XXXVIII

 

Вид этой донны привел меня в столь новое состояние, что много раз думал я о ней как об особе, которая слишком нравилась мне; и думал я о ней так: «Вот — донна, благородная, прекрасная, юная и мудрая, и явлена она, быть может, волею Любви для того, чтобы моя жизнь обрела спокойствие». И много раз думал я о ней еще более любовно, настолько, что сердце соглашалось с этим в глубине своей, то есть в своих размышлениях. Но едва было уже соглашался я, как раскаивался, словно бы побуждаемый разумом, и говорил самому себе: «Увы! что это за мысль, которая столь низким образом хочет утешить меня и не дает мне думать об ином?» Потом поднималась другая мысль и говорила мне: «Теперь, когда ты пребываешь в таком смятении, почему не хочешь ты выйти из подобной горести? Ты видишь, что это — дуновение Любви, которое несет к нам любовные желания и исходит от столь благородной части, то есть из глаз донны, показавшей нам себя столь сострадательной». И вот, не раз борясь так с самим собой, я захотел сказать также и об этом несколько слов; а так как в битве мыслей победили те, что говорили за нее, то и казалось мне, что надлежит обратиться к ней; и я сочинил следующий сонет, который начинается: «Мысль милая…»; говорю же я: «милая…» — поскольку рассуждаю о достойной донне, ибо в остальном мысль была весьма низкой. В этом сонете различаю я две части самого себя согласно с тем, что мои мысли разделились. Одну часть я именую сердцем — это вожделение; другую именую душой — это разум; и я говорю то, что одна говорит другой. А что пристало именовать вожделение сердцем, а разум душой, это вполне очевидно тем, для кого, как я желал бы, это должно быть ясно. Правда, в предшествующем сонете я держу сторону сердца против стороны глаз, и это кажется противоречием тому, что я говорю ныне; вот почему я говорю, что и там понимаю сердце как вожделение, ибо у меня было больше желания вспоминать еще о благороднейшей Донне моей, нежели видеть эту, и хотя некоторое вожделение к тому было уже, но оно казалось легким: отсюда явствует, что одно сказанное не противоречит другому. В этом сонете три части; в первой — начинаю говорить этой донне, что все мои желания стремятся к ней; во второй — говорю, что душа, то есть разум, говорит сердцу, то есть вожделению; в третьей — говорю, что оно отвечает. Вторая часть начинается так: «Душа же сердцу…»; третья так: «Оно ж в ответ…».

 

Мысль милая, что мне твердит о вас,

Как частый гость, досуг мой разделяет

И о любви так сладко рассуждает,

Что сердце ей покорствует подчас.

 

Душа же сердцу: «Чей здесь слышен глас?

Кто это нас в печали утешает?

И вправду ли он силой обладает,

Чтоб отогнать чужую мысль от нас?»

 

Оно ж в ответ: «О смутная душа,

То новый дух Любви сюда стремится,

Мне повеленья принести спеша;

 

Он естеством и властию такой

Обязан взорам жалостливой той,

Что нашими мученьями томится».

 

 

XXXIX

 

Против этого врага разума поднялось во мне однажды, часов около девяти, могущественное видение: мне казалось, будто увидел я преславную Беатриче в тех алых одеждах, в которых впервые явилась она моим глазам; показалась она мне юной, почти того же возраста, в котором впервые я увидел ее.[106]И тогда стал я размышлять о ней; и когда я вспоминал по порядку о былом времени, сердце мое стало горестно раскаиваться в том желании, которому так низко дало оно владеть собой на несколько дней, вопреки постоянству разума; и когда было изгнано это столь дурное желание — все мои помыслы обратились к своей благороднейшей Беатриче. И говорю, что отныне я стал так размышлять о ней всем устыженным моим сердцем, что вздохи много раз свидетельствовали об этом, ибо все они, исходя, как бы выговаривали то, о чем думало сердце, то есть имя Благороднейшей, и как ушла она от нас. И много раз случалось, что такую боль заключала в себе иная мысль, что я забывал и ее и то, где находился. Вследствие этого возобновления вздохов возобновились и утихнувшие слезы, так что глаза мои казались двумя существами, у которых лишь одно желание — плакать, и часто бывало, что из-за долгого и продолжительного плача вокруг них появлялась пурпурная краска, которая обычно бывает после какого-нибудь страдания, которому подвергаешься. Таким образом, явствует, что за суетность свою они получили заслуженное и потому отныне и впредь не могли уже глядеть ни на кого, кто взглядом своим мог бы увлечь их к подобному же намерению. И вот, желая, чтобы столь дурное влечение и суетная попытка казались уничтоженными и чтобы никаких сомнений не могли бы возбудить стихи, которые я сочинил ранее, — я решил написать сонет, в котором заключил бы смысл изложенного. И тогда сочинил я: «Увы! пред силой долгого вздыханья»; говорю же я «увы», потому что устыдился я того, что глаза мои оказались столь суетными. Сонета этого я не делю, ибо его содержание достаточно ясно.

