Ирвин Уэлш. Я осознал, что сижу в Сити Кафе

 

Я осознал, что сижу в Сити Кафе. Я ненавидел это место, но вот так оно все и происходит. Главная причина, по которой я оказался здесь, состояла в том, что в Кафе полно свежей пиздятины, а я не трахался ни разу уже пять месяцев. Это слишком долгий срок для человека в моем возрасте; это даже слишком долгий срок для человека в любом возрасте. Я всегда заканчивал здесь, когда чувствовал себя дерьмово и хотел почувствовать себя лучше. Вот, наверное, почему я ненавидел это место.

Я просидел около двадцати минут, попивая кофе, и вдруг почувствовал, как кто‑то сел рядом со мной. Я не обернулся посмотреть, кто это был, пока не услышал голос.

— Совсем не разговариваешь?

Это была Тина. Я слышал, что она недавно рассталась с Ронни.

— Все в порядке, Тина?

— Да, неплохо. Как сам?

— Подходяще, да, жаль было услышать о тебе и Роне.

Она пожала плечами и сказала мне:

— Он стал по‑настоящему скучным. Все началось, когда он дорвался до этой системы Нинтендо. Я бы предпочла, чтобы он закидывался транками, тогда от него было больше толка.

Я знал, что Ронни пристрастился к этой игровой системе Нинтендо, как утка к воде. Я думал, впрочем, что это был позитивный шаг вперед, и он мог дать ему хоть какой‑то интерес в жизни, помимо постоянного потребления транков.

— Неужели она не вызвала у него интерес к чему‑то за пределами наркотиков?

Она поглядела на меня с болезненным озлоблением.

— А что насчет меня? Я должна была вызывать интерес! А он сидит там, словно прикипевший, у телевизора день и ночь, и, когда я прихожу домой с работы, дрожит как лист в том случае, если я захочу посмотреть что‑то другое, кроме его долбанных игр! А я работаю весь день, а затем вынуждена смотреть, как он играет в игры всю ночь!

— На что же он похож? Я могу пойти и повидать его, Тина. Попытаться вдолбить в его голову немного здравого смысла.

Тина понимающе покачала головой, очевидно признавая невозможность этой задачи, но она хотя бы сохраняла благожелательность ко мне за предложенную поддержку.

— Пойдем и посидим с нами, — предложила она, показывая на столик за моей спиной.

— А Олли там?

— Да, но все клево, типа.

— А кто‑либо из ее дружков тоже там?

Тина подняла свои брови в пренебрежительном подтверждении.

— Не знаю, я подумывал о том, чтобы пойти в «Пеликан» на стрелку с Сидни и КУРСОМ.

У меня не было намерения пойти в «Пеликан», но тут я услышал голос, раздавшийся за столиком Олли. Он был громкий, властный, снобистский и режущий слух.

— И ОНА РАБОТАЕТ ФРИЛАНС‑ЖУРНАЛИСТКОЙ, СДЕЛАЛА НЕСКОЛЬКО СТАТЕЙ И ЗАМЕТОК ДЛЯ THE LIST. ОНА ВСТРЕЧАЛАСЬ С ТОНИ ПАРУ МЕСЯЦЕВ, НО НА ТОЙ КВАРТИРЕ, КУДА ОНА ПЕРЕЕХАЛА, У НИХ БЫЛИ НЕВЕРОЯТНЫЕ ССОРЫ, ТАК ЧТО ВПОЛНЕ ЕСТЕСТВЕННЫМ, КАЗАЛОСЬ, БЫЛО...

Теперь я уже не сомневался, идти ли в «Пеликан». Тина присоединилась ко мне. Когда мы зашли туда, там сидел КУРС с одной девушкой, выглядевшей немного сумасшедшей; сумасшедшей в том смысле, что она вообще была без крыши. КУРС откровенно признал, что правительственная политика коммунальных услуг оказалась лучшей вещью, которая когда‑либо случалась в его сексуальной жизни. Сидни болтал с какими‑то женщинами, абсолютно безразличными из‑за общей скуки.

— Все в порядке, парни? А Рокси не было здесь этим вечером?

Да, он был здесь, и трепался у стойки с каким‑то мелким чуваком. Мы просто сели рядом, пили и несли всякий вздор. Сидни и Тину, похоже, потянуло друг к другу со страшной силой. Ко времени закрытия они уже вылизывали друг другу лица. КУРС и его напряжная подружка исчезли в ночи, тогда как я остался с Рокси.

— Я собираюсь сводить тебя в одно место, — поведал он. — Место секретное.

Мы поймали такси. Оно направилось вниз к Лейфу, но уже там мы продолжили путь, поехав к Портобелло. Мы остановились на Сифилд Роуд и вышли; в самом центре охуенного черт знает где.

— Какого хрена ты меня сюда затащил, а? — спросил я.

