Катя проснулась от ощущения, что в комнате кто-то есть. Долгие секунды она не могла сообразить, кто она и где находится, кто может рядом с ней шуршать.

А я слышала, как ты ночью разговаривала.

Лизонька сидела на полу, на коленях у нее лежал разорванный пакет со сладостями, губы были измазаны белым кремом, в пальцах она держала крепенький коричневый брусочек шоколадного пирожного.

М-м-м… Какие вкусные! — Лизонька отправила в рот весь кусочек и, шамкая, добавила: — А тебе их только ночью будут носить?

Не ешь! — сорвалась с постели Катя, рванула на себя пакет. Разноцветные колобочки раскатились по полу, сыпя глазурной крошкой.

Да ты что? — Лизонька подняла на сестру полные искреннего изумления глаза. — Я таких в жизни не ела. Они холодные, точно только что со льда. Кто принес?

Если и несли, то не тебе!

От резкого пробуждения и такого стремительного прыжка к сестре Катя никак не могла перевести дыхание. Почему она сразу не убрала сверток? Как она могла о нем забыть?

Хорошо, тебе. А кто?

Личико сестры выражало покорность. Но сквозь эту готовность принять любой ответ крылось столько лукавства и хитрости, что Катя еле сдержалась, чтобы не ударить Лизоньку по лицу. Сестры все эти дела не касались!

Кто надо! — Катя стала спешно переодеваться.

Вы целовались? — Глаза Лизоньки стали в два раза больше, она вся подалась вперед.

Что ты несешь! — Катя набросила на кровать покрывало.

Неужели это брат священника? — догадалась Лизонька. — Что же ты не дала мне их съесть?

Зубы заболят от сладкого.

А у тебя не заболят?

Я есть не буду! — Катя подобрала раскатившиеся пирожные.

А я все маме расскажу!

Не устань рассказывать!

Катя поглядела на искореженные гостинцы у себя в руках, и у нее вдруг родилась идея отнести их в церковь. Если Виктор проклят, то они должны загореться дьявольским огнем. Катя сдернула со спинки кровати косынку, завернула в нее пирожные.

Куда? — подалась вперед Лизонька.

Здесь душно, прогуляюсь.

Я с тобой!

Катя не обратила внимания на сестру. Ей сейчас было все равно, кто идет рядом. Недлинная дорога до церкви показалась ей бесконечной. На каждом шагу ей чудилось, что за ней наблюдают, каждую секунду казалось, что ее сейчас окликнут. Пирожные в узелке жгли пальцы. Но проходили мгновения, минуты, и ничего не происходило. Узелок оставался узелком, дорожка дорожкой, встречные люди приветливо улыбались ей.

От неожиданной мысли Катя остановилась. Ну, конечно же, это все шутка. Ну, какие дьяволы и вампиры в их селе? Просто кто-то решил зло над ней подшутить. Выдумал себе такой мистический образ и стал являться к ней по ночам. Как входил? Через окошко! Оно наверняка неплотно прикрыто. И пирожные в ее руках самые обыкновенные. Прохладные же они оттого, что все утро пролежали в тени под окном.

Поняв все это, Катя остановилась. Руки ее опустились.

Что же ты? — догнала ее Лизонька.

Голова закружилась. От солнца, наверное. Пойдем домой.

А пирожные?

Странникам отдадим. Я кого-то вчера около церкви видела.

Катя снова заспешила вперед, опустила узелок рядом с первым встретившимся нищим. И вдруг замерла. Ей показалось, что под ногами у нее что-то происходит, словно там кто-то есть и она слышит размеренное биение чужого сердца.

Встретилась с внимательным взглядом сестры.

Книгу свою можешь забрать, — прошептала Катя, смутившись. — Она мне больше не нужна.

Прочитала? — По Лизонькиному лицу было видно, что она запуталась окончательно, но с чего начать узнавать тайну сестры, не знает.

Сама же говорила, что писатели не выдумывают ничего нового, — расстроенно пробормотала она. — Описывают то, что есть. Зачем же мне чужой рассказ?

Странная ты какая-то, — только и смогла ответить Лизонька, недовольно поджимая губы.

Дни стоят жаркие, и ночь не дает прохлады.

Они медленно пошли обратно. Лизонька все забегала вперед, заглядывая сестре в лицо.

Что же у тебя своего, если не нужно чужого? — Лизонька злилась, что все надо вытягивать из сестры по крохам, что Катя не хочет ей сразу всего рассказать.

Катя остановилась, долгим взглядом окинула приземистый ряд знакомых домов, нависшую над ними громаду церкви, крутой обрыв, на который, словно недошитый ковер, было наброшено кладбище с сеткой крестов, блеснувшую на повороте реку, на другой стороне плавно поднимающийся берег и одинокую кибитку, бегущую по кромке горизонта.

— Нет, наверное, ничего своего. — Незаметно для себя Катя сдернула с плеча платок, тонкими пальцами пробежала по обметанному краю, встряхнула его, зачем-то поправила волосы. — Что-то сердце щемит. И тоска такая…