Вибір типу та необхідної кількості вогнегасників

Дата добавления: 2015-09-19; просмотров: 483

К Серёже и Наташе подошла Татьяна Михайловна.

— Как настроение? — поинтересовалась она.

— Бодрое, — сказала Наташа.

— Спасибо, — сказал Серёжа.

— Кстати, могу выдать небольшую тайну, — сообщила Татьяна Михайловна. — Ради праздника. Нелли Ивановна требовала для тебя, Серёжа, строгого выговора, но мы с Анатолием Афанасьевичем убедили ее, что не надо.

— И она согласилась? — с большим сомнением спросил Серёжа.

Ну... как видишь. Хотя поведение тебе, конечно, придется снизить. "Примерного" уже не будет, только "удовлетворительное".

Серёжа засмеялся.

Татьяна Михайловна удивилась:

— Разве я сказала что-нибудь смешное?

— Ну, Татьяна Михайловна, вспомните: когда у кого из нас было "примерное" поведение? Разве что у девчонок, да и то не у всех.

— Да... Народ вы очень уж беспокойный.

— Зато веселый, — заметила Наташа. — Иногда плакать надо, а мы смеемся.

— Ты о чем это, Лесникова?

— О Стасике Грачёве. Он такой счастливый сегодня. Отец не отлупил, вот он уже и скачет от радости.

Татьяне Михайловне, видимо, не хотелось говорить о грустных вещах, она изменила разговор. Поглядывая на левый Серёжин рукав с голубой нашивкой и золотым капитанским угольником, она спросила:

— Это у вас такая форма в клубе? Красиво. Только почему такое странное название?

— Это испанское слово, — объяснил Серёжа.

— Я понимаю. Но разве не нашлось русского?

— А что такого? Есть, например, студенческий строительный отряд "Гренада". Я с ним летом встречался. Тоже испанское название.

— "Гренада" — это другое дело, — возразила Татьяна Михайловна. — Про Гренаду песня есть.

— Про "Эспаду" тоже есть песня, — сказала Наташа.

Серёжа удивленно посмотрел на нее, но спрашивать не стал.

Они прошли в зал.

А через несколько минут на сцену вышел Кузнечик с гитарой. Шестиклассники зашумели, зааплодировали.

Павлик Великанов поправил перед Генкой микрофон.

Кузнечик, не дожидаясь тишины, ударил по струнам. И тишина пришла сама, сразу.

Не успел Серёжа научить Кузнечика песне про горниста и всадников. Генка пел ту, старую, про летчика.

Но сейчас в этой песне, кроме знакомых слов, Серёжа услышал новые:

Прощаясь,он шпагу как надо,

Братишке сделать помог.

Испанское слово "Эспада"

По нашему значит "клинок".

Пока рассветы багряны,

Пока покой не настал

В ребячьих клинках деревянных

Пусть крепнет упругая сталь.

После каникул стал падать замечательный пушистый снег, и за два дня пришла зима. Правда, потом наступила оттепель, но и это было здорово: снег набух, сделался липким. Каждую перемену в скверике перед школой реяли стаи тугих снежков. Снежки разбивались на стенах и дверях влажными серыми звездами.

Изредка звенели выбитые стекла.

С тех давних времен, как в школах вместо бычьих пузырей и слюды появились настоящие стекла, их время от времени разбивают. Иногда виновник признается сам и сразу. Иногда его просто не отыскать. А иногда известно, что виновник где-то рядом, но кто именно, угадать нельзя. Тогда на классном собрании начинается долгий и безнадежный разговор с призывами "найти мужество и признаться". Однако виноватый чаще всего считает это не мужеством, а глупостью и помалкивает. Помалкивает и класс, потому что с давних пор известно: выдавать товарища — свинство. Тогда остается один выход — взять класс измором.

Именно так и решила поступить Нелли Ивановна. Она заявила, что умрет на пороге класса, но не выпустит ни одного, пока не узнает, кто высадил стекло рядом с форточкой.

