ПРИМОРСКУЮ КОРПОРАЦИЮ ВОЗГЛАВИТ ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ ГУРУ ЛЛОЙД ХУКС

В совместном заявлении Белого дома и Приморской энергетической корпорации, электрического гиганта страны, сообщается, что Ллойд Хукс, Федеральный уполномоченный по вопросам энергетики, должен занять пост президента корпорации, ставший вакантным после трагической гибели Альберто Гримальди в авиакатастрофе, случившейся два дня назад. «Мы очень рады, что Ллойд принял наше предложение встать у руля, — сказал вице-президент Приморской корпорации Уильям Уили, — и хотя назначение произошло в обстоятельствах, как нельзя более печальных, правление чувствует, что Альберто на небесах присоединяется к нам сегодня, когда мы самым горячим образом приветствуем нового президента, о котором могли только мечтать». Мензис Грэм, пресс-секретарь Комиссии по вопросам энергетики, сказал: «Совершенно очевидно, что Ллойда Хукса с его опытом будет недоставать в Вашингтоне, но президент Форд с уважением относится к его желаниям и ожидает дальнейшего сотрудничества с одним из лучших умов, отвечающих на сегодняшние энергетические вызовы и стоящих на страже величия нашей нации». Мистер Хукс должен приступить к своим новым обязанностям на следующей неделе. О его преемнике на посту Федерального уполномоченного будет сообщено сегодня же.

— Это то, над чем ты работала? — спрашивает Джудит.

— По-прежнему работаю.

— От чьего имени?

— От имени правды. — Ирония дочери вполне откровенна. — Я действую на свой страх и риск.

— С каких пор?

— С того момента, как Оджилви меня уволил. Мое увольнение, мама, было политическим решением. Это доказывает, что я нащупала что-то очень большое. Гигантское.

Джудит Рей смотрит на молодую женщину. «Когда-то у меня была маленькая дочка. Я наряжала ее в платьица с оборочками, записывала на занятия балетом и пять сезонов подряд отправляла в лагерь верховой езды. А сейчас только посмотри на нее. Она все равно превратилась в Лестера».

Мать целует Луизу в лоб. Луиза подозрительно хмурится, словно подросток.

— Что такое?

Луиза Рей входит в закусочную «Белоснежка», чтобы в последний раз выпить там кофе, завершая тем самым свое пребывание в «Подзорной трубе». Единственное свободное место — рядом с мужчиной, укрывшимся за «Сан-Франциско кроникл». Хорошая газета, думает Луиза и садится.

— Доброе утро, — говорит ей Дом Грелш.

Луиза чувствует вспышку территориальной ревности, словно бы он вторгся в ее владения.

— Что вы здесь делаете?

— Даже редакторы нуждаются в пище. Я прихожу сюда каждое утро, с тех пор как моя жена… ну, ты знаешь. Пользоваться тостером я умею, но… — Он указывает на тарелку со свиными отбивными, как бы говоря: надо ли продолжать?

— Никогда вас здесь не видела.

— Это потому, что он обычно уходит, — говорит Барт, выполняя одновременно три заказа, — за час до твоего появления. Как обычно, Луиза?

— Да, пожалуйста. Как же это ты, Барт, ни разу мне не сказал?

— Да я ведь и о твоих приходах и уходах никому не говорю.

— Первым прихожу, — Дом Грелш складывает газету, — последним ухожу. Участь редактора. Хотел перемолвиться с тобою словечком, Луиза.

— Я прекрасно помню, что меня уволили.

— Брось, ладно? Я хочу объяснить, почему — ну — не подаю в отставку, после того как Оджилви вывалил на тебя это дерьмо. И раз уж начинаю исповедаться, то я знал, что начиная с прошлой пятницы ты подвергала себя смертельному риску.

— Лучше бы вы сказали об этом заранее.

Редактор понижает голос.

— Ты знаешь, что у моей жены лейкемия. А о том, как обстоят у нас дела со страховкой?

Луиза решается удостоить его кивком. Грелш ожесточается.

— На прошлой неделе, во время переговоров о передаче журнала… мне намекнули, что если я останусь в «Трубе» и соглашусь, что никогда не слышал… о некоем отчете, то на моих страховщиков окажут давление.

Луиза сохраняет самообладание.

— Вы верите, что эти люди держат слово?

