Глава 9. Попавших в беду соплеменников крысы упорно стремятся выручить, спасти.
Попавших в беду соплеменников крысы упорно стремятся выручить, спасти. Там же Такое бывает лютой-прелютой зимой, когда земля трещит от мороза, как спелая тыква под ножом. Когда катятся по холмам клубы вьюги, а лес стонет от натуги, колышась, будто степная трава. Еще можно с нажимом провести пальцем по мокрому боку горшка, и раздастся въедливый противный скрип. Чем чище горшок и настойчивей шкодник, тем лучше. А в конце лета, когда подрастут и окрепнут волчата, матерые начинают учить их ночным песням. Выходят на опушку и заводят на пять, десять, а то и двадцать голосов, перекликаясь с родичами из соседних лесов. Но вьюги уже отгуляли, а до волчьих хоров еще далеко – щенки только-только глаза открыли. Главный же хуторской шкодник сам трясся от страха на чердаке. Выла такка. Ее далекий, негромкий, но исполненный нечеловеческой жути голос постепенно перебудил всю веску и окрестные хутора. Ну не то чтобы сам по себе перебудил, однако слушать его в одиночку никто из проснувшихся не пожелал. На рассвете вой смолк. Как назло, день выдался пасмурный – то моросит, то низко тянет тучи, не оставляя солнцу ни единого просвета. Люди долго не решались выйти из домов, заполошно перешептывались, словно разгневанное лесное чудище подслушивало за дверью. Потом все-таки выглянули, сбились в дрожащую мышиную стайку и побежали к молельне на вече. Последними подтянулись хуторские – и сурчанские, и с двух хуторов помельче, с другой стороны вески. Женщин и детей оставили дома, приплелись только бабки, уверяющие, что им «все равно скоро помирать» и они уже ничего не боятся (точнее, любопытство сильнее страха). Молец торжествовал. В кои-то веки в глазах столпившегося у молельни народа была не скука, а трепет и надежда, как и должно перед ликом Хольги. – Что делать-то будем, люди добрые? – кашлянув, начал голова вески. Мигом поднялся галдеж, будто воронью стаю вспугнули. Про такку – в одних сказках ее называли лесным сторожем, с которым можно договориться добром, в других хищным зверем, которого только тсаревичу сбороть под силу, – в веске не слышали с войны. Но тогда и без такки хлопот хватало. Дома горят, скот мечется, женщины визжат, раненые стонут – это пострашнее какой-то там такки будет. Повоет-повоет, да и умолкнет. Видать, ей для поживы трупов и беженцев хватало. Она ж, такка, как медведь: нажрется и завалится в берлогу, пока не проголодается или кто-нибудь не разбудит. – Может, путника позвать? – предложил голова, когда шум немного улегся. – Окстись, грешник! – напустился на него молец. – Звали вы уже видуна – и что из этого вышло? Вконец Хольгиного покровительства лишились! – Так то ж пять лет назад было! – Что есть годы для бессмертной Богини?! Она, видать, покамест более тяжкими грехами занималась, но ничего не забыла! Кузнец и лавочник неожиданно встали на его сторону. – Путник пока еще сюда доедет… И кто звать-то пойдет, через лес? Голова вообще-то рассчитывал кого-нибудь из них и послать. Но по лицам понял – безнадежно. Ближайшая Пристань в городе, а до него пятнадцать лучин коровьего бегу. Всякое может случиться… Кто ее, эту такку, знает – вдруг она в такую сумрачную мокрядь и среди дня вылезет? – На неделе сборщик налогов должен приехать, – вспомнил Сурок, угрюмо покосившись на Жара. Тот старался держаться от хозяина подальше, что было непросто – с другой стороны его подпирали такие же недружелюбные Тинкины братья. – При нем обычно путник в охране, уговорить задержаться на ночевку… – Не о том думаете, глупцы! – продолжал возмущаться молец. – Надо не умножать грехи, а прощения у Богини просить, ибо только она нас от такки избавить и может! Умастите статую конопляным елеем, пожертвуйте на новый постамент, а то старый еще с крышепадения треснутый… – О! – оживился дедок. – Мне отец рассказывал, как они в его бытность такку от вески отваживали. Три раза она при нем вылезала… – Ну?! – уставились на него пять десятков глаз. – Как? – Да вот как молец сказал – жертву приносили… Возликовать молец не успел, ибо дедок нахмурился и зловеще добавил: – Человеческую! Заводили ее поглубже в чащу, привязывали к дереву и велели кричать погромче, чтоб чудище скорей услышало. Ох она и старалась! Весчане опешили, запереглядывались. – Что ты мелешь, старый дурень?! – взвился