Глава 6. Хаджж

 

Арабские страны теперь пойдут путем Ирана. Египет не падет одним из первыхг но непременно падет. Женщины первыми пострадают от потери прав человека, Нам, женщинам, человеческие права впервые были предоставлены Насером, а потом Садатом. В судах уже отменили гуманный закон, дающий женщине право разводиться с мужем, берущим себе вторую жену. Египтянки даже страшатся подумать о том, что еще им предстоит пережить, по этому поводу они даже зачастую шутят, что мы скоро разделим злосчастную судьбу наших саудовских сестер.

Замечания египетской феминистки, участвовавшей в паломничестве во время хаджжа 1990 года, оброненные ею в беседе с Сарой.

 

Я решила, что Аллах, должно быть, услышал мои настоятельные молитвы, потому что следующим утром Амани вела себя как обычно. Казалось, что сон стер с ее лица апофеоз страданий, который так напугал меня вчера вечером. Она хихикала и шутила с сестрой во время завтрака, к которому подали свежий йогурт, дыню и оставшийся с вечера кебаб.

Водитель отвез нас в Долину Мины, находящуюся примерно в шести милях к северу от Мекки. Нам предстояло провести ночь в Мине, в палатке с кондиционером и прочим современным оборудованием, о котором позаботился Карим. Проведя ночь в Долине Мины, наша семья будет готова к предстоящему утру, которое начнется для нас очень рано. Детей такая перспектива очень радовала, поскольку никогда раньше мы не ночевали в долине.

По дороге туда мы обогнали сотни автобусов, перевозящих паломников. По обочинам шоссе медленно двигались тысячи правоверных, совершавших шестимильный переход из Мекки в Долину Мины. Мусульмане всех цветов кожи и национальностей исполняли свой долг, совершая хаджж.

Я снова радовалась тому, что стала частью этого изумительного собрания правоверных, и с нетерпением стала ждать завершающего этапа хаджжа.

***

В то время, когда мы находились в Долине Мины, Карим встретился с одним из друзей своей юности, проведенной в Англии. Человека звали Юсиф, он был уроженцем Египта. Карим только что стоял возле меня, но уже через минуту сердечно обнимался с человеком, которого никто из нас никогда не видел.

Издалека разглядывая его, я заметила, что у него был длинный, слегка изогнутый нос, выдающиеся скулы и вьющаяся борода. Но что особо привлекло мое внимание, так это бесспорное презрение, вспыхнувшее в его глазах, когда он обвел взглядом женскую половину семьи Карима.

Карим громко назвал мужчину по имени, и я вспомнила, что уже слышала о нем от мужа. Напрягая память, я вспомнила кое‑что из того, что он рассказывал мне об этом знакомстве. На протяжении всех лет нашей супружеской жизни каждый раз, когда мы посещали наш особняк в Каире, в памяти Карима вспыхивали воспоминания о его египетском товарище по учебе. Каждый раз он планировал разыскать своего старого приятеля. И каждый раз семейные дела мешали ему осуществить задуманное.

Теперь, мельком оглядев этого человека, я была рада, что планам Карима не удалось осуществиться раньше, потому что я тотчас ощутила неприязнь к этому человеку, который даже не считал нужным скрывать свое презрение к женщинам.

Что могло, подумалось мне, оказать такое влияние на жизнь мужчины, который, насколько мне помнилось, был столь привлекателен для женщин, что не знал от них отказа и что, по словам Карима, никогда не спал один.

Карим и Юсиф знали друг друга во времена своего студенчества, когда они оба жили в чужой для каждого из них стране. Живя в Лондоне, Юсиф был беззаботным, счастливым человеком, которого интересовало не только веселое времяпрепровождение с европейскими женщинами и азартные игры в казино. Карим рассказывал, что друг его был настолько умен и талантлив, что учился без всякого напряжения сил, что спасало его, потому что каждую неделю он знакомил Карима с новой подружкой. Несмотря на его неутолимую страсть к противоположному полу, Карим предсказывал другу большое будущее в законодательной и политической сфере Египта, поскольку тот обладал быстрым умом и приятными манерами.

Юсиф окончил юридическую школу па год раньше Карима, с того времени они не встречались.

Пока Юсиф и Карим обменивались новостями, мои дочери и я держались в сторонке, как и подобает вести себя женщинам в ситуации, когда мужчина не входит в круг нашей семьи, однако мы слышали все, о чем говорили Карим и Юсиф.

Было видно, со времен студенчества Юсиф изменился самым радикальным образом. Уже после короткой беседы было ясно, что у них с мужем почти не осталось ничего общего.