— В воскресенье утром мне позвонил этот хмырь, разбирающийся с моим иском, Арнольд Фрам. Извинился за беспокойство, то да се, но он-де полагал, нам интересно будет узнать о том, что «Голубой щит» изменил свое решение и будет оплачивать все медицинские счета моей жены. Чек с возмещением предыдущих платежей уже отправлен. Мы даже сохраним свой дом. Я не горжусь собой, но и не стыжусь, что поставил свою семью выше правды.

— Правда состоит в том, что на Буэнас-Йербас прольется радиация.

— Каждый из нас выбирает свой уровень риска. Если я могу защитить свою жену в обмен за то, что сыграл небольшую роль в возможности несчастного случая на Суоннекке, что ж, придется мне с этим жить. Я черт знает как хотел бы, чтобы ты немножко больше подумала о том, какому риску себя повергаешь, связываясь с этими типами.

К Луизе возвращаются воспоминания о том, как она тонула, и сердце у нее бьется неровно. Барт ставит перед ней чашку кофе.

Грелш пододвигает к ней по стойке машинописную страницу. Две колонки, в каждой по семь имен.

— Угадай, что это за список.

Выделяются два имени: Ллойд Хукс и Уильям Уили.

— Члены правления корпорации «Трансвидение»?

Грелш кивает.

— Почти. Членство в правлении — открытая информация. Здесь же список не входящих в правление корпоративных советников, получающих деньги, которые направляются в корпорацию «Трансвидение». Имена, которые я обвел, должны тебя заинтересовать. Смотри. Хукс и Уили. Окаянные бездельники, алчные до примитивности.

Луиза убирает список в карман.

— За это мне следует вас поблагодарить.

— Это раскопал наш жеребец Нуссбаум. И последнее. Фрэн Пикок, из «Западного вестника», ты с ней знакома?

— Так, «здрасьте-до свиданья» на журналистских междусобойчиках.

— Мы с Фрэн давно знакомы. Накануне я заглянул к ней на работу, упомянул о самых выдающихся моментах твоей истории. Это ни к чему не обязывает, но если у тебя появятся какие-то свидетельства, с которыми можно вступать в бой, она хотела бы сказать что-то большее, чем «здрасьте».

— Разве это в духе вашего взаимопонимания с «Трансвидением»?

Грелш встает и сворачивает газету в трубочку.

— Они никогда не говорили, что я не могу общаться с коллегами.

Джерри Нуссбаум возвращает Луизе ключи от машины.

— Дай-то бог мне перевоплотиться в спортивную машину твоей матушки! Все равно какую. Это что, последняя коробка?

— Да, — говорит Луиза. — Спасибо.

Нуссбаум пожимает плечами, как скромный маэстро.

— Здесь, черт меня возьми, стало так пусто без настоящей женщины, которую можно подкалывать. Нэнс провела в отделе новостей столько лет, что давно уже превратилась в мужика.

Нэнси О'Хаган ударяет кулаком по своей потрепанной пишущей машинке и показывает Нуссбауму средний палец.

— Да уж, — Рональд Джейкс мрачно оглядывает пустой стол Луизы, — я до сих пор как бы, знаешь, не верю, что новые парни дадут тебе особо развернуться, но держись таких же мягкотелых, как наш Нуссбаум.

Нэнси О'Хаган шипит на манер кобры.

— Как может Грелш, — она тычет сигарой в сторону его кабинета, — просто перевернуться лапками кверху и позволить Оджилви вот так тебя вытолкать?

— Пожелайте мне удачи.

— Удачи? — Джейкс усмехается. — Не нужна тебе удача. Не знаю, почему ты так долго оставалась с этой дохлой акулой. В семидесятых сатира при последнем издыхании и скоро скончается. Правильно сказал Лерер.^[211] Мир, который награждает Генри Киссинджера^[212] Нобелевской премией мира, всех нас вышвырнет с работы.

— Да, — вспоминает Нуссбаум, — я сейчас заходил в комнату почты. Кое-что для тебя.

Он протягивает Луизе коричневый конверт с набивкой. Неразборчивый, заплетающийся почерк ей не знаком. Она вскрывает конверт и находит внутри ключ от депозитного сейфа, завернутый в короткую записку. Взгляд Луизы скользит по записке, и лицо ее напрягается. Она снова изучает гравировку на ключе.

— Третий банк Калифорнии, Девятая улица. Это где?

— В центре, — отвечает О'Хаган, — близко от угла Девятой и Фландрского бульвара.

— Ну, до следующего раза. — Луиза идет к двери — Мир тесен.

— Э-э, — кидает ей вслед Джейкс, — ты это о чем?

