Лес Рук и Зубов 7 страница

Мы с Гарри бросаемся за ней – только бы успеть! Я кричу, чтобы нас подождали, но мне не хватает голоса, и слова вываливаются изо рта бесполезными комками.

Однако сестра Табита словно что-то почувствовала: когда ей открывают дверь, она оборачивается. Руки других Сестер пытаются затащить ее внутрь, но она замерла на месте…

И медлит.

Мир вокруг меня не то чтобы останавливается… скорее становится необычайно ярким и объемным. В какой-то миг мне кажется, что я вышла из своего тела и парю над землей, глядя вниз. Я больше не чувствую ни жжения в легких, ни слабости в ногах, ни боли в коленке.

Сестра Табита почти улыбается, глядя на нас, и сжимает край двери побелевшими пальцами. Я шагаю все медленней и вижу, как другие Сестры тащат сестру Табиту внутрь и умоляют закрыть дверь.

Но она ждет, перегородив собой дверной проем, а потом делает шаг нам навстречу и протягивает руку, словно это поможет нам бежать быстрей…

Справа от нее мелькает что-то ярко-красное.

Она не замечает алого всполоха, зато видит, что я вдруг остановилась, видит мое искаженное ужасом лицо и наверняка слышит бегущие по сухой земле шаги.

Не успевает она обернуться, как Габриэль с размаху врезается в нее и валит с ног. Пока Быстрая путается в подоле длинной мантии, сестра Табита отползает назад, в дверь, но другие Сестры ее не пускают. Крики боли скоро перерастают в вопли и бульканье. Перепуганные Сестры тоже кричат и пытаются вытолкать укушенную, чтобы она не мешала закрыть дверь.

Тогда Габриэль переключает внимание на них, отталкивает жертву в сторону и кидается к входу. Она почти у двери, но сестра Табита обвивает руками ее тонкое тело и не пускает, держит из последних сил, даже когда Быстрая впивается зубами ей в горло.

Дверь в собор с грохотом захлопывается, а сестра Табита и Габриэль по-прежнему борются на земле. Вокруг их извивающихся тел клубится туман.

Меня начинают душить слезы, и я затыкаю рот рукой, чтобы не привлечь внимания Габриэль: очень скоро она начнет искать новую жертву. Нечестивые не задумываясь бросают добычу, если видят живого человека. Ими движет не столько голод, сколько желание убивать и заражать.

Мир вокруг меня тут же ускоряется и начинает вертеться, как бешеный. Все платформы полны, лестницы подняты. Собор заколочен. Укрыться нам негде.

И тут я вспоминаю про тропу. Ту самую, по которой несколько недель назад к нам пришла Габриэль – целая и невредимая.

Я разворачиваюсь и бросаюсь бежать, Гарри тоже. За нашими спинами слышится топот бегущих ног – слишком многих. Среди преследователей наверняка есть и Габриэль. Мы приближаемся к воротам, и тут снова включают сирену: она извещает деревенских жителей о том, что платформы заполнены, оставшимся внизу придется искать другое укрытие. Можно подумать, кто-то еще не понял!

Забор кренится под напором Нечестивых, которые пока не нашли дороги в деревню: запах свежей крови сводит их с ума. Деревянными пальцами я пытаюсь отодвинуть тяжелый засов на воротах, а Гарри стоит рядом и тяжело, горячо дышит мне в ухо.

Наконец засов сдвигается, и Гарри с такой силой толкает меня на тропу, что я падаю с ног и обдираю запястья. Аргус чудом успевает прошмыгнуть внутрь, ворота захлопываются, и вот в них уже бьется Габриэль с открытым окровавленным ртом.

Я закрываю глаза, затаиваю дыхание, слушаю пульсирующий в теле вой сирены и впервые радуюсь, что этот звук заглушает все остальные чувства. Я не хочу ничего видеть, слышать или ощущать.

Наконец легкие начинают требовать воздуха, и я полной грудью вдыхаю вонь смерти. Встаю на ноги и иду к воротам, смахнув с плеча руку Гарри. У самых ворот я останавливаюсь.

