ЦЕНОЮ ЖИЗНИ

 

Заложив руки за спину, Бергман нервно расхаживал по своей аппаратной от пульта к двери и обратно. Выражение угрюмой сосредоточенности на лице выдавало его весьма неоптимистическое настроение. Почему он сразу не выключил видеотелефон, как только на экране возникло лицо Бэма? Всего полчаса назад Вольф доложил, что мятежники в зонах загнаны в цехи, блокированы там наружными постами, что у них нет никаких шансов уйти от поражения.

Теперь Бэм сообщил, что сам Вольф оказался в руках мятежников, и, чтобы у Бергмана не оставалось никаких сомнений, приказал привести Вольфа в свою аппаратную. Через несколько минут на экране появилось лицо Вольфа, и Бергман содрогнулся, увидев его совершенно безумные глаза.

Известие о том, что узники из подвала, вырвавшись наверх и объединившись с инженерами из Зала, уже почти полностью захватили Центр, привело Бергмана в паническое состояние. И сейчас, осмысливая свой нежданный разговор с Бэмом, он пытался преодолеть чувство безнадежного отчаяния, которое, несмотря на все усилия Бергмана, все глубже и глубже проникало в него, обезволивая, лишая уверенности в себе.

Бергмана ничуть не успокоил и Крайт, с которым он связался сразу же после разговора с Бэмом. Окажись шеф СБ в эту минуту здесь, Бергман пристрелил бы его на месте. На совести Крайта, как он полагал, лежали трагедии Вольфа и захват мятежниками Центра.

Крайт уже знал о событиях в Центре. Пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре, он с неестественной бодростью сообщил, что уже снял с зон почти все силы СБ и бросает их на штурм Центра. Он успокаивался тем, что мятежников там совсем мало, и они не продержатся и часа.

Вышагивая по аппаратной, Бергман снова и снова возвращался к тому, о чем говорил Бэм. Он надеялся найти в доводах Бэма хоть какую-то зацепку, которая позволила бы усомниться в их доказательности.

— Я говорю тебе не только от себя и от мятежников в Центре, — заявил Бэм, — но и от лица Тома Кинга — предводителя вестников. Мы не откажемся от борьбы...

Не считай меня предателем... — Бэм сделал паузу, рассчитывая на реплику Бергмана, но тот молчал. — Нет, — качнул головой Бэм, — я не предатель, но был им, когда шел за тобой; мы предавали, а ты продолжаешь делать это и сейчас, все человеческое. Раскаиваться поздно, но от этого никуда не уйдешь. Здравый смысл должен прийти и к тебе и подсказать верное решение. Пока не поздно, остановись и ты, подумай, — голос Бэма стал немного мягче. — Что из того, что ты убьешь себя, Город? Там, — кивнул Бэм куда-то наверх, — даже ничего не узнают о нас. Но вижу по твоему лицу, что ты непреклонен. Так знай: программы «Пуск» не будет! — в голосе Бэма снова появились жесткие, категоричные нотки. — Мы не позволим даже ценой нашей жизни, тебе ранить землю. Это решение пришло не сейчас.

— Когда же? — криво усмехнулся Бергман.

— Давно уже, — спокойно ответил Бэм. — Суть не в этом. Ты не возобновишь проходку в шлюзовом тоннеле, пока Кинг будет удерживать электронный завод. Ведь только из главного корпуса можно подняться в штольню. А у Кинга много пищи, аварийных запасов воды, он продержится долго. Вы отключили цехи в захваченных мятежниками зонах от тепла и освещения, но надолго ли. Промышленный пояс парализован. Если он простоит еще двое-трое суток, в Городе нарушится равновесие — энергетическое, экологическое, климатическое, не исключено, что необратимо. Город — не часовой механизм, который можно запускать заново. У тебя есть два выхода. Первый — отказаться от дальнейшей борьбы с нами и позволить нам попытаться связаться с поверхностью.

— Каким образом? — буркнул Бергман. — Компьютер связи с поверхностью необратимо выведен из строя, он мертв.

— Мы можем использовать программу «Пуск». Закончим проходку, но выбросим на поверхность не боевую ракету, а пассажирскую. У тебя же есть несколько таких ракет, на которых ты собирался эвакуироваться сам со своими ближайшими единомышленниками.

— И с тобой тоже, — усмехнулся Бергман.

— Не надо, — быстро сказал Бэм. — Купить свою жизнь за миллиард других?

— Успокойся, тебе это уже не грозит. Теперь послушай меня. — Глаза Бергмана превратились в щелки, похожие на амбразуры, из которых будто выглядывали дула автоматов. — Передай все, что я скажу, выродкам, стоящим за тобой. Если не будет программы «Пуск», вступит в силу нулевой вариант. Только нулевой и больше никакой. Я еще подожду: оставлю Крайту возможность раздавить вас, как мокриц, а там посмотрим. А может, я и не буду ждать. Все. Больше не хочу тебя видеть никогда! — Бергман выключил видеотелефон.