Класс молчал. Скорей всего, никто и в самом деле не знал виноватого. Стекло выбили снаружи, а снежки в ту перемену летали тучами, и попасть в открытую форточку старались не только второклассники.

Все это Нелли Ивановна слышала от ребят уже много раз. Но в ответ заявляла, что, поскольку стекло выбито, значит, виновник существует и должен понести наказание. Только трех заревевших девчонок она милостиво отпустила — они-то явно были ни при чем.

Остальные не ревели и не признавались. Класс сидел. Осенние сумерки за окном превратились в сплошную темноту. Снег растаял, и земля была черной, а небо — беспросветным.

В классе у Серёжи кончился шестой урок. Серёжа вышел в коридор и увидел Наташу.

— Просто безобразие, — сказала она. — Нелюшка ребят не отпускает. Стаська теперь ни за что один домой не пойдет, он же трусишка. А мне скорей домой надо, маме помогать. Скоро гости придут.

У дяди Игоря был сегодня день рождения. И папа, и тетя Галя, и Маринка собирались в гости к Лесниковым. И Серёжа, конечно. Сразу после уроков. Только сначала он хотел забежать к Генке, который сидел дома с ангиной и даже петь не мог, бедняга.

— Ладно, Генке я позвоню, объясню, — сказал Серёжа. — Ты иди. Я Стаську дождусь, и мы пойдем. Не будет же она их до ночи держать.

— Надо бы мне зайти спросить, когда их отпустят, — нерешительно сказала Наташа. — Я ведь все-таки у них сейчас вожатая. Но бесполезно. Я с Нелюшкой за эти дни уже два раза поругалась.

— Ну и нечего третий раз ругаться. Иди домой.

Наташа ушла, а Серёжа устроился на подоконнике напротив второго "А". Вытащил из портфеля книгу "Архитектура средневековья". Книга была старая, тяжелая. Он сегодня увидел ее в шкафу, в кабинете истории, и под честное слово на два дня выпросил у доброй исторички Анны Валентиновны.

Серёжа разглядывал иллюстрации и все больше огорчался. По сравнению с прекрасными рыцарскими замками на книжных гравюрах его собственный пенопластовый макет казался примитивным и нелепым.

Проходил мимо директор. Серёжа вскочил с подоконника.

— Что читаешь? — спросил Анатолий Афанасьевич и взял книгу. — Ого, серьезная вещь. Интересуешься или случайно?

— Интересуюсь. Немного.

— Молодец. А почему здесь сидишь в одиночестве?

— Жду, — сердито сказал Серёжа. — Все того же Грачёва. Учительница их не отпускает, а он сейчас один забоится домой идти.

В коридор доносился громкий голос Нелли Ивановны.

Директор осторожно приоткрыл дверь и шагнул в класс.

Через три минуты ребятишки, радуясь долгожданной свободе, вырвались из дверей. Стаська увидел Серёжу и заулыбался.

— Ну что, нашли преступника? — спросил Серёжа.

— Не-е... Сказали, что потом.

Серёжа и Стасик с ребятами вышли из школы. Пришлось делать крюк, чтобы хоть некоторых развести по домам. Сначала с ними шла большая компания, но один за другим второклассники уходили в подъезды и калитки. Наконец, кроме Стасика, остался только один мальчик. Это был тот крупный кареглазый парнишка, который в сентябре сказал про Стасика, что он им не товарищ.

— Ты где живешь? — спросил Серёжа.

Ответил Стасик:

— Рядом с нашим домом, на углу. Он в большом доме живет.

— Вместе домой ходите?

— Вместе, — сказал мальчик. Его звали Валера.

— Ну вот, — усмехнулся Серёжа. — А говорил, что не товарищи.

— Мне сказали, чтобы я над Грачёвым шефство взял, — объяснил Валера.

— Кто сказал?

— Новая вожатая. Ее Наташа зовут.

Стасик свернул в Походный переулок. Валера за ним.

— Вы куда? — удивился Серёжа. — Вы разве здесь ходите? По Октябрьской же лучше: там сухо и фонари.