 

Увы! пред силой долгого вздыханья,

Что думой в сердце вскормлено моем,

Смирились очи, мысля об одном:

Сокрыться от людского созерцанья.

 

И кажется: они — лишь два желанья

Печалиться и плакать о былом;

Их слезы так обильны, что кругом

Их увила Любовь венцом страданья.

 

Уныньем дум и вздохами своими

Они так тяжко сердце полонят,

Что в нем Любовь тоскою сражена,

 

Затем что, безутешные, хранят

Они мадонны сладостное имя

И весть о том, как отошла она.

 

 

XL

 

После этой смуты случилось, — в пору, когда много народу шло увидеть тот благословенный образ, что оставлен нам Иисусом Христом,[107]как подобие прекраснейшего лика его, который преславно созерцает моя Донна, — что несколько странников проходило по улице, которая пролегает посредине города, где родилась, жила и умерла благороднейшая Донна;[108]и шли те странники, как мне показалось, в большой задумчивости. Я же, размышляя о них, сказал самому себе: «Эти странники, представляется мне, идут из дальних мест, и я не думаю, чтобы они слышали хотя бы молву о Донне; они не знают о ней ничего; равно и мысли их — о других вещах, нежели эти, и думают они, может быть, о далеких друзьях своих, о которых мы ничего не знаем». Потом я сказал самому себе: «Я знаю, что если бы они были из близких мест, то они казались бы хоть сколько-нибудь смущенными, проходя среди скорбящего города». Потом я сказал самому себе: «Если бы я мог их ненадолго задержать, я заставил бы плакать и их, прежде чем ушли они из этого города, ибо я сказал бы им слова, которые заставили бы плакать всякого, кто слышит их». И вот когда они скрылись из виду, я решил написать сонет, в котором высказал бы то, что говорил самому себе; а для того чтобы это имело еще более жалостный вид, я решил говорить так, словно бы я обращался к ним; и вот я сочинил сонет, который начинается: «О странники, вы, что, склонясь, идете…»; говорю же я «странники» согласно с широким значением слова, ибо «странники» могут пониматься в двояком смысле, — в широком и в узком: в широком — поскольку странником является тот, кто пребывает вдали от отчизны своей; в узком же смысле странником почитается лишь тот, кто идет к дому св. Иакова[109]или же возвращается оттуда. И поэтому надлежит знать, что трояким образом именуются, собственно, люди, которые идут на служение Всевышнему: они именуются «пальмиерами», поскольку возвращаются из-за моря, откуда часто они привозят пальмы; они именуются «перегринами», поскольку идут к дому в Галисии, ибо гробница св. Иакова находится дальше от его отчизны, нежели гробница какого-либо другого апостола; они именуются «римлянами», поскольку идут в Рим, куда и шли те, которых я именую «странниками». Сонета этого я не делю, ибо его содержание достаточно ясно.

 

О странники, вы, что, склонясь, идете,

Скорбя о тех, кого здесь, видно, нет;

С чужбины ли ведет сюда ваш след,

Как обликом своим вы знать даете?

 

Поведайте, почто вы слез не льете,

Застигнувши сей город среди бед?

Иль горя вы не видите примет

И тяжести утрат не сознаете?

 

Когда б до вас дошли мои слова,

Вы нашей скорби поняли б величье

И здесь в слезах окончили свой век:

 

Она почила, наша Беатриче! —

И повесть той кончины такова,

Что зарыдает каждый человек!

 

 

XLI

 