Дойдя в очередной раз до пульта, он приостановился, стало вдруг спокойнее. Разговор с Бэмом избавил его от неопределенности, сомнений, подвел к черте, за которой не было ничего, кроме непреложной очевидности. Такое состояние порою возникает у пассажиров поезда, едущие до конечной станции.

Чего ему нервничать, волноваться? В чем дело? Все равно никто не ссадит с поезда, потому что он сам правит им и едет до последней станции. Бэм прав: шансов на запуск программы «Пуск» не осталось, тогда зачем тянуть с остальным?

Бергман сел в кресло, положил руки на пульт. Он успокоился совсем. Почему бы не последовать совету Бэма и не оглянуться назад? Бергман уже не мыслил для себя будущего, потому что подсказанный Бэмом исход протекавшей вне аппаратной событий подобно дамоклову мечу, висел над Бергманом, чтобы в завершающей фазе развития этих событий упасть перед ним и отсечь жизненное пространство, которое могло бы быть его будущим, если он дрогнет, отдернет руку от кнопки, выключит из игры силы фантастической мощности.

С давних пор Бергман боялся именно этого момента — когда ему придется решать: нажимать на кнопку или не нажимать.

То, что обозначало для Бергмана жизнь — великое множество конкретных событий, обстоятельств, фактов, людей, отношений с ними, к которым он был лично причастен и которые составляли его судьбу, как отдельные элементы мозаики составляют единую картину, не шло ни в какое сравнение с тем, что наступало для него с падением дамоклова меча. Бергман никогда не испытывал страха пеиед смертью: он не знал тяжелых болезней, не переживал глубоких душевных трагедий. Да и настоящий ужас перед смертью человек испытывает, наверное, только в короткие секунды, когда к нему действительно приходит смерть. Если бы Бергман положил на чаши весов то, что означало для него жизнь, и то, что означало смерть, первое по весу оказалось бы чем-то вроде сверхплотного вещества, из которого состоят звезды-карлики, а второе — ничем, абстракцией. И тогда пустая чаша весов стремительно взлетела бы кверху и разнесла вдребезги дамоклов меч со всей его фантастической мощью. Так что у Бергмана имелись очень веские причины избегать подобных размышлений. Они могли бы много раньше вынудить его капитулировать перед инстинктом самосохранения, который жил в нем, притаившись, и ждал своей минуты.

Бергман прикрыл ладонями глаза, посидел так несколько мгновений, потом резко отнял руки от лица. Он уже был готов к схватке с самим собой.

Чтобы заставить себя нажать на красную кнопку, нужно было до предела обесценить в своих глазах то, из чего состояла его жизнь. А это значило доказать себе, что ее сверхплотность и сверхтяжелость по сравнению со смертью — иллюзия, что жизнь его была и остается лестницей, ведущей только вниз. Раньше он запрещал себе даже намекать на такое, ибо тогда поблекнул бы ореол вокруг идей, которым он посвятил свою жизнь. Но сейчас наступил такой момент, когда беспощадность к самому себе должна раздавить в нем инстинкт самосохранения.

Из чего же состояла его жизнь, там, на поверхности, из чего состоит здесь? Он задал себе этот вопрос и задумался: как отвечать на него? Соединить силой своей памяти в единую цепочку все, что она хранила, или отбирать самое крупное, значительное, определившее его судьбу? Вопрос он не решил: пусть память сама сделает выбор. Бергману давно уже казалось, что он, будучи еще в пеленках, делил людей на белых и цветных, на господ и рабов, на сильных и слабых, богатых и бедных...

Он всегда боролся за власть во имя идей, которые исповедовал и которые стали частью его духовного и даже физического существа. Он лелеял хрустальную мечту — набросить на мир жесткую, но милосердную, в его понимании, сетку, в ячейках которой каждый нашел бы свое истинное место. И тогда мир успокоился бы, потому что цветные всегда были бы только цветными, слабые — слабыми, бедные — бедными, сильные — сильными, господа — господами...

Но как упорно теория не подтверждалась практикой! Даже Центр психологических исследований, созданный специально для проведения грандиозного эксперимента по созданию биологических роботов, не подтвердил на деле возможность реализации задуманного. А ведь Центр располагал для этого десятками тысяч подопытных цветных и белых, новейшими медицинскими и техническими средствами воздействия на психику человека, на его социальное поведение, включая и хирургическое вмешательство в мозг, и другие методы искусственного понижения интеллекта. Экспериментаторы не знали никаких ограничений ни в средствах, ни в экспериментальном материале. Опыты калечили, убивали людей, превращали их в идиотов, кретинов, чудовищ, но не давали искомого: нормального, работоспособного, достаточно разумного биологического робота с максимально пониженной социальной активностью, не способного ни к какому протесту.