молец. – Лесной твари живых людей отдавать, лишь бы Богине на достойный алтарь не тратиться?! – А мы все опробуем, – решительно остановил спор голова. – Хольгиному статую – новую подставку, а такке жертву. Авось что-нибудь да поможет. – Уравнять Богиню с алчным зверем?! – попытался воспротивиться молец, но его перебил лавочник, озабоченный более насущным вопросом: – А жертвовать-то кем будем? Баба Шула, на которую случайно упал его взгляд, свирепо взмахнула клюкой: – Окстись, душегуб! Да я твою мамку на руках качала! – Да, такая древность такку вряд ли устроит, – задумчиво подтвердил дедок. – Батяня рассказывал – девиц жертвовали. Или парней молодых, чтоб в самом соку. – А как их выбирали? – боязливо уточнил сын головы, на всякий случай прижимаясь ближе к отцу. – По-всякому. Один раз девку гулящую, вредную. В другой – жребий тянули. А на третий решили: кто такку разбудил, тому ее и убаюкивать. Было дело – пастухи костер залить поленились, и пол-леса выгорело… Вот она и озлилась. Жар внезапно обнаружил, что все взгляды почему-то обращены уже на него. Аж кожа зачесалась. Заночевавшие в веске батраки растрепали лавочнику, чем окончились вчерашние смотрины, а тот на сдачу отсыпал этой новости покупателям. – Эй, я-то тут при чем? – испуганно попятился парень (точнее, попытался – весчане предупредительно сомкнули ряды). – Это небось Маськин жених такку разбудил, когда орал в овраге как резаный! Вот с него и спрашивайте! – Если будет кому отвечать, – мрачно предположил Цыка. – Они ж в самую темень выехали… Толпа сжалась еще плотнее – теперь уже от страха. Жар почувствовал, что кто-то крепко ухватил его за локоть. Парень дернулся, но в него тут же вцепились с другой стороны. – А еще он нашу сеструху снасильничать пытался! – прогудел за спиной знакомый до боли в синяке голос. – Всего-то разок потискал за амбаром! – возмутился Жар. – Даже поцеловать не дала! – И с девкой малолетней спит, которая видунья саврянская, – неумолимо добавил другой весковый парень. – Мне ихние батраки рассказывали. Лапаются с ней в открытую, с одной кружки пьют. Цыка виновато поморщился, но промолчал. – Нет, с Рыской они так, шалят, – вступился более честный дедок, но его тихий смущенный голос только убедил весчан в обратном. – Вы чего, совсем рехнулись?! – Жару стало по-настоящему страшно. Он затрепыхался в паутине рук, сумел даже пнуть кого-то в пах, но тут его самого согнули тычком в подреберье. – Тащи веревку, сынок, – уверенно, как дело решенное, велел голова. – Как раз и дождик перестал. * * * Когда Сурок с батраками вернулись на хутор, немного распогодилось. Солнце по-прежнему сидело в тучах, как перепел в кустарнике, но хотя бы не так серо стало и трава подсохла. Мужики тем не менее были мрачны и угрюмы. Цыка придерживал порванную на груди рубашку (в последний момент жертве почти удалось вырваться), Сурок, ссутулившись, грел руки в карманах. Их встретила Рыска, все утро не отрывавшая взгляда от окна и каждую свободную минуту бегавшая к воротам. – А где Жар? Цыка отвел глаза и попытался обойти Рыску, но, когда беда коснулась ее друга, робкую девушку словно подменили. Она вцепилась в батрака, будто сторожевая собака, и срывающимся от гнева и отчаяния голосом заорала: – Куда вы его дели?! – Куда, куда… – буркнул Сурок, проходя мимо. – Раскудахталась тут. – Что вы с ним сделали?! – Рыска перевесилась на него. Хуторчанин споткнулся, чуть не упал. – Ты что, девка, сдурела? – рявкнул он, пытаясь отодрать племянницу. – Скажи спасибо, что тебя такке не скормили. Уж тогда бы молец впереди всех в лес побежал! – Как – такке?! – охнула девушка. Ей объяснять ничего не понадобилось, она прекрасно помнила дедовы байки. Даже сказку по ним сочинила, только такка там была добрая и, сжалившись, отпустила жертву вместе с пришедшим ей на выручку женихом. Но в жизни рассчитывать на это вряд ли стоило. – Так нельзя! Верните его немедленно! – надрывно потребовала Рыска и впервые в жизни с угрозой заявила: – Не то напущу бездорожье на весь твой хутор, будешь знать! – Ах ты дрянь эдакая! – больше изумился, чем рассердился Сурок. – Еще она меня пугать будет! Что ж ты вчера счастливую дорогу проложить не сумела, а? Дару с наперсток, а гонору с горшок! Эй, Цыка, проводи госпожу видунью в подвал, пускай чуток охолонет! Орущую, извивающуюся, царапающуюся и