Потом обратились ко мне две благородные донны с просьбой, чтобы я им прислал эти мои стихи, и я, подумав об их благородстве, решил послать им свои слова и сочинить еще новую вещь, дабы отослать ее им вместе с другими и тем самым более почтительно исполнить их просьбу. И сочинил я тогда сонет, который повествует о моем состоянии, и послал его им вместе с предыдущим сонетом и еще с другим, что начинается: «Придите внять…». Сонет, который я сочинил тогда, начинается «Над сферою…» и заключает в себе пять частей. В первой я говорю, куда идет моя мысль, называя ее именем некоего ее действия; во второй — говорю, отчего идет она в высь, то есть кто ведет ее туда. В третьей — говорю о том, что она видит, то есть какую Донну, чтимую в выси;[110]и тогда я называю ее «духом странническим», ибо он идет в высь духовно и, подобно страннику, находящемуся вдали от отчизны своей, остается там. В четвертой — говорю, какой видит он ее, то есть в таком достоинстве, что я не могу постичь его; означает же это, что моя мысль поднимается в ее достоинстве на такую ступень, что мой рассудок не может этого постичь, принимая во внимание, что рассудок наш стоит в таком же отношении к тем благословенным душам, как немощный глаз к солнцу: это именно и говорит Философ во второй книге Метафизики.[111]В пятой — говорю, что хоть я и не могу разуметь того предмета, к коему влечет меня мысль, то есть дивного ее достоинства, все же разумею я то, что все это есть размышление о моей Донне, ибо я часто слышу имя ее в моей мысли; в конце же пятой части говорю: «…о донны…», дабы пояснить, что именно к доннам я обращаюсь. Вторая часть начинается так: «То новая Разумность…»; третья так: «И вот пред ним…»; четвертая так: «Что видел он…»; пятая так: «Но явно мне…». Можно было бы еще более тонко провести подразделение и более тонко выявить смысл, но возможно обойтись и этим разделением, а потому я и не стану подразделять сонет далее.

 

Над сферою, что шире всех кружится,[112]

Посланник сердца, вздох проходит мой:

То новая Разумность, что с тоской

Дала ему Любовь, в нем ввысь стремится.

 

И вот пред ним желанная граница:

Он видит донну в почести большой,

В таком блистанье, в благости такой,

Что страннический дух не надивится.

 

Что видел он, то изъяснил; но я

Не мог постигнуть смысла в хитрой притче,[113]

Как ни внимала ей душа моя.

 

Но явно мне: он о Благой вещал,

Зане я слышал имя: «Беатриче» —

И тайну слов, о донны, постигал.

 

 

XLII

 

После этого сонета было мне дивное видение,[114]в котором лицезрел я вещи, понудившие меня принять решение не говорить о Благословенной до тех пор, пока я не смогу повествовать о ней более достойно. И, чтобы достигнуть этого, я тружусь, сколько могу, как о том истинно знает она. Так что если угодно будет Тому, кем жива вся тварь, чтобы моя жизнь продлилась несколько лет, я надеюсь сказать о ней то, что никогда еще не говорилось ни об одной. А потом, да будет угодно тому, кто есть Господь милосердный, чтобы душа моя могла вознестись и увидеть славу своей Донны, то есть той благословенной Беатриче, которая достославно созерцает лик Того, qui est per omnia saecula benedictus.[115]

 

[1]«НОВАЯ ЖИЗНЬ»Стр. 19. В том месте книги памяти моей… — «Книга памяти» — не простая метафора: это выражение необходимо воспринимать, учитывая принятые в средние века аллегорические связи книги («книга сердца», «книга духа», «книга разума»), восходящие к ветхозаветному образу «книги жизни». Данте хочет с первых же слов создать атмосферу возвышенной духовности. «Память» — опять-таки в усиленном смысле; в соответствии с традиционным религиозным словоупотреблением средневековья имеется в виду постоянное интенсивное переживание. «Сладостная память Иисуса» на языке богословов созерцательно-мистического направления (например, Бернарда Клервоского, которому отведена огромная роль в «Рае» Данте) означает непрерывную концентрацию воображения на имени Иисуса, его страстях и т. д., ведущую к душевному просветлению. Но видение страстей Христовых — прообраз, определяющий построение всей книги Данте (см. прим. к гл. XXIII), а просветление — ее центральный мотив.

 

[2]Начинается новая жизнь (лат.).

Incipit — традиционная начальная формула средневековых рукописей.

…vita nova. — Высказывалось много догадок о том, как следует понимать слово «nova»: «новая», «обновленная» или «молодая» жизнь? Это центральное понятие книги Данте, предваряющее все ее содержание, намеренно многозначно. Оно выражает: смену одного периода жизни другим (реальный план); обновление, связанное с культом дамы сердца и осмысляемое в согласии с нормами любовного этикета, как его разработала провансальская культура (второй план — стилизация жизненных событий); наконец, духовное перерождение в религиозном его понимании, в духе слов апостола Павла: «Кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое» (Второе послание к коринфянам, гл. 5, 17; в его же Послании к римлянам, гл. 6, 4, выражение «обновленная жизнь»), чем дается высший, философский план. Обновление в «Vita Nuova» совершается по ступеням — от земной действительности первой главы через очищение к созерцанию рая в последних главах, что предвосхищает концепцию будущей «Божественной Комедии».