Все труды в Центре пошли прахом, а от самого Центра не осталось ничего, если не считать части биоров, спущенных ранее в Город. Кто мог подумать, что Бергман — глава великого Магистрата, гонимый паническим ужасом перед грядущей расплатой, окажется в этой преисподней, в мини-центре психологических исследований во главе мини-магистрата?

Что еще имеет он здесь?

Вольф... Изобретатель режима содержания подопытных в Центре психологических исследований и биоров в городе, творец системы социального контроля. Эта система работала все годы неплохо, но все-таки дала сбой. Ее бы еще более усовершенствовать, ужесточить... Она, несомненно, имеет свою ценность, но все равно Вольф — не личность, не творец. Ничто, даже само время, не отобьет от него запаха человеческой крови.

Канап... Бэм... Бывшие единомышленники, ставшие предателями. О них не хочется даже и думать, как и о совсем мелких сошках — Брауне, Висе, Якоби... Еще этот кретин Кюв с его идеей о существовании в мозгу человека специального узла, управляющего социальным поведением человека.

Крайт и его агенты... Они оказались более последовательными и более надежными, чем эти слюнтяи Бэм и Канап. Какая жалость, что он не занялся ими раньше, а ведь были, были подозрения... Хоть ничем и не подтверждаемые, но были. Разоблачи он их вовремя, наверное, все сложилось бы по-другому. Но сейчас уже ничего не изменишь...

Херста Бергман не трогал, потому что Херст был его настоящим единомышленником, не то что остальные.

Представляют ли все эти люди для него, Бергмана, какую-нибудь ценность, ради сохранения которой имеет смысл наступить себе на горло? Он категорически ответил: «ничего не стоят». И еще он спросил себя: почему, уходя от возмездия, он взял их с собой? Раньше бы он непременно ответил: потому что именно они были тогда наиболее последовательными сторонниками его идей, в них он видел до конца преданных режиму единомышленников. Сегодня же, сейчас, когда он подошел к последней черте, Бергман ответил на вопрос с предельной откровенностью и объективностью: он остановил свой выбор на этих людях прежде всего потому, что знал — у них нет никакого выхода, и они с величайшей радостью готовы уйти хоть под землю, только бы избежать возмездия за свои преступления. Да, здесь, в Городе, ему нужны были практики, а не теоретики...

Как легко, оказывается, доказать себе полную никчемность, бессмысленность прожитой жизни. Бергман усмехнулся. Даже когда он упорно карабкался выше и выше к власти, когда всеми доступными ему способами уничтожал вместе с Херстом своих соперников в борьбе за власть в Магистрате Миллитарии, поднимался на очередную ступеньку, он все равно шел по лестнице, ведущей вниз. Надо было, наверное, чтобы создалась такая ситуация в этом каменном мешке, чтобы окончательно убедиться в полной абсурдности своих идей и целей. Нет! Нет! Нет! До какой чепухи он договорился?! О каком абсурде может идти речь, когда все правильно, когда он шел и пойдет до конца по верному пути?! Ради своих целей он готов пожертвовать своей жизнью. Программа «Ноль» — это тоже самоутверждение, пусть только здесь, не на земле, но он все равно не пожалеет себя. Раз не остается ничего другого...

Бергман выпрямился в кресле. В глазах мелькнула гордость. Да, он гордился беспощадностью к себе и силой духа, которая питала эту беспощадность. Он уравнял чашу весов, положив на каждую из них по нулю, а теперь аккуратно выложит полновесную гирю, которая не подвергается никакой коррозии и при любом раскладе обстоятельств не теряет в весе. Эта гиря — его ненависть к тем, кто, победив, остался на поверхности и кто погибнет вместе с ним здесь. Все... Чаши весов пришли в движение, он выиграл бой со своей тенью. Сейчас он наконец-то поставит точку.

Бергман внезапно побледнел, выпрямился в кресле. Пальцы его легли на клавиатуру набора шифра. Он почти бессознательно начал набирать цифровые комбинации. Глаза его не отрывались от самого большого экрана на пульте. Вот там возникла черная штора, вот она медленно раздвинулась, открыв просторное помещение с многоярусными стеллажами. На каждом стеллаже чернела ракета с красной головкой. Это был арсенал программы «Пуск», расположенный под Городом. Никто кроме Бергмана не знал, где находится арсенал... Ровно тысяча ракет, каждая из которых способна убить миллион человек, а все вместе миллиард! Если бы удалось завершить все работы по программе «Пуск», то эти ракеты, подчиняясь команде Машины, одна за другой устремились бы к стартовой установке, а уже оттуда по экстакаде с чудовищной скоростью помчались бы к выходному шлюзу, вырвались бы в океан, как в пустоту, прошили бы километры океанской воды, устремились бы в голубое небо и взяли бы курс на давно определенные для них цели. Жаль, но вместо этой программы будет программа «Ноль».

