Кроту уже давно хотелось познакомиться с Барсуком, По тому, как о немговорили, Крот заключил, что Барсук -- очень важная фигура и, хотя он редкопоявлялся, его влияние на всех отчетливо ощущалось. Но когда бы Крот ниобратился с просьбой к дядюшке Рэту, тот каждый раз отвечал оченьнеопределенно. -- Хорошо, хорошо, -- говорил дядюшка Рэт. -- Он сам как-нибудьпоявится, тогда я тебя с ним познакомлю. Отличный парень! Но ты долженпринимать его не только таким, какой он есть, но и когда он есть. -- А ты не мог бы пригласить его сюда, устроить, например, званый обедили что-нибудь такое"? -- спросил Крот. -- Да он не придет, -- просто ответил дядюшка Рэт. -- Барсук ненавидитобщество, и приглашения, и обеды, и все такое в этом духе. -- Ну а предположим, мы с тобой сами сходим к нему? -- Я убежден, что ему это решительно не понравится, -- сказал дядюшкаРэт с тревогой. -- Он такой застенчивый, да нет, он бы просто на насобиделся! Я еще ни разу не решился явиться к нему в дом, хотя мы с ним оченьдавно знакомы. Кроме того, нам просто нельзя. Он живет в самой серединеДремучего Леса. -- Ну и что? -- заметил Крот. -- Помнишь, ты же говорил, что там нетничего особенного. -- Ну говорил, -- ответил дядюшка Рэт уклончиво. -- Но мы пока что тудане пойдем. Не сейчас, понимаешь? Это очень далеко, и в это время года он, вовсяком случае, не бывает дома, и вообще он сам придет, ты подожди. Кроту пришлось удовлетвориться этим объяснением. Но Барсук все непоявлялся, а каждый день приносил свои развлечения, и так продолжалось дотого времени, пока лето окончательно не ушло и холод, дождь и раскисшиедороги не заставили сидеть дома, а набухшая река неслась мимо окон с такойскоростью, что ни о какой гребле даже и подумать было невозможно. В этовремя Крот снова поймал себя на том, что мысли его неотступно вертятсявокруг Барсука, который живет своей непонятной жизнью совершенно один всвоей норе в самой глуши Дремучего Леса. Зимой дядюшка Рэт много спал: рано ложился, а по утрам вставал оченьпоздно. В течение короткого дня он сочинял стихи или занимался какими-нибудьдругими домашними делами, и, конечно, кто-нибудь из зверей постояннозаглядывал к ним поболтать. Само собой, было много рассказов, полныхинтересных наблюдений и всяких удачных сравнений, все пускались ввоспоминания о лете и о том, каким оно выдалось. О, лето было роскошной главой в великой книге Природы, если внимательнов нее вчитаться. С бесчисленными иллюстрациями, нарисованными самыми яркимикрасками! Они изображали весь нескончаемый пестрый карнавал, которыйразворачивался на берегу реки прекрасными живыми картинами. Первым появилсяалый вербейник, потряхивая спутанными локонами, заглядывая с берега взеркало реки и улыбаясь собственному отражению. А потом не задержался икипрей, нежный и задумчивый, как облако на закате. Окопник белый, взявшисьза руки с алым, приполз следом. Наконец однажды утром застенчивый и робкийшиповник тихо ступил на сцену, и каждому становилось так очевидно, как будтооб этом возвестили аккорды струнного оркестра, переходящие в гавот, что июньокончательно наступил. На сцене ожидался еще один персонаж -- пастушок,который будет резвиться с нимфами, рыцарь, которого дамы ждут у окошек,принц, который поцелуем пробудит к жизни спящую принцессу -- лето. И когдатаволга, веселая и добродушная, одетая в благоухающий кремовый камзольчик,заняла свое место, то все было готово па сцене, чтобы летний спектакльначался. Ах, какой это был спектакль! Сонные