— Там канаву роют для труб, — объяснил Валера. — Все перекопали. Просто шею можно сломать.

Серёжа не любил Походный переулок.

Ничего особенного в этом переулке не было: домики с палисадниками, газетный киоск на углу. Но когда Серёжа был в первом классе, он видел, как мотоциклист сбил здесь собаку. Большая рыжая собака лежала на краю дороги мертвая, вся в крови... И с тех пор Серёжа старался по этому переулку не ходить.

Но делать нечего, они пошли.

Фонарей не было, свет падал только из окошек. И лишь сейчас увидел Серёжа, что небо очистилось и сверкают, будто отмытые, звезды. Белые и голубые. Он шел позади ребят, запрокинув лицо, и видел все больше и больше звезд, целые миллионы. Они светлой пылью проступали в черноте.

Переулок уже кончался, впереди горели фонари. Серёжа опустил голову и тогда увидел троих ребят. А потом четвертого — он догонял остальных, спешил от закрытого киоска.

Они шли навстречу. В их ленивой и развинченной походке была скрытая угроза. Стасик остановился. И Валера.

— Это, кажется, Киса, — шепотом сказал Стасик. — Пойдемте назад.

Серёжа ощутил в груди неприятный холодок. Но он подтолкнул Стасика в спину.

— Идите, не бойтесь. Что за Киса?

— Он в новом доме живет, его раньше не было. Он в седьмом классе учится, только не в нашей школе.

"Что раньше не было, я и сам знаю, — подумал Серёжа. — Развелись всякие Кисы..."

— Киса — не тигр. Чего вы дрожите? — сказал он как можно беззаботнее.

— Он у ребят деньги отбирает, — объяснил Валера. — Он хулиган. По нему плачет колония.

— Идите, — сказал Серёжа. И подумал: "Малышей не тронут. Не звери же".

Четверо неизвестных приближались. Самый высокий сказал тонким, но хрипловатым голосом:

— Остановитесь-ка. Дело есть.

— Ну? — сказал Серёжа, и ему стало по-настоящему страшно. Это был обыкновенный липкий подлый страх, от которого слабеют ноги.

— Скажи ему, Киса, — нетерпеливо прошептал самый маленький, чуть пониже Серёжи. — Скажи...

— Денежки есть? — поинтересовался длинный Киса. У него получилось мягко, почти ласково: "денюшки".

Серёжа не видел в темноте их лиц. Он различал только фигуры. Трое стояли тесной группой, четвертый чуть в стороне.

"Вот так, — подумал Серёжа. — Опять их четверо. Это тебе не на совете других ругать за трусость".

Это не на совете... И не на фехтовальной дорожке, где противник — твой товарищ, а кругом строгие судьи... И не во сне, когда вражьи пули бьют в тебя безвредно, как дождевые капли...

"Эх, Нока бы сюда", — подумал он.

Страх не уходил. Но Серёжа знал, что пусть хоть до смерти изобьют, а карманы выворачивать он не даст и не побежит без боя. Да и как побежишь, когда Стаська с Валеркой здесь? Не бросишь.

Стараясь, чтобы не дрожал голос, он сказал:

— Валера, Стасик, идите домой. Я тут сам разберусь...

"Если они уйдут, можно пробиться, — думал Серёжа. — Дам Кисе головой в поддых, а пока они будут мигать, выскочу на светлую улицу. Там они побоятся лезть".

— Стоп, козявки. Ни с места, — угрожающим шепотом приказал Киса. — Гусыня, присмотри.

Ага, значит, этот тип в спортивной шапке с помпоном и есть Гусыня... Раньше встретиться не пришлось. После того случая с Митей Серёжа и Кузнечик, прихватив Нока, два вечера искали компанию Лысого и Гусыни, но те не появлялись на улице.

А теперь — вот он!

Гусыня взял Стасика и Валеру за воротники, подвел и прислонил к телеграфному столбу.

— Стойте и не дышите, головастики. Худо будет...

Он, видимо, был уверен, что страх совсем парализует малышей, и даже не оглянулся.

