался. Запутался в поиске истины. Запутался в необходимости такого поиска. Запутался во всем; также как и все, от чего еще недавно он мог отталкиваться в своих размышлениях, внезапно показалось ему таким ненужным, странным, и даже в какой-то мере коварным, что он втайне обрадовался, что все произошло именно так, а не иначе. Да и как могло бы быть иначе? Никак. Вот именно.

Глава 3

И все же время шло.

Когда он первый раз об этом задумался? Сейчас для него это выглядело загадкой. Быть может?.. – он не знал, что ответить себе. Пожалуй впервые он не знал что ответить себе.

--Лиха беда начало,--проговорил он почти вслух и ужаснулся своего голоса. Голос звучал как-то слишком неестественно. Что-то туманное накатывало на душу, стягивая сердце словно в воронку, а потом все проходило, и можно было вновь рассуждать о жизни.

Так получалось, подумал он, что в последнее время приходится все больше рассуждать. Рассуждения были ни о чем, и часто пугали его самого. Но он не отказывал в разговоре с самим собой. Так ему было спокойнее. Нет, не легче, но спокойнее. Словно ощущал он, что предстоит ему какая-то важная миссия. Что это была за миссия, и вообще миссия ли – он старался не задумываться; отгоняя нехорошие мысли прочь. До следующего раза. Хотя когда он наступит: следующий раз? Да и наступил ли? Он не знал. Не знал, пытаясь вписать себя в правду жизни. Пытался, понимая, что ничего по-настоящему у него не выходит. Не потому что не может. Почему не может?— мог бы он спросить у себя но не спрашивал. И так слишком много было тайн и заблуждений. Не хотелось усугублять. Ему надо было просто жить. И он жил. Жил…

Видимо в этой его жизни он сам не усматривал чего-то нового, поучительного, интересного если хотите. Но если не видело он – можем ли увидеть мы? Не можем. Не можем, потому что в любом случае увидим мы что-то другое. Можно писать «простыми словами». Можно точно (и почти намеренно) указывать на то, как это должно быть, но все это все равно будет не то. Или не совсем то, что почти равнозначно предыдущему утверждению. Если это, конечно, утверждение. Хотя может ли быть как-то иначе? Он писал эти строки, а сам в любой момент мог признаться, что не понимает происходящего. Весь мир как-то разом ему показался не существующим в той реальности, в которой видел он его. В реальности, в которой видели этот мир другие. В реальности, которой на самом деле может и не было. А если была, то значила ли она что-то для него? Не являлась ли она лишь цепочкой загадочных размышлений, которые в итоге могли не привести ни к чему, кроме как только к продолжению этого вечного диалога с самим собой. Он еще тешил себя иллюзией что такие «беседы» к чему-то приведут. Нет. Пожалуй, он ошибался. Но и даже тогда было интересно (и в какой-то мере важно, непременно стоит отметить что важно) чтобы он добрался до какого-либо (более-менее) реального окончания этого происходящего. Хотя пишу и думаю: возможно ли это? Не есть ли это та ошибка, от которой следовало бы предостеречь самого себя как минимум, и что уж точно – предостеречь его. Ведь не мог же он заниматься пустым трудом. Хотя, опять же, не бывает труда «пустого». Любой труд (а творчество особенно) ведет к избавлению от мучительнейших страданий. В этом заслуга творчества. В этом его миссия, если мы решили заговорить о миссии. Да и, по сути, что может быть так а не иначе? Особенно если «иначе» невозможно.

Глава 4

Иногда мне становилось не очень хорошо на душе. Со временем я научился с этим справляться. Странно, конечно, думал я, но то, что раньше вызывало настоящую душевную бурю, сейчас вызывает только улыбку. Как все-таки меняет человека время. Почти невозможно сказать, как это все будет выглядеть завтра. Поступки, которые я совершаю сейчас, в будущем могут быть одобрены или попадут в графу «ошибка». Тогда уже видимо очередная ошибка. Если проанализировать сколько их совершенно за всю жизнь, то правильно будет заметить, что я давно (быть может и с момента совершения) стал искать общий алгоритм как добиться того, чтобы если не совершать их совсем, то по крайней мере не так часто. И даже со временем, после мучительных поисков и апробаций найденного, считал, что нашел. Но так продолжалось до следующего периода времени, когда в результате анализа можно было сделать вывод что ошибки все так же продолжали совершаться.

Но я хочу заметить, что это ни в коем случае не было каким-то «самоедством». Нет. Я отдавал полный отчет в возможном зашкаливании моего состояния в сторону развития какой-нибудь клинической психосимптоматики, поэтому как мне казалось, надежно удерживал психику в норме. Причем до определенного времени понятие нормы было скорее нормы в моем представлении, нежели каких-то официально принятых позиций нормы. Но со временем я разобрался и в этом вопросе, и теперь знал, что - как - и кому - при случае говорить. Признак если не таланта то одаренности – умение вносить вариации. Такие вариации не могут быть заготовлены заранее, они должны рождаться в единый момент, и исчезать при малейшем подозрении в их ошибочности или намека на устарелость, изживание себя. Глупо приводить пример, который напомнит шаблон, будет зависеть от стереотипа, или окажется недолговечным. Поэтому важно не помнить, а именно обладать способностью всякий раз рождать новые вариации касаемые эпизодов жизни. И чем такая способность в человеке будет представлена шире, тем в какой-то мере легче ему будет жить. Так я полагал. И поэтому отталкиваясь в том числе и от этих моих представлений строил жизнь. А жизнь периодически строила меня, вынуждая после каждой вновь совершенной ошибки вносить новые коррективы.