звери., укрывшись от дождя и ветра,стучавших в двери, в своих уютных порках вспоминали ясные рассветы за час довосхода солнца, когда туман, еще не успевший рассеяться, тесно прилегал кповерхности воды. Нырнешь в холодную воду и бежишь по берегу, чтобысогреться. А вслед за этим появлялось солнце, и преображались земля, вода ивоздух. Серое становилось золотым, и рождался цвет от того, что солнце сновас ними. Они вспоминали послеобеденную лень жаркого летнего полудня, когдаможно было зарыться в густой травяной подлесок и чувствовать, как солнышкопроникает туда маленькими золотыми пятнышками. А потом купание и катание пореке, прогулки вдоль пыльных улочек и по тропинкам среди спелой пшеницы. Апосле этого, наконец, -- длинные вечера, когда завязывались ниточки добрыхотношений, возникали дружеские связи, составлялись планы на завтрашний день.Было о чем поговорить в короткие зимние дни, когда звери собирались возлекамина. Но у Крота все-таки оставалась еще горсточка свободного времени, ивот однажды, когда дядюшка Рэт, сидя в кресле возле огня, то задремывал, топытался срифмовать слова, которые никак не рифмовались, он принял решениепойти самому и изучить Дремучий Лес и, может, завязать знакомство сБарсуком. Стоял тихий холодный день, небо над головой было стального цвета, когдаон шмыгнул наружу из теплой гостиной. Земля вокруг была гола и безлистна, ион подумал, что никогда еще не заглядывал так глубоко в суть вещей, как вэтот зимний день, когда природа была погружена в свой ежегодный сон и точносбросила с себя все одежды. Холмы и лощины, карьеры и все скрытые листьямиместечки, которые летом казались таинственными копями, интересными дляисследования, теперь были печально доступны со всеми их секретами и,казалось, просили пока не замечать их неприкрытой бедности, доколе они сноване наденут свои богатые маскарадные костюмы и не очаруют опять своимипрежними обманами. С одной стороны, все это выглядело жалко, а с другой --вселяло надежду и даже подбадривало. Его радовало то, что он по-прежнемулюбит землю, неприкрашенную, застывшую, лишенную наряда. Он разглядел ее,что называется, до костей, и кости эти оказались красивы, крепки иестественны. Он сейчас вовсе и не мечтал о теплых зарослях клевера или ошелесте заколосившихся трав. Ветки живой изгороди без листьев, голые сучьябука и вяза казались красивыми, и в бодром настроении он шел, неостанавливаясь, в сторону Дремучего Леса, который чернел внизу, точногрозный риф в каком-нибудь тихом южном море. Поначалу, когда он только вошел в лес, его ничто не встревожило. Сухиесучки потрескивали под ногами, поваленные деревья перегораживали путь, грибына стволах напоминали карикатуры, пугая его в первый момент своей похожестьюна что-то знакомое, но далекое. Все это казалось ему поначалу забавным ивеселым. Но лесная глубь понемногу заманивала, и он уже проникал туда, гдебыло таинственно и сумеречно, где деревья начинали подкрадываться к нему всеближе, а дупла стали, кривить рты. Здесь было очень тихо, темнота надвигалась неуклонно, быстро, сгущаясьи спереди и позади него, а свет как бы впитывался в землю, как вода вполоводье. И вдруг стали появляться гримасничающие рожицы. Сначала емупоказалось, что он неясно увидел где-то там, из-за плеча, чье-то лицомаленькую злую клинообразную рожицу, которая глядела на него из дупла Когдаон повернулся и поглядел на нес в упор, она исчезла Он ускорил шаги, бодро убеждая самого себя не позволять себе воображатьвсякое, а то этому просто конца