Стасик замер, и в полоске света, падавшей из окна прямо на столб, Серёжа видел его бледное, с полуоткрытым ртом личико. В глазах у Стаськи были ужас и покорность.

Валера тоже на секунду притих, но вдруг рванулся и бросился из переулка к свету.

— Кеша! — тонко заголосил Киса. — Верни гада!

Тот, кто стоял в стороне, кинулся было за Валерой, но не догнал и вернулся.

— Черт с ним, — решил Киса. — Мы тут быстро... — И обратился к Серёже: — Ну как насчет денежек?

— А ты что, взаймы их мне давал? — скручивая в себе страх, сказал Серёжа.

— А как же! — обрадовался Киса. — Давал, конечно. Вчера. Три рубля. Отдашь?

— Да ты не бойся, — успокоил Гусыня. — Бить не будем, если будешь хороший. Мы же вежливые.

Тот, кто бегал за Валеркой, по-прежнему стоял в стороне, а маленький был рядом, но молчал и опасливо вертел головой.

— Ну-ка, раздвиньтесь, мне идти надо, — сказал Серёжа. — У меня времени нет.

— У него времени нет! — подхватил Киса. — Вы слышите? Кеша, проверь у него карманчики, и отпустим человека, ему некогда.

Тот, кого называли Кешей, недовольно обернулся.

— Я же просил не втягивать меня в подобные истории...

И Серёжа узнал по голосу Сенцова!

— Сенцов! — сказал он, забывая на миг о страхе. — Надо же! Быстро отыскал новых друзей.

— Почему новых? — хладнокровно отозвался тот. Он, видимо, еще раньше узнал Серёжу. — Старых друзей у меня и не было. В вашем зачуханном клубе, что ли, друзья?

— На что надеешься? — спросил Серёжа. — Избить вы меня можете, а убить не убьете. Завтра все равно все узнают, какой ты подонок.

— А какие у тебя ко мне претензии? Я тебя, кажется, не трогаю. А кроме того...

— Никто ничего не докажет, — снисходительно объяснил Киса. — А поэтому стой и не возникай.

— Докажут, — сказал Серёжа.

— Кто? Может, этот ребеночек? — Киса кивнул на Стасика. — Он не будет на нас наговаривать, он хороший мальчик. Верно, Стасик? Мы с ним друзья. Хы-ы...

Серёжа увидел, как Стасик заморгал и зашевелил губами. Словно ответить хотел.

— А если и докажут, что будет? — насмешливо спросил Киса. — Сводят в учительскую, скажут, что нехорошо так делать. Вон Гусыню каждый день к директору таскают, а он веселый.

— Пусть карманы покажет, — мрачно потребовал Гусыня.

На что они надеялись? Ну да, они не понимали, что бывают вещи сильнее страха. Что можно бояться и все равно стоять прямо. Потому что есть эмблема с конниками и солнцем, есть друзья, рапиры, слова клятвы. Песни Кузнечика, всадники "Гренады". И где-то далеко — маленький Алехандро Альварес Риос, которому грозят пули. И красный галстук, который, выходя из школы, не прячешь в карман, как эти подонки. И золотой угольник капитана.

В двух шагах от светлых домов, от тысяч веселых и справедливых людей из случайной темноты выползли эти поганки и думают, что они хозяева!

— Дураки вы, — сказал Серёжа. — Вы думаете, на вас управы не найдется?

— Милицией пугаешь, гад? — прошипел Гусыня. — Не пугай, мы там были — и ничего, так же дышим.

— Значит, никто вам не страшен? — с насмешкой спросил Серёжа. — Значит, вы сильней Советской власти?

Киса хихикнул:

— Это ты — власть?

— Я не власть. Но она за меня, а не за вас. А вы — плесень.

В ту же минуту в глазах у Серёжи вспыхнули желтые огни, и от удара в лицо он отлетел на палисадник. Острые концы реек больно уперлись ему в спину. Палисадник был шаткий, он прогнулся под Серёжей, и несколько реек отскочили от нижнего бруса. Чтобы не упасть, Серёжа схватился за одну из них...

