СВЯЩЕННОСТЬ ПРИРОДЫ И КОСМИЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ

 

Религиозному человеку Природа никогда не представляется полностью «естественной»: она всегда имеет для него определенную религиозную значимость. И это вполне объяснимо, ведь Космос - это божественное творение. Мир, выйдя из рук богов, оказался пропитанным святостью. Речь не идет только о священности, сообщенной богами, например священности, приданной какому-либо месту или объекту божественным присутствием. Боги сделали нечто большее: они продемонстрировали различные виды священного в самой структуре Мира и космических феноменов.

Мир предстает перед религиозным человеком таким образом, что позволяет обнаружить в нем множество самых разнообразных проявлений священного, а следовательно, и Бытия. Прежде всего, Мир существует, он здесь, он обладает определенной структурой: это не Хаос, а Космос, т.е. он предстает как нечто сотворенное, как божественное деяние. Это божественное творение постоянно сохраняет некоторую праздность и, видимо, способно обнаружить самые разнообразные виды священного. Небо непосредственно, «естественным образом», открывает бесконечные расстояния до всевышнего Бога. Земля также «прозрачна»: она предстает как Всеобщая мать и кормилица. В космических ритмах проявляются порядок, гармония, постоянство, плодородие. Космос во всей своей полноте - это реальный живой и священный организм. Он обнаруживает разнообразие Бытия и святости. Онтофания и иерофания, таким образом, соединяются.

В этой главе мы попытаемся уяснить, как выглядит Мир в глазах религиозного человека, и в первую очередь, как священное обнаруживает себя через сами структуры Мира. Не следует забывать, что для религиозного человека «сверхъестественное» неразрывно связано с «естественным», что Природа всегда выражает нечто, находящееся в высшей сфере. Как мы уже отмечали, если священному камню поклоняются, то это потому, что он священный, а не потому, что он камень; именно священность, проявившаяся через образ бытия камня, открывает его истинную сущность. Таким образом, мы не можем говорить здесь о «натуризме» или о «натуральной религии» в том смысле, какой придавали этим терминам в XIX в., так как религиозному человеку через «естественные» аспекты Мира удается открыть «сверхъестественное».

 

 

Священность Неба и небесные боги

Обычное созерцание небесного свода оказывается достаточным, чтобы приобщиться к религиозному опыту. Небо открывается нам во всей своей бесконечности и запредельности. Оно в полной мере предстает как ganz andere по сравнению с тем «ничто», которое представляют собой человек и его окружение. Мы обнаруживаем эту запредельность, как только осознаем бесконечную высоту неба. «Очень высоко» тут же оказывается определением божественности. Недоступные человеку высшие сферы, звездные миры становятся для человека чем-то запредельным, некой абсолютной реальностью, вечностью. Именно там живут боги, туда попадают некоторые избранники божьи посредством ритуала вознесения, туда, по некоторым религиозным учениям, поднимаются души усопших. «Очень высоко» - это недоступное обычному человеку расстояние, оно по праву принадлежит лишь сверхчеловеческим силам и существам. И тот, кто поднимается по ступеням жертвенника или восходит по ритуальной лестнице, ведущей в Небо, перестает на это время быть человеком: тем или иным образом он приобщается к сверхъестественному.

Речь не идет о какой-то логической рациональной операции. Традиционная категория «высоты», надземного, бесконечного открывается человеку в целом, как его разуму, так и душе. Такое осознание оказывается наиболее полным для человека: перед Небом человек открывает для себя безмерность божественного и свое собственное место в Космосе. Одной лишь своей формой существования Небо открывает человеку запредельность, силу, вечность. Его существование абсолютно, потому что оно высоко, бесконечно, вечно и могущественно.

Именно в этом смысле следует понимать то, о чем мы говорили выше: боги демонстрируют различные виды священного в самой структуре Мира. Космос - образцовое творение богов - «устроен» таким образом, что религиозное чувственное восприятие божествен ной запредельности стимулируется, вызывается самим существованием Неба. А так как Небо существует абсолютным образом, множество высших божеств первобытных народов получают имена, обозначающие высоту, небесный свод, метеорологические феномены; они могут также просто называться «Владельцами Неба», «Жителями Неба».

