ЯЗЫК КАК ЗНАКОВАЯ СИСТЕМА. Типологическая классификация языков возникла позднее попыток генеалогической классификации и исходила из иных предпосылок.

 

Типологическая классификация языков возникла позднее попыток генеалогической классификации и исходила из иных предпосылок.

Вопрос о «типе языка» возник впервые у романтиков.

Романтизм – это былото идеологическое направление, которое на рубеже XVIII иXIX вв. должно было сформулировать идейные достижения буржуазных наций; для романтиков главным вопросом было определение национального самосознания

Именно романтики впервые поставили вопрос о «типе языка». Их мысль была такова: «дух народа» может проявляться в мифах, в искусстве, в литературе и в языке. Отсюда естественный вывод, что через язык можно познать «дух народа».

Так возникла замечательная в своем роде книга вождя немецких романтиков Фридриха Ш л е г е л я (1772–1829) «О языке и мудрости индийцев» (1809).

Фридрих Шлегель сопоставил с точки зрения грамматики (а не лексики) санскрит с греческим, латинским, а также с языками тюркскими и пришел к выводу:

1) что, исходя из наличия или отсутствия изменения корня, все языки можно разделить на два типа: флективные (характерно формальное взаимопроникновение контактирующих морфем, при котором проведение морфологических границ (прежде всего между основой и аффиксом) становится затруднительным) и аффиксирующие (для них характерна грамматическая однозначность аффиксов, отсутствие «сплавки» морфем),

2) что флективным языкам свойственно «богатство, прочность и долговечность», а аффиксирующим «с самого возникновения недостает живого развития», им свойственны «бедность, скудость и искусственность».

Однако уже для современников Ф. Шлегеля стало ясным, что в два типа все языки мира распределить нельзя. Куда же отнести, например, китайский язык, где нет ни внутренней флексии, ни регулярной аффиксации?

Брат Ф. Шлегеля – Август-Вильгельм Шлегель (1767–1845),

переработал типологическую классификацию языков своего брата и определил три типа: 1) флективный, 2) аффиксирующий, 3) аморфный (характерно отсутствие словоизменения, грамматическая значимость порядка слов, слабое противопоставление знаменательных и служебных слов).

Однако при всей значимости работы братьев Шлегелей, он всё же не смогли в полной мере описать грамматическую структуру всех языков, кроме того их определение флективности сводилось к понятию внутренней флексии (тогда как во многих фл-х языках в основе грамматики лежит аффиксация). Кроме того, сам термин «аморфные языки» не совсем уместен, т.к. он предполагает отсутствие формы, но в китайском языке есть форма, другой вопрос, как она изменяется и от чего зависит лексическое значение слова.

Значительно глубже подошел к вопросу о типологической классификации языков Вильгельм фон Гумбольдт (1767–1835): «Человек является человеком только благодаря языку»; «нет мыслей без языка, человеческое мышление становится возможным только благодаря языку»; язык – «соединительное звено между одним индивидуумом и другим, между отдельным индивидуумом и нацией, между настоящим и прошедшим».

При распределении языков по типам В. фон Гумбольдт ориентировался на три критерия:

1) выражение в языке отношений;

2) способ образования предложений;

3) звуковая форма.

Т.о. Гумбольдт разделил все языки мира на 4 группы:

1) флективные

· изменение корня,

· изменение окончаний,

· аффиксация.

2) агглютинативные;

3) изолирующие, а не оморфные (грамматическая форма изменяется не изменением слов, а изменением порядка слов и интонации)

4) инкорпорирующие.

Особенность этого типа языков (индейские в Америке, палеоазиатские в Азии) состоит в том, что предложение строится как сложное слово, т. е. неоформленные корни-слова агглютинируются в одно общее целое, которое будет и словом, и предложением. Части этого целого – и элементы слова, и члены предложения. Целое – это слово-предложение, где начало – подлежащее, конец – сказуемое, а в середину инкорпорируются (вставляются) дополнения со своими определениями и обстоятельствами. Гумбольдт разъяснял это на мексиканском примере: ninakakwa, где ni – «я», naka – «ед-» (т. е. «ем»), a kwa – объект «мяс-». В русском языке получаются три оформленных грамматически слова я мяс-о ем, и, наоборот, такое цельнооформленное сочетание, как муравьед, не составляет предложения. Для того чтобы показать, как можно в данном типе языков «инкорпорировать», приведем еще один пример из чукотского языка: ты-ата-каа-нмы-ркын – «я жирных оленей убиваю», буквально: «я-жир-олень-убив-делай», где остов «корпуса»: ты-нмы-ркын, в который инкорпорируется каа – «олень» и его определение ата – «жир»; иного расположения чукотский язык не терпит, и все целое представляет собой слово-предложение, где соблюден и вышеуказанный порядок элементов.