 

[3] …я нахожу записанными слова… — «Слова» надо понимать повсюду в смысле стихов. Поэтические произведения, вошедшие в состав «Новой Жизни», создавались Данте на протяжении ряда лет — с 1283 по 1292 г.

 

[4] …если и не все, то, по крайней мере, смысл их. — Данте выбрал только часть своих поэтических произведений и расположил их строго симметрично: если не считать первого, вводного, сонета и заключительного, все остальные произведения разбиты на три группы соответственно из девяти, десяти и десяти стихотворений. В центре первой группы — баллада, обрамленная сонетами (четыре ей предшествуют и четыре следуют за ней); вторую группу открывает канцона, за которой следуют восемь сонетов и одна канцона, занимающая место баллады первой группы; в третьей группе канцона предшествует восьми сонетам и одной канцоне. Это деление вполне отвечает и содержанию книги.

 

[5]I Девять раз уже… — Число «девять» играет большую роль в книге: это число Беатриче. Данте в главе XXIX объясняет его смысл. Символика чисел пронизывала всю средневековую культуру и связывалась с философскими, богословскими и космологическими представлениями. Данте усиливает смысл «девятки» тем, что девять раз называет это число в связи с датами.

 

[6] …обернулось небо света… — Согласно общепринятому в средние века космологическому учению Птолемея, Землю окружает девять сфер (небес): сферы Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна, затем небо неподвижных звезд и прозрачное Хрустальное небо — Перводвигатель. Небо света — сфера Солнца: поскольку Данте говорит, что оно обернулось девять раз, начало повествования можно отнести к маю 1274 года (Данте родился в мае 1265 г.).

 

[7] …как бы в собственном своем вращении… — Вращение небесных сфер происходит под влиянием Перводвигателя.

 

[8] …которую называли Беатриче многие, не знавшие, что так и должно звать ее. — Имя «Беатриче» означает «благодатная». Это место можно понять так: многие называли Беатриче «благодатной» (beatrice), не зная, что это и есть ее имя, или: многие, знавшие ее имя (Beatrice), не понимали, что она есть «благодатная».

Если Данте имел в виду реальное историческое лицо, то это была дочь Фолько Портинари, весьма видного флорентийского гвельфа, занимавшего важные посты в городе, и жена Симоне деи Барди. Об этом сообщил Боккаччо в своих флорентийских комментариях к «Божественной Комедии» в 1373 г., то есть через пятьдесят два года после смерти Данте.

 

[9] …звездное небо передвинулось в сторону востока на одну из двенадцати частей градуса… — Звездное небо, помимо вращения вокруг своей оси, движется с запада на восток, передвигаясь на один градус в сто лет. Поэтому Беатриче было примерно восемь лет и четыре месяца, когда ее встретил Данте.

 

[10] …в благороднейший алый цвет… — Это один из цветов богоматери, символизирующий небесную любовь. В алых цветах Беатриче является поэту и в XXXIX главе.

 

[11] Дух Жизни. — Говоря о «Духе Жизни» и, ниже, о «Духе Животном» и «Духе Природном», Данте следует (давая местами пересказ, местами прямой перевод) трактату «О душе», написанному, вероятно, Гуго из Сен-Виктора (1096–1141). По классификации Гуго, могут быть выделены три силы души: природная (vis naturalis), жизненная (vis vitalis) и животная (vis animalis); их средоточия — соответственно печень и кровь, сердце, мозг.

 

[12] …в сокровеннейшей светлице моего сердца… — Боккаччо в комментарии к этому месту говорит: «…есть в сердце потаенная часть, всегда обильная кровью, где, согласно высказанному кое-кем мнению, пребывают жизненные духи и откуда, как из неиссякаемого источника, подаются в жилы та кровь и тепло, которые растекаются по всему телу; эта-то часть и есть убежище всех наших влечений…»

 

[13]Вот бог сильнее меня, кто, придя, получит власть надо мной (лат.).

 

[14]Стр. 20. …Дух Животный… обратившись особливо к Духам Зрения… — У Гуго сказано: «Дух Животный… придает бодрость пяти телесным чувствам».

 

[15]Вот уже появилось ваше блаженство (лат.).

 

[16]Горе мне, ибо впредь часто я буду встречать помехи! (лат.)

 

[17] …слова стихотворца Гомера… — См. «Илиаду», III, ст. 158 (о Елене). Скорее, однако, имеется в виду «Илиада», XXIV, ст. 259:

 

Так, не смертного мужа казался он сыном, но бога!