Высшее божество народа маори* зовут Ио (Iho), что означает «поднятый вверх, находящийся наверху». Уволуву (Uwoluwu), так зовется Высшее божество негров акпафу*, означает «тот, что находится наверху, высшие сферы». У селькнамов архипелага Огненная

 

 

Земля* Бога зовут «Житель Неба», или «Тот, кто в Небе». Пулуга (Puluga) - Высшее божество андаманцев* - живет на Небе: его голос - гром, ветер - его дыханье, ураган - знак гнева; он поражает молнией тех, кто уклоняется от его повелений. Бог неба народа йоруба* с Невольничьего берега* зовется Олорун (Olorun), буквально «Владелец Неба». Самоеды (самодийцы)* обожают Нума - Бога, который живет в самом высоком Небе, его имя означает - «Небо». У коряков* высшее божество зовется «Один сверху», «Хозяин того, что наверху», «Тот, кто существует». Айны* знают его как «Божественного Вождя Неба», «Небесного Бога», «Божественного Творца миров», но также как Kamui, что означает «Небо». Это перечисление может быть легко продолжено¹.

Добавим, что подобное встречается в религиях и более цивилизованных народов, тех, чья роль в Истории весьма значительна. Монгольское наименование Бога - tengri - означает «Небо» Китайское Т'ien - это одновременно и «Небо» и «Бог неба». Шумерский* термин dingir, обозначавший божество, имел в своей основе значение первобытной небесной эпифании: «светлый, блестящий». Имя вавилонского бога Ану одновременно употреблялось для обозначения понятия «Небо». В индоевропейском слове Dieus («Высшее божество») также наличествует связь как с небесной эпифанией, так и со священным (ср. санскр. div. «блестеть», «день»; dyaus «небо», «день»; Dyaus - индийский бог Неба). Зевс, Юпитер до сих пор хранят в своих именах воспоминания о небесной святости. Кельтское слово Taranis (от taran «гром»), балтийское Perkunas («молния») и древне-славянское Перун* (ср. польское piorun «молния») особенно отчетливо показывают последующие трансформации богов Неба в богов Грозы².

Однако остережемся делать вывод о «натуризме». Небесный Бог не отождествляется с Небом. Именно Бог - творец всего Космоса в целом - сотворил и Небо, поэтому он зовется «Создатель», «Всемогущий», «Господин», «Вождь», «Отец» и т.п. Небесный Бог - это личность, а не небесная эпифания. Он лишь живет на Небе и проявляется в метеорологических феноменах: громе, молнии, грозе, метеоритах и т.п. Это означает, что некоторые привилегированные структуры Космоса - Небо, атмосфера - представляют собой любимые области Высшего Существа; оно проявляет себя свойственным ему образом в majestas безграничности неба, в tremendum грозы.

_______________

1. См. примеры и библиографические ссылки в нашей работе Traité d'histoire des religions, pp. 47-64.

2. Обо всем этом см.: Traité d'histoire des religions, p.65 sq. 79 sq.

 

 

Далекий бог

История Высших Существ небесной структуры имеет первостепенное значение, если мы хотим понять историю религии человечества в целом. Разумеется, мы и не думаем представить ее здесь на нескольких страницах³. Однако мы полагали важным напомнить об одном факте, имеющем, на наш взгляд, первостепенное значение: Высшие Существа небесной структуры постепенно исчезают из культов: они «отдаляются» от человека, уходят в небо и становятся dei otiosi*. Эти боги, создав Космос, дав человеку жизнь, чувствуют, можно сказать, нечто вроде «усталости», как если бы великий промысел Сотворения исчерпал их ресурсы. Они укрываются в Небе, оставив на земле своего сына или какого-либо демиурга*, на которых возлагается завершение или совершенствование Сотворения. Мало-помалу их место занимают другие божественные персонажи: Мифические Предки, Божьи Матери, животворные Боги и т.п. Бог Грозы сохраняет еще небесную структуру, но он уже не Высшее созидающее Существо. Он лишь «оплодотворитель» Земли, а иногда лишь помощник своей Земли-Матери. Высшее Существо небесной структуры сохраняет свое господствующее положение лишь в скотоводческих цивилизациях и приобретает положение единого Бога либо в монотеистических религиях (Яхве, Аллах), либо в религиях, тяготеющих к монотеизму (Ахура-Мазда).

Явление «отдаления» Высшего Бога отмечается уже на первобытных уровнях цивилизации. У австралийских кулин (kulin) Высшее Божество Бунджил (Bundjil) создал Вселенную, животных, деревья и самого человека, но затем, наделив своего сына властью на Земле, а свою дочь - на Небе, Бунджил ушел из мира. Он восседает на облаках с огромной саблей в руке. Пулуга (Puluga), Высшее Существо андаманцев, удалился, сотворив мир и первого человека. Тайне «удаления» соответствует почти полное отсутствие культа: никакого жертвоприношения, никакой молитвы, никакого благодарственного молебна. Лишь некоторые религиозные обычаи сохраняют еще воспоминание о Пулуге, например «священное молчание» охотников, возвращающихся в деревню после удачной охоты.