Останавливаюсь и смотрю в глаза Габриэль.

Прямо в глаза смерти.

Пальцы у нее переломанные, кости торчат наружу, кожа ободрана – и все же она бросается на меня с неиссякаемой яростью. Она будет ползти вперед, даже если ее тело развалится на куски.

Сирена вновь затихает и ее сменяет лязг забора, на который вновь и вновь кидается Габриэль, нетерпеливо щелкая поломанными зубами. Однако глаза у нее еще прозрачные, как у недавно Возвратившейся. Она смотрит на меня так, словно я – ее единственный шанс на спасение.

Мы поменялись местами: теперь на тропе, по которой Габриэль пришла в деревню, стою я, а она заточена по другую сторону ворот. Мне хочется спросить, кто она, откуда и чего от меня хочет. Почему судьба свела нас в этом месте.

Но потом она вскидывает голову, словно что-то учуяла, и бросается обратно в деревню – в туман, к моим друзьям и соседям. К добыче.

Гарри берет меня за руку и тянет за собой по тропе. Аргус вьется у нас под ногами, гавкая и рыча на Нечестивых, что раскачивают забор по обе стороны от нас. Однако я не схожу с места. Хватаюсь пальцами за звенья железной сетки и сквозь утренний туман смотрю на наш дом.

– Это была она, – шепчу я. Тело начинает неметь, словно не выдерживает и постепенно отключается.

Гарри тянет меня за руку, пытается увести от кровавой резни в тумане.

– Ты о чем, Мэри?

– Девушка, о которой я вчера говорила. – Я начинаю колотить по воротам, чтобы ощутить боль и хотя бы этим доказать себе, что еще жива. – Габриэль. Пришелица. Все это началось из-за нее. Она стала причиной…

– Мэри, что ты несешь? – Голос у Гарри пронзительный, словно он готов лопнуть в любую минуту.

Я тоже как будто разваливаюсь на куски, внутри все разрывается.

– Ты что, не понимаешь? Это они сделали ее такой! Сестры во всем виноваты…

Гарри отрывает мои пальцы от забора и прижимает к себе.

– Это больше не имеет значения.

Я сопротивляюсь объятьям: в груди мешаются ужас и злоба, меньше всего мне сейчас нужны его утешения.

– А может, и Стражи…

– Это неважно, Мэри, слышишь?! – Его голос рокочет у меня в груди, отдается во всем теле. – Что сделано, то сделано, сейчас не время строить догадки!

Я роняю голову. Знаю, не стоит на него давить, но успокоиться не могу.

– Это доказывает…

– Нет! – рявкает Гарри. Раздув ноздри, он делает глубокий вдох, закрывает глаза и качает головой. А потом уже спокойным и размеренным голосом продолжает: – Это ничего не доказывает. Мы знаем лишь то, что забор проломили, Нечестивые вторглись в нашу деревню, а мы ничем не можем помочь.

Я оглядываюсь через плечо и вижу в деревне какое-то движение, но живые это или Нечестивые – не разобрать. Неясно даже, что там происходит: небольшое столкновение, сражение или настоящая война. Вроде бы я вновь различаю красный всполох, но, может, это разум играет со мной злые шутки. Говорит мне, что видеть.

Внезапно из тумана кто-то выбегает. Двое. Я инстинктивно отшатываюсь. Как же это получилось, что я стою в Лесу, по другую сторону забора и боюсь того, что таится в моей родной деревне?

А потом двое подбегают ближе, и я узнаю хромую походку Трэвиса.

 

 

XVI

 

Тропа по другую сторону ворот довольно широкая, и мы четверо стоим на ней в ряд: я, Гарри, Трэвис и Кэсс. Туман начинает рассеиваться, и нам в полной мере открывается хаос происходящего в деревне.

Самое странное во вторжении Нечестивых – это полное отсутствие трупов на земле. Их либо съедают, либо они встают и пополняют вражеские ряды. Наши друзья и соседи гибнут десятками – лишь затем, чтобы подняться и убивать своих друзей и соседей.