Рука Бергмана медленно потянулась к красной кнопке. В глазах внезапно зарябило, красная кнопка начала расплываться, и через несколько мгновений все видимое им пространство вспыхнуло ярко-пурпурным светом. Рука его рванулась вперед и... неожиданно натолкнулась на какую-то упругую преграду. Он тряхнул головой, как бы сбрасывая с глаз пурпурную пелену, и увидел, что рука его висит в воздухе и перед ней нет никакой преграды. Он видел это так же очевидно, как и белесый волос на своей руке выше запястья. Он двинул руку вперед и... снова почувствовал, как она уперлась во что-то упругое. У него возникла странная фантазия: будто это не его рука, а очень сильный магнит, который он пытается приблизить к другому магниту, но, поскольку полюсы их одинаковы, они отталкиваются друг от друга.

Бергман поднес руку к глазам, растопырил пальцы и увидел, как они дрожат. Это окончательно привело его в чувство, и он ощутил, как предательски колотится его нутро. Он закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.

Все, эта пурпурная пелена перед глазами — от страха. Он боится, до потери сознания боится смерти... А может, попробовать еще?

Бергман выпрямился в кресле, но руки его метнулись к подлокотникам и мертвой хваткой вцепились в них. Нет, сегодня у него ничего не получится, нужно успокоиться. Просто он слишком много размышлял и ослабил свою волю...

Джек, Тонни и Юнтус держали оборону в одном из помещений на первом этаже Центра. Они стояли в простенках между распахнутыми окнами и стреляли, когда на ограде Центра в пределах их видимости появлялись атакующие. Вот там выросло сразу несколько фигур. Джек выставил дуло автомата в окно и полоснул молнией по ближайшей из них. Тело убитого с глухим стуком упало внутрь ограды. Не промахнулись и Тонни с Юнтусом.

— Так мы можем продержаться долго! — крикнул Тонни, обернувшись. Он стоял спиной к Джеку, между ними был Юнтус.

— Напрасно так думаешь, — ответил Джек. — Их намного больше нас и у них лестницы.

Ограда в этой части здания близко подходила к окнам. Вот один из атакующих перепрыгнул с ограды на подоконник, но Джек уже готов был встретить его. Он ударил по врагу сбоку, и тот свалился в комнату. Джек с острым любопытством посмотрел на него. На худом лице фанатика с широко расставленными мертвыми глазами застыло выражение безмерного протеста. Видимо, в последнее мгновение, когда он увидел сверкнувшую сбоку молнию, все в нем восстало против мчавшейся на него со скоростью света смерти. В такие моменты быстрота реакции человеческого мозга возрастает, наверное, в миллионы раз.

— Джек! — раздался отчаянный крик Юнтуса. — Берегись!

Гарди встрепенулся, вскинул глаза к окну. Юнтус отскочил от простенка и в упор выстрелил в агента, неожиданно выросшего на подоконнике Гарди. Но, спасая Джека, Юнтус поставил под удар себя. Пока он помогал Гарди, на его окно с ограды прыгнул фанатик и выстрелил ему в спину. Джек прикончил врага, но было уже поздно. Тело Юнтуса упало на пол почти одновременно с телом фанатика.

— Отходи в коридор! — громко крикнул Тонни. — Мы не удержим вдвоем три окна!

Пригнувшись, он метнулся к открытой двери и залег за порогом. Во всех окнах одновременно возникли фигуры врагов. Тонни прошелся но ним длинной молнией.

Джек стоял, вжимаясь в самый угол.

— Быстро сюда! — крикнул ему Тонни. — Я прикрою тебя!

Он начал безостановочно поливать окна молниями.

Джек упал на живот и, извиваясь, быстро пополз к двери. Наконец он оказался в коридоре и лег рядом с Тонни.

Они еще так и не успели толком поговорить друг с другом. События в Центре развивались стремительно. Дольше всех держались агенты на четвертом и пятом этажах. Они уже знали, что нижние этажи захвачены мятежниками, и приготовились к обороне. В схватке с ними мятежники потеряли двадцать инженеров, а с ними Кнока, Венка и Рея. Из узников-биоров в живых оставались только Дик и Юнтус, теперь не стало и Юнтуса, тело его лежало прямо напротив окна, которое защищал Джек. И мертвый он не выпускал из рук автомата. Дважды он спас Джеку жизнь: при захвате второго этажа Центра, когда прикончил агента, навалившегося на Гарди, и здесь.