 

Позднее была представлена классификация языков Августом Шлейхером, где он не рассматривает инкорпорирующие языки, но он пытался «подогнать» развитие языков под схему тезиз – анализ – синтез, что оказалось неправомерным.

Штейнталь предложил свою классификацию на основании положениея: языки с формой (форма как слова, так и предложения) – языки без формы. Данная классификация, как и некоторые последующие, детализирует лежащую в ее основе классификацию Гумбольдта, но понимание «формы» явно противоречит в ней исходным положениям.

Несмотря на многие тонкие наблюдения над языками, все эти три классификации построены на произвольных логических основаниях и не дают надежных критериев к разрешению типологии языков.

Особо стоит морфологическая классификация языков Ф. Ф. Фортунатова (1892) – очень логичная, но недостаточная по охвату языков. Ф. Ф. Фортунатов исходным пунктом берет строение формы слова и соотношения его морфологических частей. В этой классификации нет инкорпорирующих языков, нет грузинского, гренландского, малайско-полинезийских языков, что, конечно, лишает классификацию полноты.

Новая типологическая классификация принадлежит американскому языковеду Э. Сепиру (1921) – концептуальная, или функциональная. Он рассматривает языки с разных точек зрения, а не только с позиции грамматического выражения значения. Критерии типологии Сепира:

1) типы грамматических понятий (корень, корень+суф., слово, порядок слов)

2) как выражается грам.знач (изолирующие, агглютинативные, фузия и символизация)

3) степень спаянности элементов, выражающих грамматическое значение

НО! Охарактеризовал только 21 язык, само понятие «класс» сформулировано нечетко, кроме того, не прослежены исторические связи между языками, поэтому его классификация носит чисто функциональный характер.

Тадеуш Милевский предложил классификацию, исходящую из синтаксических данных: «... в языках мира имеются четыре основных типа синтаксических отношений.

Опираясь на форму синтаксических показателей, Милевский выделил три главных типа языков: позиционный, флективный и концентрический. В языках позиционных синтаксические отношения выражаются постоянным порядком слов... Во флективных языках функции подлежащего, субъекта, объекта действия и определения обозначаются самой формой этих слов... Наконец, в концентрических языках (инкорпорирующих) сказуемое при помощи формы или порядка входящих в его состав местоименных морфем указывает на субъект действия и объект...».

Итак, вопрос о типологической классификации языков, таким образом, не разрешен, хотя за 150 лет было много и интересно написано на эту тему.

Одно остается ясным, что тип языка надо определять прежде всего исходя из его грамматического строя, наиболее устойчивого, а тем самым и типизирующего свойства языка.

Необходимо включать в эту характеристику и фонетическую структуру язык а, о чем еще писал Гумбольдт, но не мог этого осуществить, так как в то время не было фонетики как особой языковедческой дисциплины.

 

Начиная с конца 50-х гг. разработка ТК идёт в целом по следующим направлениям:

1) уточнение критериев, предложенных в традиционной морфологической классификации, выяснение их действительной взаимосвязи (гипотеза Б. А. Серебренникова о причинах устойчивости агглютинативного строя, работы С. Е. Яхонтова по формализации и уточнению понятий традиционной ТК, исследование проблем соотношения изоляции и агглютинации у Н. В. Солнцевой, агглютинации и флексии — у В. М. Алпатова и другие работы советских исследователей);

 

2) разработка универсального грамматического метаязыка, с помощью которого достигается разъяснение типологических свойств любого языкового материала, например работы Б. А. Успенского, А. Мартине, Т. Милевского и других исследователей;

 

3) разработка синтаксических ТК, в т. ч. по типу нейтрального словопорядка (Гринберг, У. Ф. Леман и другие), по типу предикативной конструкции, по иерархии синтаксических свойств значимых единиц предложения — языки с подлежащим, языки без подлежащего, или ролевые (А. Е. Кибрик, Р. Ван Валин и Дж. Э. Фоли, отчасти Ч. Филмор), топиковые языки, т. е. такие, в которых грамматический приоритет имеет не подлежащее, а тема (Ч. Н. Ли и С. Томпсон).