Я стою между Гарри и Трэвисом. Кэсс – по другую руку от Гарри. За нами, свернувшись калачиком на земле, лежит маленький Джейкоб. Я слышу, как дергается его тело: он изо всех сил сдерживает рыдания. Аргус то и дело подходит к нему, тявкает и лижет лицо. Но Джейкоб ничего не замечает, и тогда бедный пес прячет морду мне в ладонь и скулит.

Трэвис тихонько прикасается к моей руке тыльной стороной ладони. Мы незаметно сцепляем мизинцы, он берет меня за руку, и я чуть покачиваюсь от облегчения. Это простое прикосновение означает, что он цел. И что у нас все хорошо. Я прогоняю мысль, прокравшуюся вчера в мои сны: Трэвис никогда за мной не придет. Я ему не нужна.

Он начинает скользить большим пальцем по внутренней стороне моей руки, и вдруг все его тело каменеет: он нащупал белую веревку, теперь потрепанную и грязную. Веревку, которая вчера вечером навсегда связала нас с Гарри.

Трэвис отстраняется, и тут же меня пронзает боль, словно мне самой отрезали руку, а на ее месте теперь лишь ноющая пустота.

Я хочу поговорить с ним, но слова не идут, когда Гарри так близко и на наших глазах гибнет деревня.

– Как им помочь? – спрашивает Гарри.

Краем глаза я замечаю, как его пальцы то сжимают, то разжимают деревянную рукоять топора. В голосе – те же отчаяние и безысходность, что наполняют каждого из нас.

Мы не двигаемся с места, стоим и молча смотрим. Не в силах полностью осознать, что происходит: миру, который мы знали, настал конец.

Конечно, это было неизбежно, но никому из нас не приходило в голову, что рано или поздно это действительно случится. Мы никогда об этом не задумывались. Да, забор проламывали и на нашей памяти; да, нас с рождения учили бояться Нечестивых – и мы боялись. Но после Возврата родилось уже несколько поколений людей. Мы уцелели. Наша деревня была доказательством того, что жизнь возможна даже под постоянной угрозой смерти.

А теперь ее не стало. Все, кого мы знали, все наши вещи и знакомые места – все это исчезло.

Мертвые начинают бродить по деревне и подходят к воротам: видимо, им больше не на кого охотиться. День потихоньку идет на убыль, а мы все стоим и смотрим, как мертвецы собираются по другую сторону забора и пытаются его раскачать. Изредка доносятся крики уцелевших с платформ: они тщетно пытаются отвоевать деревню у Нечестивых.

Я начинаю узнавать тех, кто бьется в ворота. Некоторые из них – мои соседи. Точнее, были ими. Друзья, одноклассники, их родители… Свежая кровь еще алеет на одежде или течет изо рта.

Что же будет с людьми на платформах, которые сейчас борются с Нечестивыми? Понимают ли они, что своими действиями только подлили масла в огонь? Подняв лестницы раньше времени и не дав остальным забраться наверх, они создали себе новых врагов – теперь их сотни.

Через некоторое время Кэсс становится невмоготу: она садится рядом с Джейкобом, крепко его обнимает и начинает петь ему колыбельные, забывая половину слов.

Ее голос утешает и меня. Он словно бы напоминает, что в этом мире еще есть что-то нормальное, человеческое. Даже когда все остальное летит к чертям.

– Не нравится мне этот засов на воротах, – говорит Гарри, когда солнце начинает спускаться к горизонту. – Он не предназначен для защиты от Нечестивых.

Я смотрю на засов – единственное, что сдерживает неистовую толпу покойников, – и невольно вздрагиваю. Потом перевожу взгляд на забор вдоль тропы, сначала широкой, но потом становящейся все у же и у же. Железная сетка проржавела и местами густо заплетена ползучими растениями и диким виноградом. Поскольку на тропу никто не ходил, за забором здесь тоже не ухаживали. Интересно, сможет ли толпа Нечестивых его проломить?