_______________

3. Некоторые наброски такой истории читатель найдет в нашей книге, указанной выше. Но в первую очередь следует обратиться к книгам: R. Pettazzoni, Dio (Roma, 1921); Id., L'onniscienza di Dio (Turin, 1955); Wilhelm Schmidt, Ursprung der Gottesidee, I-XII (Munster, 1926-1955).

 

 

«Небожитель», или «Тот, кто в небесах», у селькнамов Огненной Земли вечен, вездесущ, всемогущ. Он создатель, но Сотворение было завершено мифическими предками, которые также были сотворены Высшим Богом до того, как тот ушел в надзвездные дали. Сейчас Бог скрылся от людей, и ему безразличны дела в мире. Нет ни его образов, ни его жрецов. Ему адресуют молитвы лишь в случае болезни. «Ты, тот, кто наверху, не забирай моего дитя, оно еще так мало»⁴. Ему делаются приношения лишь во время непогоды.

То же самое происходит и у большинства африканских народов. Великий небесный Бог, Высшее Существо, Всемогущий Создатель играет лишь весьма незначительную роль в религиозной жизни племени. Он слишком далек или слишком добр, чтобы нуждаться в каком-либо культе; о нем вспоминают лишь в самых крайних случаях. Так, Олорун (Olorun) - «Властитель Неба»- у народа йоруба, начав сотворение Мира, поручил его завершение и управление им одному из нижних богов - Обатала (Obatala). После чего он окончательно удалился от земных и человеческих дел; и сейчас нет ни домов, ни статуй, ни жрецов этого Высшего Бога. К нему, однако, обращаются как к последней надежде во время бедствий.

Ушел в Небо и Ндиамби (Ndyambi), Высшее божество народа гереро*, оставив человечество на попечение низших богов. «Зачем приносить ему жертвы? - объясняет туземец. - Мы не должны бояться, ведь в противоположность нашим духам умерших он не причиняет нам зла»⁵. Высшее существо племен тумбука слишком велико, чтобы интересоваться повседневными делами людей⁶. У народов Западной Африки, говорящих на языке чи*, с богом Нъанкупоном (Njankupon) та же ситуация: у него нет культа, ему воздаются почести лишь в очень редких случаях: страшный голод, эпидемии, свирепый ураган; тогда люди спрашивают, чем они обидели его. О своем Высшем существе Дзингбэ (Dzingbe) - «Всеобщем отце» - народ эве* вспоминает лишь во время засухи: «О, Небо, кому мы воздаем наши благодарения, велика засуха, пошли нам дождь, осве-

_______________

4. Martin Gusinde, «Das hochste Wesen bel den Selk'nam auf Feuerland» (Festschrift W. Schmidt, Wien, 1928, p. 269-27 4).

5. Cp. Frazer, The Worschlp of Nature, I (Londres, 1926), p. 150 sq.

6. Ibid, р. 185.

 

 

жи Землю, верни благоденствие нашим полям!»⁷. Удаленность и: пассивность Высшего Существа замечательно выражены в поговорке народа гирамо* в Восточной Африке, которая так описывает их Бога «Милугу (Mulugu) - Бог наверху, а маны внизу!»⁸ Банту* говорят: «Бог, создав человека, более совсем не заботится о нем». Негрилли* утверждают: «Бог отдалился от нас!»⁹. А фанги*, живущие в степях Экваториальной Африки, резюмируют свою религиозную философию следующей песней:

Бог (Nzame) высоко, человек низко,

Бог есть бог, а человек - человек,

Каждый у себя, каждый дома¹⁰.

Вряд ли нужно приводить еще примеры. Повсюду в первобытных религиях Небесное Высшее Существо, кажется, потеряло религиозную актуальность; у него нет культа, а мифы показывают нам, как оно все дальше и дальше уходит от людей, до тех пор, пока не станет deus otiosus. О нем вспоминают, однако, и обращают к нему мольбы как к последней надежде, если все действия, предпринятые в отношении других богов, богинь, предков или демонов, оказались тщетными. Как говорят ораоны*: «Мы испробовали все, но у нас есть еще Ты, чтобы нас спасти!» И жертвуют ему яичный белок, восклицая: «О, Бог! Ты наш Создатель! Сжалься над нами!»¹¹.