 

Это место было известно Данте по цитате из Аристотеля («Никомахова этика», VII, 1), которого он изучал в латинском переводе: греческий текст Гомера был ему недоступен.

 

[18]II …облаченной в белоснежный цвет… — Белый цвет — цвет чистоты и вместе с тем небесной радости. В белых одеждах является Данте и «отрок» (Любовь) в главе XII. Итак, цвета любви Данте — алый и белый (горение и чистота): с подчеркнутой симметрией каждый из этих цветов появляется дважды — один раз в реальном плане, второй — в видении.

 

[19]Стр. 20–21. …мне показалось тогда, будто вижу я предел блаженства. — Поклон — символ любви в соответствии с любовным кодексом поэзии трубадуров. Все это место чрезвычайно важно для понимания концепции «Новой Жизни»: здесь описывается первая, низшая, ступень любовного просветления. Средневековая мистика различает три ступени созерцания: когда предмет созерцания находится вне нас, когда он в нас и когда он над нами. Те же ступени проходит душа Данте. На первой ступени все кажется реальным и земным: поэтому и повествование сохраняет большую степень конкретности, символическое значение событий еще не подчеркивается прямо.

 

[20]Стр. 21. …я испытал такую сладость, что словно опьяненный покинул людей… — Сознание поэта последовательно проходит стадии освобождения от реальности («опьянение», сон), чтобы отдаться охватывающим его видениям: Данте следовал традиции, созданной средневековыми мистиками, которые делали записи о своих экстазах. В видениях Данте вновь являются уже пережитые события, но в обобщенном, символическом виде. Прозаическое повествование «Новой Жизни» постоянно и очень ритмично перемежает план реальности и план видений, где реальные события еще раз подвергаются переосмыслению.

 

[21]III …я различил облик некоего мужа… — Любовь здесь имеет мужской облик, как и у всех поэтов круга Данте. И по-итальянски и по-латыни «любовь» мужского рода.

 

[22]Я твой повелитель (лат.).

 

[23]Взгляни на сердце свое (лат.).

 

[24] …понудил ее съесть тот предмет, который пылал в его руке… — Мотив, встречающийся в поэзии разных народов; он разрабатывался и в старопровансальской поэзии, где первоначальное понимание его как магического акта было утрачено. В этом случае аллегорический смысл мотива тоже не вполне ясен.

 

[25] …час, в который явилось мне это видение, был четвертым часом той ночи, из чего ясно видно, что тот был первый час последних девяти часов ночи. — Число «четыре» в эпоху Данте считалось несчастливым. Это означает, что сон Данте был неспокойным, тяжелым, кошмарным. Столкновение «четырех» и «девяти» говорит о противоречивости, сбивчивости видения. Состояние страха обычно для этого первого времени любви Данте. Все это свидетельствует о неочищенности его стремлений и их греховности.

 

[26]Стр. 21–22. …прося их истолковать мое видение… — Практика такого обмена стихотворениями, нечто вроде конкурса на лучший сонет, была широко распространена, но в эпоху Данте как раз стала выходить из моды. В ответ Данте сонеты написали Гвидо Кавальканти, которого Данте в дальнейшем называет «своим первым другом», Чино да Пистойя (или Террино дель Кастельфьорентино) и Данте да Майано (последний в своем сонете глумился над Данте).

 

[27]Стр. 22. …сонет… «Чей дух пленен». — Сонет по форме состоит из двух катренов (четверостиший), в которых чередуются две рифмы, и двух терцетов (трехстиший) с двумя или тремя рифмами. Сонеты «Новой Жизни» дают много примеров допустимых вариантов рифмовки. Размер в итальянской поэзии — одиннадцатисложник.

 

[28] Этот сонет делится на две части… — В состав «Новой Жизни» как неотъемлемая принадлежность ее структуры входят комментарии к стихотворениям, так называемые «подразделения». Цель их в том, чтобы разложить произведения на части, обозначить явное, лежащее на поверхности, и тем самым упростить подступы к пониманию внутреннего, поэтического смысла. Подобные подразделения часты в средние века.

 

[29] Истинный смысл описанного сна не был разгадан тогда никем… — Смысл сна связан с общим композиционным замыслом произведения: сон Данте, как он описан в сонете, есть отдаленное провозвещение грядущего апофеоза Беатриче. Этого смысла сонет, конечно, не мог иметь в пору создания, но приобрел его, став частью «Новой Жизни».

 

[30]VСтр. 23. …там, где раздаются слова о Царице славы… — то есть в церкви во время богослужения. Царица славы — богоматерь.

