Малькольм, Мюриэль, Питер, Гвен, Алун, Рианнон 8 страница

Тюдор решительно произнес:

— Уильям и Розмари едут в свадебное путешествие?

Питер с удовольствием бы ответил, однако в эту самую минуту его утащили фотографироваться. «Надеюсь, Тюдор успел сполна насладиться свободой от семьи», — подумал он.

Участников процесса выстроили на солнцепеке у церковной стены. Питер хотел встать рядом с Мюриэль, но всем велели по-родственному обняться, и он передумал. С кем обниматься — с неулыбчивым братом Алуна, который неулыбчиво кивнул, или с Мюриэль? Она, впрочем, улыбалась, правда, по счастью, недолго. Питер не хотел копаться в их взаимоотношениях. Можно было сказать только одно: ни он, ни кто-либо еще уже ничего бы не исправил. Не так давно кто-то говорил ему почти то же самое, вот только кто и о чем?

Фотографов (их одежда и прически демонстрировали полнейшее неуважение к торжественным событиям вроде свадьбы) было четверо — трое мужчин и девушка. Несколько минут они тщетно собирали вместе шестерых главных героев, затем велели им разойтись, потом поставили кого-то вперед, отогнав остальных небрежным взмахом руки. Питер подумал, что благодаря научному прогрессу они сделали раз в десять больше снимков, чем считалось нужным в прежние времена, и, судя по всему, собирались снять еще столько же. Им так проще, догадался он. Да и вообще, забавно помыкать группкой незнакомцев на законном основании. Он тоже бы не отказался, будь у него такая возможность.

Постепенно пришли к выводу, что нет необходимости продолжать фотосъемку, и она прекратилась сама собой, без обмена репликами. Вскоре всех пригласили в дом Уиверов, до которого от церкви было ярдов двести. Опершись на руку Уильяма и обнимая за талию Розмари, Мюриэль продефилировала мимо и повела парочку к воротам сквозь полукружье расступившихся гостей. Видно было, что она готовилась к маневру заранее. Питера оттерли в сторону, и он оказался во втором ряду — между братом Алуна, которого звали Дунканом (во всяком случае, так сказали Питеру во время очень короткой встречи накануне вечером), и его неожиданно возникшей женой в традиционной шляпке и очках; ко всему этому великолепию прилагались ярко-красные губы и очень длинные зубы.

За воротами стояла Рианнон с какой-то тетей или кузиной, а Питер застрял рядом с ее деверем и невесткой — как выяснилось, надолго. Он всегда считал себя хладнокровным человеком и не помнил, чтобы когда-либо в таких обстоятельствах начинал разговор первым. Тем не менее после четырех минут в полном молчании он не выдержал и спросил женщину, планируют ли они с… э-э… Дунканом остаться на какое-то время или хотят вернуться в Лондон уже вечером.

Она с жадностью повернулась к Питеру:

— Мы должны вернуться вечером, обязательно. — Произношение выдавало в ней уроженку английского захолустья. — Потребовалась уйма времени, чтобы вытащить его хотя бы на одну ночь.

— Я полагаю, дела? — Питер смутно помнил, что Дункан имел отношение к какой-то финансовой компании или строительному обществу.

— Шутите! Все дела в прошлом, уже года четыре, — сказала женщина с мрачным удовольствием. — Нет, просто его вообще никуда не вытянешь. Вот сейчас, мистер Томас, он всех пропускает, чтобы потом можно было тихонько войти в дом и ни с кем не разговаривать.

— Ах вот оно что! — пробормотал Питер, покосившись на Дункана, который ритмично пыхтел и покачивался с пятки на носок.

— Это он задумался. Он не любит, когда с ним заговаривают, потому что от него ждут ответа. Отсюда такой недружелюбный вид. Я предлагала ему носить слуховой аппарат: все знают, что общаться с человеком со слуховым аппаратом себе дороже, — но он не хочет. Мол, только внимание привлекать. — Женщина одернула затканный золотой нитью манжет. — Господи, как же долго! — Она повернулась к мужу и произнесла громко, артикулируя каждый звук: — Папочка, надо бы поспешить. Иначе нас потеряют. Ну, давай же, старина! Вот так!

