ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ПОРТУГАЛЬСКИХ КОЛОНИЙ

 

Генезис португальской колониальной империи происходил в тот изобиловавший драматическими событиями и острыми кол­лизиями период всемирной истории, который К. Маркс назвал периодом так называемого первоначального накопления. К. Маркс указывал, что начало эры капиталистического про­изводства относится к XVI в., когда начался процесс первона­чального накопления, который «есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства» [4, с. 727].

В классической форме насильспвенного отделения огромных масс производителей от средств производства первоначальное накопление имело место в Англии. В других странах Европы — в Испании, Португалии, Франции и Нидерландах — процесс первоначального накопления происходил в несколько иных фор­мах, не имел столь бурного характера и был связан с постоян­ным и длительным обнищанием крестьянина, привязанного к своему клочку земли. Эти страны не дали массовых потоков крестьян-колонистов, которые переселялись бы в колонии. Здесь в колонии отправлялись искатели легкой наживы, военные, куп­цы, чиновники, миссионеры, а также ссыльные преступники.

Многие из этих людей, получив королевские земельные по­жалования, не заселяли колоний крестьянами, а, наоборот, ста­рались не допустить массовой крестьянской колонизации своих феодальных владений. Главную ценность этих земельных пожа­лований в первые века колонизации (в частности, в Африке) они видели не столько в возможности культивации земли, сколько в возможности торговли ценными местными товарами. Отсюда их стремление к основанию факторий, строительству крепостей, фортов и военных постов, охраняемых сильными военными гарнизонами.

С историей португальской колонизации связаны следующие моменты первоначального накопления: истребление коренного населения, уничтожение целых племен и народов и захват их земель, «превращение Африки в заповедное поле охоты на чер­нокожих», насильственное окатоличивание местного населения, разрушение исторически сложившихся социальных и политиче­ских структур, «торговые войны» европейских государств, аре­ной которых служил весь земной шар, в том числе Африка и Азия, и т. д. К. Маркс писал, что первоначальное накопление создавалось не идиллическими методами сбережения, а путем самых страшных преступлений и насилия, и что его история «вписана в летописи человечества пламенеющим языком крови и огня» [там же].

Специфический характер социально-экономической жизни португальских владений в Африке определялся двумя важней­шими факторами: феодальными отношениями, которые тесно переплелись с патриархально-общинным и рабовладельческим укладами, и колониальным режимом, который ставил эти тер­ритории в политическую и экономическую зависимость от Пор­тугалии.

Оба эти фактора надолго затормозили развитие производи­тельных сил и социальный прогресс, причем узкие рамки фео­дальных производственных отношений, сочетавшихся к тому же с отношениями рабства, погоня за драгоценностями, а также принявшая беспрецедентные масштабы «охота на рабов» подо­рвали жизненные силы Африки, истощили ее естественные и людские ресурсы и надолго задержали экономическое развитие африканских стран.

С самого начала португальской колонизации Африки фео­дальные отношения стали ведущей формой общественных отно­шений. Все вновь открытые земли считались собственностью португальской короны, которая могла жаловать земельные на­делы в безраздельное пользоганне споим подданным на правах феодального держания.

Как будет показано ниже, все земельные пожалования но­сили феодальный характер и ведущим способом производства в зоне португальского владычества с самого начала стал фео­дальный способ производства. Хотя в различных колониях в разные периоды формы феодальной зависимости были неоди­наковы, феодальный способ производства оставался незыбле­мым на протяжении многих веков португальского колониаль­ного владычества. Введенная абсолютистским правительством Лиссабона система донатариев в наибольшей степени отвечала интересам господствующего класса метрополии. Берущая свое происхождение в португальской средневековой феодальной ор­ганизации, эта система предусматривала предоставление королем отдельным лицам наследственных феодальных владений с правом административной и судебной юрисдикции в обмен за обязательство защищать и заселять эту землю. При этом вся земля колоний считалась собственностью короны, а владения донатария были, по сути дела, своеобразными феодальными бе­нефициями.

Как правило, этими феодальными собственниками (донатариями) становились португальские навигаторы и военачальни­ки, открывшие и захватившие у местных племен те или иные территории. Каждое из таких своеобразных княжеств — наслед­ственных феодальных владений — включало в себя несколько десятков, а иногда и сотен лиг побережья и тянулось на неогра­ниченное расстояние в глубь страны. Так, в январе 1629 г. ко­роль сообщал вице-королю, что он получил прошение от капитан-жерала Нуно Алвариша Перейры, в котором тот просит пожаловать ему «капитанство» в 400 лиг побережья Восточной Африки от Иньямбане в направлении к мысу Доброй Надежды «с постоянными правами для него самого и его наследников», а также «капитанства в государстве Бразилия» [137, т. IV, с. 203].