Нет, конечно, можно жить и не обращая внимание на ошибки. И даже не называть их ошибками, придумав какое иное объяснение совершенному. Но по сути, это мало что изменит. Потому что в душе вы будете считать как раз так, как это и есть на самом деле. Чтобы вы при этом не скрывали на словах, и какие воздушные замки не выстраивали мысленно. Это все не то. Это все пустяк. Это все ошибка. Быть может лишь очередная в длинной цепи происходящего и со мной и с каждым из вас. Или не с каждым. Не все хотят и умеют думать. Ошибочно полагая, что им этого не надо. Хотя и они думают, конечно. Но вопрос, что думают они на уровне лишь своего, присущего им на тот момент, интеллекта. И если они с позиции этого интеллекта пытаются делать общеглобальные выводы – то совершают ошибку. Как и совершают ее все равно, если такие выводы делать не пытаются.

Удивительно. Иной раз и на самом деле казалось все весьма и весьма удивительным. Жизнь как будто стала проходить настолько быстро, непонятно, практически в необъяснимом стремлении достигнуть недостижимого. И вот проходит еще какое-то время, и я вижу (и более чем отчетливо пониманию) что мне на самом деле уже не успеть. Что жизнь фактически заканчивается или готовится закончиться. А потом проходит еще какое-то время, и я вижу, что ничего особенного как будто бы не происходит. И все продолжается как прежде.

Странная штука – жизнь. Фраза настолько часто произносимая, встречаемая, и при этом совсем как будто и не избитая. Или избитая? Иногда я бы мог сам себя не понимать, если бы не решил когда-то давно, что перестану себя корить. И стану если не радоваться жизни (совсем уж радоваться, совершая столько ошибок, может и слишком глупо), то, что уж точно, относиться к ней с большим уважением или – безразличием.

И первое, и второе, и уважение и безразличие, являясь на первый взгляд разными, и чуть ли не диаметрально противоположными понятиями, на самом деле выдают значение одного: отношения к жизни. А это иной раз очень дорогого стоит.

Глава 5

Совершенно точно было что я понимал, что происходит что-то загадочно-забавное, но относился к этому настолько философски, что тогда бы уже задуматься о том, что будет дальше. Но я не думал. Я предпочитал не думать, потому что знал, что мало что изменится от таких моих размышлений, ибо жизнь давно уже научила тому, что бывает она настолько своенравной, что ничего не зависит ни от нас, ни от каких бы то ни было предсказателей. А если кто и пытается что-то разгадать, так толком ничего у него не получается.

……………………………………………………………

Со временем я понял, что мне - что пытаться понять, что даже если и понять, - на самом деле ничего толком не изменится. Попытки вести диалоги с кем-то другим (равно как и от третьего лица) точно так же ни к чему привести бы не смогли. Что тогда оставалось? Да ничего. Жить. Просто жить, наблюдая за жизнью. Что я, собственно, и делал. А как иначе? Опускать руки я был не намерен ни сейчас, ни когда-либо раньше.

Глава 6

Было точно, верно и правильно, что в своей жизни я совершал поступки, которые не то что не могли никуда привести, но уже сами по себе несли в себе некую ужасающую направленность, которая не могла ничем закончится кроме как чем-то странным и нелепым.

Действительно, все чаще я совершал поступки не потому, что необходимо было их совершать согласно текущему моменту, а просто потому что необходимо было посмотреть чем все это закончится. То есть мной в первую очередь двигало любопытство. Причем такой забавный эксперимент над самим собой иной раз мог закончиться и весьма плачевно. По крайней мере, очень часто все шло к тому. И как ни крути, выпутаться и хоть как-то спастись было практически невозможно. Сложно и невозможно.

…………………………………………………………..

Но я ничего не мог с собой поделать. Постепенно я заметил, что меня все больше тянуло в сторону таких вот удивительных пертурбаций течения собственной жизни. А сколько я не пытался подобное прекратить, не только не получалось, но и скорей всего особенно как-то не выходило.

--Не выходило, потому что ты сам не хотел,-- сказал мне голос внутренней совести, что заставило меня задуматься.

Думал я не только над сказанным, но и над тем, почему мне это было сказано именно сейчас.

--Так что ты молчишь?— повторился все тот же голос.— Если считаешь что не прав – признай это. Если прав – отстаивай свою правоту.

--Я прав,--вступил в диалог я.— Прав, и потому что не считаю необходимым что-то кому-то доказывать….

--Не кому-то, а себе,--перебили меня.

--Нет, кому-то,--повторил я.— Себе мне давно уже не надо ничего доказывать. Период подросткового исследования мира прошел. Теперь я точно знаю что хочу. Так же как чего и не хочу.

--Ну, мало кто знает, что он на самом деле хочет,-- усомнился мой абонент.

--То есть как это?— удивился я.

Видимо в моем изменившимся тоне собеседник прочитал нотки агрессии, а потому замолчал.