Рейка подалась и осталась в руке.

И в ту минуту, когда Серёжины враги думали, что он сломлен, побежден, уничтожен, в нем вспыхнула мгновенная радость. Радость силы и уверенности.

До сих пор он не думал об оружии. Но сейчас, ощутив под рукой деревянный брусок, он вспомнил все, что надо: Олега с рапирой, свечи, серебристый вихрь клинка. Вспомнил, как сам на пустыре длинной линейкой рубил колючие головки на высоких кустах репейника. Это было как вспышка. Он оттолкнулся левым локтем и кинулся к врагам...

Киса ойкнул и отскочил, ухватившись за кисть правой руки. Обратным движением Серёжа сбил Гусыню, который оказался справа: концом рейки, зажатой в ладони, как рукоять, Серёжа ударил его в подбородок. Тот схватился за лицо, заскулил, медленно сел на корточки и уткнулся в колени, но это Серёжа увидел уже после. А сначала он развернулся в сторону Сенцова. Осторожный Сенцов успел отскочить заранее, но при этом неудачно повернулся спиной. Серёжа прыжком догнал его и от души врезал по лопаткам.

— Я тебя трогал?! — заорал Сенцов, изгибаясь. Самый маленький из ребят прыгнул на дорогу и поднял что-то с земли. Наверное, камень. "А он не трус", — мельком подумал Серёжа и повернулся в сторону Кисы. Младшего противника он не боялся: знал, что подойти он не решиться, а камнем сгоряча попасть трудно. Другое дело Киса... Но Киса по-прежнему держался за руку. То ли удар был силен, то ли Киса обалдел от стремительного отпора.

У Серёжиной головы прошелестел камень.

— Ты мне еще покидайся! — пригрозил Серёжа. Перехватил поудобнее рейку, поднял портфель и сказал Стасику: — Пошли.

Сердце у него бухало и колени вздрагивали, но это был уже не страх, а возбуждение боя. И тут он услышал взрослый голос:

— Это шо же такое?

"Сейчас побегут", — подумал Серёжа.

Но враги его не двинулись. Только Гусыня поднялся, все еще держась за подбородок.

Серёжа разглядел, что взрослый человек был невысокий, но широкоплечий. В короткой куртке, плоской фуражке и сапогах. И, судя по голосу, молодой.

— Так шо же случилось? За что ты побил этихь хорошихь мальчиков?

Он то ли старался говорить "по-одесски", то ли просто не очень владел языком. "Кажется, пьян", — понял Серёжа.

Но все-таки это был взрослый человек. Не будет же он заступаться за хулиганов.

— Они сами полезли, — возбужденно сказал Серёжа. — Понимаете, деньги им понадобились. Четверо на одного. Рыцари...

— Ай-яй-яй, — насмешливо произнес человек.

Младший мальчишка прошептал с опаской и почтительным восторгом:

— Это Гаврик...

— Молчи, дубина! — злым шепотом оборвал его Киса. И жалобным голосом объяснил: — Мы его по-хорошему попросили, а он дерется.

— Ай-яй-яй... — снова сказал Гаврик, и Серёжа ясно услышал издевательскую нотку. — Тебя попросили, а ты дерешься... А ведь люди по-хорошему просят. И не один, а целый коллектив... Тебя в школе учили, что коллективное важней личного, а? Что же ты себя про-ти-во-по-став-ляешь? А? Нельзя. А еще, наверное, пионер... А?

И вдруг совсем другим голосом, резким и злым, он сказал:

— А ну брось палку и топай сюда, ты... — И он выругался.

И выдернул из кармана руку.

Может быть, случайно, а может быть, нарочно этот Гаврик протянул руку в полосу света, и Серёжа увидел на его полураскрытой ладони плоский широкий нож.

Стасик громко заплакал. Серёжа машинально закрыл грудь локтем.

В этот миг он понял, что если промедлит хоть полсекунды, то не справится с собой. Бросится бежать, изнемогая от страха за себя.