не будет. Он миновал еще одно дупло, и ещеодно, и еще, а тогда -- ну да! да нет! ну да, конечно1 -- маленькое узкоеличико с остренькими глазками, оно мелькнуло на мгновение и скрылось вдупле. Он заколебался, потом подбодрил сам себя и, сделав усилие, пошелдальше. И потом вдруг -- точно они были там все время -- у каждого дупла, аих были сотни, вблизи и в отдалении, оказалась своя рожица, котораяпоявлялась и тут же исчезала, и каждая делала гримасу или вперяла в негозлобный, ненавидящий взгляд. Если бы, думалось ему, он мог оторвать свой взгляд от этих углублений встволах, похожих на отверстия органных труб, эти мерзкие видения немедленнопрекратились бы. Он покинул тропу и устремился в нехоженый лес. Тогда вдруг послышался свист Когда Крот впервые его услыхал где-тодалеко за спиной, свист был пронзительный, но негромкий Но он все жезаставил Крота поспешить. Такой же пронзительный, но негромкий свист,зазвучавший далеко впереди, привел его в замешательство, внушив желаниевернуться. Когда он в нерешительности остановился, свист вдруг возник сразусправа и слева, казалось, что кто-то этот свист ловит и передает дальшечерез весь лес, до самого отдаленного уголочка. Эти, которые передавалисвист, были бодры и энергичны и ко всему готовы. А Крот... Крот был один иневооружен, и на помощь звать ему было решительно некого, а ночь уженаступала. И тогда вдруг послышался топот. Он подумал, что это падают сухиелистья, такой легкий и нежный был этот звук сначала. Потом, постепеннонарастая, звук приобрел свой ритм, и его ни за что другое и принять былонельзя, как за топ-топ-топ маленьких ножек, топающих пока что очень далеко.Спереди или сзади он доносился? Сначала казалось, что спереди, потом --сзади, потом -- и оттуда и оттуда сразу. Топот рос и умножался, пока он нестал слышен отовсюду, и, казалось, надвигался и окружал его. Когда он всталнеподвижно и прислушался, он увидел несущегося прямо через чащу кролика. Оножидал, что кролик приостановится или, наоборот, кинется от него в сторону.Вместо этого зверек мазнул по нему боком, проскакивая мимо, мордочкаискажена, глаза огромные. -- Спасайся, дурак, спасайся! -- услышал Крот его бормотание, когдакролик, завернув за ствол дерева, скрылся в норке каких-то своих знакомых. Топот усилился, зазвучал как внезапный град, ударивший по ковру изсухих листьев. Теперь казалось, будто весь лес куда-то мчался, бежал,догонял, устремляясь к чему-то или к кому-то. Крот тоже в панике побежал,без цели, не зная, куда и зачем. Он на что-то натыкался, во что-топроваливался, под чем-то проскакивал, от чего-то увертывался. Наконец онукрылся в глубокой темной расщелине старого вяза, которая казалась уютной,надежной, может, даже и безопасной, хотя кто мог знать наверное? Так илииначе, он слишком устал, чтобы бежать дальше, у него хватило сил, чтобысвернуться калачиком на сухих, занесенных в расщелину ветром листьях, внадежде, что здесь он в безопасности хоть на время. И пока он так лежал идрожал, не в силах успокоить дыхание, прислушиваясь к топоту и свисту влесу, он наконец-то понял, понял до самого донышка то, что называетсястрахом и с чем сталкиваются жители полей, лесов и разных зарослей, то, чтоиспытывают они в самые темные минуты своей жизни, от чего дядюшка Рэт тщетнопытался его оградить, -- Ужас Дремучего Леса! Тем временем дядюшка Рэт в тепле и уюте дремал возле своего камина.