Джек в бессильной ярости ударил кулаком по полу. Если бы он не замешкался, глядя на убитого фанатика, Юнтус был бы жив! А теперь уже ничего не изменишь. Стиснув зубы, он с ожесточением начал бить по окнам непрерывными молниями. Генераторов не жалели, на оружейном складе их было достаточно.

— Подожди, — тронул Джека за плечо Тонни. — Что-то они не стреляют.

И в самом деле атакующие прекратили штурм и обстрел.

Крайт решил дать своим людям отдых и перегруппировать их. Во внутреннем дворе Центра накопилось уже достаточно людей, чтобы идти на приступ первого этажа Центра по всему его периметру.

Оставалось перебросить во двор лестницы. Без них не доберешься до окон, расположенных довольно высоко от земли.

Крайт и Смит сидели в авто, оцепленном агентами, вооруженными автоматами. Стояло оно на радиальной дороге, упиравшейся в ворота Центра. Ворота были открыты.

Прошел всего час, как Крайт узнал, что инженеры, запертые в Зале, объединились с узниками из подвала и захватили Центр, а ему казалось, что с того момента миновала целая вечность. За этот час Крайт пережил столько, сколько не пережил за всю свою жизнь.

Смит не переставал удивляться разительным переменам, происшедшим в шефе. Бледный, с темными кругами под тусклыми, почти неживыми глазами он казался глубоким стариком. Изменился даже его голос. В нем уже не было и половины той уверенности и властности, что звучали утром, когда он говорил с инженерами в Зале.

— Что, не похож на себя? — спросил Крайт, заметив взгляд Смита. — Ничего, вернем Центр, и все станет на свои места.

— Центр, считайте, уже наш, — ответил Смит. — Они долго не продержатся, если мы захватим первый этаж. Их не более ста, а нас больше пятисот, куда они денутся?

Лицо Крайта посветлело. Именно этих слов ждал он от Смита. Он только-только начал отходить от панического страха, охватившего его при известии о захвате мятежниками Центра. А как удачно все складывалось вначале. Мятежники в зонах, не выдержав мощного штурма отрядов СБ, бежали в цехи. Да и что они могли поделать, почти безоружные, когда на ограды зон со всех сторон полезли по лестницам фанатики и агенты?! И вдруг это сообщение из Центра. Если бы он сразу бросил силы на Центр, мятежники не успели бы захватить все этажи. Когда они со Смитом спохватились, Центр уже весь находился в руках мятежников. А это означало, что они взяли и членов Магистрата, и, быть может, его главу Бергмана. Пожалуй, это единственное, что устраивало Крайта. Он был бы рад, если бы они в самом деле захватили Бергмана и лишили его возможности запустить программу «Ноль».

Смит очень боялся, что шеф поручит ему руководство захватом Центра. Рудби погиб, с Берром еще неясно, где он. Не поведет же Крайт людей в атаку сам. Хорошо все-таки, что он раздумал использовать инженеров, разоружил их и изолировал. Слишком ненадежны они: могли ударить в спину.

— Я, пожалуй, немного отдохну, — нарушил молчание Крайт. А ты займись подготовкой атаки. Кроме тебя, ее некому возглавить. И еще вот что: сформируй отряд человек на сто, посади его на авто и отправь в зоны. Надо усилить там посты охранения. Мятежники могут предпринять попытку вырваться из цехов. Теперь мы увлеклись Центром. Здесь людей более чем достаточно.

Крайт прилег на поперечное сидение авто. Он, конечно же, не собирался спать, хотелось спокойно обдумать ситуацию.

...Крайт на этот раз преувеличивал возможности мятежников, запертых в зонах. Биоры, ясное дело, очень хотели опрокинуть заслоны СБ и снова овладеть территориями своих зон, но что они могли поделать, будучи блокированными в цехах да еще плохо вооруженными. После того, как им пришлось отступить под натиском сил СБ в цехи, оружия осталось мало. Ведь многие вооруженные биоры, отбивавшие атаку фанатиков и агентов, погибли и вместе со своим оружием остались во дворах зон.

Сколько можно было продержаться в таких условиях? Двое суток, трое?

Кинг много дал бы, чтобы ответить на вопрос: что делать? Он полагал, что положение мятежников во всех зонах одинаково.

Когда агенты и фанатики пошли на приступ, Кинг находился в зоне завода. Хорошо, что он успел к тому времени перевести сюда из зоны СБ всех безоружных биоров, иначе они остались бы там в корпусах без всяких запасов пищи. И правильно сделал Ферри, перейдя со своим отрядом в зону завода.

Но теперь они в ловушке. Кинг огляделся вокруг. В сборочном цехе было чуть светлее, чем в других, и лоэтому сюда пришли все. Часть биоров бесцельно слонялась по цеху, многие сидели на полу, безучастные и мрачные, большинство же, собравшись вокруг Кинга и его помощников, обсуждало создавшееся положение.