Донатарии имели практически абсолютную власть. Они по­ступали, сообразуясь только со своими личными интересами, заявляя при этом: «Бог очень высоко, король очень далеко, стало быть, я здесь хозяин» [123, т. I, с. 16].

 

Например, на о-ве Принсипи, вскоре после его открытия, донатариями стала семья Карнейру. Эта фамилия вплоть до 1640 г. имела неограниченную власть над островом, назначала местных судей, а позднее по своему жела­нию назначала капитан-моров. В 1640 г. остров был объявлен графством и лишь в 1773 г. возвращен во «владения короны».

 

Один автор XVIII в. писал о донатариях на о-ве Терсейра (Азорские острова): «Эти капитаны-донатарии пользуются всей военной властью, в значительной степени гражданской и уголов­ной юрисдикцией и в то же время имеют возможность сдавать необрабатываемые земли тому, кто берется их обработать» [349, с. 65].

Многие донатарии (например, доиатарии Сьерра-Леоне) сог­ласно условиям королевского пожалования не были обязаны даже жить в колонии, а жили, как правило, в Лиссабоне [там же, с. 31].

Несовершенство такой системы, превращавшей донатариев в почти независимых от короны феодальных князей, вскоре ста­ло очевидным для правительства метрополии. В конце XVI в. эта система была заменена системой празу, представлявшей со­бой модификацию прежней системы донатариев.

Празу — своего рода земельные концессии — предоставля­лись короной отдельным португальцам без права отчуждения и могли передаваться по наследству, но, как правило, в течение трех поколений. Теоретически празу должны были даваться бе­лым женщинам при условии, что они выходили замуж за пор­тугальцев, и наследовались по женской линии в течение трех поколений, после чего они должны были вернуться к короне (отсюда и название «празу», т. е. «определенный срок»). Прак­тически же празейруш (держатели празу) стали собственника­ми этих земель [415, с. 179; 137, т. III, с. 440].

Цель создания этой системы состояла в том, чтобы прив­лечь как можно больше белых колонистов, обеспечить португальский контроль и влияние, организовать экономическую эксплуатацию колоний и снабдить их дешевым административ­но-военным аппаратом [351, с. 73].

Система празу возникла в процессе португальского проник­новения в долину р. Замбези (1575—1640). Португальские кон­кистадоры, проникая вверх по великой реке и все дальше углуб­ляясь во владения мономотапы, воспользовались ослаблением власти этого правителя, а также его бесчисленными войнами с вассально-зависимыми от него мятежными вождями, для того чтобы захватывать силой или получать по соглашению с мономотапой земли этих мелких вождей, присваивая себе их власть и юрисдикцию над жителями. Иезуит Мануэл Баррету свиде­тельствует (1667), что «португальские землевладельцы имеют в своих землях ту же самую власть и юрисдикцию, какие име­ли до них вожди кафров, у которых они их отвоевали» [137, т. III, с. 440].

Уже в 1633 г. португалец Б. де Резенди упоминал о владель­цах больших земельных угодий, привлекавших к себе на служ­бу тысячи «кафров» на Мозамбикском побережье и прилегаю­щих островах. Бывшие солдаты и «дегредадуш» (ссыльные) оказались владельцами огромных земельных массивов. Вначале эти португальские поселенцы были вассально-зависимы от моно­мотапы. Но в конце XVI — начале XVII в. португальское прави­тельство стало прилагать усилия, чтобы подчинить их своему контролю [316, с. 50].

Вскоре многие земли в этом районе были пожалованы в ви­де «празуш да короа» (пожалований короны) португальским подданным, отличившимся на службе. При этом по условиям пожалования они могли быть не более трех квадратных лиг и передаваться по наследству только рожденным от португаль­ских родителей женщинам, которые должны были выйти замуж за португальцев, жить в колонии и обрабатывать и развивать празу.

Контракт, по которому празейру получал празу, накла­дывал на него определенные обязательства перед королем, са­мым важным из которых было обязательство ежегодно упла­чивать казне налог (форо) обычно в размере десятой части до­ходов [329; 320, с. XI].

