Причина № 3Сразу после института ей удалось поступить на работу в государственную компанию. По другому и быть не могло! Еще с 7-ого класса Наташа все свои силы и энергию направила на приобретение знаний, изучение языков и всего того, что обеспечивало конкурентоспособность на рынке труда. Чтобы нормально жить, надо уметь много зарабатывать. Несколько лет службы в этой фирме, ушли на приобретение авторитета и уважение начальства, которое впрочем, иногда могло найти слабые стороны и у ценных подчиненных. Шеф ее ценил, за самоотверженное участия в новых проектах, способность к неординарным творческим решениям, компетентность и знание мировой культуры, языков. Да, и еще завидную коммуникабельность. С ней можно обсуждать любую тему, даже в присутствии боссов иностранных компаний, что подчеркивало статус и престижность организации, придавало вес фирме. И ее стали брать в заграничные командировки, не в качестве балласта, а для выполнения основной работы, не затрагивающей принятие судьбоносных решений. Этот раз они жили в красивейшем центре старинного города Болгарии. Билеты в обратный полет были куплены с расчетом, чтобы выкроить побольше свободного времени, для возможности осмотреть достопримечательности и пообщаться в неформальной обстановке. Ее начальники, как правило, не брали на свои ежедневные посиделки и по вечерам она, оставаясь одна, бродила по городу, любуясь старинными зданиями, памятниками разных эпох. Многие стояли неухоженные, но не потерявшие свою таинственную величественность. Проходя по улице, слегка напоминающей коридор в их офисе, она услышала до боли знакомую мелодию, как будто там за углом, кто-то крутил ручку ее шарманки, той самой - из детства. Ноги сами понесли по старым булыжникам, несмотря на мешающие мыслио длинных каблуках. Повернув за угол, она оказалась на краю площади пред огромным собором. Спина человека одетого в старинный камзол, голова которого увенчалась тех же времен целиндром мелькала среди многочисленных прохожих. Ветер дробил силу и сочность мелодии «подмосковных вечеров». Кладя в жестяную баночку, прикрепленную на проволоке несколько монет, Наташа заглянула под темные очки шарманщика и обомлела. На нее смотрел дядя Гена, точно так же как в детстве, с теплом и любовью. - Дядя Гена, это Вы? - дрожащим голосом спросила Наташа. - Да. Меня звали Гена, но я теперь другой, - сжимая запястье Наташи, со слезами на глазах дрожа всем телом, ответил шарманщик, - ты пришла ко мне из той жизни? - Нет... Я просто... Я совсем случайно Вас нашла. - Конечно. Совсем. А как ты сюда попала? Ты с Мамой? Они стояли и разговаривали, не видя вокруг ничего, как старые друзья после долгой разлуки, между которыми есть, что-то такое, о чем знают только они, но так и не могут вникнуть в значение этого. Несколько часов, сидя в кафе, они вспоминали почти все события коммуналки, над некоторыми смеялись, и были те, которые заставляли грустить. Наташа рассказала о судьбе всех постояльцев, о старом расстроенном пианино, что Нюра выставила в коридор, когда купила новый шкаф. Обо всей сантехнике и мебели, которую безжалостно выкинули новые хозяева квартиры, ломая ее и круша, совсем не считаясь с лишениями в прошлом при ее приобретении. - Расскажи, как ты попал сюда, ведь мы не виделись с тех пор, как тебя выписали из больницы, - глядя прямо в глаза Геннадия, предложила Наташа. - В психушку я попал, врачи лечили меня от алкогольного отравления, а надо было яд от растения выводить. Случай у меня был редчайший, обычно после такой дозы «Волкобоя» не выживают и я попал к профессору Константину Марковичу Гуревичу, он заставил всю мою волю работать на исцеление. Прожил два страшных года, с бесом внутри воевал, пока не научился из тела выходить, механизм был непонятен... - Извини, не то