 

Религиозный опыт Жизни

В «удалении божьем» на самом, деле выражается все возрастающее стремление человека к самостоятельным открытиям в области религии, культуры и экономики. По мере того, как «примитивный» человек проявляет больший интерес к иерофаниям Жизни, обнаруживает священное в плодородии земли, увлекается более «конкретными» (более плотскими, даже оргиастическими) знаниями, он все дальше отходит от небесного Всевышнего Бога. Открытие земледелия коренным образом преобразует не только экономический уклад жизни первобытного человека, но прежде всего его

_______________

7. J.Spieth, Die Religion der Eweer (Göttingen - Leipzig, 1911) p. 46 sq.

8. Mgr Le Roy, La Religion des primitifs (7e ed., Paris, 1925), p. 184.

9. H.Trilles, Les pygmées de la forêt équatorial (Paris, 1932), p. 74.

10. Ibid, p. 77.

11. Frazer, op. cit., p. 631.

 

 

экономику священного. Другие религиозные силы начинают играть свою роль: сексуальность, плодородие, мифология женщины и Земли я т.п. Религиозный опыт становится более конкретным, более тесно связанным с Жизнью. Великие Богини-Матери, сильные Боги или гении плодородия оказываются значительно более «динамичными» и более доступными человеку, чем Бог Создатель.

Но, как мы только что видели, в случае крайней опасности, когда все предпринятые меры оказывались напрасными, и особенно тогда, когда несчастье исходило от Неба: засуха, гроза, эпидемии, человек вновь обращался к высшему Существу со своими мольбами. Такое поведение характерно не только для первобытных народов. Возьмем древних евреев. Всякий раз, когда они переживали эпоху мира и относительного экономического процветания, они отдалялись от Яхве и сближались с Астартами* и Баалами* соседних народов. И только исторические катастрофы заставляли их вновь поворачиваться к Богу Яхве. И тогда они звали Вечного и говорили: «Мы согрешили, так как забыли Вечного и служили Баалам и Астартам, но сейчас, освободи нас из рук наших врагов и мы будем служить тебе» (I Samuel, XII, 10).

Древние евреи обращались к Яхве в периоды исторических катастроф, перед лицом исторической неизбежности уничтожения. Первобытные люди вспоминали о своих высших существах во время космических катастроф. Но смысл возвращения к Небесному Богу в обоих случаях одинаков: в критической ситуации, когда ставится под угрозу само существование человеческого коллектива, люди забывают о божествах, которые охраняют и вдохновляют их в обычных условиях повседневной жизни, и вновь обращаются к Высшему Богу. Внешне эта ситуация представляется парадоксальной: божества, заменившие у первобытных народов богов небесной структуры, были подобно Баалам и Астартам древних евреев божествами плодородия, изобилия, полноты жизни, короче, божествами, стимулирующими и наполняющими Жизнь, как космическую жизнь растительного и животного мира, так и само человеческое существование. Внешне эти божества были сильными, всемогущими. Их религиозная значимость объясняется именно их силой, их неисчерпаемыми жизненными запасами, их плодовитостью.

И в то же время их поклонников, как первобытных людей, так и древних евреев, не покидало чувство, что все эти Великие Богини, все эти боги - покровители сельского хозяйства - были не в силах спасти их, охранить их жизнь в реальных критических ситуациях. Эти боги и богини могли лишь воспроизводить и умножать Жизнь, более того, они были способны на это лишь в «нормальные» периоды. Божества, превосходно управляющие космическими ритмами, оказываются бессильными, когда речь идет о спасении Космоса или челове-

 

 

ческого общества в момент крайней опасности («исторического» кризиса у древних евреев).

Различные божества, заместившие Высших Существ, обладали наиболее конкретными и наиболее яркими возможностями - возможностями способствовать Жизни. Но именно поэтому они не являются «специалистами» зарождения, они утратили наиболее тонкие, «благородные», «духовные» способности Богов Создателей. Открыв священность Жизни, человек все больше и больше оказывается в плену собственного открытия: он отдается во власть жизненных иерофаний и отдаляется от священности, стоящей над его повседневными, непосредственными нуждами.

 

Незыблемость небесных символов

Отметим, однако, что даже тогда, когда в религиозной жизни небесные боги более не главенствуют, звездные области, небесный символизм, мифы и обряды вознесения и т.п. продолжают занимать центральное место в экономике священного. То, что «вверху», «верхнее» продолжает обнаруживать трансцендентное* в любой религиозной системе. И если небо не фигурирует более в культе, затеряно где-то в мифологии, оно тем не менее присутствует в религиозной жизни посредством символизма. Этот небесный символизм пронизывает и поддерживает в свою очередь множество обрядов (вознесения, восхождения, посвящения, коронования и т.п.), мифов (о космическом Дереве, о космической Горе, о цепи, соединяющей Землю и Небо, и т.п.), легенд (о чудесном полете и т.п.). Символизм «Центра Мироздания», о широчайшем распространении которого мы уже говорили, также иллюстрирует значимость небесного символизма: именно в «Центре» осуществляется сообщение с Небом, что в свою очередь является примерным образом трансцендентности.