Листочек с неоконченным стихотворением соскользнул с колен, головаоткинулась, рот приоткрылся, а сам он уже бродил по зеленым берегам текущихво сне речек. Затем уголек в камине осыпался, дрова затрещали, пыхнулиязычком пламени, и он, вздрогнув, проснулся. Вспомнив, чем он занимался,перед тем как задремать, он нагнулся и поднял с пола стихи, попыталсявникнуть в них, потом оглянулся, ища глазами Крота, чтобы спросить, непридет ли ему в голову подходящая рифма. Но Крота не было. Он прислушался. В доме было очень тихо. Тогда он позвал: -- Кро-от! Дружочек! -- несколько раз и, не получив ответа, вышел вприхожую. Шапки Крота на вешалке не было. Его галоши, которые обычно стояли возлеподставки для зонтов, тоже отсутствовали. Дядюшка Рэт вышел из дома и тщательно обследовал размокшую поверхностьземли, надеясь найти его следы. Следы, конечно, отыскались. Галоши былиновые, остренькие пупырышки на подошвах еще не стерлись. Он видел ихотпечатки в грязи, ведущие прямо в сторону Дремучего Леса. Минуту-другуюдядюшка Рэт постоял в задумчивости. Вид у него был очень мрачный. Потом онвернулся в дом, обвязался ремнем, сунул за него пару пистолетов, взял в рукидубинку, которая стояла в прихожей в углу, и быстрыми шагами двинулся поКротовым следам. Уже наступили сумерки, когда он добрался до опушки и без колебанийпогрузился в лес, с тревогой глядя по сторонам, высматривая хотькакой-нибудь признак присутствия своего друга. То тут, то там злые рожицывыглядывали из дупел, по тут же исчезали при виде доблестного зверя, егопистолетов, его здоровенной серой дубинки, зажатой в лапах; и свист, итопот, которые он отчетливо слышал, как только вошел в лес, постепенносмолкая, совсем замерли, стало очень тихо. Он мужественно шел через весь лесв самый дальний его конец. Потом он плюнул на тропинки и стал ходить попереклеса, все время громко окликая: -- Кротик! Кротик! Кротик! Где ты? Это я, твой друг, Рэт! Он терпеливо обыскивал лес уже в течение часа, а может, и больше, когданаконец, к своей радости, услышал тихий отклик. Идя на голос, он пробиралсясквозь сгущающуюся темноту к комлю старого вяза с расщелиной, откуда идоносился слабенький голосок: -- Рэтти! Неужели это в самом деле ты? Дядюшка Рэт заполз в расщелину итам обнаружил Крота, совершенно измученного и все еще дрожащего. -- О, Рэт! -- закричал он. -- Как я перепугался, ты не можешь себепредставить! -- Вполне, вполне понимаю, -- сказал дядюшка Рэт успокаивающим тоном.-- Тебе не стоило ходить, Крот. Я изо всех сил старался тебя удержать. Мы,те, кто живет у реки, редко ходим сюда поодиночке. Если уж оченьпонадобится, отправляемся хоть бы вдвоем, так оно бывает лучше. Кроме того,есть тысяча вещей, которые надо знать, мы в них разбираемся, а ты пока что-- нет. Я имею в виду всякие там пароли, и знаки, и заговоры, и травы,которые при этом должны быть у тебя в кармане, и присловья, которые ты приэтом произносишь, и всякие уловки и хитрости, которые совсем просты, когдаты их знаешь, но их обязательно надо знать, если ты небольшой и несильныйили если ты попал в затруднительное положение. Конечно, когда ты Барсук илиВыдра, тогда совсем другое дело. -- Уж, наверное, доблестный мистер Тоуд не побоялся бы прийти сюдаодин, правда? -- спросил Крот. -- Старина Тоуд? -- переспросил дядюшка Рэт, смеясь от души. -- Да онсам носа сюда не покажет, насыпь ты ему полную шапку золотых монет. Ктоугодно, только не он! Крота очень ободрил беззаботный смех друга, так же, как и вид егодубинки и двух сверкающих пистолетов, и он перестал дрожать и почувствовалсебя смелее и понемногу стал приходить в нормальное