Ожидая зеленого сигнала, Луиза еще раз просматривает записку Сиксмита, желая убедиться, что ничего не упустила. Она написана торопливым почерком.

Международный аэропорт Буэнас-Йербаса,

12-IX-1975

Дорогая мисс Рей,

Простите за эти каракули. Некий доброжелатель из Приморской корпорации уведомил меня, что надо мной нависла непосредственная угроза для жизни. Обнародование дефектов реактора «ГИДРА-зеро» требует отличного здоровья, так что я воспользуюсь этим предупреждением. Свяжусь с вами, как только смогу, из Кембриджа или через МАГАТЭ. Между тем я позволил себе поместить свой отчет о Суоннекке «Би» в сейф Третьего банка Калифорнии, что на Девятой улице. Он вам потребуется, если со мной что-то случится. Будьте осторожны.

Второпях, Р. С.

Пока Луиза возится с непривычной коробкой передач, сзади разражаются гневные сигналы. После Тринадцатой улицы город утрачивает свою тихоокеанскую роскошь. Рожковые деревья, орошаемые городом, уступают место сгорбленным фонарям. На этих боковых улочках не увидишь задыхающихся бегунов трусцой. Окрестности могут принадлежать любой индустриальной зоне любого индустриального пояса. На скамейках дремлют бродяги, сквозь трещины в тротуарах пробиваются сорняки, кожа местных жителей с каждым кварталом делается все темнее, забитые двери обклеены рекламными листками, граффити испещряют все поверхности до той высоты, куда может дотянуться рука тинейджера с жестянкой спрея. Уборщики мусора снова бастуют, и холмы хлама разлагаются на солнце. Ломбарды, безымянные прачечные самообслуживания и бакалейные лавки вытягивают скудные деньги из потертых карманов. После множества кварталов и перекрестков магазины уступают место анонимным производствам и строительным площадкам. Луиза никогда прежде даже не проезжала через этот район, и ей не по себе от неузнаваемости окружающего. «Может, Сиксмит стремился спрятать не только свой отчет, но и место, в котором он его спрятал?» Она подъезжает к Фландрскому бульвару и прямо перед собой видит Третий Калифорнийский банк с окружающей его парковкой для посетителей. Луиза не замечает потрепанного черного «шевроле», припаркованного на другой стороне улицы.

Фэй Ли, замаскированная солнцезащитными очками и широкополой шляпой, сверяет свои часы с часами банка. Кондиционеры проигрывают в битве с жарой близящегося полдня. Она вытирает платком пот с лица и предплечий, обмахивается веером и перебирает в уме недавние открытия. «Джо Нейпир, ты кажешься тупицей, но очень даже сообразителен, достаточно сообразителен, чтобы знать, когда откланяться». Луиза Рей может объявиться тут с минуты на минуту, если Билл Смок не врет. «Билл Смок, ты кажешься сообразительным, но ты очень даже туп, а твои люди совсем не так верны, как тебе представляется. Поскольку сам ты не делаешь это за деньги, ты забываешь о том, как легко можно купить малых сих».

В банк входят двое хорошо одетых китайцев. Взгляд одного из них говорит ей, что Луиза Рей близко. Все трое сходятся у стола, преграждающего вход в боковой коридор: ДЕПОЗИТНЫЕ СЕЙФЫ. К этой услуге за все утро очень мало кто обращался. Фэй Ли обдумывала возможность обзавестись здесь своим человеком, но довольствоваться естественной слабостью сопровождающих на минимальном окладе безопаснее, чем позволить людям из Триады учуять запах наживы.

— Зыдыласте. — Фэй Ли атакует охранника самым невыносимым китайским акцентом, на который способна. — Я сы былатья хочем взятти из сейфа. — Она покачивает ключом от сейфа. — Сымотлите, у насса кылюч.

У усталого молодого человека большие неприятности с кожей.

— Паспорт?

— Пасыполту вот, сымотлите, сымотлите пасыполту.

Китайские иероглифы отталкивают испытующий взгляд белого своей древней родовой магией. Охранник кивает вдоль коридора и снова погружается в журнал, посвященный пришельцам.

— Дверь не заперта.

«Иначе, малыш, я надрала бы тебе задницу не сходя с места», — думает Фэй Ли.

В конце коридора находится укрепленная дверь, оставленная приоткрытой. За ней находится помещение с депозитными сейфами, имеющее вид трезубца. Один помощник вместе с нею проходит в левый зубец, а другому она велит пройти в правый. «Здесь около шестисот сейфов. Один из них скрывает отчет стоимостью в пять миллионов долларов, по десять тысяч баксов за страницу».