Кинга угнетала проявленная им недальновидность. Он должен был предусмотреть и такой вариант развития событий: то, что они окажутся блокированными в цехах без света и тепла, что Магистрат не пойдет на переговоры. Но что из того? Разве мятежникам удалось бы удержать захваченные ими зоны или вынудить Магистрат к переговорам? Разве эта предусмотрительность прибавила бы оружия или уменьшила бы силы СБ?

Кинг тяжело вздохнул, украдкой бросил взгляд на сидевших рядом с ним Мери, Нареша, Яна, Ферри, Анже... В сгущающейся тьме их лица едва угадывались. Чем ближе время подходило к вечеру, тем темнее становилось в цехе. Наступление ночи страшило Кинга. Сейчас свет в цех хоть попадал со двора, а если Херст отключит на ночь и наружное освещение в зоне, что тогда будет? Тогда кромешная тьма заползет в цехи, разделит биоров на одиночек, вызовет у неустойчивых паническое настроение, посеет среди них семена безысходности.

Он поднял с пола свой автомат, нажал на кнопку генератора. Густую темноту наверху рассекла длинная ослепительно-голубая молния, бросившая на лица биоров яркий отсвет.

— Друзья! — вскочил с пола Кинг. — Я знаю, вы очень угнетены. Мы оказались в ловушке, но... — Он приостановился, подбирая слова. Хотелось сказать сейчас что-то обнадеживающее, чтобы остановить надвигавшийся на людей вместе с мраком страх перед неизвестностью. Он не увидел, а почувствовал движение биоров, устремившихся со всех концов цеха на его голос. — Мы не должны падать духом, друзья! Я уверен — инженеры помогут нам. Промышленный пояс парализован, подвал СБ в руках вестников, так что борьба только начинается. И помните: мы давали клятву — погибнуть, но не сдаваться!

— Друзья! — воскликнул Нареш, став рядом с Кингом. — Тот, кто боится темноты, пусть время от времени стреляет вверх длинными молниями. Никакой паники. Мы уже убедились, что умеем бить своих врагов и побеждать!

Последний возглас Нареша потонул в одобрительных криках. Кверху полетели десятки молний, отчего в цехе стало совсем светло.

Кинг быстро огляделся, торопясь увидеть лица. Он обнял Мери за плечи и запел любимую песню своего отца, которую помнил с детства, песню о мужестве и стойкости борцов с угнетателями и насильниками.

Биоры, рожденные на поверхности и знавшие песню, подхватили ее, остальные в такт начали тихо хлопать в ладоши. И вдруг песня прервалась.

Биоры враз замолчали, когда кто-то начал колотить снаружи по воротам чем-то тяжелым.

— Бум-бум-бум! — неслось оттуда.

Нареш и еще несколько биоров подбежали к воротам. Они продолжали содрогаться от ударов. Но вот стало тихо, и за воротами раздался голос.

— Друзья! Не бойтесь, открывайте ворота. Наружные засовы уже отодвинуты. Мы инженеры и хотим быть с вами. Есть среди вас кто-нибудь из инженеров?

— Есть! — ответил Глюк, он тоже пришел к воротам. — Я Глюк — главный инженер промышленного пояса.

— А я Хит из швейного цеха. Вы меня знаете.

— Не знаю, это провокация, мы не откроем ворота.

— Бросьте, Глюк. Не будем терять время. Агенты и фанатики берут сейчас приступом Центр.

— Как?

— Очень просто. Центр захвачен мятежниками: узниками из подвала и инженерами, которые остались в Зале публичных собраний... Это долго объяснять, Глюк. Центр нуждается в срочной помощи, а нас мало.

Глюк вопросительно посмотрел на Кинга. В полутьме трудно было уловить выражение его лица.

— Что делать? — спросил Глюк.

— Опасно, — ответил Том. — Здесь эта программа. Поговори-ка еще с ним, — оживился он, — а мы что-нибудь придумаем.

— Как вы оказались здесь?

— Здесь начинается программа «Пуск», а после того, что сказали о ней Бэм и Симменс, я сам не свой, да и многие инженеры тоже.

Хит рассказал далее, что Крайт с самого начала не доверял инженерам и снабдил их автоматы генераторами, где энергия была уже на исходе. Когда силы СБ штурмовали зоны, то Крайт почти не использовал инженеров, держал их под наблюдением агентов в резерве. Потом их сияли с зон и перебросили к Центру.