Юсиф странным образом молчал о своей карьере, и когда Карим напрямую спросил его о роде занятий, он сказал ему, что от того юнца, которого знал Карим в пору их юности, почти ничего не осталось, и что теперь он стал приверженцем традиционного ислама.

Юсиф с гордостью сказал Кариму, что от первого брака у него двое сыновей, а женившись вторично, он стал отцом еще пятерых. Мужчина не без хвастовства заметил, что быть отцом семерых сыновей для него огромная радость. Юсиф также упомянул о том, что был опекуном сыновей от первого брака, которых он силком забрал от первой жены, потому что она была слишком современной женщиной и хотела работать вне дома. Она, сказал Юсиф с плохо скрываемым отвращением, была учительницей с новыми взглядами относительно судьбы женщин и их положения в обществе.

Юсиф, когда ему пришлось упомянуть имя первой жены, даже сплюнул на землю. При этом он сказал:

– Но, слава Аллаху, Египет возвращается к учению Корана. В скором времени закон Магомета займет ведущее место в жизни египтян, придя на смену существующему сегодня тревожному положению, когда всем управляет мирской закон.

Услышанного оказалось достаточно для того, чтобы я стала возвращаться к жизни. Я уже готова была вмешаться в разговор мужчин, чтобы высказать собственные соображения по этому поводу, когда новые откровения приятеля Карима заставили меня онеметь.

Юсиф с гордостью заявил Кариму, что величайшим благословением Аллаха считает то, что ни один из его браков не был осквернен рождением дочерей, и что женщины – источник порока и греха. Если бы мужчине приходилось тратить свою энергию на то, чтобы оберегать женщин, сказал Юсиф, то у него не осталось бы времени на то, чтобы заняться другими, более важными делами.

Не ожидая ответа Карима на такое шокирующее заявление, Юсиф принялся рассказывать историю о неком человеке, которого повстречал, находясь в Мекке. Он сказал, что этот человек был индийским мусульманином, который намеревался остаться в Саудовской Аравии, поскольку в Индии ему грозил арест. Через два дня после того, как он уехал в Саудовскую Аравию, индийские власти обнаружили, что он вместе со своей женой убил свою крошечную дочь, влив в рот младенца крутой кипяток.

Юсиф спросил мнение Карима по этому поводу. Но прежде, чем муж мой успел что‑либо ответить, он вновь возобновил свои громкие грубые речи, заявив, что он сам считает, что человека не стоит наказывать, поскольку он был уже отцом четырех дочерей и страстно, до умопомрачения желал сына. Признавая тот факт, что пророк не мог одобрить подобную практику, Юсиф полагал, что властям не нужно было вмешиваться в это частное дело, поскольку вред был причинен всего лишь младенцу, который к тому же был его дочерью.

Юсиф поинтересовался, не мог бы Карим помочь человеку получить визу, дающую право на работу в Саудовской Аравии, чтобы тому можно было не возвращаться в свою страну, где его ждала скамья подсудимых. Юсиф даже не удосужился поинтересоваться, какого пола были дети у Карима. Зная, что мой муж думает на этот счет, я подумала, что он может ударить своего старого приятеля и сбить его с ног.

Шея Карима побагровела, что было свидетельством того, что муж мой в гневе. Я решила, что у него на затылке были глаза, потому что, не оборачиваясь, он сделал мне знак рукой, чтобы я не вмешивалась. Карим обходительно уведомил старого друга о том, что у него самого с благословения Аллаха имеются две красивые дочери и один сын и что своих дочерей он любит ничуть не меньше, чем сына. Но этот толстокожий Юсиф выразил Кариму свои соболезнования, сказав, что быть отцом дочерей такое несчастье. Не переводя дыхания, он тут же начал распространяться на тему преимущества сыновей, поинтересовавшись между прочим, почему мой муж не взял вторую жену. Карим в конце концов мог позволить мне оставить себе дочерей, а самому заняться сыном.

Карим, со спокойствием человека, доведенного до белого каления, ответил Юсифу напоминанием об учении Мохаммеда.

– Юсиф, – спросил он, – ты говоришь, что являешься набожным, добрым мусульманином. Если так, то неужели ты не помнишь слова благословенного пророка, которые он сказал человеку, что вошел в мечеть и обратился к нему?

Эту историю я знала очень хорошо. Я любила приводить ее в разговоре с экстремистами нашей земли в качестве доказательства справедливости пророка по отношению к женщинам. Юсиф слушал с бесстрастным лицом. Мне стало ясно, что он относился к числу тех людей, которым интересны только те слова пророка, что не идут вразрез с их собственным пониманием жизни.