расположение духа. -- Ну вот, -- сказал дядюшка Рэт, -- теперь нам с тобой надо взять себяв руки и отправиться домой, пока осталась еще хоть капелька света. Негодится тут ночевать, ты сам понимаешь. Слишком холодно, и вообще... -- Милый Рэтти, -- сказал несчастный Крот. -- Мне очень жаль, но япросто не в силах двинуться от усталости, и с этим ничего не поделаешь. Тыдолжен дать мне отдохнуть еще чуточку, чтобы ко мне вернулись силы, если онивообще хоть когда-нибудь вернутся. -- Хорошо, хорошо, -- сказал добросердечный Рэт. -- Валяй отдыхай. Всеравно уже ни зги не видно, а попозже, может, покажется молодой месяц. Таким образом, Крот хорошенечко зарылся в сухие листья, вытянулся ивскоре заснул. Правда, сон его был беспокойным и прерывистым. А дядюшка Рэттоже, кое-как накрывшись листьями, чтоб было потеплее, прилег и сталтерпеливо ждать, держа на всякий случай пистолет наготове. Когда Крот наконец, отдохнувший и бодрый, проснулся, дядюшка Рэтсказал: -- Ну, я сейчас погляжу, все ли снаружи спокойно, и нам уже в самомделе пора. Он подошел ко входу в их убежище и высунул голову наружу. Затем Кротуслышал, как он спокойно сказал самому себе. -- Ого! Ого! Вот это да! -- Что происходит, Рэтти? -- спросил Крот. -- Снег происходит. А вернее, просто идет. Снегопад, вот что. Крот, присев на корточки рядом с дядюшкой Рэтом, выглянул из укрытия иувидел, что лес совершенно изменился. Еще совсем недавно он казался емутаким страшным! Ямы, дупла, лощины, лужи, рытвины и другие черные угрозыпутешествующему быстро исчезали, сияющий волшебный ковер возникал повсюду иказался слишком нежным для грубых шагов. Тонкая белая пыльца наполнялавоздух, ласково касаясь щеки крошечными иголочками, а черные стволы деревьеввыступали как бы подсвеченные необычным, идущим от земли светом. -- Так, так, ну, ничего не поделаешь, -- сказал дядюшка Рэт, немногопоразмыслив. -- Мне кажется, Крот, нам надо двигаться и не терятьприсутствия духа. Хуже всего то, что я не знаю точно, где мы находимся. И ктому же этот снег все изменил, и все выглядит совершенно иначе! Действительно, все кругом изменилось до неузнаваемости. Крот ни за чтобы не догадался, что это тот же самый лес. Но делать было нечего, и ониотважно двинулись в путь, выбрав направление, которое казалось наиболееобещающим. Они шли, держась за лапы и подбадривая себя тем, что обапритворялись, будто узнают старого друга в каждом следующем дереве, мрачно имолча их приветствовавшем. Или находили полянки, прогалины и тропинки сякобы знакомым изгибом, который перебивал монотонную одинаковость белизны идревесных стволов, упрямо отказывавшихся отличаться друг от друга. Час или два спустя они совсем утратили ощущение времени. Ониостановились, уставшие, потерявшие всякую надежду, решительно не зная, чтодальше делать, и сели на поваленный ствол перевести дух и хоть прикинуть,как же им быть. У них все ныло и болело от усталости и ушибов. Они несколькораз проваливались в ямы и вымокли насквозь. Снегу нападало столько, что ониедва брели через сугробы, с трудом переставляя свои маленькие лапки, адеревья росли все чаще и чаще и были уж совсем неотличимы одно от другого.