Одновременно она отчаянно жестикулировала, показывая перед собой. Дункан кивнул и двинулся с места. Втроем они прошли через дорогу к переулку, который вел к дому Уиверов.

— Не знаю, зачем я до сих пор ему кричу. Наверное, привычка. Видите ли, он ничегошеньки не слышит — нервы отмерли с обеих сторон. Если не ошибаюсь, вирус — так мне сказали. Да. Рианнон, наверное, вам сообщила? — Жена Дункана даже не попыталась произнести «Рианнон» на валлийский манер, хотя наверняка не раз его слышала. — Я имею в виду упоминала.

«Почти наверняка», — подумал Питер.

— Да, — произнес он вслух.

— И сам Дункан ничего не хочет делать, если понимаете, о чем я. Не желает учиться языку знаков или читать по губам — говорит, смысла нет. А по телевизору передачи идут с субтитрами. Покушать, правда, он любит, посмотрите на…

Она на секунду замолчала, впервые за все время, потом продолжила:

— Знаете, я чувствую себя такой свиньей, что притащила его сюда, в незнакомую компанию, но я бы чокнулась, если бы хоть изредка не выходила в люди.

— Конечно, вам нужны передышки, — с трудом выдавил Питер. — Это вполне разумно и правильно.

Перед воротами дома Рианнон снова произошла заминка. Жена остановила Дункана, положив руку ему на плечо.

— Послушайте моего совета, мистер Томас, постарайтесь не оглохнуть, — сказала она. — Было очень приятно с вами пообщаться. Ваш Уильям — очень приятный молодой человек. А теперь идите развлекайтесь. Мы сейчас тоже придем.

Дункан, чуть улыбнувшись, кивнул на прощание и в знак благодарности за то, что с ним не разговаривали.

Войдя в дом, Питер сразу же натолкнулся на Гвен: нагнув голову, словно собираясь броситься в атаку, она слушала величественного старого болвана в не соответствующем случаю зеленом костюме — должно быть, кузена Малькольма. Питер представил, как бы она хмурила брови и злорадствовала, перескажи он ей разговор с женой Дункана. Он огляделся в поисках Чарли и, не обнаружив приятеля, подошел к бару — столу на козлах, застеленному белоснежной скатертью и заставленному бутылками. Как ни удивительно, во многих были безалкогольные напитки — к счастью, не во всех. Румяный женоподобный юнец из коктейль-бара в «Глендоуэре» наливал всем жаждущим и, как выяснилось, прекрасно справлялся с работой. У стены, на складном металлическом стуле, сгорбился молодой человек совершенно другого типа — бледный, с расстегнутым воротничком. «Хорошее начало дня», — подумал Питер.

Он задержался всего на несколько минут, однако за это время большая часть гостей уже нашла себе место. Десятки людей бродили по саду, громко радуясь теплому дню и опрокидывая стакан за стаканом с такой скоростью, что было ясно — если они продолжат в том же духе, то вскоре попадают в цветочные бордюры. Питер наблюдал за происходящим из-за стеклянной двери и вдруг заметил Мюриэль. Ее лица он не видел, но узнал жену по наклону головы и тяжелой походке. В компании друзей Уильяма, у которых на двоих было не меньше тринадцати фунтов роста, она прогуливалась по краю лужайки и обернулась, чтобы осуждающе поглядеть на клумбу. Какое-то время она изучала зелень, словно не веря, что дела действительно так плохи, потом якобы сконфуженно отвела взгляд. Все это было Питеру настолько знакомо, что он мысленно застонал от отвращения. Мюриэль его не видела, и он почувствовал, что все-таки хорошо подловить эту старую стерву, пусть даже на мелочи. Словно хлебнул чего-нибудь горячительного.