--Нет, что же ты?— уже не унимался я.— Начали беседу – давай ее продолжим. Ты считаешь, что я не прав.

--Знать бы кто в этой жизни прав, а кто нет,-- философски заметил мой собеседник.

--Ну, знаешь,--несколько недовольно произнес я.— Так мы можем вообще неизвестно до чего договориться. Как это мы не знаем кто прав? Если ты говоришь что-то уверенно и четко – значит прав. Если…

--Странные градации правоты,-- перебил меня собеседник.

--А почему бы и нет?— настойчиво произнес я.— Мы ведь сами решаем что к чему. Что в этом мире нам необходимо, а от чего следует расстаться.

--Значит ты полагаешь что человек всегда прав, что бы он ни говорил?— как мне показалось несколько удивленно произнес собеседник.

--Полагаю что так,-- кивнул я.

--И по-твоему, чтобы человек не совершал, если он не абсолютный идиот, то совершает это с уверенностью что прав.

--Полагаю что так,-- вновь кивнул я.

--Забавная логика,-- как мне показалось, присвистнул собеседник. Хотя понятно, что рядом со мной никого не было, я общался с самим собой, а значит мог в любой момент встать и уйти, и меня бы…

--Уйти ты не сможешь,-- перебил мои мысли собеседник.

--???

--От себя не уйдешь.

--Верно,--подумал я.

Глава 8

Все чаще ко мне стало приходить ощущение какого-то непонятного завершения жизни. Понятно, что этого просто не могло произойти. Но вот ведь незадача, подобное было. Я даже, могу признаться, постепенно смирился с таким ощущением. Да и что оно,-- рассуждал я,-- не более чем иллюзия всего происходящего. А если так, стоило ли переживать?

Я удивлялся как много и как на самом деле мало я сделал. С одной стороны было величие незавершенных дел, с другой – утопия этих же дел, которые, мне казалось, уже никогда не удастся завершить.

И казалось мне, что делал я большую ошибку. А после того как казалось это, становилось мне по настоящему грустно и обидно. Ибо, что такое жизнь? Всякий человек в той или иной мере пытается в ней что-то сделать, чего-то достичь, да как мерить нам потомкам, достижения эти? Не существует единой градации, шкалы весов. А все что есть, изобилуют людскими ошибками, ибо прав Господь, человек ошибается. Слишком часто ошибается. Пусть он и кается в грехах, но ведь как не вернуть убиенных смертных апостолом Павлом (до его прихода к Богу), так и невозможно залить рану души теми поисками очищения, какие предпринимает каждый из нас в течении жизни. Или вернее сказать, на каком-то этапе собственной жизни. Чтобы после может и забыть, чтобы после уже и не заниматься этим, а идти вперед, как идет вперед и вся цивилизация.

Но то, что впереди пустота, об этом не все знают. И я не знал, когда искал свое счастье. Когда пытался его искать. Когда вроде как что-то и находил, но каждый раз убеждался что это «что-то» есть очередная ошибка, и надо искать заново.

Я и искал. К чему приводили мои поиски, отчасти рассказал я в этой книге, а в основной своей массе ведь и не вспомнишь. Что было? Эх, а что было? Как нам, людям, относиться к тем страданиям, которыми наградила нас судьба. Были ли это действительно страдания, или может, какое испытание господне? Действительно загадка. Загадка мира, загадка мирозданья, загадка всего того, что существует рядом с нами, и удаляется от нас, оставляя нас в неведении относительно того что же все-таки произошло.

…………………………………………………………………

Порой мне кажется, что мир очень коварен. Он даже может быть коварен настолько, насколько не может представить каждый из нас в полной мере. Да и что такое мир, когда никто из нас толком и не знает его. Сотни философов что-то писали, каждый или отрицая или дополняя другого, но никто так и не пришел к единой истине, ибо как известно, сколько людей столько и мнений.

Но что такое тогда я?— задавался я вопросом, и мне очень хотелось найти ответ, ибо не хотелось ждать слишком долго, а особенно всю жизнь.

………………………………………………………

Конечно же, всю жизнь сдать не придется. Это я уже понимало сам, об этом догадывался в течении жизни, да и это уже как бы само собой предполагалось. Поэтому все что оставалось мне, это настроиться на нечто такое непонятно-необъяснимое, чтобы, наверное, просто жить. А иначе, зачем это все?

Глава 9

Несмотря на как будто бы кажущееся понимание, я тем не менее оставался в полном неведении относительно того как сложится моя жизнь дальше. С одной стороны меня манили какие-то неведомые дали, но с другой стороны я понимал что они, по сути, ничего в себе не несут, и по большому счету их может быть и вовсе не существует. Окружающая действительность порой и действительно мне казалась настолько запутанной и непонятной, что не проходило и часа, чтобы я не оглядывался, пытаясь соотнести то что увидел - с тем, какой мир был в моем представлении. И при этом я самым ужаснейшим образом страдал, ибо словно бы оказался в каком-то удивительном капкане из собственных желаний, разбивающихся о стену отсутствия возможностей.

И это поистине тяжко и непонятно. Ведь что сделал бы кто-то другой в моей ситуации? Да и возможно что ничего, толком ничего, ибо запутался бы он, замер в неведении, да быть может и упал бы пропасть отчаяния. А я жил. Я продолжал жить несмотря на то, что давно уже мог признаться и самому себе в полной путанице относительно всего, что происходило со мной. И это было ужасно.