Крайт приказал оцепить инженеров, разоружить их и загнать в ближайшую зону климатического пояса. Инженеры возмутились, попытались вырваться из оцепления, но у них ничего не вышло. Только Хиту и пятерым его товарищам удалось в суматохе выскользнуть из кольца и бежать с оружием в руках. Поспешили в зону электронного завода. Здесь они сказали, что Крайт прислал их на подкрепление, покончили с охраной.

Пока Хит все это говорил, Нареш и другие биоры успели бесшумно отодвинуть засовы.

Кинг шепотом отдал команду. Биоры навалились на ворота. Они распахнулись. Инженеры говорили правду. Они настаивали на том, чтобы немедленно идти на помощь осажденным в Центре.

А Центр действительно нуждался в помощи, ибо события там развивались не в пользу мятежников. К тому времени, как силы СБ снова пошли на приступ первого этажа, в рядах мятежников осталось человек пятьдесят. Разве могли они сдержать натиск нескольких сотен вконец озверевших врагов?

Кнок, которому Симменс передал командование мятежниками, не принял боя. Он отступил с людьми на второй этаж и отключил лифты. Но на верхние этажи вела еще и аварийная лестница.

Кнок успел взять под контроль выход с нее на второй этаж, но он понимал, что долго удерживать напор агентов и фанатиков не сможет. Имело ли смысл отступать на третий этаж, четвертый, на пятый? Все равно весь Центр они не удержат. Лучше прекратить сопротивление и укрыться, как было договорено раньше, в аппаратных СБ и промышленного пояса. Удерживая их в своих руках, мятежники еще могли на что-то надеяться. Без аппаратной промышленного пояса невозможно было запустить в работу ни одного предприятия, а без аппаратной СБ иметь каналы связи как внутри самого Центра, так и за его пределами.

Мятежники, стараясь не шуметь, начали отход к аппаратным...

Тонни захлопнул за собой металлическую дверь и в изнеможении прислонился к ней спиной.

У пульта стояло несколько человек: Бэм-старшип, Симменс и еще трое молодых инженеров в форме связистов.

Тонни вяло шагнул вперед и бросил на пол автомат.

— Все кончено, — мрачно обронил он.

— Без паники, Тонни, — нахмурился Бэм-старший. — Пока мы живы, в занятые нами аппаратные не ворвется никто.

Джек стоял между Диком и Риверой. За окнами аппаратной было уже темно. Мятежники собрались вокруг пульта.

— Нам не удалось склонить на свою сторону других членов Магистрата, — заговорил Бэм-старший. — Положение у нас сложное, но не безнадежное. Нашим врагам рано еще праздновать победу. Мы предпринимаем свои меры для спасения. Бергман еще долго будет ждать нашей капитуляции. Будем стоять до конца. Симменс, в вашем распоряжении вся аппаратная СБ и компьютер связи тоже. Принимайтесь за работу.

Отряд Кинга спешил к Центру. В зоне завода остались все безоружные биоры, брать их с собой не имело смысла. За себя Кинг оставил там Ферри, а его помощником — Яна. Только у них были автоматы. Ферри дежурил на башне, Ян держал под прицелом ворота заводской зоны. Все биоры оставались там, потому что в зоне СБ не было ни брикетов, ни пищевого сиропа, ни просторных помещений, где бы могли разместится биоры. В случае, если бы СБ атаковала зону, им следовало, как и в первый раз, укрыться в цехах.

Кинг не надеялся, что кому-то из мятежников в других зонах удастся без помощи извне вырваться из цехов, сбить заслоны и тоже прийти на помощь Центру. Но помочь им он ничем не мог, слишком мало у него сил. Другое дело — неожиданный удар в спину силам СБ, штурмовавшим Центр, здесь имелся реальный шанс на успех.

К тому же склонялся и Глюк. Он не пошел к Центру. Вместе с двумя инженерами завода, выпущенными из подвала под его поручительство, он возился под основанием эстакады программы «Пуск». Еще до того, как Херст отключил в цехах завода освещение, Глюк и его помощники успели вырезать в металлическом основании эстакады квадратный люк. Наступившая в цехе темнота прервала их работу, теперь при распахнутых воротах цеха она возобновилась. Наружного освещения, проникавшего в цех, было для них достаточно.

Пока зона оставалась в руках мятежников, они могли держать ворота цеха открытыми, но при малейшей опасности готовы были захлопнуть их.

Глюк не оставлял надежды найти пусковой механизм программы «Ноль», предполагая, что он где-то здесь.

Перед тем, как идти на Центр, Кинг забежал в цех к Глюку. Они обнялись, похлопали друг друга по плечу, пожелали взаимной удачи.

— Может, пойдешь с нами? — с надеждой спросил Том.

— Нет, сейчас нет. Хочу проверить одно свое давнее предположение. Наконец-то я добрался до этого пускового механизма. Торопись в Центр.

Том резко отвернулся от Глюка и побежал во двор, где его ждал объединенный отряд.