 

[31]VI …в форме сервентезы… — Сервентеза, буквально «служебная песня», — жанр, развившийся в старофранцузской поэзии, первоначально хвалебного или порочащего содержания. В итальянской поэзии границы этой формы были определены менее точно. Сервентеза Данте не сохранилась, и о ней ничего не известно. Возможно, все это место нужно понимать аллегорически: ведь число «девять» вновь сопровождает Беатриче.

 

[32]VIIСтр. 24. …сонет… «О вы, что жизнь». — Это так называемый «двойной сонет», являющийся расширением формы простого: после каждого нечетного стиха катрена вставляется еще один семисложный стих, то же и после четного стиха каждого терцета. Данте пишет в трактате «О народной речи» (кн. II, гл. 5): «Одиннадцатисложный размер самый знаменитый из всех остальных; если же соединяется с семисложным, сохраняя за собой первенство, то блистает еще ярче и сильнее».

 

[33]Все проходящие путем! Взгляните и посмотрите, есть ли болезнь, как моя болезнь (лат.).

Стр. 25. «О vos omnes…» — «Плач Иеремии» (гл. 1, 12). Данте все время поддерживает ассоциативную связь между любовными и теологическими представлениями.

 

[34]VIII …угодно было владыке ангелов призвать ко славе своей некую донну… — Мотив смерти Беатриче (гл. XXVIII) в строгой последовательности подготавливается смертью подруги, затем отца (гл. XXII) и пророческими видениями о кончине ее самой (гл. XXIII).

 

[35]Стр. 26. Смерть лютая, врагиня состраданья… — В композиционном замысле книги это место контрастирует с просветленным отношением к «сладчайшей смерти» (в гл. XXIII). Тема «поношения смерти» стала традиционной уже у поэтов сицилийской школы.

 

[36]XСтр. 28. …отказала мне в сладчайшем своем поклоне, в котором заключалось все мое блаженство. — Поскольку поклон — символ любви, в первом разделе книги отказ в поклоне подготавливает душевный перелом Данте, после которого он будет искать образ любви «в себе».

 

[37]XI …Дух Любви… — Поэты XIII века любили персонифицировать не только чувства, но и самые разные свойства и качества; например, Гвидо Кавальканти вместо «скуки» говорит о «Духе скуки». Тенденция эта появилась под влиянием философских занятий.

 

[38]XIIСын мой, пришел срок расстаться с нашими ложными подобьями (лат.).

 

[39]Я подобен центру круга, от которого равно отстоят окружающие его части; ты же не таков (лат.).

Стр. 29. «Ego tamquam centrum…» — Конкретный смысл этого образа ясен: душа Данте все еще пребывает в смятении и смущении, поэтому ее нельзя было бы представить в виде круга с центром, то есть в виде идеальной по симметричности фигуры. Происхождение этого образа у Данте неизвестно.

 

[40]Стр. 30. …я решил… сочинить балладу… — Баллада — лирический жанр, тесно связанный с музыкой (баллады исполнялись всегда с музыкальным сопровождением, ср. ст. 5–7). Баллада Данте состоит из вступительной строфы и четырех строф с одинаковым расположением рифм. По содержанию это обращение к Балладе; подобным же образом позже олицетворяются канцона и сонет.

 

[41]Стр. 31. …эту неясность я намереваюсь устранить и разъяснить в еще более неясной части этой книжки… — По-видимому, речь идет о главе XXV, где Данте специально обосновывает свое право на персонификации примерами из римских классических поэтов.

 

[42]XIIIИмена суть производные вещей (лат.).

Стр. 32. «…Nomina sunt consequenia rerum». — В представлении средневекового человека между сущностью вещи и ее именем существовала внутренняя связь: отсюда вера в возможность познать вещь, идя от ее наименования. Сам Данте намечает мистическую связь между именами Беатриче (гл. I) и Джованны-Примаверы (гл. XXIV) и их носительницами.

 

[43]XIVСтр. 34. Я сделал шаг в ту часть жизни, где нельзя уже идти далее, ежели хочешь воротиться — Здесь и далее идея любви сближается с идеей смерти: это подготавливает изображение (в гл. XXIII) душевного кризиса поэта, из которого он выйдет возрожденным к новой жизни. Это единство любви и смерти, смерти и духовного обновления — как бы символическое сопереживание смерти и воскресения Христа в формах своей собственной жизни. По мере развертывания замысла книги ассоциация между любовным переживанием поэта и привычными теологическими образами делается все определеннее. Идея, лежащая в основе этого уподобления судьбы Христа и судьбы человека в его духовных исканиях, восходит к Новому завету: «…как Христос воскрес из мертвых…, так и нам ходить в обновленной жизни. Ибо если мы соединены с ним подобием смерти его, то должны быть соединены и подобием воскресения, зная то, что ветхий наш человек распят с ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху…» (апостол Павел, Послание к римлянам, гл. 6, 4–6).