……………………………………………

В один из дней, наполненный решимостью действовать, я стал пытаться нащупывать какую-то справедливость, и уже в предвкушении ее стал думать над тем, что меня ждет впереди. При этом такие ожидании становились еще больше загадочными, чем больше я размышлял об этом. Но что такое размышления? Кому нужны они, если каждый раз, стоит только задуматься еще больше, как наталкивались мои мысли на воспоминания из прошлого. И это прошлое било меня, не жалело, и нисколько не считало что хоть когда-нибудь будет как-то иначе.

Нет. Иначе быть не могло. Со временем все становилось настолько предсказано, что мне уже совсем ничего не оставалось кроме как прекратить собственные страдания. Что, впрочем, было не так-то и легко сделать. Почему? Да потому что возраст у меня уже был такой, что я мог погружаться, но не так-то легко было всплывать.

Часть 2. Приключения иностранца

Глава 1

В своей стране я был иностранец. Так по крайней мере начал ощущать себя с детства, когда не находил что мои мысли совпадают с мыслями сверстников.

Ощущение оторванности еще больше усилилось в старшем подростковом возрасте, когда мой хуй стоял почти 24 часа в сутки, и я не мог понять - почему так устроен мир, что те, которые имеют созданные природой отверстия для того чтобы принять в себя мой член, играют в какие-то странные правила приличия, не особенно стремясь впустить меня в свою пизду, попу, или рот. Точнее – не предлагают сами, в душе видимо мечтая чтобы их трахнули как бы без их ведома. Причем не просто трахнули, а настойчиво ебали долго и методично, обрабатывая все отверстия, и долгое время не собираясь останавливаться.

--И ведь как было бы здорово,--рассуждал я тогда,--если бы предложения о сексе поступали мне каждый день и от одноклассниц, и от встречавшихся на моем пути женщин, некоторые из которых, подозревал я, вполне допускали мысль о том, чтобы их выебал своим горячим от возбуждения членом юноша.

Но для женщин подобное было запрещено законом. Причем закон явно не спросил желания у юношей, большинство из которых, как предполагаю, были бы совсем не против, чтобы их фаллос оказался в умелых руках опытной женщины.

В юношеские годы подростки еще не делают тех разделений, которые им становятся свойственны когда они вырастают, и уже более-менее сознательно отбирают себе самок для совокупления. Я не был исключением, и мне тогда хотелось (впрочем, как и сейчас), чтобы какая-нибудь женщина взяла мой член в рот, и высосала из него все, что насосет.

Но тогда это были мечты, и потому приходилось каждый день (и по несколько раз в день) онанировать в пустоту.

Уже тогда я чувствовал несогласованность установленных правил в обществе с истинными желаниями людей. Причем я говорю только о желаниях. У кого таких нет, или морально и физически не созрели, или же генетически не предрасположены к сексуальной свободе - таких в сторону. Не о них речь. Пусть живут как живут. Но вот если ты хочешь и понимаешь, что общество навязывает тебе другие модели поведения... Тогда наблюдается явный дискомфорт.

Желания у человека всегда выше норм и запретов. И это будет всегда приводить к душевному дискомфорту, потому как почти каждому человеку приходится сдерживать себя, дабы не прослыть маргиналом, а значит хотя бы более-менее адаптироваться в обществе. В социуме. В этом чертовом социуме, который и устанавливал такие законы. Законы не ебаться, когда ты хочешь именно ебаться. Законы разыгрывать порядочность, когда на самом дел тебе хочется только одного. Вернее, сначала хочется только выебать кого-то, и только потом рассуждать о прекрасном. Чистом, прекрасном и светлом. А какое чистое и светлое может быть после того, как вы сначала как шахтер-ударник пробуравливаете анальное отверстие партнерши, а потом вставляете этот же член ей в рот; и, причем, она сосет так отчаянно, что даже если вы уже успели кончить пока ебали ее в попу, ваш хуй продолжает стоять как оловянный солдатик, вполне готовый для новой эякуляции.

А вообще-то я всегда стремился нарушить устанавливаемые моральные правила. И предпочитая жить по своим правилам, совсем не шел на поводу у тех, кто принимает жизнь такой, как она была, нисколько не стремясь изменить ее. Подвести под себя.

И это была ошибка таких людей. Они зря сдерживали себя в своих сексуальных проявлениях. Делать так было не нужно. Что нужно? Нужно было ебаться, пока стоял хуй, и думать о ебле, когда этот хуй временно заканчивал свою работу, частично уставая, а частично ведя себя так, лишь потому, что было принято. Принято не ебаться с первым встречным, принято побольше узнать о человеке, принято… В общем, я уже тогда понял что люди сами выдумывают глупые и нелепые правила, которым стараются во что бы то ни стало соответствовать. А если не всегда удавалось -- или замаливают грехи в церкви, или мучаются чувством вины и прочей симптоматикой нервных заболеваний.

Что до меня, то я решил идти своим путем. Да и, как подозревал, не только я. А потому именно в те юные годы у меня уже стала вырисовываться та двойственность, свойственная, если вспомнить Фрейда, природе человека.