– Давайте попробуем пройти по тропе, – говорит Трэвис. – Отойдем подальше, мертвяки потеряют к нам интерес и вернутся в деревню. Хоть ворота перестанут раскачивать. И может… – Он на секунду замолкает, потом с трудом выдавливает: – Может, ночью людям удастся подавить Нечестивых. Отвоевать деревню. – Мы все молчим, а Трэвис добавляет: – Надо дать им хотя бы одну ночь и посмотреть, что будет утром.

Гарри кивает, все еще крепко стискивая топор.

Я молчу. В руках и ногах – странное покалывание. Я поворачиваюсь лицом к тропе; остальные в это время еще заняты воротами, а все внимание Кэсс приковано к Джейкобу. Я делаю несколько шагов вперед, напуганная и завороженная одновременно.

Тропа заросла кустами ежевики, поэтому каждый шаг дается мне с большим трудом.

За моей спиной пререкаются Трэвис и Гарри: они спорят о еде и оружии. Сможет ли деревня остановить вторжение? Или тропа – наша единственная надежда?

Я молча ухожу все дальше и дальше от деревни. Тропа постепенно сужается: я раскидываю руки в стороны и почти касаюсь звеньев металлической сетки. В этой части Леса нет Нечестивых, и мне даже мерещится где-то вдалеке птичье пение.

Наконец я принимаю решение: подождать одну ночь. Посмотреть, сможет ли деревня отразить нашествие. Но потом я пойду дальше по этой тропе – если надо, в одиночку.

 

* * *

 

Ночью идет дождь. Послушав Трэвиса, мы отошли далеко от ворот, чтобы не привлекать внимания Нечестивых. Тропа здесь узкая, и сесть кучкой, чтобы хоть немного укрыться от холодного ветра и воды, никак не получается. На одном конце цепочки сидят Трэвис и Гарри, причем Гарри ближе всего к воротам, поскольку оружие есть только у него.

Мы с Аргусом устроились на другом конце: он положил голову мне на ноги, и я то треплю ему уши, то глажу мягкую шерсть. Кэсс сидит посередине, Джейкоб свернулся калачиком у нее на коленях. Белокурые волосы моей подруги растрепались, выбились из косы и стоят светлым нимбом над головой. Джейкоб недавно заснул беспокойным сном, но Кэсс продолжает раскачиваться и напевать – уже для собственного утешения.

Трэвис и Гарри тихо спорят, пытаясь решить, что делать дальше. Дождь мешает Нечестивым нас почуять: по воздуху, напитанному водой, запахи не распространяются. Многие мертвецы вообще ушли от забора и скрылись в Лесу. Какое облегчение – не слышать их стонов! Впрочем, из деревни ветер временами доносит до нас отголоски битвы.

Нечестивые – свирепый и упорный враг, который не нуждается в отдыхе. Но у деревенских жителей сейчас есть другое преимущество – дождь, – и они наверняка им воспользуются.

Время от времени Гарри или Трэвис повышают голос, и тогда Кэсс просит их не шуметь – на громкие звуки из Леса выходят Нечестивые. Один такой растревоженный мертвец начинает трясти забор прямо за ее спиной, стряхивая на землю хлопья ржавчины, и Кэсс заливается слезами.

Я хочу обнять ее за плечи, но мне мешает свернувшийся у нее на коленях Джейкоб.

– Лес не бесконечен, Кэсс, – говорю я. – За ним есть целый мир.

– И что? – дрожащим голосом спрашивает она.

– Разве тебе не хочется узнать, что снаружи? Увидеть океан? Найти место, где ничего этого нет и в помине? – Я показываю рукой на тощего мертвеца, царапающего забор за нашими спинами, но в ночной темноте Кэсс вряд ли что-то видит.

– Об океане всегда мечтала ты, Мэри, а не я. – Она умолкает, и вдруг на мою щеку ложится холодная ладонь. Я вздрагиваю от неожиданности, но Кэсс не убирает руки. Из-за дождя кончики ее пальцев покрылись морщинками.

– Для нас это единственный способ выжить. Единственный шанс Джейкоба на будущее.