говорю, - Геннадий посмотрел в непонимающие глаза Наташи, и продолжил, - такое сложно представить, пока сам не переживешь. Получил «желтый билет» и свобода! От всего, от работы, от стремления чего-то иметь, от всей суеты. Квартиру как инвалиду, дожидаться было негде. Интернат просто выдавил тяжестью своей, страшным пространственным невежеством окружающих, я там и дня прожить не смог, такое состояние, что выход только в петле видишь. Как раз, ноябрь на носу. И я на юг подался. Залез в товарняк, и оказался здесь, спал я тогда сутками, - по дому гулял во сне. Знаешь, ведь теперь я самый счастливый человек, мне ничего не надо, кроме места, где смогу дать отдых телу. О еде и одежде - не волнуюсь, научился сутками не есть, и только под дождем омываться. У меня теперь на службе, вот эта старая шарманка. Сам гвозди в барабан вбивал, чтобы «подмосковные вечера» пела. Даже самолет свой есть, наш, советский. - Покажешь? - удивилась Наташа. - Конечно. Они пошли на окраину города. Прохожие удивленно оглядывались на странную парочку, бредущую по мощеным улицам. Юная яркая блондинка, в золотых украшениях, в светлом изысканном платье виртуозно подчеркивающим стройные линии тела, в кремовых туфлях от «Baldinini» на шпильках, в паре с седобородым воняющем шарманщиком в помятом и протертом цилиндре, из-под которого жирными сосульками свисали волосы. В треснутых солнцезащитных очках, древнем камзоле и засаленных брюках. На ногах у него - стоптанные потертые зимние ботинки, из которых наружу выглядывал толстый черный ноготь большого пальца. Они шли, разговаривая, полностью отключенные от внешнего мира. Дойдя до небольшого пригорка на окраине города, Геннадий вытянул руку, показывая направление. - Там среди мусорных куч, - торжественно объявил Гена, - каким-то чудом, не сданный в металлолом, остался остов советского самолета АН-2, в простонародье «кукурузник». Это и есть мой корабль в будущее, и временный отель без звездочек. Наблюдая как Гена разводил костер прямо в «своем доме» и вешал на «журавль» из ржавых труб, почерневший от копоти чайник, у которого ручкой служила толстая проволока. Наташа с огромным трудом гасила приступы тошноты и сдерживала желание немедленно исчезнуть, поскольку точно знала, услышать правду о причинах такой жизни Гены она сможет только здесь и сейчас. - Я знаю, тебе трудно себя преодолеть, чтобы заставить здесь находится, - сказал Гена, протягивая Наташе грязную помятую алюминиевую кружку, держа ее на весу словно стропами с крюками крана за краешек погнутого ободка, подушками чумазых пальцев с толстыми черными ногтями, - поэтому ты перевела взгляд с моих корявых пальцев на глаза, а не просто отвела его, как это обычно бывает. - Мне приятнее смотреть тебе в глаза, - смягчая свои готовые сорваться слова, ответила Наташа, поскольку жизнь ее научила не говорить открыто и прямо, то что думаешь, а выражать мысль толерантно, чтобы не нарваться на усмешки или на прямой конфликт с собеседником, - чем на этот странный чай, заваренный прямо в чайнике. - Ты лучше, скажи мне Гена, - форсировала ситуацию Наташа, - как надо уметь мыслить, чтобы считать твои условия существования приемлемыми? - Я бы спросил немного иначе, - ответил Гена: «как ты можешь жить в таких условиях»? И давай договоримся, задавать вопросы прямо, не кривя душой, обидеть ты здесь никого не можешь, и поделится твоим высказываниями мне некому. Наташа отвела взгляд от глаз Гены, ей стала неудобно за свои мелькнувшие воспоминания мало приятных ситуаций после того, как она позволила себе говорить откровенно. - Каждый оценивает происходящее по сознанию, - продолжал Гена дружелюбно, совсем не обращая внимания на конфуз Наташи, - и среди нашего брата, есть такие, кто скучает по красивой жизни, квартирам, машинам. Это жертвы желаний