--Сучьи выродки,--думал я обо всем этом, и в силу возраста считал, что существуют конкретные люди, которые устанавливали законы поведения в обществе, недопонимая, что любое общество развивается примерно по общим законам. Но тогда я думал о тех людях, которые ввели запрет на свободные сексуальные отношения. А сами…. Я был уверен, что сами они не ограничивали себя в пуританских правилах.

--Ебутся как кролики,--думал я.— Да и не только ебутся, а некоторых еще и ебут,--спешил закончить я свою мысль, чтобы достать из памяти, прокрутив в воображении, очередной эротический сюжет, дабы самостоятельно доставить себе удовольствие. И доставлял. В те годы особенного разнообразия не было. И все что мне оставалось – заниматься самоудовлетворением. Как и миллионам моих сверстников.

Но я верил, что все когда-нибудь изменится. Верил, что придет время, и у меня появится выбор. И я смогу сам выбирать себе партнерш для секса. Причем как-то понял, что так как мерилом для большинства членов общества являются финансовые отношения, то вполне разумно и в интимные отношения вступать по схожему плану. То есть попросту заказывать себе проституток, выбирая тех, кто наиболее приглянулся, то есть будет полностью подчиняться вам в постели, особенно не выкаблучиваясь, ведь вы платите деньги, и за эти деньги можете себе позволить быть самим собой.

Видимо в те юные годы меня мучил вопрос: сколько мне еще оставалось ждать?

Ждать, впрочем, оказалось не слишком долго. Быть может я бы и дальше терпел, подстраиваясь под обстоятельства, да вмешался случай: я попробовал алкоголь.

Поначалу я только выпивал. Можно сказать, что я совсем неожиданно открыл для себя возможности, которые давало алкогольное опьянение, и почти сразу влюбился в эти возможности. Стоило мне выпить всего стакан вина – как у меня разом снимались запреты, что мне навязывало общество с его условными нормами поведения и жизненными ценностями. У меня ценность была одна – выпить самому, напоить подружку, и вступить с ней в интимную связь. Оттрахать попросту.

Вот, правда, подружек пришлось ждать до моего совершеннолетия. Но зато потом я не останавливался лет десять. За эти десять лет я переспал с сотнями девушек и женщин. Большая часть из них были в меня влюблены. Почти половина – влюбились по уши. На семерых я успел последовательно жениться и развестись. Вот она жизнь, думал я, играя свою роль уверенного ловеласа с очередной пассией. Причем только малая часть из всех моих девушек спали со мной за деньги. За деньги это как бы выходило случайно или на зло кому-то из бывших подружек, которых внезапно не оказалось рядом, когда у меня стоял член и свербили яйца. Основная часть девушек сосали мой член по любви. Каждую пятую я трахал в попу. Каждая десятая просила в попу еще. И лишь несколько раз попадались таких, которые хотели только в попу, и из всех развлечений предпочитали лишь одно: чтобы я поглубже ввел член в их анус, и как можно дольше его не вынимал. Нравилось им это. Возбуждались, стервы, именно от этого. И я сам не заметил, как так случилось, что эти девушки оказались моими самыми любимыми. Ведь я тогда считал, что если подруга не дает вам в попу – то это рождает подозрение. А раз подозрение, то от таких женщин я старался избавляться. Почему-то они мне считались ненадежными.

Глава 2

За десять лет, прошедшие с начала моей половой жизни, я действительно многое испытал с девушками. Я мял их груди. Я целовал их половые губы. Иногда, всасывая в себя вульву, я одновременно давал им сосать мой член. Мы и возбуждались и кончали одновременно. Потом я научился сдерживать оргазм, позволяя себе кончать, дождавшись пока партнерша сделает это как минимум пять, а лучше десять раз.

Учитывая, что мои половые партнерши кончали именно столько раз, я мог сделать вывод, что девушки мне попадались сексуально одаренные. Но учитывая большое количество таких девушек, допускал, что именно такая категория девушек каким-то чудодейственным образом знакомилась со мной. Тогда как всякие «монашки» да недотроги – проходили стороной, стесняясь, и после догоняясь дома самостоятельно; в ванной, например, или лежа перед сном под одеялом и активно мастурбируя, закатив глазки и вспоминая меня. И мне становилось горько от таких представлений. Потому что я знал, что доверься мне, преодолев в себе ложную стыдливость, они получили бы намного больше.

Когда я вспоминал прошедшее, у меня всегда вставал член.

Чтобы он зря не простаивал, специально для этого у меня были три постоянные, сменяемые друг друга, половые партнерши; девушки жили по соседству, и, по сути, кто-то из них всегда оказывался дома, а значит был готов придти ко мне, чтобы снять сексуальное напряжение. Да и что им еще оставалось? Ведь я любил их. А для девушек сосать член любящему мужчине намного лучше, чем делать это первому встречному, или какому-то мудаку, который из-за своих внутренних комплексов через время начнет устраивать сцены ревности и в итоге допечет так, что сделает их жизнь мучительной.