– Наше место в деревне. А место Джейкоба – в семье, с родителями.

Мне хочется схватить ее за плечи и встряхнуть, но я только зарываюсь пальцами в шерсть Аргуса.

– Ты разве не видишь? Все изменилось. Родителей Джейкоба может не быть в живых. Как раньше уже никогда не будет!

Кэсс сдвигает ладонь и закрывает мне рот.

– Не хочу ничего слышать, – ровным и серьезным голосом произносит она. – По-твоему, все наши близкие и знакомые погибли? Нет уж, я так просто от них не откажусь, не сдамся. И ты не должна.

Она убирает руку. Я слышу, как она перекладывает Джейкоба: тот стонет, а потом снова забывается сном. Дождь почти прекратился и едва моросит. Привлеченный стонами первого, к мертвецу у забора присоединился второй. В темноте я их не вижу, но слышу шорох рук о металл. Слышу голод.

А ведь когда-то эти руки могли гладить головку больного ребенка, прикасаться к губам любимых, складываться в молитве. Эти руки могут принадлежать моей матери.

– Мы все погибнем, если пойдем по этой тропе, Мэри, – говорит Кэсс. – А ты эгоистка, раз хочешь принести нас в жертву своим прихотям.

Ее слова болезненным эхом отдаются в моем теле. На миг я представляю себе, как мы возвращаемся в деревню и помогаем отразить атаку Нечестивых, а потом завершаем церемонию Обручения и живем с Гарри в том домике у собора. И я рожаю детей от него, а не от Трэвиса. Пытаюсь смириться со своей участью.

– Кэсс, – шепчу я. Вода стекает по моему лицу и попадает в рот. – Мы уже мертвы. Смерть повсюду, ты разве не видишь? И мы бредем по жизни точно так же, как бродят они. Мы давно перестали быть частью какого-либо жизненного цикла, Кэсс.

Она не отвечает. Если бы все было как раньше, я бы рассказала ей про Габриэль, про Сестер, навлекших на нас эту беду, и про доказательство того, что Лес не бесконечен.

Но я молча смотрю в темноту, из которой пришла Габриэль. Кладу руку на влажную землю и представляю, как она замерла на этом самом месте, не решаясь войти в деревню. Что же заставило ее пойти по тропе? Была ли она одна с самого начала или все ее друзья погибли по дороге?

Мне хочется рассказать Кэсс про Габриэль, чтобы она тоже почувствовала надежду. Но боюсь, она скажет лишь то, в чем я боюсь себе признаваться: что история Габриэль – это история не надежды, а смерти, и рассчитывать на счастливый конец глупо.

Я дергаю и пытаюсь расслабить узелки на веревочке, обвившей мое запястье, но ничего не выходит.

Почему же на запястьях Кэсс и Трэвиса нет веревок? Они их сняли? По правилам Браковенчания узы нельзя снимать до тех пор, пока жених и невеста не произнесут Клятвы Вечной Любви. Только тогда они станут мужем и женой в глазах Господа, только тогда духовная связь между ними настолько окрепнет, что в физической уже не будет нужды.

Нет, конечно, я понимаю, что Кэсс и Трэвис могли перерезать веревку, как мы с Гарри – чтобы проще было бежать. Но меня терзает мысль, что они вовсе не обручились. Неужели я все испортила, неужели нам с Трэвисом никогда не быть вместе только потому, что я его не дождалась?

Я предпочла обручиться с Гарри. Отказалась от Трэвиса. Отказалась от любви.

Мне хочется рыдать и хохотать одновременно, но я только стискиваю зубы.

И пытаюсь не подпускать мысли о внешнем мире. Они все равно щекочут мне вены, как бы я ни сопротивлялась, а потом, когда я погружаюсь в дрему и теряю контроль над сознанием, ко мне приходит шум океана. Шорох тысяч листьев над головой сливается в оглушительный пульс волн. Они тащат меня на дно, захлестывают с головой, вертят и крутят, как тряпичную куклу – словно в моем теле больше нет костей.

Каждую ночь я тону и каждое утро просыпаюсь, судорожно втягивая воздух.