потребления. - А кто это имеет? - Это дети мира желаний, получившие свои подарки. - Ну, а ты? - А я, использую время пребывания по назначению, - учусь управлять своими желаниями. Скорее мыслями. - Что значит, «время пребывания»? - Жизнь. Жизнь в теле на земле. - А разве дальше что-то есть? - Да. Здесь мы подобны сеятелем, что посеем, там пожнем. Для особо рьяных во зле, жатва начинается еще здесь не дожидаясь порога. - А чем здесь надо сеять. - Характером мыслей, поступков и дел. - Как можно сеять характером, это ведь не растет. - Да. А там растет и имеет свой цвет, запах и вес. Только в другом измерении. - И ты в это во все веришь? - Я это знаю. - Ну, ладно, - ответила миролюбиво Наташа, пытаясь упорядочить мысли, вернувшись в более понятную сферу, - почему, ты не стремишься жить среди людей? - Мне среди них плохо. - Почему? Ведь мы все живем в обществе. - Уровень сознания человечества, находится в младенческий стадии. Всюду мир потребления. От сюда войны, нетерпимость, голод и разруха. На первом месте эгоизм подстегиваемый деньгами. И мысли у людей соответствующие. Мне от них тяжело. - Как может быть тяжело, от мыслей других людей? - До боли во всем теле, пульсирующей из сердца, - с грустью ответил Гена, - это произойдет, как только ты найдешь в себе следующее, тонкое начало, и сможешь его ощущать. - А другие? - Как только другие смогут его найти, так и я вернусь. - Выходит, человечество это один несмышленый ребенок. Ну, и что ему надо рассказать, чтобы ты смог вернуться? - Тебе это трудно вместить, - ответил Гена, - а чтобы расширить это, надо здесь жить и учиться. - Чему учиться? Учиться любви, - без наличия этого чувства ничего в мире не создается стоящего, нужного. Не имеет продолжения. – продолжал Гена, выйдя из своего «отеля», - О смысле жизни, которая включает себя саму жизнь, с ее огорчениями и уроками, опытом, который только мы с собой и можем забрать дальше, где каждый наш поступок будет причиной условий дальнейшего существования, а их совокупность сферой дальнейшей жизни. Если нашкодил, даже в мыслях, будешь получать явления схожего характера до тех пор, пока энергия твоих поступков не исчерпает свою силу. Законы эти мы видим каждый день. Кинь в воду камень - получишь всплеск и круги. А если в море комета упадет, волна сметет все живое. Надо научить людей не бросать в воду все что попало, ведь когда накопится волны сила, всех может смыть из потока жизни в отходы. Надо научиться жить сердцем с умением управлять мыслями, эмоциями, направлять разум и силы на созидание, а не разрушение в угоду эгоистическим интересам. - Никогда не подумала бы, что мы будем обсуждать с тобой такие вопросы, - немного подумав, ответила Наташа, - но о благополучии думают почти все. - Ну, ты даешь, смешно от тебя слышать то, в чем ты себя стараешься убедить, - задумчиво глядя на диск заходящего солнца, ответил Гена, - чтобы быть похожими на всех остальных. Зачем? - Ладно. Не будем об этом. Мне пора собираться.
Наташа летела в самолете и мысленно была в другом. Она вспоминала о Гене, ей хотелось думать как он, но не могла. В голове мысли толкаясь, отстаивали свое первенство, мысли о работе, о Маме, о тех вещах, которые необходимо было купить, иметь. - Не переживай Серега, - гудел на заднем сиденье Евгений Петрович, бомж он и в Африке бомж. Не надо так близко принимать к сердцу. Да, и с моральной точки – все одно в небытие. Никому этот человек не нужен, никто его не ждет. - Эт понятно, как жизнь прожил, такой и конец! – хорохорился Сергей, - посмотри на его изображение. Зачем он бросился именно под наше такси, а может его кто-то толкнул?! Меня до сих пор всего трясет - такой шок пережить... Наташа обернулась. В мониторе дорогой цифровой камеры, светилось спящее лицо Гены, блаженно улыбаясь.