Он отвернулся, чтобы заново наполнить стакан, который таинственным образом опустел, и увидел неподалеку Рианнон. Она стояла еще ближе, чем Мюриэль, в кружке женщин и мужчин, поглощенных шумным разговором. Питер разглядел Софи, Шан и еще пару знакомых лиц. Остальных он не знал. Кто бы это мог быть? «А как ты думаешь, старый дурак? — сказал он себе. — Конечно, ее друзья!» Кто же еще? Но почему ему потребовалось время, чтобы это понять? Потому что он забыл, а может, никогда и не понимал, как мало люди значат в жизни других людей и как немного они знают друг о друге, даже если встречаются каждый день. После смерти Алуна и вплоть до сегодняшнего утра он часто думал о Рианнон и ее жизни, задавался вопросом, как Рианнон может водить компанию с Софи, Шан, Гвен, Дороти и, прости Господи, Мюриэль — сам Питер с давних пор считал, что они не годятся ей в подруги. А ведь есть еще и дочери, и лондонские приятели. Сейчас он, кажется, понял, хотя и далеко не все. Питер мог бы сказать, что о любви он тоже забыл, но справедливости ради пришлось признать: было в его жизни несколько недель, когда другой человек многое для него значил, и уж тогда-то он знал о Рианнон почти все.

В баре, где главенствовал Виктор, толпились люди, и Питеру пришлось немного подождать. За это время он увидел, как человек с усами подталкивает локтем соседа, тоже с усами, но совершенно другой формы, и рассказывает о себе, похоже, забыв упомянуть, что он из тех добродушных стариканов, которым достаточно приветливо кивнуть, и они от тебя не отвяжутся. Очередь Питера еще не подошла, когда Виктор торжественно протянул ему из-за чьего-то плеча большой стакан разбавленного виски; его жест словно говорил, что все связанные с Алуном обиды остались в прошлом, и «да, кстати, не забудь передать Рианнон». Бледный юноша куда-то исчез, а на его месте вскоре оказался другой молодой человек в лице жениха.

— Пап, ты где прятался?

— Нигде. Просто я такой большой, что меня не замечают.

— Пойдем, познакомлю с ребятами.

Ребята оказались совсем рядом, в пяти шагах от выпивки, и Питер позже признал, что неплохо с ними пообщался. Его тронуло и удивило ненавязчивое внимание Уильяма, который дал отцу почувствовать, что знакомит его со всеми своими друзьями, но позаботился о том, чтобы рядом были самые словоохотливые и надежные — для поддержания разговора. Через некоторое время они остались вдвоем.

— Она чудесная. Или ты знаешь? Она сказала, что почти не видела никого из вас в последнее время, то есть до сегодняшнего дня, — произнес Уильям без опаски, что их подслушают: вокруг было очень шумно.

— Да, такие, как она, встречаются редко.

— Точно. Говорят, что замечательно, когда поначалу не знаешь человека и не можешь с ним поладить, а потом узнаешь его поближе, и вот вы уже друг без друга жить не можете. Слышал?

— Да, доводилось такое слышать.

— Может, конечно, это и правда, но лично мне кажется полной чушью. В любом случае у нас с Розмари все было по-другому. Никаких раздоров или недомолвок. Господи, я только что понял, что это любовь с первого взгляда! Разве не смешно?

— Нет, — ответил Питер.

Последовало молчание, за время которого Уильям сделал большой глоток шампанского, вместо того чтобы упомянуть родительский брак.

— В общем, она замечательная девушка. Если хочешь с ней поговорить, то советую поторопиться. Мы намерены сразу после торжественных речей сбежать. А то застрянем среди этих поддатых скотов.

— Конечно.

— Думаю, я сам немного пьян. Слушай, мы обязательно тебя навестим, как только вернемся. Честно. Прости, что я ничего не сделал, хотя обещал. Как раз перед встречей с Розмари, помнишь?

— Так это было в тот день?

— Из-за этого я и забыл про свое обещание. Я имею в виду после встречи с Розмари.

— Да, мне знакомо подобное чувство.

— Пап, как ты? Мы с тобой почти не виделись последнее время.

— Нормально. Помнишь, я тебе говорил о боли в сердце? Тьфу-тьфу, сейчас уже лучше.