Отказ культивировать землю, брак собственницы земли с цветным мужчиной, а также ее отказ жить на этой земле юри­дически влекли за собой наказание в виде перехода празу к короне. Однако все эти условия нарушались.

Обязательство обрабатывать землю обычно игнорировалось, так как для сбыта продукции не было рынка и празейруш, как правило, ограничивались только выращиванием небольших уро­жаев, необходимых для пропитания их домочадцев и рабов. Белых мужчин в долине Замбези было очень мало, к тому же они плохо переносили тропический климат, поэтому собственни­цы празу обычно выходили замуж за лучше акклиматизировав­шихся мулатов или так называемых индо-португальцев из Гоа. Иногда девушки — владелицы празу выходили замуж за аф­риканцев. Ногейра де Андраде писал в конце XVIII в., что бра­ки белых девушек «с индийцами и цветными на Замбези — обычное явление» [351, с. 74]. Празу редко оставались теми ма­ленькими участками, которые были пожалованы короной. Обыч­но они постепенно увеличивались до громадных размеров, со­перничая в этом отношении с самыми обширными фазендами в Бразилии, и это создавало непреодолимые трудности для их культивации и заселения.

Наконец, многие владельцы празу не желали жить в коло­нии и, оставив на своих землях управляющих, отправлялись в Лиссабон или Порту. Из всех обязательств чаще и больше все­го нарушались обязательства, вытекавшие из юридических от­ношений между празейру и королем, которые обычно были чисто символическими или вовсе не существовали. Большинство празейруш отказывались выполнять свою часть контракта и действовали независимо от правительства. По словам историка А. Исаакмэна, специально изучавшего этот вопрос, «эта проти­возаконная деятельность включала в себя действия, начиная от общего отказа платить налог (форо) до вооруженного сопро­тивления, когда празейру чувствовал, что государство посягает на его автономию» [320, с. XII][52].

В долине Замбези, вероятно, не было ни одного владельца празу, который бы выполнял условия пожалования. Корона смотрела на эти нарушения сквозь пальцы и даже щедро раз­давала владельцам празу дворянские звания. Так зарождался дворянско-помещичий класс в Мозамбике. Что касается Анго­лы, то там система празу не получила сколько-нибудь существенного распространения. (Основой экономической жизни Ан­голы вплоть до XIX в. оставалась работорговля, и поэтому зем­ля, как таковая, до этого времени мало интересовала европей­ских поселенцев.)

Описывая власть празейруш, Баррету сообщает, что «они подобны гер­манским князьям и могут выносить приговоры по всем делам, предавать смерти, объявлять войну, облагать налогами и при этом, возможно, творят великие варварства, но они не пользовались бы должным уважением своих вассалов, если бы не наслаждались той же властью, что и вожди, которым они наследовали» [137, т. III, с. 440].

Женясь на африканках, изучая местные языки и обычаи и создавая из числа португальцев и африканцев большие частные армии, празейруш по­степенно расширяли границы пожалованного им поместья, захватывая все новые и новые земли. На службе у празейруш иногда были тысячи афри­канцев, с которыми они обращались с исключительной жестокостью. Мануэл Баррету, свидетельствовавший о жестокости, насилиях и беззакониях, твори­мых празейруш, отмечал, что последние вселяли в людей ужас и страх. В качестве примера он упоминает о Мануэле Паише де Пинью, «образ жизни которого, а также и его домочадцев был образом жизни князя». Он поддер­живал свой престиж и авторитет, «будучи очень щедрым, вознаграждая, и суровым, даже жестоким, наказывая» [там же].

На празу не возникло плантационного хозяйства подобного тому, какое было характерным для Бразилии. Причина этого состояла в отсутствии рынка для сельскохозяйственной продук­ции. Предметами экспорта считались только золото, слоновая кость и рабы, но их приобретение не требовало развития тех­ники и совершенствования организации хозяйства. Единствен­ное, что интересовало празейру,— это налоги и подати, взи­маемые в его пользу в виде золота, слоновой кости и рабов. Все это обусловило консервативный и застойный характер фео­дальной системы празу и неспособность держателей празу осу­ществить глубокие изменения в традиционных экономических п социальных отношениях.

На своих землях празейру был абсолютным хозяином. Он произвольно устанавливал налоги и подати, которые должны были платить мелкие вожди, жившие на его территориях. Из этих средств празейру платил время от времени одну десятую часть в португальскую королевскую казну.

Африканцы должны были платить особые подати и в таких случаях, как, например, переход празу к новому собственни­ку. При отсутствии ценных товаров (особенно высоко ценилась слоновая кость) празейру принимал в виде подушной подати (муосоку) рабов.