Эпилог Вечером она долго задавала себе два вопроса; Зачем это все, если конечно? И если не конечно, то, что там? Находясь в мысленных поисках ответа, Наташа представила себя на знакомом берегу реки. Она редко бывала в том месте, но каждый раз увозила незабываемые впечатление. Встанет на краю обрыва, внизу мелкая рябь воды, одинокий огромный валун, ветер в лицо и, свобода. Свобода от всех несветлых мыслей, их уносило ветром, а вместо них еле заметное слабо пульсирующее знакомое с детства чувство счастья. Очень тихое, что когда она пыталась войти в него целиком, оно исчезало. Не заметила, как ее воображения как бы материазовались, преобразившись в реальность, но она осознавала, что это сон. Обернулась. На чистой поляне перед обрывом стояли все ее вещи, все, что было необходимо для жизни. Обожаемая машина, которая выглядела новой, будто только что из салона. Ноутбук. Сложно себе представить, как Наташа жила бы без него. Раскладной диван, на котором она любила вечерами читать, а иногда смотреть телевизор, стоявший тут же. Шифоньер забитый ее вещами, полка с любимыми книгами, фарфоровый чайный сервиз, новая микроволновка. Всякая мелочь, каждая вещь имела свое особое место. Наташа держала в памяти все – качество вещей необходимых для жизни, указывают на статус их владельца! Осмотрелась. В глубине поляны стояли такие знакомые шиповник и цветущий Волкобой, приветливо махая ветками. Она обрадовалась им как родным, хотя сама видела, как на том месте, где они росли, поставили вагончик, с постоянно вытекающей вонючей жидкостью из-под крыльца. В нем продавали пиво, водку, сигареты и продукты. Она пошла к цветнику, но он не приближался хотя все ее вещи, стоявшие на поляне стали отдалятся. Тогда Наташа решила все взять с собой, не бегать ведь из одного конца поляны в другой, не девочка уже! Мысленно накинула материю на все свои вещи, собрала, повязав в узелок и пошла к цветнику. Он встретил ее давно забытым ароматом, так будто и не было этих долгих лет борьбы за выживание, которую все Наташины знакомые и родные называют жизнью. Она опять как в детстве. Память вернула ее в тот день во всех мельчайших подробностях, так что возникло непреодолимое желание прожить его заново, чтобы уже никогда не забыть. Муравей как будто ее ждал. Он смотрел в ее сторону с нескрываемым интересом, и как тогда спустившись с Ириса, начал свой путь. Наташа взглядом последовала за ним, не поднимая глаз на Калл. Страх увидеть вместо белого цветка среди поникших цветов лилейника, черную дыру от луковицы, закрыл доступ любопытству. С каждым мгновеньем муравьиного пути открывалась забытая реальность. Так же как тогда, он исчез в листах Калла. Наташа в точности повторила все действия и увидела его на стволе цветка перед чашей соцветия, но в этот раз Муравей исчез, даже не взглянув в ее сторону. Получилось!!! Она стояла с узелком в руках на стебле цветка. Вот и порог. Однако вступить на него она не могла. Незримая пелена стеной закрывала ей путь, она стояла как бы перед закрытой стеклянной дверью, от которой у нее не было ключа... - Ну, и тупой ведь народ пошел, - услышала она эхо из чаши, - сколько раз было сказанно, - ворчал муравей, - не тащить с собой хлам совсем здесь никчемный. Ты бы еще бабушку с дедушкой с ее хозяйством на экскурсию прихватила бы. Ладно подождем, после 30-ти начинается «взрослая жизнь», когда открывается доступ в чашу, конечно, если сможешь очиститься от всех «узелков», которые навешаешь на себя в течение жизни.
|