— Ты же был там тогда… Ну, в общем, когда он умер?

— Был. Наверное, стыдно такое говорить, но я как-то быстро пришел в себя после его смерти.

— Должно быть, она тебя сильно потрясла. Я имею в виду когда это случилось.

— Да, ужасная история.

Уильям с военной точностью подставил бокал под струю шампанского из бутылки, которой обносили гостей.

— По крайней мере мне не придется с ним мучиться.

— А с ним особо и не мучились. Во всяком случае, те, кто не состоял с ним в браке.

— Все-таки Алун был мерзавцем, да? Конечно, я его почти не знал.

— Наверное. Чем дольше я живу, тем труднее называть человека мерзавцем. Гиммлер — несомненно. Эйхман — тоже. Конечно, он был не слишком хорошим другом. Я об Алуне. Чертов валлиец — этим все сказано.

— Ты действительно хорошо себя чувствуешь? Ничего не случилось? — спросил Уильям и пристально посмотрел на отца.

Питер не отвел взгляд.

— Ничего серьезного, честно. Да, ты прав, нужно найти твою жену, еще есть время. Поговорить, пока вы не уехали.

— В последний раз, когда я ее видел, она разговаривала в саду с моей тещей. О Господи!

Они перешли в столовую, где предлагалось обильное угощение: холодная ветчина, пирог с телятиной и ветчиной, разнообразные сосиски и колбасы. Кое-где виднелись миски со скучным на вид салатом и более подходящее к случаю ассорти из маринованного лука трех цветов, маринованных грецких орехов, маринованных огурчиков двух размеров, кубиков маринованной свеклы, четырех видов чатни, трех сортов горчицы и шести — соусов в бутылочках. Одним словом, еда в лучших валлийских традициях, разве что консервированных фруктов не было. В резерве ждали груды сандвичей и бесчисленные сыры, а открытые бутылки с красным или белым вином, которое шло у Виктора по специальной цене, стояли в пределах досягаемости почти на всех горизонтальных поверхностях. Оба сорта вина пользовались большой популярностью после нескольких бокалов шампанского и четырех-пяти порций джина с тоником, особенно с колбасой, пикулями, чесночным хлебом, зеленым луком и водяным крессом. Виктор лично раздавал тарелки и столовые приборы и пытался призвать к порядку шумную толпу, которая начала подтягиваться к закускам.

Протолкавшись сквозь поток голодных гостей, Питер вышел в сад. Там почти никого не оставалось, лишь последние несколько человек спешили к стеклянной двери. Розмари была одна, но Питер, бросив на нее извиняющийся взгляд, подошел к Рианнон.

— Можно тебя? Меня просили кое-что передать.

— Надеюсь, ничего ужасного?

— Нет, что ты. Я просто хочу поговорить.

Они отошли в сторону, и Рианнон повернулась к Питеру со все еще смущенной улыбкой.

— Чарли просил передать, что они выпишут счет без скидок, но потом ты получишь по почте возмещение.

Она немного помолчала.

— А в чем причина?

— Понятия не имею. Думаю, что-то связанное с бухгалтерией. Какая-нибудь махинация.

— Ясно. Но это ведь не все?

— Нет, есть еще кое-что, от Алуна. Все в порядке, ничего ужасного, обещаю.

Рианнон стояла очень тихо, и Питер продолжил:

— Перед самой смертью, за несколько секунд до нее, Алун сказал всего два слова, но очень отчетливо. Он сказал: «Малышка моя». Чарли, должно быть, тоже слышал, только, по-моему, ничего не понял. Алун думал о тебе, он с тобой разговаривал. — Питер хотел взять Рианнон за руку, но постеснялся. — Он передал, что любит тебя.

— Может быть, — ответила Рианнон. — Наверное. Он называл меня…

Ее рот и подбородок дернулись, до боли ярко напомнив Питеру, какой она была в юности. Затем Рианнон подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— И это тоже еще не все, да?

— Мне больше нечего сказать об Алуне, но если ты не против…

— Погоди немного. Стой здесь.