Можно даже сказать, что сама структура Космоса сохраняет воспоминание о Высшем небесном Существе. Как если бы Боги создали Мир таким образом, что в нем не могло не отразиться их существование, так как никакой мир невозможен без вертикального измерения и само это измерение уже наводит на мысль о всевышнем.

Будучи буквально изгнанным из религиозной жизни, небесная священность остается жить в символизме. Религиозный символ передает сообщение, даже если он и не осознается более во всей своей полноте, так как символ адресован человеческому существу в целом, а не только его разуму.

 

 

Структура водного символизма

Прежде чем говорить о Земле, следует представить религиозные оценки Вод¹². Мы делаем это по двум причинам. Во-первых, потому, что Воды существовали до Земли. Приведем по этому поводу библейское высказывание: «... и тьма над бездною; и дух Божий носился над водою» (Бытие, гл. I, 2). Во-вторых, анализируя религиозные оценки Вод, лучше понимаешь структуру и функцию символа. А ведь символизм играет значительную роль в религиозной жизни человечества; благодаря символам Мир становится «прозрачным», способным «показать» всевышнее.

Воды символизируют универсальную совокупность потенциально возможного; они есть fons et origo*, хранилище всех возможностей существования; они предшествуют всякой форме и составляют основу всякого создания. Одним из символических образов Создания является Остров, который «возникает» внезапно посреди волн. И напротив, погружение символизирует возврат к доформенному, в однообразный мир предсуществования. Всплытие повторяет космогонический акт проявления формы; погружение, напротив, равноценно разложению форм. Именно поэтому символизм Вод предполагает в равной степени как смерть, так и возрождение. Контакт с водой всегда заключает в себе некое возрождение: во-первых, потому, что разложением следует «новое рождение», а во-вторых, потому, что погружение «удобряет» и множит жизненный потенциал. На антропологическом уровне водной космогонии соответствуют верования, утверждающие, что человечество зародилось в Водах. Потопу или периодическому погружению континентов (мифы, подобные мифу об Атлантиде) на человеческом уровне соответствует так называемая «вторая смерть» человека («сырость» и leimon Ада и т.п.) или причащающая смерть через крещение. Но как в космологическом, так и в атропологическом планах погружение в Воды означает не окончательное угасание, а временное возвращение в область бесформенного, которым следует сотворение новой жизни или «нового человека», в зависимости от того, идет ли речь о космическом, биологическом или сотериологическом. По своей структуре «потоп» сопоставим с «крещением», а поминальные возлияния с люстрациями* новорожденных, а также с ритуальными весенними банями, приносящими здоровье и плодовитость.

_______________

12. Об этом см. подробно в кн.: Traité d'histoire des religions, p. 168 sq.; Images et Symboles, p. 199 sq.

 

 

В каких бы религиозных системах мы не сталкивались с Водами, они везде сохраняют одну и ту же функцию: разложения и разрушения форм, «смывания грехов». Они предстают одновременно как очищающие и регенерирующие силы. Их судьба - предшествовать сотворению и поглощать сотворенное, будучи не в силах преодолеть собственный образ существования, т.е. облечься в какие-либо формы. Воды не могут не способны превзойти виртуальное, зародышное, латентное состояние. Все, что облечено в форму, проявляется над Водами и отрывается от Вод.

Важно подчеркнуть здесь одну деталь: священность Вод, а также структура космогонии и водных апокалипсисов в полной мере смогли проявиться лишь через водный символизм, который представляет собой единственную систему, способную связать между собой все частные проявления неисчислимых иерофаний¹³. Этот закон в конечном итоге является законом всякого символизма: именно символическое единство придает значимость различным проявлениям иерофаний. Так, «Воды Смерти» могут раскрывать свой глубокий смысл лишь тому, кому известна структура водного символизма.

 

Образцовая история крещения

Отцы Церкви не преминули воспользоваться некоторыми дохристианскими и универсальными ценностями водного символизма, они даже обогатили его новыми значениями, относящимися к историческому существованию Христа. Для Тертуллиана* (De Baptismo, III-V) первая вода - это «пристанище Святого Духа, который предпочитает ее другим элементам. Именно эта первая вода порождает все живое, и нет ничего удивительного в том, что при крещении воды вновь производят жизнь... Всякие воды благодаря преимущественному положению, свойственному им изначально и закрепленному за ними в античные времена, участвуют, таким образом, в таинстве нашего освящения, как только над ними будет произнесено призывание Бога. И едва прозвучит мольба к Богу, как с небес спускается Святой Дух. Он спускается на воду и освящает ее своим присутствием. А освященная таким образом вода приобретает силу освящать других... Воды, излечивающие болезни тела, оказываются теперь способными излечивать душу. Они приносили временное спасение, теперь они восстанавливают вечную жизнь...»