По коридору приближаются чьи-то шаги. Постукивающие женские каблучки.

Дверь хранилища распахивается.

— Есть тут кто? — спрашивает Луиза Рей.

Молчание.

Как только дверь захлопывается, двое мужчин набрасываются на женщину. Луиза скручена, рот ее заткнут чьей-то ладонью.

— Благодарю вас — Фэй Ли забирает ключ из пальцев журналистки. На нем выгравирован номер 36/64. Слов она даром не тратит. — Плохие новости. Это комната звуконепроницаема, в ней нет камер наблюдения, а я и мои друзья вооружены. Отчету Сиксмита не суждено попасть к вам в руки. Хорошие новости. Я действую в интересах клиентов, которые хотят задушить реактор «ГИДРА-зеро» в колыбели и дискредитировать Приморскую корпорацию. Изыскания Сиксмита сотрясут выпуски новостей через два-три дня. Если наверху в Приморской покатятся головы, я плакать не буду. Не смотрите на меня так, Луиза. Правда не заботится о том, кто ее откроет, так почему об этом беспокоиться вам? Но есть новости и еще лучше. С вами не случится ничего плохого. Мой помощник доставит вас в одно укромное место в Буэнас-Йербасе. К вечеру вас освободят. Вы не причините нам никаких неприятностей, потому что, — Фэй Ли вытаскивает из досье Луизы фотографию Хавьера и машет ею в дюйме от ее лица, — на доброту мы отвечаем взаимностью.

Вызов, горящий в глазах Луизы, сменяется готовностью подчиниться.

— Я знала, что у вас есть голова на плечах.

К тому, кто держит Луизу, Фэй Ли обращается по-китайски.

— Доставь ее куда надо. И чтобы никакой грязи — застрелишь, и все. Если она журналистка, это еще не делает ее полной шлюхой. От тела избавишься обычным образом.

Они выходят. Второй помощник остается возле двери, держа ее приоткрытой.

Фэй Ли находит сейф 36/64 на уровне своей шеи, в конце среднего зубца.

Ключ поворачивается, дверца распахивается.

Фэй Ли вытаскивает коричневую папку для бумаг. «Реактор ГИДРА-зеро — Рабочая испытательная модель — Глава проекта доктор Руфус Сиксмит — Незаконное владение подпадает под Акт 1971 года о военном и промышленном шпионаже». Фэй Ли позволяет себе торжествующую улыбку. Страна равных возможностей. Потом замечает, что изнутри папки к задней стенке сейфа тянутся два проводка. Она заглядывает внутрь. Красный светодиод мигает над аккуратно увязанными цилиндрами — их два ряда по четыре в каждом, — проводами и еще какими-то компонентами.

«Билл Смок, проклятый ты…»

Взрыв поднимает Луизу Рей вверх и швыряет ее вперед, непреодолимо, как тихоокеанский бурун. Коридор вращается рывками по девяносто градусов — несколько раз — и ударяет Луизу по ребрам и голове. Кирпичная кладка стонет. Куски штукатурки, кафеля и стекла сыплются ливнем, который становится моросью и прекращается.

Зловещий покой. «Во что это я угодила?» В дыму и пыли мечутся призывы на помощь, доносятся вопли с улицы, горелый воздух просверливают сигналы тревоги. К Луизе возвращается способность соображать. Бомба. Ее сопровождающий хрипит и стонет. Кровь из его ушей, стекаясь во впадину меж ключицами, образует дельту, заливающую воротник его рубашки. Луиза пытается отползти, но правая нога не слушается.

Шок проходит; нога ее просто зажата под туловищем потерявшего сознание китайца. Она ее высвобождает и ползет, чувствуя, что все у нее или онемело, или болит, по вестибюлю, превратившемуся в кадр из какого-то фильма. Луиза натыкается на дверь хранилища, сорванную с петель. «Должно быть, пролетела в нескольких дюймах от меня». Битое стекло, перевернутые стулья, куски стены, окровавленные и оглушенные люди. Из труб извергается маслянистый черный дым, и включается противопожарная система — Луиза, промокшая до нитки и задыхающаяся, оскальзывается на влажном полу, у нее кружится голова, и она, согнувшись пополам, натыкается на других.

Чья-то дружественная рука берет Луизу за запястье.

— Я с вами, мэм, я с вами, позвольте помочь вам выйти наружу, может быть еще один взрыв.