 

 

XVII

 

Я открываю глаза. Вокруг царит хаос: крики, визг Кэсс, тявканье Аргуса. Я сучу ногами, пытаясь встать, но спросонья подползаю к забору – и тотчас ощущаю на коже ледяные пальцы. Я с визгом отшатываюсь и сжимаюсь в комок посреди тропы.

Кэсс держит Джейкоба за спиной и показывает пальцем на деревню.

– Идут, – бормочет она.

В утренней дымке я вижу Гарри: он стоит, широко расставив ноги и крепко стиснув в руках топор, а сразу за ним – Трэвис с толстым суком вместо оружия. Аргус припал к земле и утробно рычит, готовый в любую секунду броситься в атаку. Первые рассветные лучи, проникая сквозь звенья железной сетки, отбрасывают перекрещивающиеся тени на наши лица.

Шарканье все приближается. Я хватаю Кэсс за руку, а она так крепко стискивает мою ладонь, что слышно скрип косточек друг о друга.

– Бежим дальше по тропе, – шепчу я и тяну подругу за руку. – Если это не Быстрая, мы их запросто обгоним.

Не успеваем мы отбежать далеко, как Гарри роняет топор и кидается навстречу идущим, Трэвис за ним. Из-за угла показываются два силуэта: мужской и женский.

Гарри крепко обнимает женщину, и только тогда я узнаю в пришедших своего брата и Бет. Я тоже кидаюсь к ним, но останавливаюсь в нескольких шагах: Гарри с Трэвисом окружили свою сестру и мешают мне подойти к Джеду.

Он делает шаг в сторону и поворачивается ко мне лицом.

– Здравствуй, Джед, – говорю я виновато, словно это не он – блудный сын, а я. Его взгляд останавливается на белой веревке, которая все еще болтается у меня на запястье, а потом внимательно изучает мое лицо. Он так и будет молчать? Я уже успеваю испугаться, что потеряла его навсегда, когда Джед наконец разводит руки, и я тону в объятьях брата – брата, так давно исчезнувшего из моей жизни. Невольно вспоминаю нашу с ним крепкую дружбу… Как же я соскучилась!

Я отхожу, и Джед бережно обнимает жену. Она закутывается в мокрую рваную шаль и склоняет голову ему на плечо – из-под банданы выбиваются курчавые каштановые волосы.

– Деревня пала, – говорит он.

Мы встаем как можно ближе друг к другу на узкой тропе: с одной стороны Бет, льнущая к моему брату, затем Гарри, Трэвис, Кэсс, Джейкоб и в конце я. По обе руки от нас, почти вплотную, – заборы. Я чувствую себя загнанной в угол и тяжело дышу, пытаясь успокоиться.

– Слишком много людей Возвратилось, – продолжает Джед. – Внизу уже небезопасно. – Он еще крепче притягивает к себе Бет. – Когда начался дождь, мы решили пойти за вами. Тропа – наша единственная надежда.

Бет содрогается от его слов – и ее дрожь передается мне.

– Но как это возможно? – спрашивает Гарри. – Ведь Стражей специально готовили к такому развитию событий.

Джед стискивает зубы.

– Стражей готовили чинить забор и отражать атаки неповоротливых и медлительных Нечестивых. А тут пришла Быстрая. Помните, та жуткая тварь в красном жилете. С ней справиться не удалось: она убивала слишком быстро. Потом убитые начали Возвращаться… Хотя передвигаются они медленно, их было слишком много. Даже для Стражей. Для всех.

– Неужели люди перестали бороться? – спрашивает Гарри. От него прямо исходит разочарование. Руки сжимаются и разжимаются, словно томясь по топору.

Джед молча роняет голову на грудь и быстро целует в лоб жену, по щекам которой катятся слезы.

У меня из легких словно вышибает воздух, в животе все горит от осознания: вот он, конец. Деревни больше нет. Нас всех словно бы придавило тяжелыми камнями: плечи опущены, колени подогнулись.