_______________

13. О символизме ср.: Traité d'histoire des religions, p. 373 sq., особенно р.382 sq.; Mephistophélès et l'Androgyne, pp. 238-268.

 

 

«Старый человек» умирает, погрузившись в воду, и вместо него рождается новое существо. Этот символизм замечательно разъяснен Иоанном Христостомом (Homil. in Job., XXV, 2), говорившим о символической многозначности крещения. Он писал: «Оно означает смерть и погребение, жизнь и воскресение... Когда мы погружаем голову в воду, как в гроб, старый человек уходит под воду, вода скрывает его всего, и когда мы выходим из воды, тотчас появляется новый человек».

Как видим, интерпретации Тертуллиана и Христостома прекрасно раскрывают структуру водного символизма. Однако в христианском понимании Вод появляются некоторые новые элементы, связанные с некой «Историей», в данном случае со Священной Историей. Прежде всего, великое значение крещения в том, что оно предполагает погружение в пропасть Вод для дуэли с морским чудовищем. Это погружение имеет образец: вхождение Христа в Иордан, которое было в то же время и погружением в Воды Смерти. Как пишет Кирий Иерусалимский, «дракон Бегемот, по Иову, сидел в пучине и поглощал реку Иордан. И так как было нужно сразить головы дракона, Иисус, войдя в Воды, привязал чудовище, чтобы придать нам способность наступать на скорпионов и змей»¹⁴.

Затем возникает значение крещения как повторения Потопа. По Юстину*, Христос - это новый Ной, с победой вышедший из Вод и ставший вождем племени. Потоп обозначает как погружение в морские глубины, так и крещение. «Потоп - это, следовательно, некий образ, воспроизводимый крещением... Подобно Ною, который смело вошел в Море Смерти, поглотившее греховное человечество, и вышел из него, вновь окрещенный опускается в купель, чтобы сразиться с морским Драконом в высшем бою и выйти из него победителем»¹⁵.

Продолжая тему ритуала крещения, следует отметить, однако, что Христос уподобляется здесь и Адаму. Параллели между Адамом и Христом занимают уже значительное место в теологии святого Павла. «Путем крещения, - утверждает Тертуллиан, - человек обретает подобие Бога» (De Bapt., V). Для Кирия «крещение - это не только очищение от грехов и милость усыновления, но еще и antitypos* Страстей Христовых». Нагота при крещении тоже имеет и ритуальное и метафизическое значение: во время крещения человек

_______________

14. См. комментарий к этому тексту в кн.: J. Daniélou, Bible et Liturgie (Paris, 1957), p. 59 sq.

15. J. Daniélou, Sacramentum futuri (Paris, 1950), p. 65.

 

 

подобно Христу сбрасывает с себя старые одежды порчи, греха, те одежды, в которые облачился Адам после греха¹⁶. Это символизирует также возврат к первичной невинности, к условиям, в которых находился Адам до грехопадения.

«Восхитительно! - пишет Кирий. - Вы стоите обнаженными на глазах у всех и не испытываете никакого стыда. И это потому, что вы храните в себе образ первого Адама, который, оставаясь обнаженным в Раю, не испытывал стыда»¹⁷.

По этим нескольким текстам мы можем судить о смысле христианских инноваций: с одной стороны, Отцы искали соответствия между двумя заветами, с другой стороны, они показывали, что Иисус в самом деле исполнил обещания, данные Богом израильскому народу. Однако важно обратить внимание на то, что эти новые значения символизма крещения не противоречат общераспространенному символизму воды. В самом деле, мы вновь обнаруживаем все те же символы: Ной и Потоп имеют в качестве соответствия в многочисленных традиционных верованиях катаклизм, уничтожающий «человечество» («общество») за исключением одного единственного человека, который становится мифическим Предком для нового человечества. «Воды Смерти» проходят лейтмотивом через мифологии народов Древнего Востока, Азии и Океании. Вода - это самый совершенный способ «убийства»: она разлагает, разрушает всякую форму. И именно поэтому она изобилует «зародышами» сотворения. Символизм в момент крещения отнюдь не является привилегией иудео-христианской традиции. Ритуальная нагота олицетворяет целостность и полноту. В «Раю» отсутствуют «одежды», а следовательно, и «изношенность» (архетипический образ Времени). Всякая ритуальная нагота предполагает наличие некой вневременной модели, райского образа.