 

4)разработка цельносистемных ТК на основе какой-либо одной черты языковой структуры, например, противопоставление субъекта — объекта в номинативных языках.

 

 

ЯЗЫК КАК ЗНАКОВАЯ СИСТЕМА

Как орудие общения язык должен быть организован как целое, обладать известной структурой и образовать единство своих элементов как некоторая система. Если наши представления и отработанные сознанием понятия являются «копиями», «слепками», «образами» действительных вещей и процессов природы, то это не относится к словам языка и к языку в целом.

Прямое «отражение» вещей в языке может быть только в звукоподражаниях (ку-ку, хрю-хрю и т. п.), да и то внутренние фонетические законы могут препятствовать более точному воспроизведению звуков природы звуками речи. Поэтому одни и те же звуки природы как звукоподражания различны в разных языках. Обычные же, незвукоподражательные слова своим материальным составом ничего общего не имеют с обозначаемыми ими вещами и явлениями. Действительно, что общего между звуковыми комплексами дом, нос, брат, кот и т. п. и соответствующими вещами и явлениями? Совершенно ясно, что эти звуковые комплексы не «отражают» действительности, как ее отражают представления и понятия.

Во всяком общении можно выделить какой-либо смысл и средства его передачи. Если расчленить этот смысл на элементы и найти, какими средствами выражен каждый из них, то мы получим знаки. Но что же надо понимать под термином з н а к? З наки – это соединение определенного смысла и определенного способа его выражения, т.е. означаемого и означающего. Знак существует только в системе, очень важно, чтобы знак был декодирован. Применительно к языку:

1) Знак должен быть материальным, т. е. должен быть доступен чувственному восприятию, как и любая вещь.

2) Знак не имеет значения, но направлен на значение, для этого он и существует, поэтому знак – член второй сигнальной системы.

3) Содержание знака определяется его различительными признаками, аналитически выделяемыми и отделяемыми от неразличительных.

5) Знак и его содержание определяется местом и ролью данного знака в данной системе аналогичного порядка знаков.

Это можно пояснить такими примерами. Если сравнить кляксу и букву, материальная природа которых одинакова и обе они доступны органам восприятия, то выясняется, что для характеристики кляксы все ее материальные свойства: и размер, и форма, и цвет, и степень жирности – одинаково важны. А для буквы важно лишь то, что отличает эту букву от других: а может быть больше или меньше, жирнее или слабее, может быть разного цвета, но это «то же а», тогда как при различии этих признаков кляксы будут разные. Клякса ничего не значит, а буква значит, хотя и не имеет своего значения; а же существует для того, чтобы, различаясь с о, у и т. п., различать стал от стол, стул и т. п. У буквы же может быть существенно изменен ее материальный вид, например: а, а, А, А и т. д., но это то же самое, тогда как для кляксы изменения ее контуров приводят к тому, что это разные кляксы. Дело здесь именно в том, что з н а к – э т о ч л е н о п р е д е л е н н о й з н а к о в о й с и с т е м ы, для буквы – алфавитной и графической, тогда как любая клякса может «существовать» сама по себе и ни в какой системе не участвовать.

Возможность знаков выполнять свою различительную функцию основана на том, что знаки в пределах данной знаковой системы (алфавит, звуковой строй языка)² сами различаются либо в целом, либо посредством какой-нибудь частной, отдельной диакритики³. Это тоже легче всего показать на буквах. Так, о и х различаются в целом, не имея ничего общего, наоборот, ш и щ имеют все общее, кроме одной диакритики – «хвостик» у щ. (диакритика, или диакритические знаки (diacritics, diacritical marks) — это вспомогательные знаки, добавляемые к буквам для уточнения их произношения или чтобы ввести различия в схожих словах. Термин произошел от греческого слова «диакритикос» — различительный).

Среди ученых нет единого понимания знака в языке, и многие это понятие объясняют по-разному.