Казалось, этому лесу нет конца, и начала у него тоже нет, нет и никакойразницы в любом его месте, и что самое худшее -- выхода из него тоженикакого нет. -- Мы не можем тут долго рассиживаться, -- сказал дядюшка Рэт. -- Надонам еще раз попытаться выбраться или вообще что-нибудь предпринять. С такимхолодом не шутят, а снег скоро сделается глубокий-глубокий, настолько, чтонам через него вброд не перейти. Он огляделся вокруг и сказал: -- Послушай, вот что приходит мне в голову. Видишь, вон там, чутьпониже, лощина, там земля какая-то маленько горбатая, кочковатая какая-то,вроде изрытая. Давай спустимся туда, попробуем поискать какое-нибудьубежище, какую-нибудь пещерку или норку с сухим полом, где можно укрыться отэтого пронзительного ветра и снежной завирухи. Там мы хорошенечко отдохнем,а потом снова попробуем выбраться, а то мы с тобой оба до смерти устали.Кроме того, снег может перестать или еще вдруг найдется какой-нибудь выход. Они снова поднялись и, с трудом пробираясь, пошли в сторону лощины впоисках пещерки или хоть подветренного уголка, который укрыл бы их от ветраи метели. Они как раз осматривали тот кочковатый участок, о котором говорилдядюшка Рэт, когда Крот споткнулся и, взвизгнув, полетел на землю ничком. -- Ой, лапа! Ой, моя бедная лапа! И он уселся прямо на снег, обхватив заднюю лапу передними. -- Бедняжка! -- посочувствовал дядюшка Рэт. -- Ну, скажи, как тебесегодня не везет, а! Ну-ка, покажи лапу. Конечно, -- продолжал он, опускаясьна колени, чтобы получше рассмотреть, -- лапа порезана, никаких сомнений.Погоди, сейчас я достану платок и перевяжу. -- Я, должно быть, споткнулся о сучок или пень, -- сказал Кротпечально. -- Ой, как болит! -- Уж очень ровный порез, -- заметил Рэт, внимательно рассматриваялапу. -- Нет, никакой это не сучок и не пень. Это порезано острым краемчего-то металлического. Странно! -- Он на минуту задумался и сталисследовать близлежащие рытвины и кочки. -- Какая тебе разница, об чего я порезался? -- сказал Крот, от болизабывая, как надо говорить правильно. -- Все равно больно, обо что бы я нипорезался. Но дядюшка Рэт, после того как крепко стянул ранку платком, не обращаявнимания на Крота, стал изо всех сил раскапывать снег. Он разгребал его,копал, расшвыривал всеми четырьмя лапами, а Крот взирал па него нетерпеливо,время от времени вставляя: -- Ну, Рэт, ну пошли же! И вдруг дядюшка Рэт закричал; -- Ура! И потом: -- Уррра! Урра-ра-ра! И начал из последних сил отплясывать джигу прямо на снегу. -- Что ты нашел, Рэтти? -- спросил Крот, все еще держа заднюю лапуобеими передними. -- Иди и посмотри! -- сказал дядюшка Рэт в восторге, продолжая плясать. Крот дохромал до того места и внимательно посмотрел. -- Ну и что, -- сказал он с расстановкой, -- я вижу достаточно хорошо.Я видел такую штуку тысячу раз и раньше. Знакомый предмет, я бы сказал.Скоба для того, чтобы счищать грязь с обуви. Что из этого? Чего выплясыватьвокруг железной скобы? -- Но неужели ты не понимаешь, что это значит для нас? -- воскликнул дядюшка Рэт нетерпеливо. -- Я понимаю, что это значит, -- ответил Крот. -- Это обозначает, чтокакой-то беззаботный и рассеянный тип швырнул этот предмет посреди ДремучегоЛеса, где об него обязательно споткнется любой прохожий. Довольно бездумныйпоступок, я бы сказал. Когда мы доберемся до дому, я непременно пожалуюсь...