Чудовища, обитающие в пучинах вод, встречаются во многих традиционных верованиях: герои, «посвященные», опускаются на дно, чтобы сразиться с морскими чудовищами; это испытание типично посвятительское. Разумеется, в истории религий мы находим множество вариантов: иногда драконы охраняют некое «сокровище», т.е. поддающийся восприятию образ «священного», абсолютной реальности. Ритуальная в инициациях победа над чудовищем-стражем равноценна завоеванию бессмертия¹⁸. Для христианина крещение -

_______________

16. J. Daniélou, Bible et Liturgie, p. 61 sq.

17. См. также другие тексты, приведенные в кн. J. Daniélou, Bible et Liturgie, p. 56 sq.

18. Об этих мотивах в мифологии и ритуалах см.: Traité d'histoire de religions, pp. 182 sq., 247 sq.

 

 

это таинство, так как оно было установлено Христом, но оно не утрачивает от этого и своего ритуального изначального смысла испытания (борьбы с чудовищем), символических смерти и воскресения (рождения нового человека). Мы не утверждаем, что иудаизм или христианство «заимствовали» те или иные мифы или символы в религиях соседних народов; в этом нет необходимости: иудаизм опирается на всю первобытную историю и на всю длительную историю религий, где все эти понятия уже существовали.

Более того, даже не было необходимости, чтобы иудаизм сохранил или «вызвал к жизни» тот или иной символ во всей его полноте. Достаточно было того, чтобы какая-то группа образов строилась, пусть даже в достаточно смутной форме, с домоисеевых времен. Такие образы и символы оказывались способными вновь приобрести в любой момент острую религиозную актуальность.

 

Универсальность символов

Некоторые Отцы древней церкви проявляли немалый интерес к соответствиям между символами христианства и символами, имеющими всеобщий характер. Обращаясь к тем, кто отрицал воскресение мертвых, Феофил Антиохский обращал внимание на Божественные знаки (tekhmeria), данные нам в ощущении, которые заключены в великих космических ритмах: времена года, дни и ночи и т.п. «Разве нет воскресения для посевов и плодов?» По Клементию Римскому, «день и ночь показывают нам воскресение: ночь засыпает, день пробуждается и день уходит, ночь приходит»¹⁹.

Для апологетов христианства символы всегда несут в себе некие послания: они открывают нам священное толкование космических ритмов. Откровения, привнесенные христианством, не разрушали дохристианского значения символов: они лишь добавляли им новые смыслы. Конечно, для верующего эти новые значения затмевали все прочие: только они придавали значимость символу, превращая в его в откровение. Важным оказывается воскресение Христа, а не «знаки», которые можно было бы прочесть в космической жизни. Однако эта переоценка была в некотором смысле обусловлена самой структурой символизма; можно сказать даже, что водный символ ожидал реализации своего глубокого значения в новых ценностях, привнесенных христианством.

_______________

19. Ср.: L. Beirnaet, «La dimension mythique dans le sacramenialisme chrétien» (Eranos-Jahrbuch, XVII, 1949), p. 275.

 

 

Христианская вера основывается на веком историческом откровении: именно воплощение Бога в исторические Времена и придает значимость символам в глазах христианина. Но универсальный водный символизм не был ни разрушен, ни «растаскан» на части вследствие исторических (иудео-христианских) трактований символа крещения. Иначе говоря, Истории не удалось коренным образом изменить структуру древнего символизма. История последовательно прибавляет к нему новые значения, не нарушающие общей структуры символа.

Ситуация, которая была только что описана, станет более понятной, если мы примем во внимание тот факт, что для религиозного человека Мир всегда обладает сверхъестественной значимостью; в нем всегда обнаруживается какой-либо аспект священного. Любой фрагмент космоса «прозрачен», в присущей ему форме существования проявляется какая-либо частная структура Бытия и, следовательно, священного. Не следует забывать, что для религиозного человека священность есть проявление Бытия во всей его полноте. Священные космические откровения являются в некотором смысле первичными: они происходили в самом далеком прошлом человечества, и нововведения, привнесенные впоследствии Историей, не смогли их сокрушить.