Питер смотрел, как Рианнон стремительно пересекла лужайку и подошла к стеклянной двери, где стояла Розмари и еще какая-то молодая женщина. Спустя какое-то время он вдруг понял, что может показаться излишне любопытным, и торопливо отвернулся. Его взгляд упал на треугольник травы, еще влажный от росы, — солнечные лучи обошли этот клочок стороной. За ним, на заборе между участками, сидела растрепанная коричневатая бабочка и слабо шевелила крылышками в пятне солнечного света. Вдали, на сколько хватал глаз, раскинулся лес в пятнах молодой листвы.

Вернулась Рианнон и, глядя поверх плеча Питера, сказала монотонно и невыразительно:

— Спасибо тебе, Питер. Давай больше не будем об этом, ладно? Я еще не могу говорить об Алуне. Но все равно спасибо, что рассказал.

Она вновь замолчала, Питер вдруг понял, что не знает, с чего начать.

— Ты ведь останешься здесь, да? Или…

— Да, ненадолго задержусь. Наверное, нужно будет подыскать дом поменьше, где-нибудь неподалеку. Розмари с Уильямом собираются переехать в Лондон, но я…

— Неужели? Когда? Он ничего мне не сказал.

— Возможно, он пока ничего не знает. Осенью. Это все из-за адвокатуры Розмари.

Выражение ее лица подсказало Питеру, что лучше воздержаться от расспросов.

— Ясно. Может, имеет смысл тебе тоже перебраться в Лондон? Ты ведь столько лет там жила.

— Только не теперь, когда я вернулась сюда. Я хочу здесь остаться. Ты, конечно, думаешь, что это звучит глупо — я слышала, как ты говоришь об ужасном…

— Может, звучит и глупо, но это не так. Словами не объяснишь.

— Да, если человек не валлиец — объяснять бесполезно, все равно не поймет.

— И с валлийцами тоже говорить не стоит. Особенно с ними. Уэльс — это такая тема, которую лучше не поднимать, если, конечно, не хочешь натолкнуться на мошенничество, самообман и сентиментальную чушь.

— Но можно думать об Уэльсе, тогда это правильно и хорошо, — с надеждой произнесла Рианнон.

— Да. Только думать и не говорить вслух.

— Угу. Значит, ты считаешь, что я правильно поступаю. На моем месте ты бы тоже остался.

Питер смутился. Рианнон смотрела своим особым взглядом, любящим, заботливым и одновременно встревоженным; так она смотрела, когда слушала его последнюю жалкую ложь о том, что у них все хорошо и она по-прежнему для него единственная. За спиной Рианнон он увидел Розмари — она явно по чьей-то просьбе направилась к одной из шляпоносных дам, которая вышла из дома, держа на уровне груди тарелку с едой. Внезапно Питера охватило беспокойство: как скоро некая особа без шляпы обнаружит, что на банкете нет ни его, ни Рианнон, и отправится на поиски, чтобы все изгадить? Он торопливо заговорил:

— Я, собственно, вот о чем… Мюриэль сказала, что теперь, раз Уильям женился, она может уехать из Уэльса, как давно хотела — или захотела только сейчас, не знаю, — и вернуться в Йоркшир. Она говорила об этом, когда еще не знала, что Уильям переезжает в Лондон, иначе бы обязательно упомянула. И мне тоже придется ехать в Йоркшир. Как и ты, я не хочу никуда ехать, ведь я прожил здесь всю свою жизнь. И дело не только в этом, как ты только что сказала. Но у меня нет выбора. Дом и все остальное принадлежит Мюриэль, а у меня нет ни гроша за душой. Одна пенсия, которой едва хватает на хлеб. Понимаю, звучит не слишком возвышенно, однако трудно испытывать возвышенные чувства, когда ты в стесненных обстоятельствах и тебе под семьдесят.

— Ты ведь там не выдержишь, — с откровенной тревогой произнесла Рианнон.

— Придется. Не так уж все и плохо. Живы будем, не помрем.

— Все так говорят и никто не думает.

— Да, не хочется выглядеть нюней.