кусающуюся, как кошка, девушку протащили через двор и заперли в подвале под амбаром – там и дверь прочнее, и только прошлогодние овощи хранятся. А то один раз уже промахнулись, когда Жара вздумали наказать. Так он, не будь дурак, за ночь кольцо колбасы сожрал. И как только достал, из-под самого потолка! Рыска ломилась в толстенную дубовую дверь, пока руки не отказали. Девушка осела на верхнюю ступеньку подвала и исступленно зарыдала. Единственный друг! Нет, на хуторе ее не обижали, даже подлизывались, как к видунье и сказительнице, но близких отношений так ни с кем и не завязалось. Возможно, в этом была повинна сама Рыска, молчаливая и редко улыбающаяся, с привычкой глядеть на чужака исподлобья, а в разговоре со знакомым вообще уставиться в землю. А может, мешало делу саврянское наследие – желто-зеленые глаза, острый подбородок, тонкая линия носа. Всего этого не замечал только Жар. И вот теперь его не стало! Вечером к отдушине подошла Фесся, у которой сердце разрывалось от жалости к обоим подросткам. Нахальный, хитрый и вороватый парнишка ей все-таки нравился; служанка надеялась, что его дружба с Рыской перерастет в нечто большее и примерная жена поможет Жару остепениться. Но не судьба… – А что им оставалось-то, милая? Если от такки не откупиться, она весь хутор уморит, – увещевала она Рыску, но в темноте только хлюпало. – Такая наша жизнь земная, постоянно чем-то жертвовать приходится, чтоб дальше по дороге идти. Только в памяти его хранить и остается… Ну не плачь ты так, рыбонька! Подойди хоть к отдушине, пирожка дам – с вечера ж не ела. Пирожок был тот самый, с утиной ежатиной, и девушка зарыдала еще горше. Фессю окликнули с кухни, служанка тяжко вздохнула, пристроила пирожок на краю окошечка и ушла. Погреб быстро наполнился запахами сдобы и мясной начинки. Рыска с ненавистью уставилась на пирог. Разве может она есть, когда где-то там в муках умирает ее друг?! Да ни за что! Но так хочется, что полный рот слюны набежало… Девушка уже собиралась подойти к окошку и зашвырнуть пирог-искуситель подальше во двор, пусть собаки подберут, как вдруг он шевельнулся сам. В светлячке проема мелькнул горбик встопорщенной шерсти, прутик хвоста. Крыса примерялась, как ловчее утянуть лакомый кусок в нору. Рыска вжалась спиной в дверь. Пискнуло. Теперь крыс было две, и они тянули кусок в разные стороны. Силы оказались равны, и пирожок плясал в отдушине как живой. Потом появилась третья. Раза в полтора крупнее, почти загородившая собой окошечко. Хвататься за еду она не спешила, села столбиком и принялась подозрительно принюхиваться, глядя почему-то на девушку. Рыска не выдержала. Взвизгнула, схватила валяющуюся на ступенях картошину и запустила ею в крысу. Та исчезла прежде, чем девушка успела замахнуться, задетый пирог свалился внутрь погреба. Картошка ударилась куда-то в стену, упала и застучала, скатываясь по груде овощей. Через четыре щепки томительной тишины внизу снова послышалась возня: крысы набросились на упавший кусок уже всей стаей. Сколько их там, девушка разобрать не могла; но явно больше трех. Запах усилился, потом начал понемногу улетучиваться. Вот так и ее, Рыску, раздерут на кусочки и разволокут по норам. Сурок откроет дверь – а на ступеньках куча костей лежит… Куча не куча, а бессознательное тело вполне могли найти. Но тут женке понадобилась картошка. – И эту дурочку выпусти, если уже успокоилась, – велела она Цыке. – Пусть идет Фессе помогает. Однако оценить Рыскино настроение батрак не успел. Стоило ему отпереть дверь, как та врезала мужику по лбу, и девушка ураганом вырвалась на свободу. – Стой, бешеная! – крепко выругавшись, крикнул Цыка ей вслед. – Я тебя выпускать и шел! Но Рыска будто оглохла. Если б мужик сам не видел – не поверил бы, что девчонка способна взбежать по насечкам на воротном столбе, как по лесенке. Батраки и сами по ним влезали, чтобы получше разглядеть гостей, но силы и ловкости это требовало немалой. Не говоря уж о том, чтоб без остановки сигануть вниз. Когда Цыка перевесился через ворота, Рыска была уже далеко. Только светлое платье в поле пятнышком мелькало. Батрак еще разок ее окликнул, плюнул и слез. И впрямь – видунья, другой бы ноги отшиб, если не переломал, а эта ишь чешет! Может, повезет и вернуться. * * * В лесу Рыска поневоле сбавила шаг, заозиралась. Ранние из-за непогоды сумерки