А Стаська?

Рейку Серёжа держал концом вниз. Рука фехтовальщика сработала молниеносно. Снизу вверх, из третьей позиции, он ударил по оружию противника. Вернее, по его руке. Нож серебряной рыбкой взлетел в полосе света и воткнулся в столб в метре над головой Стасика. Стасик шарахнулся вбок.

— Ай! — как-то по-детски сказал Гаврик.

Но он оставался здоровым, сильным, опасным. И, вливая всю свою силу, страх и ненависть, Серёжа врезал ему по коленям.

Гаврик упал на четвереньки, а Серёжа, не сдержав отвращения, замахнулся еще раз...

И тут его будто опять ударили в лицо. Он зажмурился и снова открыл глаза. С трех сторон широкими светлыми конусами били фонарики.

— Всем на месте! — прозвучал очень громкий голос.

А второй голос, тоже громко, спросил:

— Кто Каховский?

— Я, — сказал Серёжа.

Блеснуло золото на красных околышах.

Кто-то крикнул:

— Куда? Я сказал — быть на месте!

— Я же случайно здесь... — Это жалобно произнес Сенцов.

Тот же голос, уже мягче, сказал:

— Если случайно, зачем бежать? Свидетели будут нужны.

Гаврик медленно поднимался с земли. Лучи фонариков уперлись в него. Серёжа увидел бледное лицо с большим перекошенным ртом и темными впадинами глаз.

— Батюшки мои! Гаврилов! — совсем не по-военному воскликнул один из милиционеров. — Вот встреча!

— Это я, начальник, — слабо усмехнувшись, признался Гаврик.

И быстро опустил в карман ладонь.

— Тихо! — крикнул милиционер и рванул кобуру.

Впервые Серёжа увидел так близко от себя боевое оружие — тяжелый черный пистолет.

Но милиционер опоздал. Гаврик махнул рукой, и что-то тяжелое прошелестело в воздухе, упало за забором.

— Кастет выбросил! — крикнул милиционер с погонами младшего сержанта. — Ничего, найдем!

Гаврик поднял согнутые в локтях руки, помахал кистями, пьяно улыбнулся:

— Все, начальник. Берите птичку.

— Пошли, птичка... — Милиционер махнул пистолетом в сторону фонарей. — Там и клетка есть на колесах. Правда, не позолоченная... Пошли все.

Серёжа выпустил рейку, подошел к Стасику и взял его за плечо. Сбивчиво сказал:

— Ну, пойдем... Не бойся теперь.

На углу стояла милицейская машина — желтый фургон с темной полосой и синей лампой над кабиной.

Главный милиционер — старший лейтенант — сказал:

— Этих — в машину. А ты, Серёжа, двигай с ребятишками. Тут рядом.

— Куда? — удивился Серёжа. Но обращались, оказывается, не к нему.

— Хорошо, — откликнулся другой милиционер, тоже офицер, с двумя звездочками на погонах, только совсем молодой.

Гаврика посадили в машину. Туда же сели два милиционера, и старший лейтенант скомандовал Кисиной компании:

— Давайте и вы. Там разберемся.

Сенцов захныкал...

Через минуту машина уехала.

— Пойдем, — сказал Серёже лейтенант. — Здесь недалеко.

— А куда?

— В отделение. Надо же у вас показания взять. — Он улыбнулся совсем по-мальчишечьи. — Да не волнуйся, мы вас домой на машине доставим. Не на этой, а на "Волге". Всех троих.

Только сейчас понял Серёжа, что рядом с ними опять Валера.

— Откуда ты здесь?

— Да ведь это же он нас позвал, — объяснил лейтенант. — Мы с задания ехали, а он выскочил на дорогу и давай голосовать. Ты хоть спасибо скажи человеку за выручку.

Валера улыбался откровенно и счастливо, как человек, совершивший подвиг.

— Спасибо, — машинально пробормотал Серёжа.

— Ну, пошли, — повторил милиционер. — Да ты успокойся, браток. Все уже позади... А ты знаешь, кто этот Гаврилов?