Рианнон нетерпеливо тряхнула головой, возвращаясь к теме разговора.

— Она не решится. Это слишком серьезный шаг в ее возрасте.

— Нет. Она уже дату назвала. — Питер говорил категорично, выделяя каждое слово. — Как ни ужасно, я должен уехать.

— Нет! Я-то верила, что мы снова начнем общаться. Ты обещал, что позвонишь, но так и не позвонил.

— Я хотел, но не смог. Мне было стыдно.

— Я надеялась, что ты все-таки отважишься, особенно после того, как наши дети решили пожениться. Я так надеялась…

— После всего того, что я наделал? После того, как обошелся с тобой?

— Да. Мне было тяжело потерять тебя, а все остальное не имело значения, особенно когда прошло время. Разве я не говорила тебе об этом на приеме в «Гольф-клубе»? Ты, должно быть, не слушал. Господи, а может, я и впрямь ничего тебе не сказала. Ладно, я просто думаю, что ты всегда будешь… Не могу. Когда-то это было так легко, а теперь… Как будто говоришь об Уэльсе.

Медленно, давая Рианнон возможность отступить, и осторожно, чтобы никто не заметил, Питер протянул руку, и Рианнон взяла ее. Бросив украдкой взгляд, он увидел, что Рианнон пытается посмотреть ему в глаза. Да, она изменилась. Куда делся прямой уверенный взор?

— Давай я попробую. Может, ты так не считаешь, и было время, когда я сам об этом забыл, только я всегда тебя любил и до сих пор люблю, — сказал он с нежностью. — Прости, наверное, это кажется смешным, ведь я такой толстый и мерзкий и характер у меня далеко не сахар…

— Позвони мне. Обязательно позвони! — Наполовину отвернувшись, она добавила: — Прости, я не могу больше разговаривать.

— Мне так много нужно тебе сказать.

Он вновь смотрел, как Рианнон уходит — не быстрее, чем раньше, и, уж конечно, не бегом. Она всегда отличалась от других женщин тем, что бегала только за автобусом, ну или в похожих ситуациях; нет, она была не из тех, кто выставляет чувства напоказ. Когда она подошла к дочери, та отпустила глуповатого вида собаку, которую держала за ошейник. Псина неуклюже прыгнула на Рианнон, едва не перекувырнулась и потрусила за ней в дом.

Держась на расстоянии, Питер последовал за ними, чувствуя себя, как никогда, пьяным. К тому времени как он вошел в столовую, гости смели почти все угощение, но еще оставались резервы. Питер отдал должное сандвичам, особенно с сыром и пикулями и с помидорами и яйцом, а щедрая порция красного вина помогла им отправиться в желудок, благополучно минуя зубы. Он мысленно дал себе слово, что больше не будет недооценивать Виктора, и громко произнес:

— Отличные сандвичи! Особенно с яйцом и пикулями.

— Похоже, я их еще не пробовал, — отозвался Гарт.

Едва Питер принялся за кекс и портвейн, как прошел слух, что через пять минут начнут произносить речи. Тотчас, как и положено, гости со старческими мочевыми пузырями или те, кто еще хоть немного соображал, устремились к туалетам. Мгновенно возникла очередь. В небольшой толпе у дверей туалета рядом с кухней Питер увидел Перси Моргана.

— Какой счастливый случай! — сказал Питер.

— Да, я только что об этом подумал, — слегка удивленно ответил Перси, отметив про себя, что от Питера нечасто такое услышишь. — Тебе повезло с невесткой. Я ее немного знаю, встречал вместе с ее матерью. Серьезная девушка. По правде говоря, совсем не похожа на отца. Терпеть не могу типов, которые треплются о валлийском наследии и всем таком. Не знаю, Питер, согласишься ли ты со мной, но, на мой взгляд, всегда неловко, когда кто-нибудь перегибает палку.

— Полностью с тобой согласен, я только что говорил…

— Конечно, я послушаю речи, а потом поеду домой… Напоминает о прошлом, правда?

— Ты о чем?