Перед глазами возникают сотни лиц: учителя, друзья, Сестры, Стражи, соседи… Все они теперь – Нечестивые. Родители Бет, Трэвиса и Гарри умерли. Кэсс больше никогда не обнимет маму. Джейкоб больше не поиграет с сестричкой.

Я вспоминаю свои чувства, когда пропал отец – а потом ушла в Лес и мать. Эту сокрушительную боль. По лицам окружающих меня людей я вижу, что до них тоже постепенно доходит страшное…

Только Джейкоб ничего не понимает и озадаченно переводит взгляд с одного лица на другое.

Вокруг нас по-прежнему стонут и раскачивают забор Нечестивые. Гарри откашливается и хватает Джеда за руку:

– Это точно?

– Все пропало, – отвечает брат. – Назад пути нет.

Гарри тоже стискивает зубы. Его выражение лица и взгляд мне хорошо знакомы – в детстве он так же смотрел на старших мальчишек, когда они играли в Стражей. Я знаю, о чем он думает: возможно, он мог все исправить, если бы остался в деревне. Не поступил ли он как последний трус, сбежав на тропу?

– Значит, пойдем дальше, другого выхода нет, – говорит Трэвис, окидывая всех взглядом. Я невольно подмечаю, что на мне его глаза задерживаются дольше, чем на остальных.

Все молчат. Наконец Гарри нарушает тишину:

– Мы с Мэри взяли с собой немного еды. И два меха с водой.

– А этого хватит? – спрашивает Кэсс. Она прижала голову Джейкоба к своей груди и зажала ему уши руками, чтобы он не слышал нашего разговора.

– На тропе есть еда и оружие, – спокойным ровным голосом произносит Джед.

Первым отзывается Гарри.

– Что? Откуда?.. Ничего не понимаю!

Джед набирает в легкие побольше воздуха.

– Это все Сестры. Давным-давно, сразу после Возврата, они приказали Стражам не забрасывать тропу и следить, чтобы на ней всегда была еда и оружие – на случай вторжения. Конечно, они понимали, что такое может случиться. Что нам придется покинуть деревню. Стражи к этому готовились.

– Но я тоже Страж и первый раз об этом слышу!

– Ты только учишься, – напоминает ему Джед.

Щеки Гарри вспыхивают.

– Мой отец был главой Стражей и никогда об этом не рассказывал! – Он уже кричит, тревожа Нечестивых: те жмутся к забору и неистово стонут.

Гарри поворачивается ко мне.

– Ты состояла в Союзе. Тебе что-нибудь рассказывали? – В его глазах бушует пламя, и я невольно пячусь.

– Сестры хранили немало секретов, – говорю я. – Стражи, как я понимаю, тоже. – Я опускаю глаза. В конце концов, секреты есть у каждого из нас.

Гарри запускает пальцы в свои темные волосы. Его скулы в утреннем свете кажутся еще острее.

– Выходить на тропу было запрещено, но запасы на ней регулярно обновлялись? Может, нам бы вообще никогда про нее не сказали?

Джед пожимает плечами.

– Какая теперь разница?

Гарри на минуту замолкает.

– И куда же она ведет? Раз ты знаешь про запасы, почему не знаешь, куда она ведет?

– Потому что я хоть и Страж, но не член Гильдии. Впрочем, подозреваю, даже члены Гильдии этого не знали. Хранители знаний у нас Сестры. Мы лишь исполняем их приказы. – Джед поворачивается ко мне. – Вот где я был, когда маму… заразили. На тропе. Проверял запасы и забор. Поэтому и не успел вернуться до того, как…

Я вспоминаю свой первый день в соборе и тайный туннель под землей, который вел на поляну посреди Леса. Комнатушку, где держали Габриэль. Интересно, что крылось за остальными дверями в подземелье? Такие же каморки – или туннели, выходящие на тропу? Возможно, Сестры и Стражи, запертые в соборе, уже нашли выход и начали строить где-то новую жизнь…

Бросив остальных умирать.

– Сестры, Стражи… все это больше не имеет значения. Важно другое, – прерывает мои раздумья Джед. – На этой тропе мы можем выжить. Хоть немного продержимся. Но выходить надо немедленно.