А я был не такой. Мои девушки не только могли ебаться с кем хотели (так сказать, для повышения квалификации), но могли делать подобное и в моем присутствии. А что? Меня это всегда возбуждало. Как и возбуждали разговоры--воспоминания моих партнерш о том, как трахали их или как они были свидетелями того, как трахали их подруг. Для меня это вообще особая и отдельная статья доставления себе удовольствия. Представляя, как моя подруга сосет кому-то член, я всегда по-особенному возбуждался. И мне было все равно, делает она это из-за своего блядства или стремления к риску, а может даже и вне собственной воли. Почти по принуждению. Мотив мне был безразличен. А вот воображение разыгрывалось невероятно. Кульминацией было изнасилование (уже мной) подруги-рассказчицы (как бы за все ее грехи). И врываясь в ее плоть, я часто ловил себя на мысли что действую словно подвыпивший шахтер-первопроходчик, в порыве пьяного азарта кромсающий породу своей киркой. Вместо кирки у меня был хуй. Породу имитировали последовательно анус, рот и пизда. Снова и снова извлекая и всучивая глубже, мой хуй работал как отбойный молоток: энергично и с минимальными паузами. А на выходе были стоны партнерши, захлебывающейся спермой и слюнями в порыве страсти. И как же были прекрасны все эти бляди в момент оргазма! Мышцы их лица размягчались, тело расслаблялось, и на какой-то миг девушка становилась такой, какой она и на самом деле должна быть. Страстной, податливой, желанной. И что самое главное – естественной. А если она естественная, если она не скована нормами и запретами, принятыми в обществе, значит с такой девушкой все в порядке. И она могла стать моей любовницей, или, например, выбрать в любовники меня. Такое ведь тоже бывало. В ряде случаев я сам провоцировал это, интуитивно догадываясь, что для каких-то девушек будет дополнительным сексуальным возбуждением то, что они сами выбрали себе партнера.

Глава 3

Когда случилось, что стал играть я сразу в две игры? Должно быть тогда, когда я понял что могу позволить быть собой. Могу воплощать в жизнь все те фантазии, которые невообразимым образом теснились в моей голове, вырываясь наружу в воплощенных поступках – сиречь - желаниях? Может и так. И вот тогда, по всей видимости именно тогда я стал даже не пробовать (период неуверенности прошел), а реализовывать все то, что так долго томилось, не находя выхода. Видимо так. И уже тогда получалось, что я заигрался. Я сам не заметил, что заигрался. Во мне жили уже два человека. Один – тот, которым я должен быть и был. Второй – тот, которым хотел стать. И когда первый все больше стал воплощаться в действительность; когда этот первый, появившись, уже не исчезал, все четче стал вырисовываться и второй. Мне бы тогда избавиться от одного из них. По всей видимости, как раз тогда еще было время. Но теперь этого времени не было. Во мне стало вдруг жить сразу два человека. Один – тот, которым официально меня считало большая часть окружающих. Второй – тот, которого тоже знали окружающие. Но не все. Далеко не все. И этот второй мне нравился больше. Ведь он был я. Но первый… От первого я так и не смог избавиться до сих пор. А чтобы не было в психике дисбаланса, в какой-то момент убедил себя, что вполне могут уживаться двое. Двое, которые реагируют в разных обстоятельствах по-разному. И хотя со временем я максимально (где было возможно) соединил их, они все равно различались. Различались настолько, что для того, чтобы не запутаться – я сознательно бросил пить. Теперь я все время был трезвый. Я сам, сознательно, загнал себя в ловушку, но так было надо.

…………………………………………………………………………

Итак, я одновременно жил двумя жизнями. И проживая их, почти не сомневаясь, что так и должно быть на самом деле. То есть так было,-- и это вполне меня устраивало.

Видимо устраивало, раз так продолжалось достаточно долго, да и в какой-то мере продолжается сейчас. А что делать?! Жизнь она ведь по вашему усмотрению может быть или простой или многогранной. Я выбирал чуть сложнее. Кто-то ищет простоты. А на выходе все равно получится - как придется. Никто никогда ничего не сможет предсказать. Миллиарды различных ходов-комбинаций, состоящих из жизненных ситуаций и поворотов судеб. И со всем этим надо считаться. Будет лучше – если станете считаться. Так спокойнее. Да и мне все это не мешало. Не мешало находить девушек, которых я почти безошибочно выцеплял в толпе, уже зная, что они готовы на все ради меня; тем более что это «все» -- заключалось лишь в одном: отдаться мне и делать то, что мне нужно, в постели. Взамен – удовольствие. И мне и им. Взаимное, получается.

………………………………………………………………………..

В женщинах я любил, прежде всего, грудь, лицо и попу. Желательно когда были в наличии все три составляющие. Лицо обязательно. Женщина не должна быть страшная. Она может быть похожа на мужчину, главное чтобы черты лица были правильны. Не обязательно красивы. Просто правильные (более-менее), потому что спать с кикиморой не очень хотелось. Разве что если эта «кикимора» вдруг оказывалась настолько чувственной, что затмевала свою некрасивость. Главное ведь чтобы женщина возбуждала. А уже для этого важно, чтобы она была доступная, раскованная, и понимала, что должна сосать ваш член и подставлять свою попу; мой пенис вообще испытывал какую-то особенную страсть к попам девушек. Это пизда может быть растянута, так что хуй там будет как в ведре. А вот попа… Женский анус всегда упруг и по своему привлекателен. А значит и достоин, чтобы вы окунули в него свой орган любви. Ну, то есть хуй, если называть все как я привык, своими словами.