Карим бросился в атаку, собираясь доказать свою правоту ие посредством грубой силы, а с помощью ума и учений человека, избранного Богом. Что касается меня, то, честно говоря, я с большим бы удовольствием увидела этого Юсифа поверженным и обливающимся кровью. Я пережила истинные минуты гордости за Карима, когда он заговорил со страстностью муэдзина, призывающего правоверных к молитве, рассказывая правдивую историю пророка Магомета, напоминающую отцам о равной ценности всех детей, независимо от их пола.

***

В мечеть вошел мужчина и направился к пророку. Он сел и начал говорить. Через некоторое, время вслед за отцом в мечеть вошли два ребенка мужчины, мальчик и девочка. П мальчик вошел первым. Отец с любовью приласкал его и поцеловал. Мальчик уселся на колени к отцу, а человек продолжал разговор с пророком.

Некоторое время спустя в мечеть вошла дочь мужчины. Когда она подошла к отцу, тот не поцеловал ее и не посадил к себе на колени, как сына. Вместо этого он знаком велел маленькой девочке сесть перед ним и возобновил беседу с пророком.

Пророк, увидя такое, страшно опечалился. «Почему, – спросил он, – ты по‑разному относишься к детям? Почему ты не поцеловал свою дочь так, как поцеловал сына, почему не усадил ее на колени?»

Услышав такие слова пророка, мужчина почувствовал себя пристыженным. Он понял, что вел себя неподобающим образом по отношению к детям.

Сыновья и дочери являются дарами Божьими, напомнил ему пророк. И являются в равной степени дорогими дарами, так что и обращаться с ними следует одинаково.

***

Карим свирепо посмотрел на Юсифа, всем своим видом спрашивая, что тот скажет на это!

Но этот Юсиф был бесчувственным малым. Не обращая внимания на страстную речь Карима, он снова разразился тирадой в адрес женщин, приводя выдержки из «Зеленой Книги», написанной президентом Ливии Каддафи, человеком, известным своим консервативным взглядом на роль женщин в исламе. Видя, что ему не удалось склонить Карима на свою сторону, он напомнил моему мужу о развале семейного союза в западных странах, заявив:

– Аллах дал определенные обязанности мужчинам и определенные обязанности женщинам. Женщины созданы исключительно для воспроизведения потомства и только! Карим, послушай, кто же может отрицать, что все женщины по своей натуре эксгибиционистки? Наклонности этой не переделать, поэтому обязанностью мужа является держать жену подальше от других мужчин, иначе она начнет расточать свою красоту и чары перед любым, кто попросит…

Придя в бешенство, Карим повернулся к своему приятелю спиной и пошел прочь. Его лицо, когда он уводил своих женщин подальше от того места, походило па безобразную маску.

Громким голосом он сказал мне:

– Этот Юсиф стал опасным человеком!

Я бросила на Юсифа взгляд. Никогда еще я не видела такого перекошенного злобой человеческого лица.

Карим по портативному телефону позвонил своему зятю Мохаммеду и сделал деликатный запрос относительно рода занятий Юсифа, сказав ему, что, на его взгляд, этот человек был крайним радикалом и потенциальным источником угрозы.

Спустя несколько часов Мохаммед перезвонил ему и сказал, что Карим оказался на высоте, так как Юсиф был видным египетским юристом, клиентами которого были члены Гамаа Аль Исламия, египетской экстремистской исламской группировки, сформировавшейся в восьмидесятых годах, которая была ответственна за возникновение беспорядков в Египте.

Карим был поражен. Юсиф представлял интересы людей, которые пытались сбросить светское правительство! Представители службы внутренней безопасности Египта сказали Мохаммеду, что против этого человека еще ни разу не выдвигались какие‑либо обвинения, но когда он находится в Египте, за ним ведут неусыпное наблюдение. Мохаммед добавил, что позаботился о том, чтобы окружить Юсифа работниками саудовской службы безопасности для предупреждения возможности возникновения в Саудовской Аравии любых связанных с ним проблем.

Немногим более года спустя Карим узнал и даже не удивился тому, что Юсиф был арестован в Асиуте, расположенном в южной части Египта, как ведущий лидер мусульманской экстремистской организации. В программе новостей Карим мельком увидел его – старый друг теперь взирал на мир сквозь переплетения решетки. Карим неустанно следил за развитием его дела и был как будто немного обрадован, когда узнал, что того не приговорили к смертной казни. А я подумала, что люди, подобные ему, живущие среди нас, делают мир довольно опасным местом, так что его казнь я бы только приветствовала.