Серёжа помотал головой.

Лейтенант сказал:

— Известная фигура... Как тебе удалось его свалить? Это же чудо какое-то.

— Он, по-моему, сильно пьяный, — сказал Серёжа. — А может быть... В общем, я и сам не пойму. — Он слабо улыбнулся. Он совсем не чувствовал себя героем. Его бил озноб.

— Ну и что же, что пьяный, — возразил лейтенант. — Головы-то он не терял. Догадался же кастет выбросить. Ну ничего, там сержант остался, найдет...

— А нож! — спохватился Серёжа. — Взяли?

— Какой нож?

— Но ведь он же с ножом был.

— Тебе не показалось? Темно было.

— Не показалось. Там свет из окна падал! Я по ножу ударил, а он в столб воткнулся. Вот над ним. — Серёжа указал на Стасика, и тот почему-то вздрогнул.

— Роман "Три мушкетера", да и только, — озабоченно произнес лейтенант. — А ну пойдем назад. Нож — штука серьезная.

Он решительно двинулся в переулок, и ребята потянулись за ним. Стасик прихрамывал.

— Можно, я домой пойду? — спросил он. — У меня нога болит.

Лейтенант обернулся.

— А не боишься?

— Дом-то уже рядом, — объяснил Серёжа. — Пусть идут оба, а то родители волнуются. Тут их никто не тронет. А я вам все расскажу и без них.

— Ну, бегите, — разрешил лейтенант.

— Стаська, не вздумай дома рассказывать про это дело, — предупредил Серёжа. — Там с ума сойдут. Скажи, что я к Генке зашел.

Стасик торопливо кивнул и, кажется, обрадовался.

Малыши ушли, а Серёжа и лейтенант снова окунулись в темноту переулка.

Нож они не отыскали. На столбе его не было, в сухой траве вокруг столба — тоже.

— Может быть, показалось все-таки? — спросил милиционер.

Серёжа упрямо помотал головой.

Лейтенант помолчал и спросил:

А ты не помнишь, как нож воткнулся? Вдоль древесины или поперек?

— Вот так, — Серёжа вытянул перед собой ладонь, — наискосок.

Посмотрим... — Лейтенант стал на цыпочки и долго водил светлым кружком фонарика по столбу.

— Точно. Есть такая зарубка, — сказал он.

Кто-то тяжело прыгнул с забора и подошел к ним. Это был сержант.

— Вот он, кастет. На грядках лежал.

Лейтенант сказал ему о ноже. Минут десять они обшаривали вокруг землю, но напрасно.

— Пойдем, — сказал лейтенант. — Нет ничего.

— Вы мне не верите? — спросил Серёжа.

— Верю. Тем более след на столбе... Но где же нож? Может, Гаврилов успел его выбросить?

— Да нет, он его больше не касался.

— Ладно, выясним... А как ты сумел выбить его у Гаврилова?

— Не знаю, — утомленно сказал Серёжа. — Наверно, с перепугу... — Его опять стал трясти крупный озноб, и захотелось поскорее оказаться дома у Наташки, среди своих, где спокойно, светло и весело. Казалось, что он уже много-много часов пробыл в этом переулке.

Сержант, который все молчал, вдруг спросил:

— С перепугу, говоришь? С перепугу люди драпают сломя голову, а ты дрался.

Серёжа не стал объяснять, что драпать нельзя было из-за Стаськи. Еще подумают, что хвастается: вот, мол, какой хороший, не бросил маленького...

В отделении милиции все произошло быстро. Гаврилова увели. Кису, Гусыню, Сенцова и четвертого мальчишку отпустили домой, сказав, что вызовут в понедельник. Хмурый пожилой капитан, повернувшись к Серёже, слегка улыбнулся:

— Ну, мушкетер, давай по порядку. Как было дело? Да не волнуйся, все уже хорошо.

"Почему они все говорят "не волнуйся"? — подумал Серёжа. — Или заметно, как меня трясет? Но это же от холода".

