Глава седьмая. Теперь единственным моим союзником в борьбе за жизнь Президента мог быть только сам Президент

Теперь единственным моим союзником в борьбе за жизнь Президента мог быть только сам Президент. Может быть, я и не стал бы ратовать за его спасение (мне что, больше всех, больше самой Конторы надо?), если бы в интригу покушения не была вплетена моя жизнь. Мы могли либо вместе умереть, либо вместе спастись. Уж так сложилось.

Мне нужен был Президент!

Но это легко сказать — «Мне нужен Президент», а где его, кроме как в телевизоре, взять? Наши правители в народ без охраны не ходят. Да и народ тот на поверку нередко оказывается тоже охраной: охрана стережет Президента от охраны на встрече Президента с охраной. Любое новое лицо на таком «стихийном народном гулянье» что бельмо на глазу.

Как подобраться к Президенту, чтобы не быть остановленным ни его телохранителями, ни пасущейся вблизи командой заговорщиков? Последние будут оберегать Президента от сомнительных контактов с рвением даже большим, чем личная охрана. Но даже прорвавшись, как успеть сказать то, что я должен сказать до того, как в мои ребра уткнутся пистолетные стволы?

Обратиться в президентскую приемную? Отстоять в очереди, дождаться аудиенции у какого-нибудь сто первого референта, бухнуть ему без подготовки: «А вы знаете, что на вашего Президента готовится покушение?» — нарваться на встречный вопрос: «А вы кто такой?», рассказать о Конторе, о которой никто слыхом не слыхивал, и отправиться вначале в психушку, а потом без пересадки на тот свет от случайной передозировки внутривенной инъекции. Не выйдет! Пойти в Безопасность? А откуда я знаю, что она во всем этом не замешана, а если замешана не вся, то как я отличу правильных от неправильных? У них на погонах участие в заговоре не пропечатано. Приду просить аудиенции с Президентом, а в результате добьюсь встречи с исполнителем приговора? Отпадает.

Двинуться в Контору? Нет, увольте. Один раз уже пробовал. Оттуда, как показывает опыт, прямой ход по эскалатору в метрополитен и под колеса поезда. Не устраивает.

Как ни крути, но прорваться к Президенту напрямую, без посредников, мне не удастся. Президент даже в сортир в одиночку не ходит. Надо искать передаточное звено.

Передаточное… То есть звено, которое передает. Что-то передает. Слово, предмет, письмо… Письмо. Почему бы не письмо? Почему Президент не может получить письмо с просьбой о свидании? Не чета ему исторические фигуры не брезговали эпистолярным жанром. И ничего зазорного в том не видели.

Только вот как получить? По почте? Но до передачи адресату его перещупают, пересмотрят десятки рук и глаз. Из рук в руки? Хорошо бы, но мне эти руки еще на подходах за спину завернут и в двойной морской узел скрутят. Из рук в руки — через руки? Желательно через одни руки. Скажем, я переправляю письмо охраннику, он — Президенту.

Но где гарантии, что охранник передаст письмо Президенту, а не его окружению? Даже наверняка передаст окружению: секретарям, референтам, помощникам. В итоге тот же вариант, что при использовании почты, — десятки рук, десятки глаз, среди которых обязательно попадутся руки и глаза заговорщиков. Безнадега!

Неужели нет выхода? Неужели любое письмо пойдет обходным, подцензурным путем? Неужели на Президента не распространяется конституционное право тайны переписки?

Нет, не распространяется. На него в первую очередь и не распространяется. Если бы Президент лично просматривал каждое письмо, он бы только тем единственно и занимался с утра до вечера. А он еще ест, пьет, физическую форму поддерживает и государственные проблемы разрешает.

Подведем итог — любая почта Президента перлюстрируется, и обойти это невозможно. Так? Нет, не так! А личная? Та, что идет от мам, пап, двоюродных бабушек и дедушек? Тоже просматривается? А та, что пишет сам Президент? Ой, не верю! Не дело референтов совать носы в интимную жизнь Хозяина. Значит, если Президенту придет письмо от матери или братьев, он их прочитает лично? Безусловно. Вот только писем от них он скорее всего не получает. Зачем водить пером по бумаге, если довольно поднять трубку прямого телефона?

Хорошая идея, но пустая. Личной переписки у Президента нет. Некому ему писать, и ему писать некому. Только если записочки самому себе: мол, не забудь выключить утюг и позвонить президенту США.

Самому себе… А я говорю, переписки нет! А я говорю, писать некому! Как же некому, если есть кому! Вот и выход!

Вопрос второй: как заставить Президента поверить, что все написанное не есть бред той незабвенной сивой кобылы? Дать самые горячие, от «честного пионерского» до «мамой клянусь», заверения? Не поверит. И будет прав. Мало ли кто в детстве клялся пионерским галстуком, что варенье из банки соседская кошка вылакала. Неубедительно.

Вот если бы я знал код ядерного чемоданчика. Да написал его… Тут бы Президент поверил! Тут бы он в черта лысого поверил. Знаю я этот код? Нет, не знаю. И не надо мне его знать. Я в другие тайны посвящен. Я такие тайны знаю, о каких не каждый из ближайшего президентского окружения осведомлен! Я о Конторе знаю! Ну что, не поверит Президент корреспонденту, который высшими государственными секретами владеет? Откажет ему в свидании?

Я думаю, нет.

Вот и решение проблемы. Не откладывая дела в долгий ящик, я отправился в центральный архив. Мне позарез нужен был образец президентского почерка. Не может быть, чтобы в архивных развалах не нашлось какого-нибудь собственноручного творения интересующего меня человека. Не всегда же он был Президентом, не всегда наговаривал свои мысли секретарям и стенографисткам.