пришли туда в первую очередь, черными кляксами растеклись под кустами. Вся живность будто вымерла, ни птиц, ни насекомых. Только комары с писком вылетали из потревоженной травы, больно кусаясь за шею и босые ноги. Струхнув, девушка вернулась на опушку, но там ее поджидала другая засада: в низинах клубился туман, медленно подымаясь и разбухая, как река в паводок. Веска уже стояла в нем по колено, через лучину-другую и хутор подтопит. Если возвращаться, то прямо сейчас, пока дорога еще видна. Рыска поежилась. Разгоряченное тело быстро остывало, холод усеял открытую кожу пупырышками и начал пробираться под одежду. Нет, в погребе с крысами все-таки хуже! Тут хоть листвой пахнет, а от зверья на дерево залезть можно, там и переночевать. Только куда утром идти? Рыска была уверена, что обратно на хутор ее не пустят, после такого-то. В родительском доме тоже теплой встречи не дождешься, особенно когда узнают, что «любимая» доченька натворила. – Лучше б меня такке отдали! – со всхлипом вырвалось у нее. – Все равно я больше никому не нужна… Девушка замерла с открытым ртом, словно туда мухой залетело озарение. А вдруг такка действительно согласится на замену?! Еще не совсем стемнело, воя пока не слышно – может, Рыска успеет занять место Жара, раз чудищу так нужна жертва? Девушка обвела холмы взглядом одинокого воина, идущего в последний безнадежный бой, и спохватилась, что даже не знает, в какой лес отвели друга. Их только вокруг вески пять штук, и в каждом запросто можно заблудиться. Но замешательство длилось не больше щепки. «Я же видунья, – зло подумала Рыска, сжимая кулаки. – Я всегда знаю, куда идти!» Стоило девушке принять решение, как снова стало тепло. Для начала она порылась в кустах и нашла кривоватую, но легкую и прочную ветку. Обломала сухие сучки, и получилась удобная палка, чтобы карабкаться по холмам и вообще чувствовать себя увереннее. С выбором пути Рыска поступила как всегда: что первым в голову пришло. Темный мухоморный ельник со множеством оврагов и балок, заросших либо заваленных буреломом до непролазности, показался ей самым подходящим местом для такки. К тому же вой вроде бы доносился как раз оттуда. – Помоги нам Хольга, – прошептала девушка, глядя на туманную пропасть между холмами. – А если очень занята, то хотя бы попроси Сашия, чтобы не мешал! * * * Жар успел перепробовать одиннадцать способов освобождения из веревочных пут и пожалеть, что не знает двенадцатого. Пока было светло, он кричал – в надежде, что сюда забредет лесоруб из другой вески, которому можно будет наврать про разбойников. Потом благоразумно умолк и совсем пал духом. Веревки больно врезались в тело, руки и ноги, связанные отдельно, онемели и замерзли. С темнотой лес наполнился шелестами и скрипами. Те, что днем не расслышал бы или просто не обратил на них внимания, выползли вперед, заставляя воображение рисовать картины одна другой жутче. Между стволами, матово светясь сквозь туман, хороводили блуждающие огоньки – светлячки? Глаза? Потом из кустов один за другим вынырнули три волка и стали с опаской принюхиваться к гостю. Вид у них был озадаченный: серые знали, что поздней весной на людей нападать вроде бы не принято, но уж слишком соблазнительный случай! Звери по очереди подошли и тщательно обнюхали костерящего их Жара, вожак даже попробовал пожевать край штанины, но парень дернул ногой и попал волку по кончику носа. Хищник с визгом отпрыгнул, и волки уселись ждать и думать. Вдали раздался какой-то звук. Звери дружно насторожили уши и повернулись в ту сторону. Жар тоже затаил дыхание, отчаянно жалея, что не знает волчьего языка, – спросил бы у них, чего там такое. Звук повторился, уже ближе. – …а-а-ар! – Рыска!!! – встрепенулся и заорал в ответ пленник. – Сюда-а-а! Я ту-у-ут! Девушка больше не отзывалась, но вскоре послышался треск хвороста и на прогалину выбралась хрупкая фигурка в светлом платьице, на миг показавшаяся Жару благословенной Хольгой, спустившейся с небес. Появление второго человека избавило серых от сомнений насчет странного ужина; они чуть ли не с облегчением разбежались. Рыска радостно вскрикнула и бросилась к Жару, обняв его вместе с деревом. Волков она даже не заметила. – Ты как?! Живой?! – Пока да, – попытался пошутить друг, но дрожащие губы выдавали, что ему не до веселья. – А если отвяжешь – еще живей