Очень важные различения в области теории знака указывает в «Логических исследованиях» немецкий логик Эдмунд Гуссерль: 1) всякое выражение есть знак, 2) надо различать настоящие знаки (Zeichen) и «метки» или «приметы» (Anzeichen) типа крестов, начертанных мелом на домах гугенотов в Варфоломеевскую ночь, или узелков на платке, «чтобы не забыть», 3) знаки направлены на значение, тогда как метки остаются простым обозначением, 4) знаковая направленность может относиться к называемому предмету – это «предметная отнесенность» (gegenstandliche Beziehung), к «выражению говорящего» (Kundgabe) и собственно к значению (Bedeutung), 5) очень важным для лингвистов является различение случаев: а) одно значение – разные предметы, это universalia («универсалия») – общие понятия: лошадь, человек и б) один предмет – разные значения – это синонимы: глаза – очи.

Датский лингвист Л. Ельмслев пишет о знаках: «Язык по своей цели – прежде всего знаковая система; чтобы полностью удовлетворять этой цели, он всегда должен быть готов к образованию новых знаков, новых слов или новых корней... При условии неограниченного числа знаков это достигается тем, что все знаки строятся из незнаков, число которых ограничено... Такие незнаки, входящие в знаковую систему как часть знаков, мы назовем фигурами; это чисто операциональный термин, вводимый просто для удобства. Таким образом, язык организован так, что с помощью горстки фигур и благодаря их все новым и новым расположениям можно построить легион знаков...» (Е л ь м с л е в Л у и. Пролегомены к теории языка [Русский пер.: Новое в лингвистике. Т. 1, 1960. С. 305]).

Один из основоположников Женевской лингвистической школы Фердинанд де Соссюр определил знак так: «Знак – это предмет, который указывает на другой предмет, чтобы информировать о чем-то». Любой знак в языке двусторонен:

 

Означающее (план выражения) - звуки

 

Знак – только соединение этих двух величин

 

 

Означаемое (план содержание) – понятия

 

Языковой знак – это двусторонняя единица, представляющая предмет, свойства, отношения действительности. Это единство означаемого и означающего.

 

Итак, слова как названия вещей и явлений не имеют ничего общего с этими вещами и явлениями; если бы такая естественная связь слов и вещей существовала, то в языке не могло быть ни с и н о н и м о в – различно звучащих слов, но называющих одну и ту же вещь (забастовка – стачка, завод – фабрика, тощий – худой, и т. п.), ни о м о н и м о в – одинаково звучащих слов, но имеющих разные значения (лук – «оружие» и лук – «растение», ключ – «родник» и ключ – «инструмент для отпирания замка», лама – «тибетский монах» и лама – «американское животное» и т. д.), невозможен был бы и перенос значений (хвост – «часть тела животных» и хвост – «очередь», собачка – «маленькая собака» и собачка – «рычаг для спуска курка» и т. п.), наконец, невозможно было бы наличие разнозвучащих слов для обозначения одного и того же явления в разных языках (однако это так, ср. русское стол, немецкое Tisch, французское table, английское board, латинское mensa, греческое trapedza, турецкое sofra, финское pöytä; и т. д.).

Но мы не можем объяснить непроизводные, взятые в прямом значении слова: мы не знаем, почему «нос» называется носом, «стол» – столом, «кот» – котом и т. п.

Однако слова, производные от простых, уже объяснимы через эти непроизводные: носик через нос, столик через стол, котик через кот и т. п., равно как и слова с переносным значением объяснимы через слова прямого значения; так, нос у лодки объясняется через сходство по форме и положению с носом человека или животного, стол – «пища» – через смежность в пространстве со столом – «мебелью» и т. п.

Таким образом, слова производные и с переносными значениями мотивированы и объяснимы в современном языке через слова непроизводные и прямого значения. Слова же непроизводные и прямого значения немотивированы и необъяснимы, исходя из современного языка, и мотивировка названия может быть вскрыта только этимологическим исследованием при помощи сравнительно-исторического метода (Этимологический от этимология – из греческого etymologia из etymon –- «истина» и logos – «слово», «учение»). Почему же все-таки стол, дом, нос, кот и т. п. не просто звукосочетания, а слова, обладающие значением и понятные для всех говорящих по-русски? Для выяснения этого вопроса следует ознакомиться со структурой языка.