В середине XVII в. почти все земли от Келимане до Чикоа и от Чикоа до Софалы были разделены на празу, имевшие раз­меры от 3—4 до 80—90 кв. миль [281, с. 82].

М. Баррету свидетельствует, что почти вся территория в треугольнике, образуемом р. Замбези, морским побережьем и прямой линией, проходящей от Чикоа до Софалы, была в ру­ках португальцев, хотя многие из жителей, принадлежавших к племени батонга, были в «состоянии мятежа» [137, т. III. с. 439]. Он говорит, что вся эта территория разделена на празу, причем некоторые из них столь же велики, как большие королевства, особенно те, которыми владели Антониу Лобу да Силва, Мануэл Фоз де Абреу, Мануэл Паиш де Пинью и др. Последний имел среди своих подданных все племя монгаси [там же].

 

Многие празейруш накопили огромные богатства и жили в вызывающей роскоши. На некоторых празу были построены большие здания с очень про­сторными комнатами, высокими потолками и толстыми стенами. Эти дома вызывали восхищение у посещавших их путешественников XVII в. Большие прохладные комнаты были обставлены с восточной роскошью, причем пра­зейруш старались превзойти в богатстве друг друга. Столы изобиловали всякими яствами, были уставлены всевозможными овощами и фруктами, выращиваемыми в их садах, мясом домашних и диких животных, самыми дорогими винами из Европы и всевозможными заморскими деликатесами. Их обслуживали многочисленные рабы. Они никогда не передвигались иначе как в паланкинах, которые несли рабы, и жили в роскошной праздности [403. т. II, с. 429; 281, с. 84].

 

От празейруш в королевскую казну текла сравнительно тон­кая струйка доходов: вся рента, шедшая в Лиссабон, составля­ла немногим более 600 миткалей золота, или 268 ф. ст. в год [403, т. II, с. 429]. Незначительность финансовых поступлений, получаемых казной от празейруш, была связана с их практи­чески полной независимостью от короны, а также с отсутствием эффективного португальского чиновничьего аппарата вдоль р. Замбези.

Таким образом, система празу не дала ожидаемых результа­тов и не оправдала тех больших надежд, которые возлагали на нее архитекторы колониальной империи. Система празу в той форме, в какой она развилась и сложилась в XVIII в., не смог­ла существенно увеличить белое население в Замбезин или за­крепить на земле европейских переселенцев. Тропические болез­ни и сопротивление местных племен сделали Замбезию, по вы­ражению одного историка, могилой белого человека [238, с. 52].

Нападения воинственных племен, междоусобные войны пра­зейруш, удаленность празу друг от друга и от португальских фортов постепенно обрекли их на упадок и полное уничтоже­ние. К концу XVII в. было только 100 празу. Эта система про­существовала еще полтора столетия, вплоть до середины XIX в. В 1852 г. был издан королевский указ о ликвидации празу про­винции Мозамбик. В 1890 г. они были реорганизованы[53] [415 с. 179].

Однако, как отмечает Даффи, празейру мог быть низложен лишь силой, и даже когда его вытесняли в джунгли португаль­ские войска, он уводил с собой свой двор, вождей и частную армию, чтобы вести «древнюю и хорошо известную борьбу, ко­торая происходит во все периоды феодализма, — между суве­реном, пытающимся усилить свою власть, и феодальными ба­ронами, защищающими свои традиционные права, которые составляют саму основу их существования» [281, с. 7].

Характерной особенностью колониальной экономики явля­лось преобладание в каждый определенный период какого-либо одного колониального продукта, становившегося как бы главной осью экономической жизни португальской империи. В зависи­мости от этого ранняя экономическая история португальского колониализма (XV—XVIII вв.) может быть разбита на несколь­ко этапов:

XV в. — фаза гвинейского золота;

XVI — первая половина XVII в. — фаза восточных пряно­стей;

вторая половина XVII в.— фаза бразильского сахара;

XVIII в. — фаза бразильского золота.

Вся история португальского колониализма — это прежде всего история варварского расхищения природных и человеческих ресурсов захваченных территорий, в основе которого лежали ко­рыстные экономические интересы эксплуататорских классов метрополии. «Всякая история Анголы, которая имеет смысл, должна быть экономической историей», — справедливо пишет историк Г. Чайлдс [253, с. 19]. Это положение можно было бы распространить и на другие португальские колонии.

На протяжении почти всего XV в. главной целью португаль­ской колониальной экспансии было приобретение гвинейского золота. Именно на золоте, слоновой кости и в меньшей степе­ни на рабах Гвинейского побережья фокусировалось внимание первых колонизаторов Африки, именно они были вожделенной целью и стимулом колониальных авантюр вышедших на дорогу колониального разбоя рыцарей первоначального накопления. Европейцев, которые с самого начала смотрели на открытые ими страны прежде всего как на источник обогащения, интересовали больше всего золою и слоновая кость. Именно жажда золота надувала паруса кораблей Генриха Мореплавателя, гна­ла их через океан, вселяла отвагу и жестокость в сердца кон­кистадоров, толкала их на самые варварские преступления.

Как отмечает африканский историк Дель-Ананг, «золото, слоновая кость и рабы были главными предметами на запад­ном побережье [Африки]. Все больше и больше авантюристов прибывало, принося с собой те так называемые блага цивили­зации, остатки которых существуют до настоящего времени» [276, с. 20].

Говоря об этих «благах цивилизации» времен чудовищного грабежа богатств Африки первыми европейскими конкистадо­рами, русский путешественник В. В. Юнкер писал: «Какую страшную нищету принесла торговля слоновой костью бедным неграм! О, если бы можно было собрать вместе все жалобы, крики боли и вздохи, которые причинил один кусок слоновой кости. Какой это был бы ужас для осужденного видеть и слы­шать даже только часть этих человеческих страданий» [149, с. 23].

Колониальная эксплуатация в этот период базировалась главным образом на неэквивалентной торговле с местным на­селением. Первое время португальцы вели торговлю со своих судов, подплывавших к берегу и бросавших якорь в подходя­щем месте. С середины XV в. эта форма торговли была допол­нена созданием факторий или торговых постов. Вдоль побе­режья стала быстро возникать сеть португальских факторий, в которых обосновывались купцы, обменивавшие дешевые тка­ни и безделушки на золото, слоновую кость, амбру, рабов и т. д. Первая из этих факторий была основана в 1445 г. в Аргене. Через десять лет здесь был построен укрепленный форт, под защитой которого португальские купцы вели оживленную торговлю. Арген стал прототипом цепи укрепленных факторий, созданных Португалией от Анголы до Молуккских островов [241, с. 25].

В Африке португальские фактории и форты покрыли к сере­дине XVI в. все ее западные и восточные берега. Множество факторий было основано в Северной и Западной Африке. На восточном побережье к 1520 г. португальцы основали фактории в бывших арабо-суахилийских городах Кильве, Момбасе, Ламу, Малинди, а также вБрава, Могадишо, Софале, Мозамбике, на островах Пемба и Занзибар. В 1544 г. они построили факторию в Келимане [322, с. 99—101].

Португальская колонизация разрушила издавна сложившую­ся систему экономических связей и ликвидировала ряд круп­ных арабо-суахилийских торговых и культурных центров в Во­сточной Африке.

Возникшие в XV—XVI вв. португальские фактории нанесли сильный удар по транесахарской торговле, которую вели арабскис купцы с мусульманскими государствами Северной Афри­ки, и позволили португальцам отвести значительную часть этой торговли на свои суда и торговые центры. Особенно сильный удар по арабским купцам в борьбе за торговлю в Западной Африке был нанесен португальцами строительством фактории и форта в Эльмине (Золотой Берег) в 1482 г. Эта фактория, прев­зошедшая по объему торгового оборота Арген, подорвала араб­скую торговлю и обеспечила значительный приток золота к за­падному побережью. В результате упорной арабо-португальской борьбы за торговую монополию в этом районе португальцы взя­ли верх, и их каравеллы в течение 100 лет (1450—1550) выво­зили намного больше золота, чем арабские верблюжьи карава­ны, совершавшие транссахарские рейсы.

Как явствует из источников, португальская торговля с само­го начала приобрела характер колониальной, или разбойничьей, торговли, торговый обмен часто сопровождался, а иногда заме­нялся внеэкономическим присвоением. Сильный торговый парт­нер при всякой возможности грабил слабого.

В конце XV в., после открытия морского пути в Индию, эко­номическое содержание португальской заморской экспансии су­щественно изменилось. Главной целью и стимулом португаль­ской колониальной экспансии в это время становятся перец, мускатные орехи и корица.