буду! Рыска, спохватившись, разжала руки и принялась за дело. Скрутили парня на совесть, узлов навертели – такка замучилась бы сплевывать. Жаровы попытки вырваться привели только к тому, что девушке пришлось распутывать веревки зубами. – А ножа у тебя нет? Спасительница отрицательно промычала. – И не побоялась идти в лес с одной палкой?! – ужаснулся парень. – Некогда было. – На кухню зайти? – Бояться. Последняя петля ослабела, и Жар со стоном облегчения сполз по стволу. Поднес запястья ко рту и начал развязывать их сам, а Рыска тем временем принялась за щиколотки. – Какая же ты у меня молодец! – Парень уставился на подругу с таким восхищением, что та на миг почувствовала себя героем из своей же сказки. Увы, конец ей предстоял печальный. – А теперь, – Рыска протянула Жару аккуратно смотанную в кольцо веревку, – привяжи меня и убегай. – Ты что, с ума сошла?! – опешил тот. – Бежим вместе! – А люди в веске и на хуторах? – Девушка дрожала от холода и страха, но была полна решимости. – Если такка не получит жертву, им придется отправить в лес кого-то еще! – Ну и пусть! Они-то меня не пожалели! – А если Фессю выберут? Или мою маму? – Ты ж говорила, что тебе ее не жалко?! – Нет! Но если она умрет из-за меня, я себе этого не прощу! – Вот дурочка… – в отчаянии простонал Жар. Жертвовать собой ради предавших его людей он считал несусветной глупостью – и в то же время восхищался отвагой подруги. – Тогда и я никуда не побегу. Будем вместе такку ждать. Теперь растерялась Рыска: – Но я же вместо тебя пришла! Зачем двоим-то погибать? – Но ты же пришла! Вот и я тебя не брошу. – Тогда я уйду, – припугнула девушка. – И за жертву снова останешься ты! – Уходи, – неожиданно легко согласился Жар, и Рыска сообразила, что друг дождется, когда она выйдет на опушку, а потом преспокойно удерет. – Ну уж нет, – насупилась она и снова сунула другу веревку. – Привязывай! – Фигу, – сердито сказал Жар. – Тебе надо, ты и привязывайся. Можно подумать, без веревки такка нас не заметит. – А вдруг она решит, что я не жертва, а просто по лесу гуляю? – Ну повесь ее кольцом на шею и встань у дерева, – иронично посоветовал парень. На свободе, да еще в компании, он чувствовал себя куда отважнее. И, раз все равно помирать, почему бы не поерничать напоследок? Рыска серьезно послушалась. На шее, правда, носить толстую бухту оказалось неудобно, и девушка намотала веревку на грудь, как безрукавку. Стало хоть немного теплее. – Эх, костерчик бы развести, – откликнулся на ее мысли Жар. – У тебя кремешок в кармане не завалялся? Рыска покачала головой. Какой кремешок, у нее и карманов-то не было! – А чего-нибудь пожрать есть? – с надеждой продолжал парень. Девушка вспомнила пирожок и содрогнулась. – Что мне, корзину надо было с собой тащить? – возмутилась она. – Я же тебя спасать мчалась! Жар тоскливо вздохнул. Спасти, по его мнению, означало нечто другое, чем вместе ждать такку в промозглом лесу. Еще и натощак. В чаще коротко взвыло, потом тявкнуло, и Рыска сообразила, что это всего лишь волк. Но предательская слабость в ногах осталась. – Наверное, другую добычу нашли, – шепотом предположил парень. – Вон еще один отзывается, справа. И тут, разом заглушив волчью перекличку, раздался голос такки. Отсюда он больше напоминал рев, чем вой, начинаясь низко-низко, а заканчиваясь пронзительным воплем, почти визгом. Порыв ветра услужливо согнул еловые макушки перед хозяйкой леса, из одной кроны с шумом и душераздирающими криками вылетела стая каких-то птиц, черными хлопьями закружила в тумане. – У-у-у-воу-а-а-а! – тянула такка, раз за разом обдавая жертв волной ужаса. – Ы-у-а-а-а! Но бояться бесконечно тоже нельзя: даже пойманный воробей сначала бестолково трепещется в руке, а потом приходит в себя и со злобным чириканьем клюет пальцы ловца. Прошла уже почти лучина, однако ничего не происходило. Птицы тоже притерпелись, замолчали и вернулись в гнезда. На щеку Жара сел очередной комар. – Мы тут скорей замерзнем, чем ее дождемся! – возмутился парень, прихлопывая кровопийцу. – Боится она нас, что ли? – Дедок говорил, что жертва кричать должна, – вспомнила девушка. – Звать такку. – Может, еще и уговаривать нас съесть? – возмутился парень и со злости действительно заорал: – Эх-хей! Та-а-акка-а-а! Иди сюда, красавица! Беги ко мне, моя хорошая, вкусненького дам! – Ты ее прямо как