Сам хуй при этом тоже радуется, потому как стенки анального отверстия надежно облегают его мускулистое тело. В итоге наблюдается полное единение с кровеносными сосудами, и оргазм выходит бурный и по-особенному приятный. Я даже думаю что мнимые запреты, которыми охотно пользуется ряд недальновидных дам, исключающих из своих половых контактов анальный секс, в какой-то мере как нельзя кстати. Такие запреты по-особенному доставляют удовольствие тем, кто не обращает на них внимания. И в то же время знает, что не все дают ебать себя в попу. Это что касается женщин. А мужчины… Ну, например, я всегда кончал, стоило только сосредоточиться на том, что я трахаю какую-нибудь женщину именно в ее попу. Даже когда такие сцены разыгрывались только в моем воображении (когда под рукой был только хуй, но не было женщины), все равно оргазм всегда получался по-настоящему прекрасным и насыщенным. Причем если такой оргазм случался перед сном – на следующий день было отменное настроение. Настроение даже в какой-то мере творческое, вдохновленное, прекрасное. Это было проверено.

Глава 4

Я не мог, конечно, точно утверждать, но видимо когда-то совершено точно у меня родилось понимание того, что жизнь строится на взаимоотношениях полов. Уже позже я прочитал работы Фрейда, который убедил меня в моей правоте; точнее я нашел у него то, о чем догадывался и сам. Помыслами большинства людей (мужчин это точно) двигало бессознательное желание, доставшееся психике современного человека от психики человека архаичного, первобытного. Желание овладеть женщиной намного важнее и значимее для настоящего мужчины в сравнении с любыми другими перспективами. Овладение женщиной тешит мужское самолюбие и означает власть. Власть над другими людьми. А человек так устроен, что ему попросту необходима эта власть. Пусть даже такая власть условна, и почти в половине случаев заканчивается уже через пять минут после полового акта. Но такая власть существует. И для кого-то вполне достаточно пусть даже и разовое обладание ею.

…………………………………………………………………..

С Викторией я познакомился в купе поезда Ереван-Баку. В те годы (это было на закате Советской власти) я считал необходимым посетить все союзные республики, и после Белоруссии, Украины, и Молдавии, направился в Грузию, оттуда в Армению, и уже из Еревана ехал в Азербайджан. Сейчас могу сказать, что удивлен своей дальновидностью в те годы, потому что уже через несколько лет союзные республики заявили о своей независимости, и в некоторые из них до сих пор попасть представляется практически невозможным. Впрочем, теперь я особенно и не стремлюсь. А вот тогда…

Еще при посадке в поезд я выделил достаточно привлекательную женщину, которую сопровождал европейского вида мужчина (что было особенно заметно на фоне кавказских народностей, дружно заполнявших поезд); причем мужчина, как я обратил внимание, смотрел на меня так, словно мы были когда-то знакомы. Я уже знал, что виной тому моя внешность. Большинство из тех, кто видел меня, отчего-то считали что со мною знакомы, или, на худой конец, где-то видели. Что до меня, то было точно, что сам я их не видел, а если бы и видел – то не помнил. Зрительная память в те годы у меня была очень не важная; я мог общаться с человеком (с людьми сходился я всегда легко), а на другой день этого человека уже не узнать. Так бывает не только у меня, успокаивал я себя, но при этом догадывался, что это не очень хорошо. Но специально тренировать память не получалось. Каждый раз что-то отвлекало. Находились неотложные дела. А когда эти дела заканчивались, я уже забывал о своем обещании начать работать над памятью.

Но, тем не менее, я продолжал жить. На тот момент, пожалуй, это было для меня как-то по-особенному важно. Причем в понятие жизни я вкладывал свой особый смысл. Жить, для меня значило жить именно так, как я этого хотел. Жить, чтобы ощущать жизнь. Жить, чтобы не оглядываться на прошлое. А прошлым считалось как то, что только что произошло, так и то, что станет прошлым уже через минуту. Слишком тонкая грань в моих тогдашних представлениях простиралась между прошлым, настоящим, да видимо и будущим. Эту тонкую грань всякий раз я стремился нарушить. Нарушал. А потому сейчас с каким-то особенным трепетом вспоминал то, что было когда-то; неосознанно при этом вплетая в происходящее то, что только должно было произойти.

И не было мне покоя от этих воспоминаний. Не было покоя, прежде всего потому, что я сам не стремился ни к какому покою. Всякий раз, когда я собирался сказать себе «хватит», чтобы каким-то образом остановить себя, я понимал, что это невозможно. Я должен продолжать жить именно так, как я этого хотел. Должен жить так, как собирался это делать, даже несмотря на протесты души. Душу я вообще предпочитал лишний раз не травмировать. И при этом почти всегда у меня выходило обратное.

И тогда я рвал аорту собственными воспоминаниями. Тем более как я уже заметил, в такие воспоминания слишком часто вмешивалось будущее. А когда я уже был готов запутаться, я, словно ничего не произошло, начинал сначала. Это «сначала» обратный отчет. Я жил так, как должен был жить. Я стремился к этому. Стремился к свободе. К свободе души. Именно душевное спокойствие я выделял всякий раз. Так это было. Так это должно было быть. И я был уверен, что так это и будет.

Как раз видимо тогда я и увидел Викторию и ее спутника. Могу сказать, что я как-то сразу представил себе, какие могут быть между ними отношения в постели, и отчего-то стал убеждать себя, что этих отношений не было.