Луиза послушно следует за ним, и попадает на залитую солнцем и запруженную народом улицу — сплошная стена из лиц, жаждущих ужаса. Пожарный ведет ее через дорогу, забитую сгрудившимися, словно на старте гонок, автомобилями, и это напоминает ей документальные кадры об апрельских боях в Сайгоне. Дым продолжает идти в несоразмерных количествах.

— Осадите! Эй, там! Отойдите! Прочь отсюда!..

Луиза-журналистка пытается что-то сказать Луизе-жертве.

На зубах у нее скрипит песок. Что-то важное. Она спрашивает у своего спасителя:

— Как вам удалось так быстро сюда добраться?

— Все в порядке, — настаивает тот, — вы контужены.

Пожарный?

— Теперь я сама могу пойти, куда мне надо…

— Нет, вы будете в безопасности вот здесь…

Распахивается дверца пыльного черного «шевроле».

— Отпустите меня!

Он держит ее железной хваткой.

— Немедленно в машину, — произносит он сквозь зубы, — или я вышибу твои долбаные мозги.

«Эта бомба предназначалась для меня, а теперь…»

Похититель Луизы хрипит и валится ничком.

Джо Нейпир хватает Луизу Рей за руку и резко разворачивает в противоположную от «шевроле» сторону. «Господи, это едва не случилось!» В другой руке у него бейсбольная бита.

— Если хотите дожить до конца дня, вам лучше пойти со мной.

«Хорошо», — думает Луиза.

— Хорошо, — говорит она.

Нейпир тянет ее обратно в раскачивающуюся толпу, чтобы блокировать линию огня Билла Смока, вручает бейсбольную биту какому-то пареньку, который приходит в замешательство, и быстро идет к Восемьдесят первой авеню, подальше от «шевроле». «Идти как ни в чем не бывало — или броситься бегом и тем себя выдать?»

— Моя машина стоит рядом с банком, — говорит Луиза.

— В этих заторах мы станем сидячими утками, — возражает Нейпир. — У Билла Смока есть еще две гориллы, они будут просто стрелять через окно. Вы можете идти?

— Могу и бежать, Нейпир.

Они продвигаются на треть квартала, но затем Нейпир различает впереди лицо Билла Смока — рука у того зависла над карманом пиджака. Нейпир оглядывается. Второй наемник захватывает их в клещи сзади. Третий — на другой стороне дороги. Копов не будет еще несколько минут, а они располагают только секундами. Два убийства средь бела дня: рискованно, но ставки для тех достаточно высоки, чтобы попытаться, к тому же здесь такая неразбериха, что им все сойдет с рук. Нейпир в отчаянии. Они проходят мимо какого-то склада без окон.

— Вверх по лестнице, — говорит он Луизе, молясь, чтобы дверь открылась.

Та открывается.

Обширная приемная зона, темная, освещенная одной только лампочкой, — гробница, полная мух. Нейпир закрывает дверь на засов. На них невозмутимо взирают двое: маленькая девочка в лучшем своем воскресном одеянии, сидящая за столом, и невозмутимый престарелый пудель на своем ложе из картонной коробки. В дальнем конце видны три дверных проема. Шум станков сливается воедино.

Из ниоткуда стремительно появляется черноглазая мексиканка, лицо которой трепещет от волнения.

— Здесь нет нельгалов! Здесь нет нельгалов! Босса нет! Босса нет! Приходите другой раз!

Луиза Рей обращается к ней на сильно хромающем испанском. Мексиканка пристально на них смотрит, затем неистово тычет пальцем в сторону внутренних дверных проемов. Внешнюю дверь сокрушает удар. Нейпир и Луиза, сопровождаемые гулким эхом, бегут через помещение.

— Налево или направо? — спрашивает Нейпир.

— Не знаю! — задыхаясь, отвечает Луиза.

Нейпир оглядывается, чтобы получить указание от мексиканки, но уличная дверь содрогается от одного удара, раскалывается от другого и распахивается от третьего. Нейпир увлекает Луизу налево.

Биско и Ропер, подручные Билла Смока, вышибают плечами дверь. В мысленном своем судебном зале Билл Смок находит Уильяма Уили и Ллойда Хукса виновными в преступной халатности. «Говорил я вам! Нельзя было верить, что Джо Нейпир, накинув на совесть удавку, займет свои руки удочкой!» Дверь разлетается на куски.

Внутри бьется в истерике тощая мексиканка. Безмятежная девочка и украшенный бантиком пудель сидят на письменном столе.