Мы понимали, что в данный момент участвуем в хаджже и нам не следует сосредоточиваться на делах мирского характера. Но Юсиф оказал на настроение дочерей неизгладимое впечатление, поэтому Карим счел необходимым обсудить дело вслух, чтобы успокоить Маху и Амани и дать им понять, что люди, подобные Юсифу, являются всего лишь переходной фазой в длинной исламской истории. После обеда мы сидели и рассуждали, что же такое представлял собой в мусульманском мире человек по имени Юсиф.

Мы попросили каждого из детей высказать свои мысли относительно того, что они услышали днем.

Первым заговорил Абдулла. Наш сын был не на шутку встревожен. Он сказал, что ислам пришел в движение и что это скажется на жизни каждого из нас, потому что экстремистские группировки призывают к свержению саудовской монархии. Он уже мог предсказать, что Саудовская Аравия пойдет путем Ирана и во главе нашего государства станет человек типа Хомейни. Абдулла предчувствовал, что его поколение аль‑Саудов будет вынуждено жить во Французской Ривьере, и эта мысль чрезвычайно печалила его.

После того, как Маха услышала то, что Юсиф говорил относительно женщин и их ценности, она никак не могла успокоиться и требовала, чтобы отец арестовал его по обвинению в шпионаже. Еще она подумала, что была бы счастлива увидеть, как его обезглавливают, даже если бы это считалось величайшим правонарушением!

Амани была задумчива. Она сказала, что любовь арабов ко всему западному позволяет людям, подобным Юсифу, прибирать власть к рукам в мусульманских странах.

Мы с Каримом переглянулись. Нам не понравилось то направление, которое приняла мысль нашей младшей дочери.

Маха ущипнула сестру, обвинив ее в том, что та поддерживает слова Юсифа.

Амани отвергла обвинение, но добавила, что в самом деле считает, что жизнь была куда проще, когда роль женщин была весьма ограниченной и закрытой для открытого обсуждения и перемен. Еще она упомянула о том, что во времена бедуинов, что предшествовали строительству городов, мужчины и женщины не пребывали в таком смятении, как сегодня.

Все было так, как я и предполагала и чего боялась! Мысли моей дочери уводили ее в прошлое. Она как будто больше не гордилась тем, что была женщиной, и я не знала, как могу вернуть ей чувство собственного достоинства, как вернуть веру в роль современной женщины в прогрессивном обществе,

Абдулла не понял ирассмеялся, спросив Амани, не желает ли она возврата тех времен, когда новорожденных девочек закапывали в песок! Пока еще не поздно возобновить практику, сказал он, Юсиф мог бы познакомить нас с человеком, недавно убившим собственную дочь!

Зная о неустойчивом психическом состоянии Амани, Карим строго посмотрел на сына и сказал, что вопрос был слишком серьезным, чтобы отпускать шутки по этому поводу, поскольку такая ужасная практика действительно была проблемой для Индии, Пакистана и Китая. Карим сказал нам, что недавно в иностранной газете прочел статью, в которой приводилась жуткая статистика. В названных странах пропадают десятки миллионов лиц женского пола, и никто особенно не интересуется, что же стало с ними.

Этот вопрос настолько глубоко взволновал моего мужа, что он настоял на том, чтобы продолжить обсуждение порочной практики детоубийства. Для этого он решил поведать нашим детям одну историю, которую, к величайшему моему удивлению, знал с ужасающими подробностями.

Дети зароптали, сказав, что уже выросли из отцовских баек, но муж настоял на своем, заметив, что поскольку голая статистика не производит никакого впечатления на наши чувства, то реальные истории вызывают на глазах слезы ипризывают мировую общественность к действиям, направленным па решение социальных вопросов.

Впервые увидев мужа в новом свете, я, как и все, с интересом слушала знаменитую мусульманскую сказку, передаваемую из уст в уста профессиональными рассказчиками, начиная с времен пророка Магомета.

– Еще до основания исламской веры пророком Магометом, – сказал Карим, – в Аравии существовало племя, в котором применялся бесчеловечный обычай живьем хоронить новорожденных дочерей почти так же, как это делается и сегодня в некоторых странах.

Вождем этого племени был Кис бин Асим. Когда вождь Асим принял ислам, эту страшную историю он поведал пророку Магомету.

***

«О посланник Аллаха! Когда я был вдали от дома, совершая путешествие, моя жена родила дочь. Она боялась, что я закопаю младенца живьем и, пронянчив его несколько дней, отправила ребенка к своей сестре, чтобы девочку воспитывали другие люди. Моя жена молилась о том, чтобы я проявил милосердие к ребенку, когда тот подрастет.

Когда я вернулся домой из путешествия, мне сказали, что жена родила мертвого младенца. Так о происшедшем забыли. Тем временем ребенок в любви и заботе рос у своей тетушки. Однажды, когда я ушел из дола на целый день, моя жена, полагая, что я буду отсутствовать дольше, подумала, что может без опаски пригласить девочку домой и насладиться ее обществом в мое отсутствие.