Он рассказал обо всем. Получилось не много. Капитан записывал. Потом спросил:

— Значит, настаиваешь, что нож был?

— Да.

— Ну ладно... Прочитай и распишись.

Серёжа бегло прочитал разлинованный лист. Все было правильно, только очень уж коротко. Серёжа написал внизу: "Каховский". Буквы получились большие и корявые. Он услышал, как шепотом кто-то сказал:

— Натерпелся малец.

Капитан обратился к лейтенанту, которого тоже звали Серёжей.

— Увези парнишку домой.

— Я и так дойду, здесь недалеко, — сказал Серёжа.

Капитан опять сдержанно улыбнулся.

— Увези, увези... Героям должен быть почет. Он и сам еще не знает, как здорово нам помог...

У крыльца стояла милицейская "Волга". Лейтенант сел за руль, Серёжа — рядом. В зеркале над рулем он увидел на миг свое лицо. На левой скуле был могучий синяк. Это Серёжу почему-то развеселило.

Доехали они за минуту.

Дверь Серёже открыла Наташка.

— Ну, пропащая душа... Мы уж беспокоимся.

При неярком коридорном свете она не разглядела Серёжино лицо.

— Слушай, — шепотом сказал он, — есть у тебя пудра или крем какой-нибудь, которым лицо мажут?

— Ты рехнулся?

— Ни капельки. Надо навести маскировку.

Наташе Серёжа сказал про все, но велел, чтобы молчала как рыба: не портить же людям праздник. Весь вечер он держался в тени, а когда пришли домой, сразу лег спать. Ему не снились ни бандиты с ножами, ни другие кошмары. Вообще ничего не снилось.

Проснулся Серёжа поздно. Все тело болело, будто накануне он весь день тяжести таскал. Зато настроение было прекрасное. Он отлично помнил, что было вчера, и чувствовал спокойную гордость. А чего ж не гордиться? Он до конца держался в неравной схватке. Он был победитель.

Все было хорошо. Уютно пощелкивали батареи, смеялась за дверью Маринка, весело говорил с тетей Галей отец. А за окнами опять сыпал крупный снег.

Даже пенопластовый замок с узорным флюгером на главной башне и синим крабом над воротами опять показался Серёже красивым и почти настоящим.

Серёжа откинул одеяло, сделал десяток приседаний, чтобы прогнать боль из мускулов. Потом побежал в ванную. В прихожей он столкнулся с тетей Галей.

Она ахнула:

— Серёженька! Что с тобой?

— А что?

— Ты в зеркало посмотри!

Он посмотрел.

"Маскировка" слезла, и синяк цвел во всю щеку.

— Кто тебя? — все больше волновалась тетя Галя. — Батюшки, да что же это? Володя, иди сюда!

Пришёл папа. Посмотрел, присвистнул. Сказал:

— Давай, дружище, выкладывай. Пойдем-ка в комнату.

И Серёжа "выложил". Да он и не собирался отмалчиваться. Одно дело вчера, другое — сегодня.

Он сидел на тахте, покрытой мохнатым, ласково щекочущим пледом, приткнулся к отцу и чувствовал себя, как котенок в добрых руках. Рассказывал спокойно и подробно. Не скрывал ни страха, ни мыслей, которые были в тот момент, ни злости, которую влил в удары своей деревянной шпаги. Папе можно было говорить все. Конечно, зря здесь была тетя Галя: не женское это дело слушать о таких вещах. Но разве ее уговоришь не слушать! И Маринку тоже.

Маринка сидела верхом на Ноке и держала его за уши, как за вожжи. Нок терпеливо улыбался розовой пастью.

Маринка слушала серьезно и молча. Только один раз она спросила:

— А они были кто? Шпионы?

Серёжа и папа рассмеялись. А тетя Галя несколько раз повторила: "Господи... Господи", хотя в бога верила, конечно, не больше Серёжи.

— Ну вот и все. Жалко только, что нож не нашли, — закончил Серёжа.

Отец коротко вздохнул, приподнял его и, как в давние времена, усадил на колени. Притиснул к груди: