И.В. Большаков

 

 

Политическая культура сегодня является одной из центральных и наиболее обсуждаемых тем современной российской и мировой политической науки. С позиции культуры можно объяснить предрасположенность человека к

политическим действиям, понять инструменты, с помощью которых организовывается политическая жизнь и происходят изменения в политических, экономических и социальных процессах.

Феномен политической культуры чаще всего связывают с проблемой становления демократии: большинство политологов сходятся во мнении, что

построение и развитие демократической системы невозможно без адекватной ей политической культуры. Зачастую внедряемые в процессе трансформации политические институты не приживаются во многом из-за их несоответствия типу политический культуры страны. Это происходит потому, что авторитаризм за время своего существования преобразует культуру настолько, что вместо демократических механизмов воспроизводятся авторитарные, и даже, если институциональная структура внешне соответствует демократическому минимуму, сущность основных институтов может выхолащиваться. Как показывают различные исследования, политические институты в России не соответствуют своему реальному предназначению, ключевой тенденцией последнего времени является имитация основных демократических процессов

В этом смысле на сегодняшний момент в целом существует консенсус относительно того, что современный российский политический режим не представляет собой консолидированную демократию. Стоит сказать, что современная демократия тесно связана с феноменом политической оппозиции. В политическом и научном дискурсе положение оппозиции является одной из “лакмусовых бумажек” демократического режима. Суть этого подхода сводится к определению демократии как соревнования между элитой и контрэлитой за право осуществлять власть. Говоря о недостаточно развитых демократических практиках и авторитарных тенденциях, имеют в виду ограниченную возможность оппозиционных лидеров и партий прийти к власти. И наоборот, если оппозиция активно заявляет о

себе – говорят, что демократия сделала большой шаг вперед.

Например, ни у кого не вызывает сомнения утверждение, что современная российская оппозиция достаточно слабая и малоэффективная. При этом под “силой” подразумевается способность оппозиции прийти к власти с помощью выборов и/или оказывать существенное воздействие на принятие политических решений. Но в качестве причин слабости оппозиции российские транзитологи называют в основном институциональные особенности режима, не позволяющие ей развиваться, или конкретную политику правящей группировки, направленную на ее подавление.

Однако одной из ключевых причин слабости оппозиции могут также выступать особенности ее политической культуры, которая не предполагает компромиссов и переговоров в достижении политических целей.

Специфика заключается в том, что, в отличие от Запада, отношение различных групп отечественной оппозиции к политической системе России в той или иной степени негативное. Даже если оппозиция готова играть по правилам системы, это вовсе не означает фундаментальное согласие с ней, и скорее является стратегией борьбы или вопросом политической выживаемости. В истории России разрешение политических конфликтов в большинстве случаев происходило по принципу “победитель получает все”, что оказывало решающее воздействие на институциональную конфигурацию политической системы (октябрьский переворот 1917 г., конфликт между Верховным Советом и президентом Б.Ельциным в 1993 г.). В силу этого российская оппозиция полностью отвергала политическую систему предшественников как недемократическую, стремилась разрушить ее до основания и установить новую (иногда более недемократическую, чем предшествующая), нежели реформировать уже существующую.

Оппозиция часто отказывалась выполнять функцию посредника между обществом и государством, и вместо того чтобы быть буфером, который помогает избежать стихии народного бунта, она его часто провоцировала и возглавляла.

Неспособность воспринять демократию часто объясняется авторитарностью политической культуры общества. Такой подход не всегда себя оправдывает, потому не стоит воспринимать российскую национальную политическую культуру как сугубо авторитарную. Культура современной России сочетает в себе как традиционные, так и модернистские и постмодернистские ценности, отражающие наследие разнообразных векторов развития, и поэтому общество примерно одинаково может воспринимать и традиционный авторитаризм, и современную демократию. В целом в условиях нерешенности старых и возникновения новых социально-экономических проблем российское

население слабо рефлексирует по поводу политики и занято в основном решением вопросов своего повседневного существования.

Опросы общественного мнения, которые составляют эмпирическую базу в большинстве работ по политической культуре, зачастую разительно отличаются между собой в зависимости от заказчика и социологического центра-исполнителя, проводящего исследование. Огромное влияние на результаты опросов в России оказывают современные СМИ, и прежде всего телевидение: точка зрения, доминирующая в эфире, отражается на ответах населения относительно своих идейных позиций. Причем ответы одних и тех же людей могут меняться на противоположные за достаточно короткий период. Тем более, многие граждане (в особенности политические активисты) в силу моды или страха склонны казаться такими, каковыми на самом деле не являются, поэтому на вопросы социологов дают не вполне правдивые ответы.

Представляется, что в изучении культуры наибольшее значение имеют политические акторы как главные субъекты современной политики. Под акторами подразумеваются групповые и индивидуальные участники политического процесса, обладающие теми или иными политическими ресурсами, позволяющими оказывать влияние на процесс принятия и осуществления политических решений.

Их политическая культура более ярко выражена по сравнению с обществом в целом. Политические лидеры могут расходиться во взглядах и установках с населением, но именно они и их ценности предопределяют ключевые политические решения, от которых зависит направление развития государства. Вспомним, что реформы в России всегда осуществлялись сверху, будь то европеизация при Петре I, “великие реформы” Александра II или перестройка при Горбачеве (за исключением разве что манифеста 17 октября 1905 г., выпущенного Николаем II под давлением снизу). При этом стремление лидеров к реформам и запросы на них у населения не всегда совпадают или соответствуют характеру последующих преобразований. Тем не менее, именно акторы трансформируют политическую культуру общества, а не наоборот.

…

В свою очередь, “особый путь” подразумевает взгляд на Россию как на исключительную страну, развитие которой имеет определенную непостигаемую судьбу. Между “русским миром” и другими существует неснимаемое антагонистическое противоречие, поэтому ее путь не совпадает с основными путями развития европейской и азиатской цивилизаций. Такая идея предполагает великодержавность, проявляющуюся в виде синдрома национального превосходства (российский вариант национализма). Подобная онтология не раз приводила к изоляционизму, проявляясь не только во внешней политике, но и в нежелании внедрять у себя экономические и политические достижения современного мира. Укреплению дуализма способствовало также противостояние во внешней политике коммунизма и капитализма, при котором каждая из сторон считала вторую “осью зла”.

Сегодняшним отображением рассматриваемого феномена можно назвать концепцию “суверенной демократии”, претендующую на статус объединяющей национальной идеи. Эта концепция предполагает, что российская демократия должна носить особенности социокультурного и историко-политического опыта страны. По этой логике, в России можно реализовать только “демократию своего пути”. “Суверенная демократия”, в противовес либеральной, ограничивает свободу отдельного человека не просто ради общественных интересов (принцип “свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого”), а ради сохранения государственного суверенитета и своей “особой” национальной идентичности.

Таким образом, социальная онтология отображается в конструкциях “мы” и “другие”. В случае с взаимоотношениями политических акторов речь идет об их концептуальном позиционировании относительно друг друга. Дуализм сегодняшней правящей группы характеризуется ее восприятием оппозиции в качестве разрушительной “пятой колонны” или “людей, навсегда потерянных для партнерства”. Эта идея постоянно педалируется различными проправительственными политическими организациями, насаждающими мысль о том, что общество делится на “наших” (“патриотов, желающих величия России”) и “не-наших” (“врагов, ненавидящих страну и мечтающих ее разрушить”).

У неправящих групп подобная онтология проявляется в том, что можно назвать “феноменом оппозиционности”. Имеется в виду не столько восприятие “своей” партии, движения или идеологии как самой “хорошей” и “правильной”, сколько размежевание по отношению к властному центру. Непрекращающиеся споры между российскими политическими силами о том, кто из них более оппозиционен, а кто менее, кто является “настоящей” оппозицией, а кто “карманной”, – превращают оппозиционность из рациональной стратегии акторов в самостоятельную идеологию. Нередко при создании новой партии подразумевается, что она прежде всего будет выражать несогласие

с властью, а не претендовать на ее замещение в перспективе. Такая характеристика оказывает принципиальное влияние на ее последующую деятельность.

Разделять доктрину “оппозиционности” для ряда политических сил иногда значительно более важно, чем выдвигать альтернативные стратегические программы и участвовать в замещении должностей в структурах власти. Причина этого – восприятие власти в России как моносубъектной единицы, в отличие от большинства развитых стран, в которых она многосубъектна. Даже избиратели, следуя этой логике, выражают, прежде всего, свое отношение к курсу президента и правительства, т.е. различную степень лояльности или оппозиционности, а не поддержку программам политических партий.

Следовательно, оппонент у оппозиции всегда один, и тот, кто ведет переговоры с ним, воспринимается как вступающий в сговор с “преступной властью”, а сам процесс переговоров – как “соглашательство”.

Сильно поляризованная степень оппозиционности сегодня является главным препятствием к объединению партий и формированию устойчивых коалиций, а отнюдь не амбиции лидеров или идеологические разногласия, как кажется на первый взгляд.

Рассматривая второй компонент политической культуры – ценности, как правило, ведут речь о том, что каждая идеология опирается на свою систему ценностей, отличную от ценностей иных идеологий. Однако стоит отметить, что существующий в России ценностный раскол имеет скорее исторические, нежели идеологические основания. Российская история состоит из противоречивых периодов, имеющих такие же противоречивые и не всегда соответствующие эпохе политические идеи и традиции – от фактической отмены смертной казни в XVIII в. до физического уничтожения миллионов граждан в годы сталинских репрессий. Постоянно сменяющие друг друга периоды реформ и контрреформ преобразуют ценности общества, формируя среди акторов поколения носителей, которые в свою очередь транслируют эти ценности на более широкие слои населения через художественную литературу, политическую философию и конкретные проекты преобразований. Основные направления политических изменений в России в целом имеют один и тот же двусторонний маршрут – движение в Европу и обратно. Как по этому поводу заметил историк А.Янов, движение в Европу постоянно обрывается “выпадением” из Европы. И тот, и другой процесс существенно меняют ценности, формируя разные системы взглядов на магистральные пути развития государства, т.е. своего рода варианты национальной идеи (“правильная” Россия у каждого своя).

Заметим, что в контексте политической культуры стоит рассматривать не многочисленные примеры конкретных морально-этических представлений общества, а скорее целые комплексы ценностей, подразумевающие их определенную иерархию. В нашей стране в качестве таких комплексов выступают две крупнейшие ценностные системы – европейская и евразийская. Несмотря на давнюю историю противостояния таких идейных течений, как западничество и славянофильство, дискуссия по этому вопросу актуальна по сей день, и в этом смысле она предстает “главным русским спором”, неразрешенным

до сих пор. При этом, под “европейством” и “евразийством” подразумевается не столько геополитическая ориентация России (хотя и она тоже), сколько совокупность идей и институтов, соответствующих этим концептуальным мирам. Если можно выразить различие между двумя моделями в трех ключевых словах, то в первом случае речь идет о “свободе, равенстве, братстве”, а во втором – о “православии, самодержавии, народности”.

Наследие Великой французской революции оказало большое влияние на формирование гражданского общества, построение общего “европейского дома” и воплотилось во Всеобщей декларации прав человека. В этом смысле унаследованные от философии эпохи Просвещения ценности стали не только европейскими, но и считаются основой современной демократии и мировой цивилизации. В свою очередь, “теория официальной народности” стала обоснованием самобытной российской цивилизации с ее собственными законами развития и централизованной властью. Хотя на первый взгляд кажется, что данная конструкция вряд ли применима к периоду СССР, уваровская триада легко наложилась на советскую систему.

Самодержавие монарха преобразовалось в такое же самодержавие генсека, а восприятие народа как источника высшей коллективной мудрости отобразилось в представлениях о выборе российскими гражданами коммунистического пути развития и праве КПСС вести дела от имени всего советского народа, единого и неделимого.

Что касается религиозного аспекта, то советская идеология имела свои собственные основы, прежде всего – веру в сверхъестественную силу коммунизма. Коммунизм показал, что может успешно играть роль религии и вполне способен ее заменить. Однако не стоит забывать и о том, что, несмотря на официальный атеизм, Сталин возродил православную церковь в Советском Союзе. Видимо потому, что он понимал не только способности религии стимулировать коллективное действие, важное в частности в условиях Великой Отечественной войны, но и специфику православия, основанную на таких пассивных ценностях, как терпение и смирение. Сегодняшние коммунисты также пытаются синтезировать идеи марксизма и православия. Неслучайно наследники славянофилов – евразийцы – воспринимали октябрьскую революцию и гражданскую войну как “возвращение России к самой себе”, а советский период российской истории как “форму традиционного русского национального стремления к евразийскому универсализму”.

Несмотря на то что в России правительство иногда воспринимается в качестве “единственного европейца”, идеи евразийства в той или иной мере подхвачены современной интеллектуальной и политической элитой страны. Это наглядно демонстрирует неоднократное упоминание В.Путиным философких концепций В.Ильина. Так или иначе, все политические силы современной России структурированы по линии двух систем ценностей, которые имеют более широкие рамки, нежели идеологический раскол.

Традиционные идеологии, как справа, так и слева, скорее являются “вывесками”, за которыми скрываются либо европейские, либо евразийские ценностные конструкции, являющиеся набором нормативных критериев, оказывающих ключевое влияние на политических акторов.

Что касается практик, необходимо отметить, что дуализм транслируется на формы политической деятельности и задает общие параметры поведения. Поэтому в качестве ключевых практик стоит рассматривать стратегии политических сил по отношению друг к другу. Среди основных типов стратегий необходимо выделить конфликтные (бойкоты, радикальные протесты, репрессии) и компромиссные (переговоры).

Практики не формируются мгновенно, они являются устоявшимися линиями поведения в политике. Отсутствие исторических примеров и институтов, в рамках которых оппозиция и правящая группа могут взаимодействовать, создает возможности для переворотов и революций и снижает вероятность конструктивного сотрудничества. Очевидно, внедрение эффективно работающих демократических практик и институтов, принимаемых большинством граждан, происходит путем переговоров и достижения компромисса между различными политическими акторами, выражающими интересы различных слоев общества. В ситуации, когда институциональная конфигурация не является результатом компромисса между разными политическими силами, а сформирована по принципу “игры с нулевой суммой”, демократические структуры оказываются неработоспособными, нередко их заменяют неформальные институты. В силу этого, функционирование институтов не является образцом и стимулом для защиты гражданами своих прав и интересов, выражения своей позиции и участия в общественно-политической жизни. Это в свою очередь приводит к срабатыванию авторитарного рефлекса – популярности харизматических лидеров, обещающих навести порядок в стране “железной рукой”.

Таким образом, не только культура оказывает решающее воздействие на политические изменения, но и сами изменения, политические условия и институты переформировывают культуру, вынуждая ее адаптироваться к ним. Так, повсеместное внедрение в ХХ в. парламентских структур существенно снизило использование революционных механизмов смены власти и создало культуру переговоров, сотрудничества и компромисса во многих странах.

Дипломатия, построенная на переговорах, также влияет на мирное разрешение значительного числа политических конфликтов и делает международную систему более устойчивой и предсказуемой. В широком смысле переговоры стали важнейшим элементом современной технологии власти, именуемой “ soft power ” в противовес “ hard power ”, основанной на конфликте и принуждении.

Процедуры согласования и обмена мнениями являются необходимыми, когда властная структура включает в себя группы с различными позициями. Речь идет не только о многосоставных обществах, демократия в которых немыслима без переговоров между его различными сегментами, но и в целом о демократии как политическом режиме. Демократия представляет собой институализированную сеть переговоров, используемых для разрешения конфликтов между различными политическими силами. Именно переговоры способствуют достижению компромисса и согласия.

Отсутствие диалога между сторонами приводит к искаженному представлению друг о друге, происходит переоценка или недооценка реального потенциала, в конечном счете – “демонизация” противника. Сегодняшняя правящая группа, вероятно, понимает, что ей необходимо время от времени прислушиваться к обществу и учитывать интересы других политических сил. В противном случае абсолютное игнорирование иных мнений увеличивает конфликты, приводящие к кризису легитимности власти и в дальнейшем – к революциям.