Но неожиданно я изменил решение и прибыл домой раньше, чел собирался. Когда я вошел в дол, то увидел замечательно красивую и опрятную маленькую девочку. Стоило мне взглянуть на нее, как я почувствовал поднимающуюся волну необъяснимой любви к ней. Моя жена распознала мои чувства и решила, что это был зов крови, нашедший отклик в моей душе, и что во мне проснулась естественная отцовская любовь и нежность к девочке. Я спросил ее: «О, жена моя, чей это ребенок? Как она прелестна!»

Тогда жена рассказала мне о девочке всю правду. Я не мог скрыть своей радости и с удовольствием взял девочку на руки. Мать ее сказала малышке, что я был ее отцом, и она тут же полюбила меня и стала выкрикивать:

«О, мой отец! Отец мой!»

В такие минуты, когда девочка обвивала руками мою шею и проявляла свою нежность, я испытывал неописуемую радость.

Так проходил день за днем. Мы кормили и поили ребенка, и она не знала ни нужды, ни печали. Но бывали времена, когда я ловил себя на странных мыслях. Я думал, что настанет время, и мне придется отдать ее в руки другого мужчины и терпеть унижение от того, что он познает мою дочь как свою жену. Как смогу я смотреть в глаза другим мужчинам, зная, что моя честь будет поругана в тот момент, когда мой ребенок ляжет в постель с другим мужчиной. Эти мысли все чаще не давали мне покоя, и я испытывал невыносимые муки. В конце концов я потерял всяческое терпение с девочкой. В размышлениях прошло еще некоторое время, и я решил, что пришла пора пресечь росток позора и унижения для меня и моих потомков.

Я решил, что должен живьем закопать ее в землю.

Посвятить в свой план жену я не мог, поэтому сказал ей, что намерен взять ее с собой на праздник. Моя жена вымыла дочь, одела ее в прелестные одежды, словом, девочка к празднику была готова. Девчушка была взбудоражена, от восторга у нее не закрывался рот, она верила, что едет с отцом на какое‑то торжество.

Вместе с девочкой мы вышли из дома. От радости она все время скакала, то и дело хватала меня за руку, забегала вперед, без умолку болтала, счастливо и радостно хохотала.

К этому времени я уже стал по отношению к ней совершенно бесчувственные и сгорал от желания поскорее избавиться от нее. Бедное дитя не подозревало о моих темных намерениях и беззаботно следовало за мной.

Наконец я нашел укромное место и начал копать землю. Невинный ребенок удивился таким моим действиям, она беспрестанно спрашивала меня:

«Отец, зачем ты копаешь землю?»

Но ее вопросы я оставлял без внимания. Она не могла знать, что я рыл могилу для того, чтобы собственными руками бросить в нее свою красавицу дочь.

Пока я копался в земле, я весь выпачкался. Мой чудный ребенок стряхивал пыль с моих ног и одежды и приговаривал:

«Напа, ты портишь свою одежду!»

Я был глух и нем и не смотрел на нее. Я делал вид, что не слышу того, что она говорила. Я продолжал работу и наконец вырыл яму достаточно глубокую, чтобы осуществить задуманное.

Схватив дочь, я швырнул ее в яму и с большой поспешностью принялся забрасывать яму землей. Бедная девочка смотрела на меня испуганными глазами. Потом она начала отчаянно плакать и пронзительно кричать:

«Папочка, дорогой, что это? Я ничего плохого не сделала? Папочка, пожалуйста, не зарывай меня в землю!»

Я продолжал делать свою работу так, словно был глух, нем и слеп, не обращая внимания на ее мольбы и просьбы.

О, великий пророк! Я оказался слишком бессердечным, чтобы проявить жалость к собственному ребенку! Напротив, заживо похоронив ее, я испустил вздох облегчения и вернулся удовлетворенный тем, что спас от поругания свою честь и гордость.»

Когда пророк Магомет услышал эту разрывающую сердце историю о невинной девочке, то не смог сдержать слез, и они градом катились по его щекам. Он сказал Ясиму:

«Это слишком жестоко! Как человек, в котором нет жалости к другим, ожидает получить ее от Всемогущего Аллаха?»

***

Карим взглянул в лица своих детей и продолжал:

– Пророк Магомет, слушая этот рассказ, делался все более мрачным. Затем он поведал другую историю, которая была такой же ужасной, как и предыдущая.

***

К Магомету пришел один человек и сказал, что когда‑то он был очень темен. Он сказал, что у него не было ни Знаний, ни цели в жизни, пока не явился пророк и не донес до людей желания Аллаха.