— Иди за мной.

Я так и сделал. Мы прошли к задней стороне Сифилдского крематория и залезли на стену. Прыжок на другую сторону вниз в темноту прошел для меня неудачно и я сильно ударил лодыжку при падении. Я был слишком пьян, чтобы почувствовать острую боль, но я как пить дать почувствую ее завтра, вне всяких сомнений.

— Что это, твою мать? — спросил я, когда он повел меня к каким‑то могилам. Некоторые из надгробий были поставлены совсем недавно. — Как так получается, что они хоронят здесь людей? Я думал, что это вроде должен быть крематорий.

— Нет, тут есть некоторые участки земли. Для семей, типа. Узнаешь это?

КРЕЙГ ГИФФОРД

— Нет...

— Посмотри на дату.

РОДИЛСЯ 17.05.1964

УМЕР 21.12.1993

— Это же... тот мальчик... — я не мог заставить себя сказать это.

— Слепак, — сказал Рокси. — Это и есть могила чувака. Пришло время, наконец, провести экзорцизм памяти об этом козле.

Он вытащил свой член и начал ссать. На Сле... на могилу Крейга.

 

ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ СЫН

АЛЕКСАНДРА И ДЖОЙС ГИФФОРД

МЫ НИКОГДА НЕ ЗАБУДЕМ ТЕБЯ

 

— МУДАК! — заорал я и ударил его сбоку в голову.

Он схватил меня, но я рывком освободился от его хватки и принялся бить его руками и ногами. Это не было хорошей идеей. Он снял свои очки и вне себя от злости бросился на меня. Каждый мой удар казался слабым и ничтожным, тогда как каждый его угрожал развалить меня на части. Из носа у меня пошла кровь, но, слава богу, вид ее, казалось, заставил его остановиться.

— Извини, Брай, — сказал он. — Но ни один чувак не смеет меня бить, Брай, понимаешь. Ни один чувак.

Одной рукой я сдерживал кровь, и в знак признательности вцепился в него другой. Рокси — здоровенный парень, но я всегда думал о нем, как о добром гиганте. Огромные чуваки всегда кажутся добрыми, пока один из них не вломит тебе. И все же он опустил меня. Я осознал тут мерзкую и чудовищную истину: получить пизды от кого‑нибудь гораздо хуже, чем убить другого. Этот омерзительный факт стал управляющим принципом для слишком многих людей. Если бы у меня только была с собой бритва, то я бы использовал ее против Рокси. Я мог почувствовать потребность в этом всего на несколько секунд, но этого было бы достаточно. Что за блядская мысль! Какие же мы больные существа!

Крейг Гиффорд.

Если бы только Рокси знал.

Если бы Рокси знал это, именно я бы и отправился за решетку. Он, наверное, сразу же указал бы пальцем на этого опасного психопата.

— Не так все плохо. Извини, Брай. Хотя ты не должен был бить меня. Мой глаз заплывет утром. И подбородок тоже, Брай, ты поймал меня здесь красавцем. Впрочем, драка между тобой и мной, Брай, только не говори мне, что это не слишком безумно.

Глупый урод пытался заставить меня чувствовать себя лучше, перечисляя ущерб, который я ему нанес. В такого рода стычках не бывает победителей; есть только те, кто выходит из них с наименьшими потерями. Рокси досталось меньше, как в смысле физических повреждений, так и в плане собственного достоинства мачо. Мы оба знали это, но я был благодарен ему за то, что он все же пытался сделать так, чтобы я чувствовал себя лучше.

Я оставил его, черт знает как выбрался с кладбища и направился к своему отцу. Я блевал на ходу себе под ноги. Дезориентированный, я вернулся в нашу старую квартиру в Муирхаусе. Дом был по‑прежнему вакантный, в него еще никто не въехал. Я попытался вышибить дверь и так бы и сделал, если бы не старая миссис Синклер, наша соседка, напомнившая мне, что мой отец переехал.

Пошатываясь, я вышел на улицу и блеванул снова. Мой перед был заляпан кровью и блевотиной. У торгового центра ко мне подошла пара ребят.

— Этот чувак пьян в стельку, — заметил один.

— Я знаю этого козла. Ты шатаешься с этим педиком, да, приятель?

— Ну... — попытался членораздельно ответить я, но не смог. Я вполне все осознавал, только сказать что‑то просто не получалось.

— Если ты шатаешься с педиками, то это и тебя делает педиком, вот как я это понимаю. И что тогда на это скажешь, приятель?

Я поглядел на парня, и мне удалось выдавить из себя:

— И какие у меня шансы, чтобы получить от вас минет?

Они скептически поглядели на меня несколько секунд, затем один из них выкрикнул:

— Как же, умник нашелся!

— Так меня и зовут, мальчики, — сдался я.