корову подзываешь, – с упреком заметила Рыска. – А чего, надо как курицу? Цыпа-цыпа-цыпа! – Надо звать ее, а не злить! Вдруг с ней все-таки можно договориться? Такая идея Жару в голову не приходила, и он смущенно умолк. Но было поздно: такка взвыла вдвое громче и яростней прежнего, с новыми переливами. – Услышала, – пискнула Рыска, прижимаясь к парню и закрывая глаза. Вот сейчас туман раздвинется, и оттуда вынырнет огромная, похожая на крысиную морда с ржавыми от крови резцами… Вой так и не приблизился, снова став редким и размеренным. В промежутках иногда слышалось волчье взлаивание, а один раз – взвизг, будто собаку хворостиной огрели. Наконец девушка отлепилась от Жара и нерешительно сказала: – Знаешь, у меня такое ощущение, что это она нас зовет. – А может, говорит, что в качестве жертвы мы ей не годимся? – с надеждой предположил парень. – Нет. – Рыска сосредоточенно глядела вперед. – Пошли туда! – Там же овраг на овраге, – опешил Жар. – Даже днем запросто ногу сломать можно. – А мне почему-то кажется, что если мы останемся здесь, то будет намного хуже, – озадаченно призналась девушка. – Если кажется – пошли! – доверился парень дару видуньи. К тому же мыкаться по прогалине, невесть чего ожидая, было уже невыносимо. Жар тоже выломал себе палку из орешины, оглушительно треснувшей под ногой. Друзья взялись за руки и двинулись к такке в гости, осторожно прощупывая землю и все равно постоянно спотыкаясь. Первый овраг, в который они уткнулись, был наполнен туманом до краев и казался лесной дорогой – хотя кому понадобилось бы ее здесь торить, да такую широкую, непонятно. – Его вроде обойти можно, – неуверенно сказал Жар. Осенью друзья бегали сюда за лисичками и курочками, однако в потемках лес выглядел совсем иначе. – Слева. Но чутье упрямо тянуло Рыску вправо. – Давай немножечко туда пройдем, – просительно сказала она. – Если никак, то вернемся. Жар охотно согласился – в гости к такке он отнюдь не спешил. Овраг то сужался, то расширялся, потом круто повернул, и рядом возник другой. Теперь дорогу напоминал хребет холма между ними. – Лосиная гора, – опознал парень. – Скоро в утес упремся. – Это мы над каменоломней? – уточнила девушка. – Ага. – Разработку бросили еще до войны, после урагана, запрудившего овраг сосновыми стволами. Добывали там обычный серый гранит, для погребов и мостовых, и расчищать ради него огромный завал поленились – стали ездить в Белый карьер, за пять вешек отсюда. Упавшие деревья давно сгнили, и на их месте поднялся молодой, частый как забор ельник. Корчевать его, расчищая старую дорогу, тем более никто не брался. Еще несколько десятков шагов – и Жар остановился. Земля обрывалась острым утесом, два туманных русла сливались в озеро. – Ну что, поворачиваем? Ответила ему такка, взвывшая, казалось, прямо под ногами. Аж утес загудел. Парень шарахнулся назад и, не удержавшись, грязно выругался. Рыска тоже струхнула, закрутила головой, пытаясь понять, откуда идет звук, но вместо такки заметила брешь в кустарнике на краю. – Смотри, – Рыска тронула сломанную веточку, – наверное, она отсюда вылезает. – Давай здесь ее и подождем, – боязливо предложил Жар. – Все равно нам с такой кручи нипочем не спуститься. Девушка села на корточки, заглянула в овраг. Склон уходил вниз не то чтобы совсем отвесно, но был каменистый и поросший мокрым мхом, в котором такка пропахала несколько борозд. – А если по веревке? – сообразила Рыска и принялась торопливо ее с себя сматывать. – Ты за конец подержишь, а я полезу… Жара передернуло: уж больно это напоминало ловлю на живца. – Давай лучше вон к тому пню привяжем. И, чур, я первый! – Почему это? – возмутилась Рыска. – Давай хоть жребий кинем! Парень презрительно свистнул – нашла дурачка, видунья! – накинул веревку на пень, подергал, проверяя, и, не дав девушке возразить, начал спускаться, быстро исчезнув в темноте и тумане. Такка снова взревела, и веревка почти сразу же обвисла: то ли Жар от испуга разжал руки, то ли как раз достиг дна. – Эй! Эге-е-ей! Друг не отзывался. Рыска лихорадочно полезла через край. Спускаться оказалось не так уж сложно, веревка служила скорее поручнем, чем единственной опорой. Быстро перебирая по ней руками, девушка сбежала по склону – и врезалась спиной в Жара, не сделавшего, оказывается, и шага в сторону. Он даже конец веревки продолжал сжимать, указывая