 

Terra Mater*

Один индийский проповедник - Смохалла, вождь племени уанапум, отказывался обрабатывать землю. Он полагал, что ранить, резать, разрывать, царапать «нашу общую мать», производя на ней сельскохозяйственные работы, есть великий грех. Он добавлял: «Вы требуете от меня, чтобы я обрабатывал землю? Но могу ли я взять нож и вонзить его в чрево своей матери? Ведь если я так поступлю, она никогда не примет в себя вновь мое мертвое тело. Вы требуете от меня, чтобы я взрыхлял почву и вытаскивал камни? Но могу ли я уродовать тело матери, добираясь до самых костей? Ведь если я так поступлю, я более не смогу войти в него, чтобы возродиться вновь. Вы требуете от меня, чтобы я косил траву, заготавливал сено, продавал его и обогащался подобно белому человеку? Но осмелюсь ли я повредить прическу моей матери?»²⁰.

_______________

20. James Mooney, «The Ghost-Dance religion and the Sioux Outbreak of 1890» (Annual Report of the Bureau of American Entology, XIV, 2, Washington, 1896, pp. 641-1136), pp. 721,724.

 

 

Эти слова были произнесены менее века тому назад, но они далеко в глубь истории. Услышав их, мы ощущаем, как с несравненной свежестью и непроизвольностью пред нами возникает образ первичный Матери-Земли. Этот образ мы встречаем повсюду в самых различных формах и вариациях. Это и Terra Mater, или Tellus Mater *, хорошо известная из средиземноморских религий, которая дает жизнь всему живому. «Я воспою Землю, - читаем мы в гомеровском гимне «Земле» (l sq.), - всеобщую мать с прочным основанием почтенную прабабку, вскормившую на своей почве все сущее..., Именно тебе назначено давать жизнь смертным и забирать ее у них...» А в «Хефорах» Эсхил (127-128) прославляет Землю, которая «взращивает все живое, вскармливает его и вновь получает от него зародыш нового плода».

Пророк Смохалла не говорит нам, каким образом люди рождаются от земной Матери. Но некоторые мифы американских народов открывают нам, как все это происходило в начале, in illo tempore: первые люди некоторое время жили в утробе их Матери, то есть в глубине Земли, в ее недрах. Там, в земных глубинах, они вели получеловеческую жизнь: они были чем-то вроде эмбрионов, еще не окончательно сформировавшихся существ. Во всяком случае, именно так утверждали индейцы лени ленапе, называемые иначе делаварами, обитавшие в прошлом на территории штата Пенсильвания. Согласно их мифологии, Создатель, приготовив людям все, чем они пользуются на Земле до сих пор, тем не менее решил подержать их некоторое время в утробе их земной Матери, чтобы они смогли лучше развиться и дозреть. Другие мифы американских индейцев повествуют нам о стародавних временах, когда Мать-Земля порождала людей точно так же, как она рождает теперь кустарник и тростник²¹.

Вынашивание и порождение Землей живых существ относится к общераспространенному верованию²². Во многих языках человек называется как «рожденный Землей». Люди верят, что дети «приходят» из недр Земли, из гротов, пещер, расщелин или из прудов, родников, рек. В форме легенд, суеверий или просто метафор подобные верования еще сохранились и в Европе. В каждой области и почти каждом городе, в каждой деревне есть скала или родник, что «приносят» детей: это Kinderbrunnen*, Kinderteiche*, Bubenquellen* и т.п. Даже современные европейцы испытывают смутное чувство мистического единства с родной Землей. Это не что иное, как религиозный опыт.

_______________

21. Ср.: Mythes, rêves et mystères (Gallimard, 1957), p. 210 sq.

22. См.: A. Dieterich, Mutter Erde (3e ed., Leipzig-Berlin, 1925); B. Nyberg, Kind und Erde (Helsinki, 1931); ср.: M. Eliade, Traité d'histoire des religions, p. 211 sq.

 

 

Умирающие желают вернуться в лоно Матери-Земли и быть погребенными на родной стороне. «Ползи к Земле, твоей Матери!» - провозглашает «Ригведа» (X, XVIII, 10). «Ты, кто есть земля! Я кладу тебя в Землю», - написано в «Атхарвоведе» (XVIII, IV, 48). «Да вернутся вновь в Землю плоть и кости», - провозглашают китайцы во время погребальных церемоний. А эпитафии на надгробиях древних римлян выдают их страх быть погребенными вдалеке от родных мест. Но еще чаще в них читается радость вновь соединиться с родной землей: hic natus hic situs est (CXLIX, V, 5595: «Здесь он рожден, здесь и погребен»); hic situs estpatrial (VIII, 2885); hic quo natus fuerat optans erat illо reverti (V, 1703: «Туда, где был рожден, он возжелал вернуться»).

 

Humi positio*: возложение ребенка на землю

Этот основополагающий опыт, согласн