В архиве, прикрывшись очередными липовыми документами и липовой же докторской степенью, я быстро добрался до требуемой мне информации. Я нашел не один, а по меньшей мере полсотни образцов президентского почерка. Правда, все они были удивительно однообразны — шли наискосок по листу и разрешали, запрещали или соглашались. Обычный канцелярско-бюрократический жанр. Но это не суть важно. Я и не предполагал отыскать многостраничную любовную переписку. Главное, есть буквы, наклон и толщина линий, сила нажатия пера.

Совмещая образцы почерка, не забывая делать поправку на возраст, я очень быстро составил нужную мне бумагу. Президент в записке самому себе напоминал о необходимости встречи (три восклицательных знака) с Просителем — далее неразборчиво фамилия имя и отчество, — который будет ожидать от него звонка с… по… по телефону… А в конце, для закваски, одно из цифровых обозначений Конторы. Об эти цифры он не мог не споткнуться. Эти цифры были тайной тайн.

Конверт я надежно запечатал и поверх крупным, известным в кругах приближенных почерком надписал:

«Прочитать лично, без задержки! Очень важно!»

Ну не станут рабы-референты вскрывать письмо Хозяина, на котором он собственноручно начертал «Лично» и «Очень важно!». Поостерегутся. Любопытство в них не может быть сильнее инстинкта самосохранения. Им теплые кабинеты и зарплата важнее очередной, пусть даже самой сенсационной сплетни. Передадут адресату. А адресату, хотя бы из любопытства, отчего свое письмо не вскрыть? Вскроет, прочтет письмо, увидит заветные цифры, перечтет, но уже с гораздо большим вниманием и, если не дурак, — а чтобы Президент, и вдруг дурак, как-то не верится, — в условленное время подойдет к телефону. Вот такой расклад. Остался пустяк — вручить письмо посредникам.

На подготовку операции «почта» я убил несколько дней и очень приличную сумму денег. Деньги — на выкуп некоторых видеоматериалов из архивов центральных телестудий (и в первую очередь не самих телевизионных репортажей, а не вошедших в передачи «черновиков»), время — на отсмотр их. Снова и снова я прокручивал кассеты, на которых хранились сюжеты из программ новостей, рассказывающие об официальных визитах и встречах Президента. Я замедлял, фиксировал, укрупнял изображение отдельных, интересующих меня объектов, пытался в хаотичном движении сотен голов уловить логику их взаимодействия. Я вычислял состав и тактику действия президентской охраны. Очень скоро я знал в лицо всех — и дальних, и ближних телохранителей, знал, кто за что отвечает, кто кому подчиняется и кто что и в каком случае делает.

Завершив подготовку, я дождался очередного общения Президента с народом. На этот раз это были колхозники. Установить маршрут передвижения правительственного кортежа труда не составляло. Надо было лишь отсмотреть, где чистят, подновляют, переасфальтируют и расширяют дороги, где красят заборы, трактора, комбайны и фасады домов, где завозят в магазины дешевые продукты и чуть ни вениками выметают поля. Я просто сел в угнанный «жигуль» и обкатал все ближние к объявленным для визита районы. Во время одного из «стихийных» митингов я ввинтился в гущу народной толпы, согласно утвержденному сценарию «воодушевленно приветствующей своего Президента». Огибая скучающих, от нечего делать лениво рассматривающих окружающий пейзаж и фасон головных уборов соседей, «рядовых колхозников» (а карманы у них от чего оттопыриваются — от прихваченных с поля средств производства?), я приблизился к эпицентру событий.

— Да подвинься же, подвинься! — возмущался я, продираясь сквозь сомкнутые плечи. — Не слышно ни черта!

Я разыгрывал образ недалекого деревенского простачка, желающего любой ценой поручкаться с любимым вождем. Между прочим, талантливо разыгрывал! А то дали бы мне преодолеть второе охранное кольцо.

— Ну где он, где? Покажи! — орал я, наступая на чьи-то ноги. — Ну ни хрена же не видать! Понарожали дылд стоеросовых!

Мне было очень важно определить дрейф правительственной делегации внутри толпы и, определив, зайти ей в тыл. Не сразу, не без потерь пуговиц, но мне это удалось. Сделав последний отчаянный рывок, я достиг первого кольца охраны. Ближние телохранители механизаторов и скотников не разыгрывали — стояли открыто, в полном боевом — костюм «тройка», белая рубаха и под ней бронежилет — облачении. И случайные, сдерживающие напор толпы удары локтем под ребра не изображали — осаживали людей жестко, открыто, не боясь продемонстрировать силу. Вот они-то мне и были нужны. Я наметанным глазом быстро определил, кто здесь командир, а кто рядовая сошка. Недаром же я чуть не сорок часов подряд перед экраном сидел, отсмаа-ригая программы телевизионных новостей. Теперь пригодилось.

Heт, сам я к телохранителям но подошел — я не сумасшедший попадать липший раз в поле зрения профессионально обученной правительственной охраны. Я передал конверт одному из реально присутствующих на митинге «представителей народа»:

— Отдай, скажи: обронил кто-то.

Письмо пошло по рукам. Второй человек, третий, четвертый. Пятым неизбежно будет охранник. Вот он. Передача состоялась.

Незадачливого «подателя» быстро и профессионально взяли в клещи, отрезав от основной толпы. На всякий случай. Любые нестандартные действия людей в окружении Президента пришло истолковывать как угрозу.

— Ну вы че, вы че, мужики! Полегче!

Придерживая руку, охранник взял письмо, оглядел и сунул в карман. По его слегка напрягшемуся взгляду, по паузе, которая понадобилась для повторного прочтения надписи на конверте, я понял, что письмо дойдет до адресата.

Теперь мне оставалось только ждать.