Я почувствовал тупой удар и рухнул на землю. Меня пинали ногами, но я ничего не ощущал. Избиение, казалось, продолжалось довольно долго, и это беспокоило меня, потому что судить по жесткости пиздиловки ты можешь обычно по ее продолжительности. Тем не менее, я воспринимал его с пассивным тошнотворным спокойствием безразличного работника, заступающего на очередную смену, и когда убедился, что все закончилось, шатаясь поднялся на ноги. Возможно, не так все и плохо. Я мог легко ходить. На самом деле, это избиение, казалось, прочистило мне мозги. Спасибо, ребята.

Я пересек двойную проезжую часть, оставил позади шикарный Муирхаус и добрался до обветшалого Пилтона. Наверное, дело вовсе не в том, как люди оценивают сейчас свое положение, но вот как это всегда выглядело для меня: Муирхаус — район для новых домов, Пилтон же для мусора. Это отнюдь не значит, какие теперь проблемы у Муирхауса и как сильно они глумятся над Пилтоном. Пилтону Пилтоново, Муирхаусу Муирхаусово, так всегда было, и так всегда будет, вашу мать. Гнусные подонки эта урла из Пилтона. Те уроды, избившие меня, были отсюда. Это их менталитет. Я, вероятно, получу чертово пособие в качестве компенсации за существование по соседству с грязными Пилтонскими долбанными урловыми козлами.

Я нашел наш дом, но не помню, кто пустил меня внутрь.

На следующее утро я делал вид, что сплю, пока все они не свалили на какой‑то маленький роскошный семейный променад: Папа, Норма и ее шумная, вечно возбужденная дочка. Я чувствовал себя чертовски разбитым. Когда я попытался встать, то обнаружил, что едва могу ходить. Я был покрыт царапинами и синяками и мочился кровью, испытывая дикую боль. Я принял ванную, почувствовал себя несколько лучше, и решил покопаться в вещах. В коробках по‑прежнему оставалось много нераспакованного барахла. Они украшали эту безвкусную маленькую конуру. Я подошел к небольшому кожаному портфелю, который раньше не видел, предположив, что он Нормы. И оказалось, что нет.

Портфель был полон фотографий. Я и Дерек еще детьми, отец и моя мама. Эти фото я никогда раньше не видел. Я глядел на них вместе. Я попытался представить себе, смогу ли я заметить в ее глазах боль, разглядеть недовольство, но так ничего и не обнаружил. Не в начале просмотра. Затем я добрался до каких‑то фотографий, которые, как я знал, по времени были самыми последними, потому что Дерек и я на них были немного крупнее. Вот на этих снимках я и смог прочитать это; с преимуществом ретроспективы все оказалось слишком просто: ее глаза вопили болью и разочарованием. Мои слезы капали на выцветшие фотографии. Впрочем, в этом кожаном портфеле находились вещи похуже. Я прочитал все письма, одно за другим. Все они были на самом деле похожи по содержанию, различались только по датам. Они охватывали промежуток через несколько месяцев, как она ушла, до 1989 года. Она писала ему восемь лет из Австралии. Все письма содержали одни и те же предложения, повторяемые как своего рода ритуал:

 

Я хочу связаться со своими мальчиками.

Я хочу, чтобы они приехали ко мне погостить.

Пожалуйста, позволь им писать мне.

Я люблю их, я хочу видеть моих детей.

Пожалуйста, напиши мне, Джефф, пожалуйста, выйди на связь. Я знаю, что ты получаешь мои письма.

 

Я не знаю, что произошло в 1989‑м, но после этого она никогда больше не писала. Я переписал адрес и номер телефона в Мельбурне на клочок бумаги. Это абсолютное дерьмо. Очередная груда дерьма, сквозь которую надо прорваться. И всегда есть больше, больше этого чертового дерьма, сквозь которое надо прорываться. Это никогда не кончится. Говорят, что чем старше ты становишься, тем терпеть становится проще. Я так надеюсь. Я надеюсь, вашу мать.

Потребовалось какое‑то время, чтобы выйти на международное подсоединение. Я хотел говорить с моей мамой, долго говорить, выяснить ее часть истории, за его счет, разумеется. Какой‑то чувак взял трубку. Я вытащил его из постели; разница во времени, я совсем забыл о ней. Он спросил, кто я такой и я сказал ему.

Чувак был действительно расстроен. Его голос звучал нормально, должен я признать, да, он держался молодцом. Он рассказал мне, что в доме загорелась проводка. И дело обернулось плохо. Моя мать погибла при пожаре, тогда в 1989‑м. Ей удалось вытащить их дочь, но она задохнулась в дыму. Тут связь с этим мужиком оборвалась. Я положил трубку. Как только я положил ее, телефон зазвонил снова.

Я оставил его звонить.

 

 

Ирвин Уэлш