— ФБР! — вопит Биско, размахивая водительскими правами— Куда они побежали?

Мексиканка визгливо выкрикивает:

— Мы заботим рабочих! Очень хорошо! Много платим! Не надо профсоюз!

Биско вскидывает ствол и размазывает пуделя по стене.

— КУДА, МАТЬ ТВОЮ, ОНИ ПОБЕЖАЛИ?

«Иисус Мухаммед Христос, вот почему я работаю один».

Мексиканка кусает себе кулаки, содрогается и испускает все усиливающийся вой.

— Великолепно, Биско, типа, фэбээровцы стреляют по пуделям. — Ропер наклоняется над девочкой, которая никак не отозвалась на гибель собаки. — В какую дверь пошли те двое?

Она смотрит на него так, словно перед ней не что иное, как великолепный закат.

— Ты говоришь по-английски?

«Истеричка, немая, дохлый пес, — Билл Смок направляется к трем дверям, — и парочка законченных мудозвонов».

— Мы теряем время. Ропер, в правую дверь. Биско, в левую. Я пойду в среднюю.

Стены высотой в десять картонных коробок, ряды которых и проходы между ними скрывают истинные размеры склада. Нейпир закрывает дверь и придвигает к ней тележку.

— Скажите мне, что со вчерашнего дня вы избавились от своей аллергии на оружие, — шипит он.

Луиза трясет головой.

— А у вас есть?

— Так, пугач. Шесть патронов. Вперед.

Даже на бегу она слышит, как кто-то налегает на дверь. Нейпир блокирует обзор башней из коробок. Потом снова, несколькими ярдами дальше. Однако третья башня опрокидывается перед ними, и дюжины Больших Птичек — Луиза узнает тупых желтых эму из детской программы, которую Хэл обычно смотрел между работами, — рассыпаются по полу. Нейпир приказывает жестом: беги пригнувшись.

Пятью секундами позже пуля дырявит картон в трех дюймах от головы Луизы, и набивка Большой Птички обильно осыпает ей лицо. Она спотыкается и сталкивается с Нейпиром; столб грохота опаляет воздух над ними. Нейпир вытаскивает пистолет и дважды стреляет — справа от Луизы и слева. Выстрелы заставляют ее сжаться клубочком.

— Беги! — орет Нейпир, рывком поднимая ее на ноги. Луиза повинуется — Нейпир принимается опрокидывать стены коробок, чтобы задержать преследователя.

Через десять ярдов Луиза достигает угла. На фанерной двери надпись: ПОЖАРНЫЙ ВЫХОД.

Закрыто. Задыхаясь, к ней подбегает Нейпир. Выбить дверь ему не удается.

— Оставь, Нейпир! — доносится до них. — Нам нужен не ты!

Нейпир в упор стреляет в замок.

Дверь по-прежнему не открывается. Он вгоняет в замок еще три пули: каждый выстрел заставляет Луизу морщиться. Вместо четвертого выстрела слышится клацанье пустого затвора. Нейпир вышибает дверь ногой.

Подпольный потогонный цех, стук пятисот швейных машинок. Клочки текстиля витают в вискозной жаре, ореолом окружая голые лампочки, свисающие над каждой швеей. Луиза и Нейпир на полусогнутых ногах быстро бегут по внешнему проходу. Дистрофичные Дональды Даки и распятые Скуби-Ду^[213] обретают свои вшиваемые внутренности — один за другим, ряд за рядом, поддон за поддоном. Глаза женщин не отрываются от игольных пластин, так что Луиза с Нейпиром почти не привлекают внимания.

«Но как мы отсюда выберемся?»

Нейпир в буквальном смысле натыкается на мексиканку из импровизированной приемной. Она манит их рукой в неосвещенный боковой коридор, наполовину загроможденный всякой всячиной. Нейпир, поворачиваясь к Луизе, кричит, пытаясь перекрыть металлический звон, а на лице его читается: «Доверимся ей?»

Лицо Луизы отвечает: «Есть идеи получше?» Они следуют за женщиной между рулонами материи и бухтами проволоки, разорванными коробками с глазами плюшевых мишек, а также корпусами и внутренностями разномастных швейных машинок. Коридор поворачивает направо и обрывается у металлической двери. Через закопченную решетку просачивается дневной свет. Мексиканка грохочет связкой ключей. «Здесь 1875 год, — думает Луиза, — а вовсе не 1975-й». Один ключ не вставляется. Второй вставляется, но не проворачивается. Даже тридцать секунд, проведенные на фабричном этаже, ослабили ее слух.