 

[44]XVСтр. 35. И вот лицо цвет сердца отражает… камень… взывает… — При виде Беатриче кровь отливает от сердца, бледнеет лицо, поэт прислоняется к стене, и ее камни в смятении кричат о его гибели.

 

[45]XVIIIСтр. 38. …те слова, которые ты сложил, изъясняя свое состояние, были бы употреблены тобой с каким-то иным смыслом. — Донны указывают Данте на иносказательный смысл всей предыдущей лирики «Новой Жизни», который самому поэту на первой ступени любви не был еще ясен.

 

[46]Стр. 38–39. …я решил избрать предметом моих слов отныне только хвалу Благороднейшей… — Это решение начинает второй, более высокий этап в жизни Данте; отныне любовь к Беатриче не столько любовь к земному существу, сколько к идее совершенства и благодати. Конец главы XVIII есть вместе с тем и конец первого большого раздела «Новой Жизни».

 

[47]XIXСтр. 39. …и я подумал, что не пристало мне говорить о ней иначе, как обращаясь к доннам во втором лице… — Поскольку Беатриче теперь скорее образ в душе Данте, чем реальный человек, он не может обратиться прямо к ней.

 

[48] Канцона — В трактате «О народной речи» (кн. II, гл. 8) Данте пишет: канцоны «являются трагическим соединением равных и связанных одной мыслью стансов без ответных строф…». В каждом из пяти стансов одинаковое расположение рифм.

 

[49] О донны, вам, что смысл Любви познали… — Эта канцона была по справедливости расценена современниками как высокое поэтическое откровение. Это классический образец «нового сладостного стиля», и хронологически она открывает ряд поэтических шедевров Данте. Новая часть «Новой Жизни» начинается с произведения, ознаменовавшего начало нового периода творчества Данте.

 

[50] Не склонен Рай к иному вожделенью, как сочетать ее своей судьбе. — Вновь предсказания смерти и воскресения Беатриче.

 

[51]Стр. 40. …с тем, кто расскажет аду: «Племя злых, я видел упование благих». — Предвосхищение будущего замысла «Божественной Комедии».

 

[52]XXСтр. 42. Благое сердце и Любовь — одно… — В подлиннике — сердце «благородное», «изящное». Любовь как единственный источник душевной утонченности — положение, разработанное провансальской лирикой и принятое итальянской школой «нового сладостного стиля».

 

[53]XXIСтр. 43. В своих очах Любовь она хранит… — Данте нигде не описывает облик Беатриче. Этот сонет особенно характерен как выражение достигнутой поэтом второй ступени любви, когда реальный образ исчез и описывается только впечатление, которое Беатриче производит на других, а в общем, это впечатление сводится к одному — к блаженству.

 

[54]XXIIСтр. 44. …тот, кто был родителем столь великого чуда… истинно отошел к вечной славе. — Если Беатриче историческое лицо, то имеется в виду смерть Фолько Портинари (1289).

 

[55]XXIIIСтр. 46. После этого спустя немного дней… — Глава XXIII — кульминация, смысловой центр всего повествования: здесь — критический момент душевного пути Данте. Видение Данте сосредоточивает в себе всю символику, подготавливающуюся на протяжении первой половины книги, и открывает новые горизонты (пророчество о смерти и блаженстве Беатриче). Здесь достигает апогея (за которым следует разрешение) единство идеи любви и идеи смерти: Беатриче должна умереть, чтобы сподобиться небесного блаженства, но и прежний Данте должен умереть, чтобы духовно возродиться (ср. прим. к гл. XIV). Религиозный иносказательный смысл «Новой Жизни», проходящий через всю книгу, здесь впервые проявляется с полной ясностью и отчетливостью. Центральный характер главы подчеркнут и тем, что в нее входит вторая канцона — поэтический центр симметрии всего произведения в целом (см. прим. к вступлению).

 

[56]Стр. 47. …на девятый день… — Упоминание «девяти» говорит о благостности видения.

 

[57] …и казалось мне, будто вижу я, что солнце потухло… и что происходили величайшие землетрясения. — Картина природы, которая была в день смерти Христа, по описанию евангелиста Матфея (гл. 27, 51), евангелиста Луки (гл. 23, 44–45). Сходные образы — в апокалипсических видениях св. Иоанна Богослова (гл. 6, 12–14) и у пророка Иеремии, которого Данте вспоминает особенно часто (гл. 4, 23–25). Образы Беатриче и Христа соединяются и сливаются в воображении Данте; в образе Беатриче здесь ничего уже не осталось от земной женщины.

