Так ты теперь у нас вдовец?– Да-а-а… - на той же самой ноте, как автомат. Серега вспомнил, как мало колебался этот здоровый бык, кого из своих оставить живым, когда Старый перед отходом бросил ему пистолет и показал на замерших на снегу товарищей…АААА-а, вон оно че. Они че, все что ли там пидарасы… Или вдова? - продолжал балагурить Ахмет, скалясь жуткой резиновой улыбочкой. – Да-а-а… Вот видишь, Серег. Никакой, блядь, определенности. «Как у наших у ворот Шарик Бобика ебет», - с чувством продекламировал Старый, и от звуков его голоса пленный вздрагивал, как от затрещин. - «А потом наоборот - Бобик Шарика ебет…» Тьфу, суки. Как земля вас носит, не пойму… Ты все принес? Ну да. Волыну, разгрузку, всю хуйню ихнюю. Хо-ро-шо… - Старый встал, и пленный судорожно сжался, покосив неустойчиво стоящую задвижку, упал, но не выпустил окровавленные ошметки из рук. Ну че ты, бык комолый? Брось каку-то… - с той же жуткой ухмылочкой скомандовал Старый. - Тащит с пола всякую хуйню, Сереж. Как, блядь, дитя малое. Только отвернешься, а он опять где-то письку нашел и сосет. Прям не знаю, че с ним делать. Мы че сейчас, куда? - спросил Серега, надеясь поскорее покинуть это воняющее страхом и смертью помещение. Ты - никуда. Пока что. А мы с Эдькой прогуляемся. По свежему воздуху. Маш, а ну, одевай-ка снарягу. Пленный на четвереньках бросился к принесенной Серегой куче. Серега мгновенно поднял волыну и дослал, упирая ствол в покрытую кровавой коростой голову. Старый, там винтарь и магазин снаряженный. И в разгрузке еще. А это ничего. Все нормально, Сереж, - отозвался Старый, беспечно поливая угол. - Эдька брат. Эдька по нам шмалять не станет. Не станешь же, Эдь? - не оборачиваясь, Старый поднял руку с кухарем, уляпанным подмерзшей кровью. Не-е-ет! Не-е-е-ет! - истошно завизжал пленный, падая и закрываясь окровавленными руками. - Не-е-е-е-ет! Ладно, ладно. Никто в тебе, Маш, не сумлевается. Одевайся давай, не заставляй ждать. Сереж, дайко ствола. Повесив на плечо трофейную винтовку, Старый глянул на часы: Малость рановато. Ладно, мужики пусть поспят еще. А мы еще чайку покамест хлебнуть успеем, да, Серег? Ага, - кивнул Серега, и по его торопливому тону Ахмету стало ясно - все, Серега принял Рыжую полностью, и теперь он не чистый лист, отражающий мир без задней мысли. Теперь он маленький и неопытный, но Человек Власти. Теперь он весь - задняя мысль. Деревенская история повторилась…Что ж, человеческое вытолкнет меня отовсюду, - грустно улыбнулся про себя Ахмет. - А чего хотел? Сам отказался. Людям надо быть с людьми. А мне… А мне надо быть со своими… Теперь ему места нет и здесь, теперь и здесь выстрел в спину - вопрос не принципа, а времени. И Сережику насрать, кто из его людей и как отреагирует на исполнение Ахмета - но жить рядом с собой Сережик ему не позволит, ни за что. Люди никогда не позволят ходить рядом тому, от кого непонятно чего ждать; люди не любят бояться. …Да. У всего есть пределы. У того, с чем люди согласны рядом жить, они тоже есть… А ты теперь, по их поняткам, нелюдь, как ни крути. Хоть типа и «наша», типа полезная - а один хуй нелюдь. Оппа, ни хуя себе. «По их поняткам»… Этче, людские понятки тебя больше не колышат? - усмехнулся своим мыслям Ахмет, подымаясь по лестнице и что-то отвечая Сережику. -…Да и хули. Чего там жопой крутить. Так оно и есть, чего там. И хули с того, что мне здесь места нет. Как будто оно мне надо… Ахмет ехал в голове своего тела, безучастно наблюдая через глаз, как тело идет, ловко обходя препятствия и сохраняя равновесие; переставляет ноги, садится за стол, хлебает из кружки что-то дымящееся. Человек напротив что-то говорит. Да, когда его губы делают вот так, это значит, что он что-то сказал. Это, не забыть, Сережик. А вот эти штуки - это губы, да. Так, надо не отвлекаться… Это надо выслушать и тоже что-то сказать. Или не надо? Да, наверное, все же не надо. Зачем… О! Да оно само справляется. Надо же, - мельком порадовался Ахмет, заметив, что тело само как-то выкручивается из ситуации: что-то происходит в груди, там, где дышишь; потом как-то по-хитрому двигается та часть головы, которой это, горячее… «Пьют чай», - подсказало что-то невидимое…Да, точно, - с рассеянной благодарностью хмыкнул Ахмет. -…Пьют ЧАИ и говорят СЛОВА… То, чего раньше он ненадолго добивался под стариковским прессом, пришло само - и никуда не делось, оставшись, как у себя дома. Ахмет летел, оставаясь на месте, и не прилагал к этому никаких усилий. Сквозь него тек мир, и сквозь, и вокруг. Все вокруг потеряло свои прежние значения, перестав делиться на вещи, движения, людей; все стало понятным до полного равнодушия - всматриваться в мир стало так же нелепо, как на полном серьезе, вдумчиво и расчетливо осознавать и планировать процесс дыхания. Как захочешь, так и будет. Повернись нужным боком, и мир станет обтекать тебя по-другому. Нешуточно напрягаясь, чтобы оставаться в человеческом, Ахмет довел Сережику план - раз у народа есть сомнения, хозяйка будет. Настоящая, не тупой контрактник.
|