Зтот человек сказал: «О, посланник Аллаха! Мы поклонялись идолам и собственными руками убивали своих детей. Когда‑то у меня была маленькая и просто очаровательная дочка. Каждый раз, когда я звал ее, она с радостью и удовольствием бросалась мне на руки. Однажды я позвал девочку, и она с готовностью подбежала ко мне. Я попросил ее следовать за мной, и она пошла. Я шел слишком быстро, так, что девочке с ее крохотными шажками пришлось бежать. Недалеко от дома стоял глубокий колодец. Я приблизился к нему и остановился, шагавшая за мной девочка тоже подошла. Я обхватил ребенка рукой и бросил в колодец. Бедное дитя кричало и призывало меня спасти ее. „Отец“ было последним словом, сорвавшимся с ее губ».

Когда человек закончил свою повесть, пророк некоторое время не мог сдержать рыданий, и обильные слезы намочили его бороду.»

***

– Наше невежество по отношению к женщинам было смыто его слезами, сегодня поступок мужчины, похоронившего заживо, сбросившего в колодец или причинившего иное зло своему ребенку женского пола, считается большой жестокостью и дикостью, – закончил Карим свой рассказ.

Я обняла и прижала к себе каждую из дочерей. Нам казалось, что рядом с нами был сам пророк и что трагические истории с двумя маленькими девочками произошли сейчас, а не за много веков до нашего появления на свет. Кто может сомневаться в том, что пророк наш немало сделал для того, чтобы отменить неправедные деяния и жестокие обычаи? Он родился в злое время, когда люди поклонялись языческим богам, когда у мужчин были сотни жен и широкое распространение имела практика детоубийства. У пророка Магомета было много трудностей на пути запрета таких злодеяний, но когда он не мог что‑то отменить, он ограничивал это.

Я сказала семье, что, по моему мнению, имеющиеся у нас традиции унижения женщин берут свое начало именно в ту эпоху, а не вытекают из Корана. Немногие люди знают, что в Коране ни слова не сказано о необходимости закрывать лицо, а также о тех ограничениях, что накладывает на женщин мусульманский мир. Продвигаться вперед нам мешают традиции прошлого.

Затем последовала оживленная дискуссия на тему, почему женщина находилась в положении, подчиненном мужчине. Маха уязвила брата, сказав, что ее отметки в школе по всем предметам были выше, чем его.

Только Абдулла открыл рот, чтобы ответить, как я предупредила детей, чтобы они не переходили на личности.

Тогда я обратила их внимание на очевидное – причину физической уязвимости женщины можно связать с самым важным из человеческих достоинств, ведь все свои силы она отдает вынашиванию, вскармливанию и воспитанию потомства. Я всегда знала, что одного этого факта было уже достаточно для того, чтобы обеспечить женщине зависимое состояние в любом обществе. Вместо того, чтобы снискать почести и уважение за то, что мы являемся источником жизни, мы несем наказание!

На мой взгляд, этот факт – позор цивилизации!

Абдулла, у которого любимым учителем в школе был ливанский профессор философии, продемонстрировал нам свои познания в этом предмете, преподав урок истории и показав медленное восхождение женщины, начиная от зарождения жизни и до настоящего момента. На раннем этапе истории женщины были не более чем рабочей скотиной, в обязанности которой входило растить детей, собирать для огня хворост, готовить пищу, шить одежду и обувку и исполнять роль вьючных животных тогда, когда племя меняло стоянку. А мужчины, говорил. Абдулла, шли на риск, пытаясь поймать удачу. И наградой им за то, что они обеспечивали племя мясом, был отдых во все остальное время.

Поддразнивая сестер, Абдулла напряг мышцы и сказал, что грубая физическая сила удерживала мужчин па высоте, и если его сестрицам действительно угодно стать равными ему, то пусть в свое свободное время вместо того, чтобы читать книжки, они поработают в гимнастическом зале с его гантелями.

Кариму пришлось удерживать дочерей, чтобы они не бросились на Абдуллу и не повалили брата на пол. Но Маха увернулась от рук отца и слегка пнула Абдуллу ногой в пах. Карим и я были удивлены, что она знает об этом слабом месте на теле мужчины.

Я с улыбкой смотрела на шалости своих детей, но сердце мое сжималось от тоски при мысли о том, сколько же нам, женщинам, доводилось страдать со дня основания мира. С незапамятных времен мы работали, как рабы, и сегодня эта практика еще жива во многих странах мира. В моей собственной стране женщин считают предметами красоты, игрушками для удовлетворения сексуальных желаний мужчин и не более того.