куда-то пальцем и нервно, всем телом, хихикая. Рыска повернулась – и наконец увидела такку. Деревянные опоры каменоломни сгнили вместе с буреломом, и изгрызенная кирками скала казалась делом зубов огромной крысы, а штольни – ее норами. В одном месте холм не выдержал и треснул, как переспелая слива, узкая расщелина доходила почти до самого верха, внизу будучи не шире трех шагов. Там-то такка и стояла, угрожающе наклонив рогатую голову, а вокруг плясали волки. Напасть со всех сторон, как стая обычно охотилась, они не могли: в щели едва хватало места для самой осажденной. На земле уже валялся, вытянувшись в струнку, серый окоченевший труп, подрасклеванный воронами. Еще один волк хромал, то и дело присаживаясь, чтоб полизать больную лапу. Этой ночью хищники вели себя осторожнее, делали короткие выпады и отскакивали, пытаясь выманить такку из убежища. Но та лишь упрямо мотала башкой и рыла землю копытами. – Уа-а-а! – свирепо взревела она на очередную атаку волков, и расщелина завыла, запела, заголосила вместе с ней, многократно усиливая и искажая звук. Потом пленница заметила девушку, радостно подалась вперед, и по оврагу раскатилось более привычное: – Му-у-у-у! Волки тут же кинулись на Рыжуху. Трое повисли на ногах, четвертый вскочил на холку, а хромой заметался рядом, выискивая, куда впиться. – Они же ее сейчас задерут! – охнула Рыска, дергая Жара за рукав и тем выводя из оцепенения. – Что делать?! – Орать на них, они громкого голоса боятся! – Парня несколько раз посылали подпаском на луга, и Жар знал, что при появлении рассвирепевшего пастуха волки мигом оставляют скот в покое и кидаются врассыпную. Правда, пастухом тогда был чернобородый батрак, от которого и медведю не зазорно сделать лапы… – А ну пшли вон, голодранцы! Это наша корова! – Кыш, кыш! – присоединилась к нему Рыска. Волки отцепились и поглядели на них как на больных. Даже стыдно стало. Но выбора не было! – У-у-у! – наступал на хищников Жар, для пущей острастки быстро вращая над головой орешину. Та со свистом резала воздух, свежие сломы на концах слились в тонкий белый круг. – И-и-и! – вторила Рыска, так беспорядочно махая палкой, что пару раз огрела сама себя. Корова тоже выскочила из расщелины, шумно пыхтя, хлеща хвостом и взбрыкивая, словно вместо вымени у нее между ног болталось кое-что помужественнее. Волки попятились, ворча и огрызаясь. Может, они бы и напали на людей, если б были поголодней, помногочисленней и постарше, – но от осенней облавы уцелело всего шесть штук, а единственному матерому корова вчера проломила череп. Так что второй раз за ночь добыча оказалась им не по зубам. Убедившись, что звери отступились, Жар вернулся к расщелине. Наклонился, присмотрелся. На поросшем лишайником граните лежал белый, обкрошившийся по краям коровий череп и несколько огрызков крупных костей. – Вот они, предыдущие такки, – с горечью сказал он. – А сколько народу из-за них волкам скормили! Коровы в веске и на хуторе пропадали чуть ли не каждый год. Особенно в войну, когда потерявшие всадника, обезумевшие от ран или вида битвы животные мчались куда глаза глядят и срывались в овраг. Одни погибали на месте, другим «посчастливилось» добраться до расщелины – а волков в те годы мно-о-ого расплодилось! – и продержаться еще несколько дней, устрашая округу. Рыжуха, немного успокоившись, благодарно ткнулась Рыске в плечо, и девушка поймала ее за уздечку. Ноги и круп коровы были искусаны и расписаны бурыми потеками, на хвосте не хватало кисточки. – Как же нам тебя отсюда вытащить? – озадаченно спросила девушка, глядя на далекий черный край оврага. – Да ну ее, дуру рогатую, – сердито сказал Жар, чувствуя одновременно громадное облегчение и злость на всех подряд: и на себя, труса, храбрее которого оказалась даже маленькая робкая Рыска, и на глупых весчан-хуторчан. – Пусть Сурок сам за ней идет. – А вдруг ее волки до утра съедят?! – Вот и отлично, будет хозяин знать, как живых людей в жертву приносить! – Но корова-то в чем виновата? – возмутилась Рыска. – Она ведь тоже живая! Давай пройдемся по дну, поищем выход. – Ладно, – нехотя согласился Жар. Идти в обратную сторону было бессмысленно, там овраг нигде не мельчал настолько, чтобы корова смогла выскочить. Друзья завернули за утес, но стоило им пройти каменоломню, как под ногами все сильнее захлюпало, а потом и