Захватив контроль над морским путем из Европы в Азию, Португалия сконцентрировала усилия на том, чтобы извлечь максимальные выгоды из своей монополии на торговлю с Юж­ной и Юго-Восточной Азией. Торговля специями приносила португальским купцам и авантюристам фантастические прибы­ли. Так, перец, который привез Васко да Гама, возвращаясь из Индии, окупил его путешествие 60 раз. После первых же рей­сов португальских купцов в Индию цены на перец в Европе поднялись в несколько раз и остановились на средней цене 30 крузадо за кинтал, в то время как в Индии один кинтал пер­ца стоил всего 2 крузадо. Цены на специи на европейском рын­ке в этот период устанавливало португальское правительство, которое объявило торговлю с Индиямн королевской монополи­ей. Только с разрешения короля португальские и иностранные купцы могли торговать «индийскими товарами». Львиная доля выручки от этой чрезвычайно прибыльной торговли потекла в королевскую казну, поскольку, по словам крупного немецкого историка Циммермана, «судоходство и инициатива частных предпринимателей были почти ничтожными» [420, с. 195][54].

Хотя сведения, которые можно почерпнуть из сохранившей­ся документации, крайне скудны и фрагментарны, все же они дают возможность дать приблизительную оценку общей суммы доходов, которую извлекла в этот период перцового бума ко­ролевская казна из торговли с Востоком. По подсчетам бель­гийских историков Ланной и Линдена, ежегодная выручка каз­ны составляла тогда около 4250 тыс. зол. фр., не считая сборов таможни Лиссабона, которые тоже составляли весьма значи­тельные суммы.

Кроме того, необходимо учитывать, что, хотя с конца XV— начала XVI в. на первый план экономической жизни португаль­ской империи выдвигается торговля пряностями, это вовсе не означает, что золото и слоновая кость, которые были стержнем колониальной политики португальцев XV в., вовсе перестали их интересовать. Неэквивалентная торговля, в ходе которой порту­гальцы выменивали благородный металл на различные ничего не стоящие безделушки, продолжала существовать и во время перцового бума, хотя стала уже не главным, а вторым по свое­му значению источником колониальных доходов. Однако и этот источник был весьма существенным.

По свидетельству Дуарти Пашеку Перейры, в конце XV — начале XVI в. из Западной Африки в Португалию поступало-ежегодно примерно 170 тыс. добр[55] (108 тыс. ф. ст. по ценам 1601 г.) [119]. Английский историк Р. Бин считает, что цифра 170 тыс. добр относится только к экспорту из Эльмины и что к ней надо добавить 30 тыс. добр из Аксима и 9 тыс. добр из: Сьерра-Леоне [217а, с. 352]. Согласно существовавшим в этог период правилам пятая часть доходов от торговли золотом (так называемая пятина) должна была идти в пользу короля. В на­чале XVI в. только из Кильвы в королевскую казну поступал» в виде «пятины» в среднем от 35 тыс. до 40 тыс. добр в год [82, т. 1, док. 31, прим., с. 331].

Золото, вывозившееся португальцами из Восточной Африки, не посылалось в Португалию, как это было с западноафрикан­ским золотом, а отправлялось главным образом в португаль­скую колонию Гоа, где большая его часть использовалась на покупку перца и других пряностей для отправки в Португалию. В результате перцового бума Гоа стал таким богатым городом, что его называли «Римом Востока». Там было построено много роскошных зданий, в том числе несколько великолепных церк­вей, богато оформленных золотыми украшениями.

Огромные доходы королевской казне, колониальным чинов­никам и купцам приносила также торговля золотом на побе­режье Западной Африки. С 1493 по 1580 г. экспорт золота из Гвинеи достигал в среднем 2400 кг в год, что составляло 35% мировой добычи того времени. В целом же, суммируя все до­ходы, получаемые в этот период метрополией от колоний (в том числе и таможенные сборы от колониальной торговли), можно установить, что чистая прибыль королевской казны от эксплуа­тации и разграбления богатств ее колониальной империи состав­ляла ежегодно в среднем 5,5 млн. зол. фр. [326, с. 209—210].

Главной формой торговли в Африке, приносившей огромные доходы нарождавшемуся и быстро усиливавшемуся португаль­скому торговому капиталу, по-прежнему был неэквивалентный обмен.