Воинственный возглас в шести ярдах сзади:

— Руки вверх!

Луиза поворачивается.

— Я сказал — руки вверх, мать твою!

Руки Луизы повинуются. Киллер держит под прицелом Нейпира.

— Повернись, Нейпир! Медленно!!! Бросай свой ствол!

Сеньора пронзительно кричит:

— Нет стрелять я! Нет стрелять я, сеньор! Они заставить я показать дверь! Они сказать, они убить…

— Заткни пасть, дрянь мокрозадая!^[214] Мотай отсюда! Прочь с дороги!

Женщина пробирается мимо него, вжимаясь в стену и выкрикивая:

— No dispares! No dispares! No quiero morir!^[215]

Перекрывая доносящийся по туннелю фабричный шум, Нейпир кричит:

— Успокойся, Биско, сколько тебе платят?

Биско вопит в ответ:

— Не беспокойся, Нейпир! Последние слова?

— Не слышу! Что ты говоришь?

— ТВОИ — ПОСЛЕДНИЕ — СЛОВА?

— Последние слова? Ты кто такой? Грязный Гарри?

Рот Биско искривляется в усмешке.

— У меня целая книга последних слов, а вот это были твои. Ты?

Он глядит на Луизу, по-прежнему целясь в Нейпира.

Пистолетный выстрел пробивает дыру в металлическом звоне, и Луиза зажмуривается. Что-то тяжелое касается пальцев ее ноги. Она заставляет себя открыть глаза. Это пистолет, заскользивший по полу и остановившийся. Лицо Биско искажено невообразимым страданием. Разводной гаечный ключ сеньоры проносится в воздухе и дробит нижнюю челюсть Биско. Следуют еще десять или более ударов неимоверной ярости — все они заставляют Луизу морщиться и отделяются один от другого словами:

— Yo! Amaba! A! Ese! Jodido! Perro!^[216]

Луиза оборачивается к Джо Нейпиру. Он смотрит на нее, не раненый, но ошеломленный.

Сеньора утирает ладонью рот и склоняется над неподвижным Биско, чье лицо превращено в бесформенную массу.

— И не смей называть меня «мокрозадой»!

Она переступает через его размозженную голову и отпирает дверь.

— Если хотите, скажите двоим другим, что это я так с ним разделался, — говорит ей Нейпир, нашаривая на полу пистолет Биско.

Сеньора обращается к Луизе:

— Quitatelo de encima, carina. Anda con gentuza у Dios mio! ese viejo podria ser tu padre.^[217]

Нейпир сидит в вагоне подземки, испещренном граффити, и наблюдает за дочерью Лестера Рея. Она потрясена, всклокочена, вся дрожит, а ее одежда все еще не просохла от спринклеров, сработавших в банке.

— Как вы меня нашли? — спрашивает она наконец.

— Помог здоровый толстый парень из вашей редакции. Носбумер или что-то вроде.

— Нуссбаум.

— Точно. Долго пришлось его убеждать.

Молчание длится от площади Воссоединения до Семнадцатой авеню. Луиза ковыряет в дырке, появившейся сегодня на ее джинсах.

— Я так думаю, в Приморской корпорации вы больше не работаете.

— Вчера меня отправили на пастбище.

— Увольнение?

— Нет. Досрочная отставка. Да. Отправили на пастбище.

— А сегодня утром вы с пастбища вернулись?

— Примерно так.

На этот раз молчание длится от Семнадцатой авеню до парка Макнайта.

— У меня такое чувство, — неуверенно говорит Луиза, — что я… нет, что вы разрушили там какое-то предопределение. Как будто Буэнас-Йербас решил, что сегодня я должна умереть. А я — вот она.

Нейпир задумывается над ее словами.

— Нет. Городу все равно. И вы можете считать, что это ваш отец спас вам жизнь, когда тридцать лет назад отбросил ногой гранату, катившуюся в мою сторону. — Их вагон содрогается и постанывает. — Нам надо заехать по дороге в оружейный магазин. С незаряженными пистолетами я нервничаю.

Поезд выныривает на солнечный свет. Луиза щурится.

— Куда мы едем?

— Кое с кем повидаться. — Нейпир смотрит на часы. — Она прилетела специально.

Луиза трет свои красные глаза.

— А эта кое-кто может дать нам копию отчета Сиксмита? Потому что это досье — единственный для меня выход.

— Пока не знаю.