Гарри все еще хмурится. Он раздает всем свертки с едой, поднимает с земли топор и говорит:

– Раз оружие пока есть только у меня, я пойду первым.

Он подзывает к себе Аргуса, и они вместе устремляются вперед. Следом трогаются Джейкоб и Кэсс. Трэвис берет за руку сестру и, поддерживая друг друга, они осторожно пускаются в путь, стараясь не отклоняться от середины тропы. Мы с Джедом идем в хвосте.

Все утро мы шагаем молча, продираясь сквозь заросли ежевики и сухие ветки. Наконец Джед останавливается – я тоже. Остальные идут дальше и вскоре пропадают из виду на извилистой тропе. Джеда как будто что-то гложет, он все переступает с ноги на ногу и никак не может успокоиться.

Наконец он заговаривает, очень тихо:

– Мэри, я… – На его скулах вспухают желваки, из глаз брызгают слезы. – Я не знаю, что делать!

Первый раз в жизни вижу, как мой брат плачет. Я шагаю к нему, хочу утешить, но он выставляет перед собой руку.

– Что такое, Джед? – спрашиваю я. – Что случилось?

Он отворачивается к забору и качает головой.

– Джед?

– Она заражена, Бет зара… – Он давится словами и царапает лицо, словно это единственное, что помогает ему не развалиться на части.

Я невольно отшатываюсь. Подумать только, и все это время она была среди нас! Все это время Джед молчал!

– Ты должен ее убить! – вырывается у меня. Я хочу извиниться, но Джед падает на колени и умоляюще хватает меня за футболку. От потрясения я лишаюсь дара речи.

– Ты не понимаешь! – кричит он. – Ты не видела. Укус крошечный, почти не заметный. Может, она и не заразилась вовсе…– Он умолкает.

Я сажусь на корточки и заглядываю ему в лицо.

– Джед, – как можно мягче и ласковей произношу я. – Ты ведь Страж. Ты знаешь, что такое укус, даже самый маленький. Ты знаешь, к чему приводит заражение.

Он кивает, но как будто не слышит меня.

Я делаю глубокий вдох.

– Надежды нет.

– Я не могу убить жену! – хрипло взмаливается он, а потом падает на землю и колотит по ней кулаками, горестно рыча и привлекая внимание Нечестивых. Почувствовав наше присутствие, они начинают стонать, и вот уже первый с размаху врезается в забор, а за ним второй и третий…

Несколько секунд я молча слушаю их возню, а потом говорю:

– Ты всегда можешь ее отпустить. В Лес.

Джед начинает смеяться – утробным горестным смехом. Не успеваю я и пальцем пошевелить, как он уже набрасывается на меня, хватает за шею и придавливает к забору: ржавая железная проволока врезается в тело сквозь одежду.

– Я понял, Мэри. Тебе это доставляет удовольствие. – Черные волосы в беспорядке падают ему на лицо, он скалит зубы. – Я взбесился, что ты отдала Нечестивым нашу мать, а теперь ты злорадствуешь, что и жене моей туда дорога!

Я чувствую пальцы Нечестивых в своих волосах, извиваюсь и пытаюсь закричать, но Джед полностью перекрыл мне воздух. Я отчаянно молочу руками и ногами по забору, глаза уже закатываются от вони смерти и разложения… Внезапно Джед как будто осознает, что творит, и роняет руки.

Я отталкиваю его и кидаюсь прочь по тропе, сжимая горло. Дыхание вырывается из груди зазубренными осколками, слезы жгут глаза, и все тело содрогается от гнева, который родился из только что пережитого ужаса.

Но я успеваю сделать лишь несколько шагов, когда за спиной раздается голос Джеда.

– Мэри, прошу тебя… – В его голосе больше нет безумных ноток. – Прости… Прости! – Он начинает хныкать, совсем как в детстве. Я останавливаюсь, но по-прежнему стою к нему спиной.

– Я не могу ее потерять… Если ты когда-нибудь любила, ты поймешь!