--Совсем?— спросил я сначала себя, а потом Викторию, когда мы случайно столкнулись в тамбуре и разговорилась. Ну, или сначала разговорились, а после спонтанного секса, случившегося между нами, уже придумали легенду, на случай если женщину спохватится муж.

--Он мне не муж,-- потупив взор, произнесла Виктория.

--Не муж?— заинтересовано повторил я, нежно проводя пальцами по ее соскам, и отчего-то решив не отпускать ситуацию, а постараться узнать о понравившейся мне женщине побольше.

--Не муж,-- спокойно ответила Виктория, слегка разомлев после секса, и спокойно отдаваясь волне нового сексуального возбуждения.— Я сплю с ним в знак благодарности.

Несмотря на то, что Виктория мне рассказала достаточно душещипательную историю из своей жизни (во всей этой истории меня главным образом интересовала даже не сама Виктория, а ее половая жизнь), сейчас я практически ничего не могу вспомнить из нее. В памяти лишь осталось, как периодически Вика прерывала рассказ, склоняясь вниз и обсасывая головку моего члена, а когда распрамлялась и продолжала рассказывать, поглаживала вздыбленный член и набухшие яйца своими наманекюренными пальчиками. Но могу сказать, что именно Виктория была той женщиной, которая первая подарила мне свободу сексуального выбора. И именно после общения с ней я мог ебать женщин уже более спокойно, ничуть не испытывая психологического дискомфорта, видимо свойственного мне ранее.

Впрочем, это излишки слишком строгого воспитания. После общения с Викторией я действительно стал достаточно раскован. С этой женщиной я занимался любовь в тамбуре, в туалете, в коридоре вагона, и даже в купе, когда мне удавалось сначала напоить ее спутника псевдо-мужа, а после потихоньку, застывая от возбуждения, медленно вводить свой член в упругую пизду 35-летней женщины.

Мне тогда было 18. У меня был достаточно упругий член, который не опадал даже после эякуляции, и я вполне мог заниматься любовью часами, а после того как кончал, мне все равно мне хотелось еще и еще, так что я по-настоящему мог остановиться только тогда, когда понимал, что моя женщина уже действительно устала и больше не может. И когда я чувствовал такое, я максимально ускорял свои движения, и, врываясь в ее плоть (чаще всего это был анус) - изливал туда все содержимое яиц. Вместе со спермой уходили страхи и сомнения. Тревог как таковых не было. И тогда и сейчас я был уверен в себе, полагая, что за что-то прошлое переживать нее имею права. А о будущем не смею загадывать.

Глава 5

Когда я шел к очередной своей женщине, у меня почти всегда пела душа. Помимо души у меня вставал член. Член вставал только от мысли о том, куда (и по какому поводу) я иду. Я уже знал, что женщина встретит меня у порога. У почти тут же у порога я овладею ей в первый раз. Потом будут еще половые сношения. Но именно первый раз (первый за вечер – день – утро – смотря в какое время я приходил) после коитуса надолго оставался в моей памяти. Я помнил о нем даже тогда, когда такой же «первый раз» у меня случался с другой женщиной. Бессознательно я сравнивал своих женщин. Женщин было много, поэтому сравнивать было чему. К тому же мои женщины были разные. И отличались они друг от друга свойственным только им индивидуальным особенностям, но как-то оказывались до удивления схожи в своем желании отдаться вам, предавшись страсти.

Справедливости ради стоит сказать, что не все женщины таковые. На многих отрицательно влияло то их социальное окружение, в котором прошло воспитание. Поэтому такие девушки оказывались по пуритански скованы и застенчивы. Ну а те, которые в силу внутренних причин стремились к свободе, со временем в этой своей свободе зашкаливали через край. И приносили с собой разочарование в том, что спали не только с вами. «Общественный парадокс»,-- как это я тогда называл, и понимал что, по сути, преодолеть подобное фактически невозможно. Значит, оставалось идти по какому-то своему пути. То есть брать в спутницы девушку «чистую» и доверчивую, а после медленно и методично развивать ее сексуальность. Делать из нее блядь, но блядь только в ваших с ней интимных отношениях. Допуская, впрочем, что со временем такая девушка захочет чего-то большего, а значит попробует переспать с каким-нибудь другим мужчиной. И если опыт будет удачный (то есть без последствий), то такая девушка бессознательно запомнит, что, собственно, ничего страшного и нет. И она вполне периодически может вступать в интимные отношения с другими. Не опасаясь ничего. А если вы начнете сковывать ее внезапными запретами, то тут тоже двояко: она или подчиниться вам, или расценит подобное как вмешательство в ее собственную жизнь, и в один из светлых дней пошлет вас на хуй, и уйдет к другому.

Это я понимал. И видимо тогда приучил себя не реагировать на измены. Не считая их за таковые, а даже наоборот, незримо поощряя на это своих подруг, чтобы после спровоцировать у них чувство вины, потому что в такие моменты девушки становятся по-настоящему раскованы, и в своем стремлении «загладить вину» допускают в отношении себя любые вольности. Вы можете делать с ними все что захотите. Можете вставлять свой член в любое их отверстие, и в любом месте, будь то примерочная магазина, приемная депутата, или улица.

И е