Меган Сиксмит сидит на низкой скамейке в Музее современного искусства Буэнас-Йербаса и глядит на огромное, по-медвежьи грубое лицо старой дамы, образованное переплетением серых и черных линий на холсте, больше ничем не тронутом. Будучи единственным образцом фигуративной живописи в зале с Поллоком,^[218] де Кунингом^[219] и Миро,^[220]этот портрет тихо тревожит. «Смотри, говорит она, — думает Меган, — на свое будущее. Когда-нибудь твое лицо тоже станет таким, как у меня». Время оплело ее кожу паутиной морщин. Мышцы в одних местах провисли, в других натянулись, веки набрякли и опустились. На шее у нее нить жемчужин, скорее всего, самого низкого качества, а волосы всклокочены после целого дня возни с внуками. «Но она видит то, что мне недоступно».

Рядом с ней садится женщина примерно ее возраста. Ей стоило бы умыться и переодеться.

— Меган Сиксмит?

Меган смотрит на нее искоса.

— Луиза Рей?

Та кивает в сторону портрета:

— Она мне всегда нравилась. Мой отец был с ней знаком — я имею в виду, в жизни. Она выжила после Холокоста и осела в Буэнас-Йербасе. Держала пансион в португальском квартале. Сдавала комнату художнику.

«Мужество произрастает повсюду, — думает Меган Сиксмит, — словно сорняки».

— Джо Нейпир сказал, что вы прилетели сегодня из Гонолулу.

— Он здесь?

— Вот тот, позади меня, в хлопчатобумажной рубашке. Притворяется, что рассматривает картину Уорхола,^[221] а на самом деле приглядывает за нами. Боюсь, его паранойя оправдана.

— Да. Мне надо убедиться, что вы та, за кого себя выдаете.

— Счастлива это слышать. Что предложите?

— Как назывался фильм Хичкока, который больше всего нравился моему дяде?

Женщина, утверждающая, что она — Луиза Рей, на мгновение задумывается и улыбается.

— Мы говорили о Хичкоке в лифте — наверное, он написал вам об этом, — но не помню, чтобы он называл свой любимый фильм. Он восхищался бессловесным отрывком из «Головокружения», где на фоне видов Сан-Франциско Джимми Стюарт преследует таинственную женщину до портового района. А еще ему нравилась «Шарада» — я знаю, что это не Хичкок, но его позабавило, когда вы сказали, что у Одри Хепберн «крыша течет».

Меган откидывается на спинку скамьи.

— Да, мой дядя упоминал о вас в открытке, которую прислал из отеля аэропорта. Она была взволнованной, беспокойной, пестрела фразами типа «Если со мной что-нибудь случится» — но не имела никакого отношения к самоубийству. Ничто не могло заставить сделать Руфуса то, о чем заявляет полиция. — «Спроси ее и перестань, ради бога, так дрожать». — Мисс Рей… думаете, моего дядю убили?

— Боюсь, я это знаю наверняка, — отвечает Луиза Рей — Мне очень жаль.

Убежденность журналистки не оставляет сомнения. Меган глубоко вздыхает.

— Я знаю о его работе на Приморскую корпорацию и Министерство обороны. Целиком его отчета я не видела, но проверяла его математические расчеты, когда навещала Руфуса в июле. Мы правили работы друг друга.

— Министерство обороны? Энергетики, вы хотели сказать?

— Обороны. Побочным продуктом реактора «ГИДРА-зеро» является уран, который можно использовать для производства боеголовок. Уран высшего качества и в огромных количествах.

Меган дает Луизе возможность осознать новый расклад.

— Так что вам требуется?

— Отчет, только отчет сокрушит Приморскую корпорацию на общественном и правовом поле. И, между прочим, спасет мою собственную шкуру.

«Довериться этой незнакомке или встать и уйти?»

Цепочка держащихся за руки школьников шумит вокруг портрета старой женщины. Под звук короткой речи гида Меган негромко произносит:

— Руфус хранил свои научные работы, данные, заметки, первоначальные наброски и прочее на «Морской звезде» — своей яхте — для дальнейшего их использования. Его похороны состоятся на следующей неделе, завещание до тех пор оглашаться не будет, так что этот тайник останется пока нетронутым. Я могла бы поспорить на что угодно, что он хранил на борту и копию отчета. Возможно, люди из Приморской корпорации уже прочесали судно, но на «Морской звезде» есть одна штуковина, о которой нигде не упоминается…

— Где сейчас стоит «Морская звезда»?

КОРОЛЕВСКАЯ ЭСПЛАНАДА МЫСА ЙЕРБАС