 

[58] …показалось, что я вижу множество ангелов — новое видение вознесения Беатриче. В его основе лежит привычный для всего религиозного искусства мотив вознесения богоматери: Беатриче сближается не только с Христом, но и с Марией. Данте еще испытывает горечь и печаль, что соответствует неполноте достигнутого им просветления: ему трудно отрешиться от земного облика Беатриче.

 

[59]Слава в вышних (лат.).

«Osanna in excelsis». — Этим возгласом народ встречал Иисуса, въезжающего в Иерусалим (Евангелие от Матфея, гл. 21, 9). Возглас этот никак нельзя обратить к земному лицу, что говорит о полном обожествлении Беатриче в этом видении Данте.

 

[60]Стр. 48. …меня объяло такое смирение от созерцания ее — переломный момент видения Данте, который достигает третьей ступени созерцания и которому даруется благодать.

 

[61] Сладчайшая смерть, приди ко мне… — Еще не достигнув просветления, Данте называл смерть «лютой» (четвертый сонет) и «хулил» ее (гл. VII). Теперь «Последний же враг истребится — смерть» (апостол Павел, Первое послание к коринфянам, гл. 15, 26). Смерть становится желанной, как условие полного соединения с предметом любви (апостол Павел, Второе послание к коринфянам, гл. 5, 8): «Желаем лучше выйти из тела и водвориться у Господа», и начало новой, подлинной жизни (Первое послание к коринфянам, гл. 15, 54); «Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: «поглощена смерть победою» (Исайя, 25, 8). Благодать, нисходящая на душу Данте, достигается им пока крайним напряжением всех душевных сил, еще пройдет время, пока Данте не удостоится ее вполне.

 

[62]Стр. 49. Младая донна, в блеске состраданья… — Эта канцона повторяет видение Данте, но, как и полагается, в очищенном, выпрямленном, более последовательном виде, так что смысл символов становится еще яснее.

 

[63]XXIVСтр. 51. …мне явилась в воображении Любовь… — Радостный характер видения отмечает третью ступень созерцания, достигнутую Данте. Отныне его мысли направлены к райскому блаженству: объект созерцания уже не вне его и не в нем, но над ним (см. прим. к гл. II).

 

[64] …некогда была донной первого моего друга — то есть донной Гвидо Кавальканти.

 

[65] Примавера — по-итальянски значит «весна», «prima verra» — «первая пройдет». Данте обыгрывает созвучие, аллегорически переосмысляя прозвище Джованны, чтобы подчеркнуть нужный ему образ.

 

[66] Имя же этой донны было Джованна, но по причине ее красоты, как думают иные, ей дано было имя Примаверы; так и звали ее. — Вся эта фраза соответствует следующей из гл. I: «…моим очам явилась впервые преславная госпожа моей души, которую называли Беатриче многие, не знавшие, что так и должно звать ее».

 

[67]Стр. 52. …названа она Джованна по тому Иоанну, который предшествовал истинному свету… — Истинный свет — Христос; выражение заимствовано из Евангелия от Иоанна (гл. 1, 9): «Был свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир». Данте хочет сказать, что Джованна (то есть Иоанна) находится в том же отношении к Беатриче, в каком Иоанн Креститель находился ко Христу.

 

[68]Я глас вопиющего в пустыне: исправьте путь Господу (лат.).

«Ego vox clamantis». — Так Иоанн Креститель отвечал фарисеям, спрашивавшим, кто же он (Евангелие от Иоанна, гл. 1, 23).

 

[69] …и монну Ванну с монной Биче я узрел идущими… — Единственный раз, когда Данте называет Беатриче уменьшительным именем, что рассматривается как одно из доказательств ее исторического существования.

 

[70]XXVСтр. 53. …я говорю о Любви так, словно она существует сама по себе… — Данте посвящает главу XXV оправданию своей персонификации Любви; делает он это, конечно, только относительно буквального словоупотребления, не касаясь внутреннего, аллегорического смысла образа. Свое употребление Данте оправдывает античной поэтической традицией.

 

[71] …не только как мыслимая субстанция… согласно истинному учению… — Данте хочет сказать, что «любовь» — это не «предмет» одушевленный или неодушевленный, но лишь «состояние» предмета. Под истинным учением Данте разумеет учение Фомы Аквинского (1225–1274) и других авторитетов поздней схоластики.

 

[72] …в пространстве же движ