— Об очереди, чтобы отлить. Сразу вспоминаешь вечеринки после регби. Во всяком случае, я вспоминаю. Она бросила пить через неделю после разговора с Дьюи.

Пауза между двумя последними предложениями была почти незаметной, и Питер подумал, что, наверное, отключился на пару секунд.

— О да! — сказал он, выдавив ободряющую улыбку.

— Печень, — продолжил Перси. — Если бы она еще пару месяцев продолжала в том же духе… — Он провел ребром ладони по горлу и издал громкий хрип. — Конечно, хорошо, что она бросила, только вот я оказался не при делах. Раньше я был типом, у которого невыносимая жена, а он великолепно с ней справляется, а теперь мне что делать, когда ее снова можно выносить?

— Понимаю. Ладно, пойду попытаю счастья наверху.

Наверху очереди в туалет дожидались Шан Смит, Дункан Уивер и еще один человек. Питер был почти уверен, что знает его, — возможно, сам и пригласил. Поразмыслив, Питер решил, что стоит рискнуть и подняться еще выше, на последний этаж. Здесь коридор проходил через все здание, и Питер поднялся как раз вовремя, чтобы заметить, как полуголая светловолосая женщина с парочкой перекинутых через руку предметов одежды метнулась в дальнем конце и исчезла. Хлопнула дверь и щелкнул замок. Еще через мгновение открылась вторая дверь, из-за которой выглянуло лицо старины Бона Мобри. Он посмотрел на Питера и после секундного замешательства, вызванного обоюдным удивлением, скрылся в комнате. В общем и целом, Питер почувствовал, что надо спуститься вниз.

Внизу ничего не изменилось, разве что Шан перебралась к окну на лестничной площадке и стояла, перегнувшись через подоконник: видимо, дышала свежим воздухом. Впрочем, когда Питер подошел поближе и услышал звуки, которые она издавала, у него возникло несколько другое предположение. Дункан Уивер тоже смотрел на нее, правда, невнимательно — благодаря глухоте ему не пришлось менять первоначальную версию о глотке свежего воздуха. Второй раз за день Питер услышал громкий треск выпущенных газов — не утерпел Дункан, если только удивление и сердитый взгляд второго мужчины, который яростно затряс дверную ручку, не были превосходной актерской игрой. Питер мельком подумал о странностях мира, где не слышны звуки.

Рядом с кухней по-прежнему была очередь, хотя теперь в ней стояли другие люди, и Питер вдруг вспомнил, что есть еще один маленький туалет у входной двери. По дороге туда он успел увидеть, как старый Арнольд Сперлинг вместе с шафером довольно энергично выставляют из дома Тони Бейнбриджа с левантийскими усами. Тот шепотом ругался и по-старомодному грозил кулаком, а потом исчез из виду.

Прозвучали речи. Попойка продолжалась, пока не закончилось спиртное. Ничего не осталось, даже вина. Виктор следил за тем, чтобы всю посуду, столовые приборы и прочее собрали, уложили в картонные коробки и отнесли в небольшой грязно-белый фургон. Питер стоял в компании гостей, но вдруг все исчезли, оставив его наедине с Розмари — Розмари Томас, как уже обращались к ней несколько раз, в том числе и он.

— Полагаю, вы будете общаться с мамой, — сказала она. Мочки ушей у нее были чуть полнее, чем у Рианнон.

— Да? То есть, конечно, буду, но откуда вы знаете?

— Она мне сказала. — Розмари посмотрела ему в глаза и произнесла не совсем серьезно, хотя довольно впечатляюще: — Только ведите себя прилично, хорошо?

— Что вы имеете в виду?

— Не безобразничайте.

— Что? Разве я смогу?

— Приятель Алуна всегда найдет способ. Взять хотя бы сегодняшнее сборище. Вообще-то я имею в виду нечто более серьезное. Не разочаруйте ее. Если вы ее обидите, я вас убью, а Уильям поможет, ясно?.. О, Питер, думаю, вы не знакомы с Катрионой Семпл, она тоже изучает право в Оксфорде. Катриона, познакомься, это мой свекор.