Португальцы быстро обнаружили, что товары европейского происхождения не пользуются большим спросом в Африке. Местные жители отдавали явное предпочтение индийским това­рам, на которые они охотно обменивали золото и слоновую кость. Поэтому португальские купцы стали ввозить в Африку ткани и бусы, купленные в Индии. «Товары, которые здесь хо­рошо идут, — писал капитан Софалы королю в 1516 г., — это шелковая ткань, которая здесь стоит дороже, чем где-либо, по­скольку они [«туземцы»] ее очень ценят, а также бусы... и дру­гие товары из Индии» [82, т IV, док. 16, с. 292]. Эти ткани, сви­детельствовал в конце XVI в. Диогу де Коуту, «очень ценятся кафрами, которые делят их на куски и носят вокруг талии. Они считают их самым роскошным нарядом в мире. Они (купцы.— А. X.) берут также для своей торговли мелкие бусы, сделанные из гончарной глины, зеленые, синие или желтые, из коих дела­ются ожерелья, которые кафрские женщины носят на шее так же, как наши — богатые ожерелья» [70, с. 317].

Португальцы ввозили в Африку из Индии довольно широкий ассортимент бус, о чем свидетельствует, например, расписка алкайд-мора и фактора Мозамбика от 6 мая 1517 г. в том, что они получили 800 связок синих стеклянлых бус, 22 связки оловянных бус и 20 янтарных бус, «как грубых, так и изящ­ных» [82, т. V, док. 21, с. 156].

Де Коуту следующим образом описывает португальскую тор­говлю, существовавшую на р. Замбези в конце XVI в.: «Суще­ствуют три рынка, куда португальцы идут покупать золото или посылают свой товар и обменивают его на золото... Те, кто же­лают, идут сами, другие посылают своих кафров... Эти партии кафров с указанными товарами выходят из нашего форта Тете и идут к трем рынкам, куда приходят кафры из хинтерланда и ждут их в определенное время» [70, с. 317].

Не только золото, но и слоновая кость выменивались глав­ным образом на дешевые ткани. Это подтверждается свидетель­ством другого хрониста, Б. де Резенди, который писал в 1635 г.: «Рынок этой страны находится в 70 лигах от крепости (Софала. — А. X.). Единственный товар — слоновая кость, ко­торая обычно обменивается на черную и белую ткань, тонкий миткаль и другие ткани, как это принято на всем кафрском берегу, где за ткани можно купить все, включая провизию, ко­торая во время мира всегда изобильна и дешева» [137, т. II, с. 405]. В этих свидетельствах идет речь о так называемых яр­марках в Луанзе, Дамбараре, Ангоше и Массапе. Эти ярмарки находились недалеко от золотых рудников и полностью контро­лировались португальским купеческим капиталом. Археологиче­ские раскопки показали, что ярмарки представляли собой укрепленные форты, окруженные кирпичными стенами, рвом и частоколом. В крепостных стенах имелись бастионы для пушек. Внутри крепости находились оружейный склад, казармы для гарнизона, часовня и резиденция капитана. Самой важной из всех была ярмарка в Массапе (недалеко от горы Дарвина). Все португальцы, приезжавшие в Мономотапу, должны были проходить через этот форт и платить пошлину его капитану. Капитан Массапы имел большую власть, делегируемую ему мономотапой. Этот капитан избирался португальскими резидента­ми, но его кандидатура утверждалась вице-королем в Гоа и мономотапой. Его юрисдикция распространялась как на порту­гальцев, так и на африканцев, живших по соседству, причем он должен был даже выполнять некоторые церемониальные функции племенного вождя[56]. Все купцы должны были платить пошлину капитану Массапы за товары, ввозимые в страну.

Сохранились некоторые торговые счета фактории Софалы, которые дают представление о масштабах этой торговли. За 20 месяцев в 1508—1509 гг. в факторию поступило около 1900 унций золота и 10 тыс. фунтов слоновой кости, купленных или, возможно, отобранных силой у коренных жителей хинтерланда или у арабских купцов. За тот же период она получила из-за моря (главным образом из Индии) и реализовала в об­мен на золото и серебро более 10 тыс. ярдов тканей и различ­ной одежды и более 8,6 тыс. фунтов бус. Большая их часть была использована для покупки золота и слоновой кости в хинтерланде, а также (меньшее количество) для покупки продо­вольствия для гарнизона [404, с. 39].

Таким образом, португальская торговля в этот период была «треугольной»: в Индии закупались ткани и безделушки, ко­торые везли в Африку; там их обменивали на золото и слоно­вую кость, которые, в свою очередь, частично вывозили в мет­рополию, частично — в Индию, где обменивали на пряности, которые тоже попадали в метрополию и другие страны Европы. Таким образом, ничего не давая сама, Португалия получа­ла все при помощи неэквивалентного торгового обмена между Африкой и Азией.