Мятежники быстрым маршевым шагом двигались по радиальной дороге, которая вела к воротам Центра.

Кинг, как и все, с кем он прибыл сюда с поверхности, всего однажды был в Центре: в тот первый день, когда их сортировали, и распределяли по зонам. Это был самый жуткий день в их жизни. И вот предстояла вторая встреча с Центром, быть может, в самый счастливый или последний день их жизни.

— Ты помнишь, как нас сортировали в первый день? — спросил у Кинга пожилой низкорослый биор с совершенно белой головой. Том изумленно посмотрел на него.

— Ты тоже, оказывается, думаешь об этом?

— Мы все думаем об этом, — ответило ему несколько голосов.

Кинг приостановился, пропуская мимо себя отряд.

— Интересно, как дела у тех, кто остался в капсулах? — спросил кто-то.

Никто ему не ответил. Чем дальше, тем большее напряжение охватывало людей. Кинг подумал о Мери: надо было взять ее с собой.

Отряд не прошел и половины пути, как чуть не напоролся на колонну авто, мчавшихся навстречу. Кинг сообразил, что это спешит подмога к заслонам СБ в зонах.

Авто взвизгнули тормозами и начали разворачиваться. Проскочить вперед они не могли, потому что мятежники занимали всю проезжую часть дороги. Они сразу же повели по авто непрерывный огонь.

— Вперед! — крикнул Кинг и устремился в сторону авто.

Оттуда ударили молнии. Бежавший рядом с Томом Нареш озарился голубым светом и упал. Кинг на секунду остановился. Нареш был мертв — лучевое оружие могло только убивать. Том дотронулся пальцами до груди Нареша, прощаясь с ним, и побежал дальше.

Ни один агент не успел выскочить из авто на дорогу, мятежники прикончили их там же, потеряв при этом более двадцати человек.

— Быстрее, быстрее, — торопил людей Кинг.

Но напрасно надеялся он застать врага врасплох. Крайт наблюдал скоротечный бой на радиальной дороге и подготовил для мятежников в открытых воротах Центра засаду. Все могло получиться, как он задумал, если б один из фанатиков не выстрелил преждевременно.

Мятежники, разделившись на два отряда, отпрянули в стороны — под прикрытие ограды Центра и пошли на приступ ворот. Крайт приказал закрыть их, но его люди, сидевшие в засаде, испугались атаки мятежников и отступили в глубину двора. Положение Крайта осложнилось. Открытые ворота были уже не ловушкой, а брешью, которую нужно было удерживать. Отряд Кинга постепенно просачивался во двор Центра. Все пространство вокруг него полыхало голубыми сполохами. Защитники Центра били из окон аппаратных, в которых укрылись, а отряд Кинга с тыла. Среди людей Крайта началась паника. Они заметались по двору.

Крайт уже подумывал: не пора ли прекратить штурм Центра и бросить все силы на уничтожение отряда Кинга, когда раздался голос. Казалось, он звучал везде.

— Внимание! Внимание! — рокотал он. — Последняя минута настала! Вы не хотите быть благоразумными и поэтому погибнете... Включаю программу «Ноль»! Если вы немедленно не прекратите борьбу и если мятежники не сложат оружие! Даю на размышление три минуты, три минуты, три минуты... — разносило эхо.

Бергман стоял перед микрофоном всеобщей связи. Он был в белом костюме, в белой рубашке, в белых туфлях и сам белый, без единой кровинки в лице. Указательный палец его лежал на красной кнопке. Он прошелся взглядом по всем мониторам. Ему очень хотелось увидеть сейчас лица своих врагов, и поэтому он подключился к аппаратным в Центре, где они заперлись.

Да, враги его были похожи на истуканов с маской ужаса на лицах.

Вот она, настоящая власть над жизнью и смертью людей, над самим собой. Ради этой минуты стоило прожить такую жизнь... Три минуты прошло. Они не собираются отступать...

Бергман зажмурил глаза и нервным толчком утопил в панель страшную кнопку, ухватившись левой рукой за край пульта, чтобы толчок не сбросил его сразу на пол. Но толчка не было — ничего не изменилось. Бергман тупо уставился на кнопку, хотел было опять нажать на нее, но тут же отдернул руку. Программа «Ноль» не сработала! Волна радости внезапно ворвалась в него. Он жив! Жив! Жив! Сама судьба против его смерти! Какое счастье, что программа «Ноль» не сработала!

Бергман отвернулся от пульта и пошел к выходу из аппаратной. Теперь ему осталось сделать последнее — сдаться на милость победителей!

Никто еще не знал, как дорого заплатил Глюк за нейтрализацию Бергмана. Он все-таки нашел пусковой механизм программы «Ноль», но трех минут, отпущенных Бергманом