Лично я склонна думать, что по выносливости, находчивости и отваге женщины равны мужчинам. Но в своей отсталой стране Аравии я несколько опередила время.

Карим замолчал. Потом внезапно он нарушил тишину, сказав, что подумал о своем старинном друге Юсифе и о том ошибочном пути, который был избран им.

Мне радостно было услышать, что Карим считает, что Юсиф как цивилизованный человек откатился назад. А радовалась я потому, что он, признавая зло, что прорастает в обществе, когда такие люди приходят к власти, наконец стал таким, каким я хотела его видеть.

Карим продолжал рассуждать на эту волнующую тему.

– Знаешь, Султана, именно такие неудачники, как Юсиф, и распространяют миф о том, что источником всех бед являются женщины.

Теперь я знаю, что, несмотря на всю привлекательность для мужчин этого далекого от истины мнения, оно вызывает разочарование и воздвигает между представителями противоположных полов барьер.

Карим посмотрел на сына и сказал: – Я надеюсь, Абдулла, что ты никогда не станешь с тупым упрямством отрицать значение женщины. От твоего поколения будет зависеть, покончим ли мы с их угнетенным положением. О своем же я с сожалением вынужден сказать, что угнетению женщины мы придали новые формы.

Я могла только гадать, о чем думали мои дочери. И если Маха как будто пребывала в смятении и злости из‑за того, что родилась в обществе, которое с такой неохотой шло на социальные преобразования, то Амани, только что нашедшая утешение в вере, казалось, склонялась к традиционному положению вещей и с удовлетворением воспринимала зависимость женщины.

Опасаясь людей типа Юсифа и того образа жизни, что уготовили они для женщин, зловредных и, следовательно, нуждающихся в неусыпном контроле, я не могла свыкнуться с мыслью, что впереди нас ждали годы, когда женщинам придется искать защиту от набирающего силу движения экстремистов, кто вслух призывает к запрету для них нормальной жизни. Ложась спать, я ощутила, что радость от участия в хаджже ушла. И это несмотря на новую для меня философию Карима, которая сулила освобождение в пределах нашей семьи. Следующим утром лица наши носили следы усталости от затянувшегося вечера. Завтракали мы молча, готовясь к наиболее ответственному дню хаджжа.

Проехав пять миль в северном направлении, мы были доставлены к холму Арафат. Это было‑место, где, согласно преданию, после долгих странствий воссоединились Адам и Хавва [ 9]. В этом же месте Ибрахим получил указания от Бога принести в жертву своего сына Исмаила. И, наконец, именно в этом месте пророк Магомет прочитал свою последнюю проповедь. Через четыре месяца он скончался.

Ощущая холод в сердце, я еле шевелила губами, произнося слова пророка:

– Вам предстоит предстать пред Господом вашим, который спросит с вас за все поступки ваши. Знайте, что все мусульмане – братья. И все вы как братья едины, никто не может что‑либо взять у своего брата, не получив на то его согласия. Избегайте несправедливости. И пусть каждый из присутствующих скажет об этом тем, кого нет здесь. Может статься, что тот, кто услышит об этом позже, запомнит это даже лучше того, кто сам слышал это.

Поднимаясь по крутому склону горы Арафат, я выкрикивала:

– Вот я и здесь, о Аллах! Вот я и здесь! В этот день Аллах отпускает наши грехи и дарует свое прощение.

В течение шести часов я вместе со своей семьей и другими паломниками стояла в пекле пустыни. Мы молились и читали стихи Корана. Мои дочери, как и многие другие паломники, держали в руках раскрытые зонтики, чтобы хоть чуть‑чуть спрятаться от палящего солнца. Я же испытывала потребность подвергнуться страданиям, чтобы проверить крепость своей веры. Слева и справа от меня мужчины и женщины падали от жары в обморок. Их укладывали на носилки и доставляли в специально оборудованные фургоны, где им оказывалась медицинская помощь.

В сумерках мы двинулись на открытую равнину, расположенную между горой Арафат и Миной. Мы немного отдохнули, а потом снова возобновили молитвы.

Абдулла и Карим собрали для ритуалов, что должны были происходить следующим утром, маленькие камешки и без обычного семейного общения, ибо все мы физически были изнурены, легли в постель. Последнюю ночь нужно было хорошо отдохнуть, чтобы подготовиться к завершающему дню хаджжа.

В это последнее утро мы распевали: – Во имя Всемогущего Аллаха и из ненависти к дьяволу и его коварству свершаю я это! Аллах велик!