кому-нибудь, вот увидишь. -- О господи! О господи! -- воскликнул дядюшка Рэт в отчаянии от такойтупости. -- Сейчас же перестань разглагольствовать, иди и разгребай снег! И он сам тут же принялся за работу, и снег летел во все стороны. Его дальнейшие старания опять увенчались успехом, и на свет появилсядовольно потертый дверной коврик. -- Видал, что я тебе говорил! -- воскликнул он с торжеством. -- Ничего ты мне не говорил, -- заметил Крот, что было истиннойправдой. -- Ну, нашел еще одни предмет, ну, домашний предмет, изношенный ивыброшенный за ненадобностью, чему, как я вижу, ты безумно радуешься. Лучшедавай быстренько спляши джигу вокруг него, если тебе так уж хочется, и,может, мы пойдем дальше и не будем больше тратить время на помойки. Его что,по-твоему, едят, этот коврик? Или, может быть, спят под ним? Или можно нанем по снегу поехать домой, как на санях-самоходах, а? Ты, несносный грызун! -- Ты... хочешь... сказать, -- закричал дядюшка Рэт, волнуясь, -- чтоэтот коврик тебе ничего не говорит?! -- На самом-то деле, Рэт, -- отозвался Крот с раздражением, -- хватитуж этих глупостей! Ну скажи, кто и когда слышал, чтобы дверные коврики умелиговорить? Они не разговаривают. Они совсем не такие. Они знают свое место. -- Да послушай ты, ты -- толстолобый зверь! -- ответил дядюшка Рэт, ужепо-настоящему сердясь. -- Кончай болтать. Молчи и копай. Копай, рой, скребии ищи. Особенно там, где пригорочки, если ты хочешь спать эту ночь на сухоми в тепле, потому что это наша самая последняя возможность! И дядюшка Рэт с жаром набросился на соседний сугроб, ощупывая всевокруг своей дубинкой и яростно раскапывая снег. Крот тоже озабоченно копал, больше для того, чтобы не огорчать друга,чем с какой-либо другой целью, потому что, как он считал, его друг простопонемножечку сходил с ума. Минут десять усердной работы, и дубинка наткнулась на что-то, чтоотозвалось пустотой. Рэт копал до тех пор, пока не сумел просунуть лапу ипощупать, потом попросил Крота, чтобы он подошел помочь ему. Оба зверя сталиизо всех сил копать и копали до тех пор, пока даже Кроту не стало ясно,зачем они это делали. В том, что казалось на первый взгляд сугробом,обнаружилась крепкого вида дверь, выкрашенная в темно-зеленый цвет. Сбокувисела железная петля звонка, а чуть ниже была укреплена небольшая меднаятабличка, на которой была красивыми, аккуратными буквами выгравировананадпись, которую они прочли при свете луны: МИСТЕР БАРСУК Крот повалился в снег от удивления и восторга. -- Рэтти! -- закричал он в раскаянии. -- Ты чудо! Настоящее чудо, воткто ты! Теперь я все понял! Ты все это вычислил шаг за шагом в твоей мудройголове с того самого момента, как я упал и порезал лапу! Ты увидел порез, итут же твой проницательный ум сказал тебе. "Не иначе как железная скоба!"Тогда ты взялся копать и отыскал эту самую скобу. Но остановился ли ты наэтом? Нет! Кто-нибудь мог бы, но только не ты! Твой интеллект продолжалтрудиться. "Найти бы мне теперь дверной коврик, -- сказал ты самому себе, --и тогда моя теория подтвердится". И конечно, ты находишь коврик. Ты, Рэт,такой умный, что ты мог бы найти чего бы ты только ни захотел. "Ну, так этадверь существует, словно я видел ее своими глазами. И ничего другого неостается, как ее обнаружить". Ну конечно, я читал про такие вещи в книгах,но я никогда не встречался с этим в жизни. Тебе бы надо отправиться туда,где тебя по-настоящему оценят. Ты же тут среди нас, простых ребят,пропадаешь. Если бы у меня была такая голова, как у тебя, Рэтти... -- Но поскольку ее у тебя нет, -- прервал его дядюшка Рэт довольносердито, -- я думаю, что ты, разглагольствуя, просидишь всю ночь на снегу.Немедленно поднимайся, хватайся за петлю и звони, а я буду стучать. Пока дядюшка Рэт стучал, накидываясь на дверь со своей дубинкой, Кротнабросился на звонок, чуть ли не повис на железной петле и раскачивался наней, болтая обеими задними лапами в воздухе, и было слышно, что где-товдали, в глубине отзывается колокольчик.