зачавкало. Парочка самых настойчивых волков кралась следом, притворяясь ветошью, когда кто-нибудь из людей оборачивался. Еще через пару щепок компания уткнулась в глубокую лужу, заросшую тростниками выше пояса. На сколько она простиралась вдаль и вглубь, оставалось лишь гадать. Здесь овражный склон был более пологим и травянистым, человек на четвереньках взберется. Но корова? Друзья посовещались, и Жар полез наверх, хватаясь за пучки травы и редкие кустики. Рыска осталась ждать, гладя Рыжуху. Корова и рука одинаково дрожали. Примерно через лучину к их ногам упал конец отвязанной от пня веревки. Рыска тщательно, в несколько оборотов и узлов, закрепила ее на коровьих рогах. – Готово! – крикнула девушка. Веревка натянулась. Рыска обежала корову и подперла ее плечом под зад. Рыжуха жалобно замычала и неохотно поставила одну ногу на склон. – Давай, милая! – Девушка усилила нажим, вынуждая корову переступить еще раз. – У-у-у! – запротестовала та, подозревая, что ее спутали с мухой. – Влупи ей хворостиной! – цинично посоветовал Жар сверху. – Чтоб она меня брыкнула?! – А ты длинную возьми! Но тут Рыжуха, покорившись судьбе, редкими шажками двинулась с места. Рыска то подпихивала корову, то цеплялась за нее. Хорошо, что Жар сообразил обернуть веревку вокруг дерева, сделав из него стопор. Иначе парень улетел бы с обрыва, стоило Рыжухе поскользнуться. Сама Рыска пару раз скатывалась вниз на несколько шагов, но тут же упрямо лезла обратно. У оставленного подножия рядком сидели волки, решив за неимением хлеба удовольствоваться зрелищами. Рыске уже начало казаться, что эта круча никогда не кончится и они топчутся на одном месте, когда коровий крестец ушел из-под рук – передние копыта наконец-то встали на ровную землю, и Рыжуха поспешила выбраться из оврага целиком. Рыска упала носом в мох и медленно заскользила вниз, не веря, что им это удалось. – Счастье еще, что она не дойная, а скаковая, – попыхтел Жар, утирая пот. – Они, заразы, проходючие… говорят, на них даже по горам ездят, натаскивают по уступам карабкаться. Рыжуха поглядела на него с невыразимой тоской. Она-то была уверена, что ее жизнь всегда будет проходить в теплом хлеву и на ровной зеленой лужайке. – Эй, Рыска! – спохватился парень. – Ты где?! – Ага, – устало отозвалась девушка, ящерицей вползая на край. – То есть тут. А мы где? Отдышавшись, друзья с изумлением обнаружили, что прошли оврагами лес почти насквозь, впереди уже светилась опушка. Местность за ней была незнакомая, так глубоко в чащу Жар с Рыской никогда не забирались. Рисковать, возвращаясь тем же путем – только поверху, – друзья не стали, предпочли обойти лес краем. Намного дольше, зато надежнее! * * * Когда подростки, шатаясь от усталости, выбрались на дорогу, туман и тучи наконец рассеялись. Выглянула половинка луны, к ней мотыльками слетелись звезды. Корова, узнав родные места, радостно ускорила шаг. Жар, наоборот, замедлил. – Слышь, Рысь, – виновато сказал он, совсем остановившись. – Я, пожалуй, на хутор возвращаться не буду. – Что?! Почему? – растерялась девушка. – А чего мне там делать? Видала, как они ко мне относятся?! Я лучше в город пойду, как собирался. – Парень решительно расправил плечи. – А тетя? – напомнила Рыска. – Ты же говорил, что Сурок… – Сурку скажи, что меня волки сожрали. А к тетке я сам за две-три лучины дойду, у нее и переночую. Она у меня хорошая, не выдаст – даже раненых в войну прятала. – А… я? – совсем упавшим голосом прошептала девушка. – Рысочка, – друг обнял ее за плечи, – пойми, не могу я тут больше. И тебя в никуда взять тоже не могу. Вот обживусь на новом месте, начну деньги хорошие зарабатывать, чтоб на двоих хватило, – и непременно тебя заберу! Договорились? – Да-а-а… – всхлипнула Рыска. – Я понимаю. Нам постоянно приходится чем-то жертвовать… Жар неловко поцеловал ее в макушку на прощанье. От мокрых черных волос пахло лесом и одновременно домом, парню на миг даже захотелось плюнуть на гордость и остаться. Но он сдержался. – До встречи, подружка. Не скучай, я обязательно вернусь! – Прозвучало это наигранно и пошловато, но что еще сказать, парень не знал. – До встречи… Рыска смотрела Жару вслед, пока он не скрылся в темноте. Потом сердито дернула корову за уздечку и пошла к воротам, не вытирая катящихся по щекам слез – пусть их, так рассказ будет даже достовернее…
|