Португальская монополия на торговлю с Азией просущество­вала 90 лет — до конца 1580-х годов. Поглощение Португа­лии Испанией (в результате этого Португалия оказалась втя­нутой в сложные международные конфликты и приобрела новых сильных врагов), гибель испано-португальского флота («Непо­бедимой армады») в 1588 г., а также активизация колониаль­ных соперников подорвали могущество Португалии на Востоке и привели в конечном счете к потере ею к середине XVII в. большинства азиатских владений. Центр тяжести колониальной империи переместился в Бразилию и Анголу. Именно на этих территориях фокусируется теперь внимание Лиссабона, который ищет новые источники извлечения колониальных прибылей.

Начался следующий этап португальской колониальной по­литики, связанный с сахарным бумом в Бразилии и невидан­ным расцветом работорговли. Развитие плантационного хозяй­ства в Бразилии вызвало резкое увеличение спроса на рабов. Главным источником, снабжавшим рабской рабочей силой бра­зильскую плантационную экономику, стала Ангола. Еще боль­ше вырос спрос на рабов, когда в начале XVIII в. сахарный бум в Бразилии сменился золотым. Начался один из самых драматических актов трагедии первоначального накопления, означавший для Бразилии хищническое разграбление ее природ­ных богатств, истребление и порабощение ее коренного населе­ния, а для Африки — расхищение человеческих ресурсов, погре­бение заживо в рудниках миллионов наиболее здоровых и жиз­неспособных людей, насильственно вывезенных из Африки в Америку.

Работорговля стала основой экономики Анголы, той главной осью, вокруг которой вращалась вся экономическая жизнь в колонии (подробнее о работорговле см. следующий раздел). Торговая статистика того времени показывает, что львиную до­лю доходов португальцев в Анголе составляла торговля «жи­вым товаром». В конце XVIII в. 88,1% всех доходов, получае­мых в колонии, шло от экспорта рабов ло сравнению с 4,09% — от церковной десятины, 4,8% —от слоновой кости и 0,9%—от соли. «Ангола еще полностью зависела в своем существовании от работорговли, — пишет известный специалист по истории Ан­голы Ж. Вансина. — Нужда в рабах постоянно заставляла тор­говцев добиваться все новых военных экспедиций, и колония регулярно организовывала рейды против своих африканских со­седей. Контрабанда рабами, слоновой костью и даже воском процветала и шла беспрепятственно. Поскольку слоновая кость была еще королевской монополией, особенно развилась контра­бандная торговля слоновой костью. Причина незаинтересован­ности в развитии других ресурсов была сформулирована губернатором Мигелем Антониу да Меллу, который заметил, что редко бывало, чтобы кто-нибудь потерял деньги на работоргов­ле» [408, с. 185].

Что касается «португальской» Восточной Африки, то здесь, хотя и существовали рабство и работорговля, они не приняли столь внушительных размеров и не получили столь большого развития, как в Анголе. В Мозамбике главные усилия порту­гальских колонизаторов и в этот период были направлены на развитие торговли в Индийском океане, а также на захват и эксплуатацию золотых рудников Мономотапы (в области Ма-ника).

Поскольку португальские порты в Восточной Африке имели исключительно важное стратегическое и торговое значение как опорные базы на великом морском пути в Индию, португаль­ское правительство с давних пор рассматривало эти свои вла­дения прежде всего как ключ к Индийскому океану.

Не случайно, как уже упоминалось, восточноафриканские ко­лонии были в административном отношении отнесены к «Госу­дарству Индии» и подчинены вице-королю в Гоа. Они рассмат­ривались как естественный придаток и необходимый компонент колониальной торговли с Азией. Сами португальские поселения на востоке Африки включались тогда в официальной докумен­тации в понятие «Индия». Лиссабон сконцентрировал свои уси­лия на создании здесь цепи торговых факторий. Говоря о на­чальной стадии португальской колонизации Мозамбика, коро­левский комиссар этой колонии М. Албукерки писал, что в эпо­ху открытий в каждой крепости имелись церковь и фактория — прозелитизм и торговля [349, с. 39].

В 1593 г. португальцы построили в Момбасе форт Жесуса, укрепив тем самым свой военно-политический и экономический контроль над побережьем. В конце XVI в. португальская тор­говля между Восточной Африкой и Индией успешно развива­лась, несмотря на британские и голландские угрозы португаль­ской империи в Аз