Частичный учет разнообразных общественных интересов характеризуют встречи высшего руководства страны и глав регионов с представителями парламентских и непарламентских партий, которые происходят и в открытом, и в закрытом режимах. Подобные встречи часто рассматриваются отечественными политическими аналитиками и оппозиционными политиками, не включенными в процесс переговоров, как прямое управление политическими партиями из Кремля. Зачастую СМИ и эксперты, не зная сути обсуждаемых тем, пытаются оценивать конфигурацию распределения властных ресурсов только по принципу “кто с кем встречался”. При этом абсолютно не учитываются такие важные результаты, как обмен мнениями и попытка получить альтернативный взгляд на те или иные процессы. Однако, несмотря на периодические консультации президента с представителями оппозиции, переговорные практики и поиск точек соприкосновения слабо распространены в российской политике.

Рост радикализации политических сил во второй половине “нулевых” годов наглядно демонстрирует отсутствие стремления искать компромисс. Знаменитая фраза спикера Госдумы “парламент – не место для дискуссий” и отказ “партии власти” от участия в предвыборных дебатах – это не просто боязнь проиграть в споре, а нежелание воспринимать другую сторону как равноправного оппонента и партнера. Равнозначно, призывы к бойкоту выборов и какого-либо участия в совместных с властью структурах со стороны оппозиции – это не только демонстрация нежелания играть по правилам правящей группировки, но и отказ от переговоров, так как избирательная кампания и дискуссионные площадки представляют собой институционализированный обмен мнениями между представителями разнообразных социальных и политических групп.

Безусловно, для возможности и успешности диалога необходим определенный уровень доверия. Человек не может с абсолютной точностью определить, как поведет себя его партнер в будущем, он может только предположить возможный алгоритм развития событий и поверить в его осуществимость. Соответственно, субъект доверяет другому субъекту, когда он может предсказать его действия. При этом и сам переговорный процесс повышает доверие между акторами, поскольку увеличивается предсказуемость их поведения по отношению друг к другу и институтам. Однако уровень институционального доверия в России крайне низок, а персональное недоверие между политическими лидерами существенно снижает вероятность проведения переговоров.

* * *

Таким образом, учитывая, что элементы политической культуры тесно взаимосвязаны, можно выделить два основных типа культуры российских политических акторов – европейский и евразийский. Первый включает в себя плюралистическую онтологию, европейские ценности и компромиссные политические практики, второй основан на дуалистической онтологии, евразийских ценностях и конфликтных практиках. Важно оговориться: речь идет о том, что эти модели носят скорее умозрительный характер, являясь идеальными типами в веберовском понимании. Различные факторы – скажем, такие как глобализация, мировое общественное мнение или давление гражданского общества внутри страны, трансформируют ценности и практики, поэтому в реальности политическая культура акторов представляет собой различные гибридные виды, но они, так или иначе, близки либо к ее первому, либо ко второму вариантам.

Представляется, что циркуляция перестроек и контрперестроек, внутрироссийских волн демократизации и авторитарных откатов имеют под собой логику доминирования той или иной культуры в результате смены элит (октябрь 1917 г.) или критического возобладания в ней представителей определенного типа (60-70-е годы XIX в., вторая половина 80-х годов XX в.). При этом такое доминирование имеет не количественный характер, а скорее качественный, когда в силу той или иной причины носители определенной культуры достигают наибольшего влияния. Политические акторы в целом, и элиты в частности, экстраполируют свою культуру на общество, тем самым формируя или оказывая влияние на приоритеты и стратегии поведения.

Однако, в отличие от них, в российском обществе описываемые ценностные системы на данный момент слабо актуализированы как в сторону конфликтов, так и в сторону переговоров. Для вывода общества из состояния атомизации и становления демократии необходимо налаживание диалога, учитывающего особенности различных моделей политической культуры. В противном случае существует вероятность формирования разделенного общества по примеру современной Украины.

Культура политических акторов, не предусматривающая компромиссов и переговоров, серьезно тормозит развитие демократических институтов и воспроизводит жесткие иерархизированные структуры, основанные на господстве и подчинении. В свою очередь, постоянное использование как правящими, так и оппозиционными группировками конфликтных практик приводит к непредсказуемости развития политического процесса, нагнетает обстановку до предела, за которым под вопрос ставится не только стабильность политической системы, но и существование государства.