Под с т р у к т у р о й следует понимать единство разнородных элементов в пределах целого.

Первое, с чем мы сталкиваемся при рассмотрении структуры языка, приводит нас к очень любопытному наблюдению, показывающему всю сложность и противоречивость такой структуры, как язык.

Действительно, на первый взгляд речевое общение происходит очень просто: я говорю, ты слушаешь, и мы друг друга понимаем. Это просто только потому, что привычно. Но если вдуматься, как это происходит, то мы наталкиваемся на довольно странное явление: говорение совершенно непохоже на слушание, а понимание – ни на то, ни на другое. Получается, что говорящий делает одно, слушающий – другое, а понимают они третье.

Процессы говорения и слушания зеркально противоположны: то, чем кончается процесс говорения, является началом процесса слушания. Говорящий, получив от мозговых центров импульс, производит работу органами речи, артикулирует, в результате получаются звуки, которые через воздушную среду доходят до органа слуха (уха) слушающего; у слушающего раздражения, полученные барабанной перепонкой и другими внутренними органами уха, передаются по слуховым нервам и доходят до мозговых центров в виде ощущений, которые затем осознаются.

То, что производит говорящий, образует а р т и к у л я ц и о н н ы й к о м п л е к с; то, что улавливает и воспринимает слушающий, образует а к у с т и ч е с к и й к о м п л е к с.

Артикуляционный комплекс, говоримое, не похож физически на акустический комплекс, слышимое. Однако в акте речи эти два комплекса образуют единство, это две стороны одного и того же объекта. Действительно, произнесем ли мы слово дом или услышим его – это будет с точки зрения языка то же самое.

Отожествление говоримого и слышимого осуществляется в акте речи благодаря тому, что акт речи – двусторонен; типичной формой речи является диалог, когда говорящий через реплику делается слушающим, а слушающий – говорящим. Кроме того, каждый говорящий бессознательно проверяет себя слухом, а слушающий – артикуляцие. О т о ж е с т в л е н и е г о в о р и м о г о и с л ы ш и м о г о обеспечивает правильность в о с п р и я т и я, без чего невозможно достигнуть и взаимопонимания говорящих.

Для правильного восприятия необходимо, чтобы оба собеседника владели теми же артикуляционно-акустическими навыками, т. е. навыками того же языка.

Но акт речи не исчерпывается восприятием, хотя без него и невозможен. Следующий этап – это п о н и м а н и е. Оно может быть достигнуто только в том случае, если и говорящий и слушающий связывают данное артикуляционно-акустическое единство с тем же значением; если же они связывают данное артикуляционно-акустическое единство, хотя бы и при правильном восприятии, с разными значениями, – взаимопонимания не получается; так, если встретятся русский и турок, и русский скажет табак, то турок легко «подгонит» русский артикуляционный комплекс табак под свой акустический комплекс tabak, но поймет его или как «блюдо», или как «лист бумаги», так как «табак» по-турецки tütün (ср. украинское тютюн).

Следовательно, и на этом втором этапе акта речи, как и на первом, необходимо, чтобы говорящий и слушающий принадлежали к коллективу, говорящему на одном и том же языке; тогда происходит новое отожествление несхожего: артикуляционно-акустической и смысловой стороны, образующих тоже единство.

В языке всегда обязательно наличие двух сторон: внешней, материальной, связанной с артикуляционно-акустическим комплексом, и внутренней, нематериальной, связанной со смыслом. Первое является обозначающим и гарантирующим через знаки доведения речи до органа восприятия, без чего речевое общение немыслимо; второе – обозначаемым, содержанием, связанным с мышлением.

Звуковые знаки языка (равно как и графические) обладают двумя функциями: 1) перцептивной (из латинского perceptio – «восприятие») – быть объектом восприятия и 2) сигнификативной (от латинского signiflcare – «обозначать») – иметь способность различать вышестоящие, значимые элементы языка – морфемы, слова, предложения: нот, мот, тот, дот, лот, рот, кот... стал, стол, стул... сосна, сосны, сосне, сосну... и т. п.

Семиотика – наука о знаковых системах (от греческого ςεμά - знак). Язык – лишь одна из многочисленных знаковых систем. Но при этом язык – это одна из самых сложных знаковых систем, это идеально-материальное образование (смысл + звуковой комплекс).