Каждый из нас бросил по семь маленьких камешков, что были собраны Каримом и Абдуллой, в каменные столбы, символизирующие дьявола, которые стоят вдоль дороги, ведущей к Мине. Это то место, где Ибрагим отгонял Сатану, когда дьявол попытался отговорить его от приношения Исмаила в жертву, как велел Аллах. Каждый из камешков представлял дурную мысль, или греховный искус, или тяготы, перенесенные паломниками.

От своих грехов мы были очищены! И теперь во исполнение последнего ритуала хаджжа двигались в сторону долины Мины. Здесь ждали нас овцы, козы и верблюды, которых предстояло зарезать в память о готовности Ибрахима принести в жертву Богу своего любимого сына. Повсюду бродили мясники, за определенную цену предлагая заколоть животное. Получив деньги, они, осторожно придерживая животное, обращали его головой в сторону Каабы в Заповедной Мечети и не переставали молиться: «Во имя Аллаха! Аллах велик!» После молитвы быстрым ударом перерезалось горло животного, потом они давали стечь крови, а затем свежевали тушу.

Услышав крики бедных животных и увидев льющуюся рекой кровь, бедняжка Амани заголосила, как безумная, и повалилась без чувств на землю. Карим и Абдулла отнесли ее в один из небольших трейлеров, поставленных специально для оказания помощи упавшим в обморок и при сердечной слабости.

Вскоре они вернулись и сказали, что Амани была удобно устроена, но никак не могла успокоиться и продолжала плакать, охваченная тоской от того, что, по ее мнению, должна была стать бесчувственным убийцей многих животных.

Карим посмотрел на меня красноречивым взглядом: «Я же говорил тебе». А я почувствовала прилив радости от того, что сохранилось хоть что‑то от знакомой нам Амапи. Я надеялась, что Карим был прав, полагая, что по возвращении из Мекки наша дочь снова станет сама собой.

Наблюдая за жестоким действом, я напомнила себе о том, что это был один из важнейших ритуалов и что животные приносились в жертву для того, чтобы напомнить паломникам о тех уроках, что они получили во время хаджжа: жертвенность, послушание Аллаху, милосердие по отношению ко всем людям и вера. С самого детства меня завораживал процесс свежевания туш – мясник делал тонкий надрез на ноге животного, а затем, чтобы отделить шкуру от мяса, через него накачивал внутрь воздух. Животное у меня на глазах становилось все больше и больше, а мясник при этом сильными ударами дубинки колотил тушу, чтобы воздух распределялся равномерно.

Теперь началось настоящее четырехдневное празднование. Я знала, что все мусульмане мира были с нами, всем сердцем мечтая быть в городе Мекке. Магазины закрывались, в семьях дарили новую одежду, все уходили в отпуска. Мы отрезали по пряди волос в знак того, что наше паломничество подошло к концу, после чего мы, женщины, сменили свои скромные облачения на цветастые платья, а мужчины надели чистые хлопковые тобы. Белизна одежды сияла не хуже только что смотанной шелковой нити.

Во второй половине дня начался настоящий праздник. Амани все еще была бледна, но чувствовала себя достаточно удовлетворительно, чтобы участвовать в торжествах, хотя принимать мясо отказалась.

Наша семья собралась у своей палатки, и мы, обменявшись небольшими подарками, поздравили друг друга. Помолившись, мы сели за длинный стол и ели чудное мясо ягненка с рисом.

То, что осталось несъеденным, было отдано бедным. Многие из паломников собирались остаться еще и повторить ритуалы, но наша семья решила возвратиться в Джидду, чтобы продолжить празднования там.

Мы стали готовиться к отъезду.

Теперь мои дети получили право употреблять перед своим именем почетный титул хаджжа. Несмотря на то, что я точно знала, что они никогда не станут этого делать, тем не менее этот знак уважения служит напоминанием всем мусульманам о том, что человек выполнил пять столпов веры. Я знала, что, совершив хаджж, мы порадовали Аллаха.

Теперь я молила Аллаха о том, чтобы он помог мне и освободил Амани из фундаменталистского плена, в котором, похоже, находилась ее душа. Я понимала, что неуравновешенная психика в исполнении священного долга может дойти до самых крайних проявлений. Я не хотела, чтобы моя дочь пала жертвой воинствующих идеалов, нередко встречающихся во многих религиях, с которыми я усердно билась с того дня, когда осознала их опасность.

Но это не должно было свершиться. Независимо от того, угодила я Аллаху или нет, его решение относительно моей дочери меня не могло порадовать.

Поездка в Мекку имела для моей семьи как благоприятные, так и печальные последствия. Если Карим и я стали ближе друг к другу, чем были в первые годы супружества, то Маха и Амани вступили на путь жизни граждан, несущих ответственность за свою судьбу, Амани при этом стала мрачной затворницей.

Мои величайшие страхи сбылись.