В В Розанов 18 страницаНеужели же не только судьба, но и Бог мне говорит: "Выйди, выйди, тебе и тут места нет?" Где же "место"? Неужели я без "места" в мире? Между тем, несмотря на слабости и дурное, я чувствую - никакого "каинства" во мне, никакого "демонства", я-самый обыкновенный человек, простой человек, я чувствую - что хороший человек. Умереть без "места", жить без "места": нет, главное-все это без малейшего желания борьбы. - Ребенок плачет. Да встань же ты. Ведь рядом и не спишь. - Если плачет, то что же я? Он и на руках будет плакать. Пожалуй, подержу. (отчего семьи разваливаются; первая Надя) Она была так же образованна, как и другая, которая (я и не заметил, она потом при случае сказала): - Когда я брала кормилицу (своего молока не было,- от того же, но мы и доктор не понимали), и деньги шли на то, что я бы должна выполнить, то я тогда отпускала прислугу и сама становилась к плите. (отчего семьи крепнут; ниша мама) (15 октября) Ах, Бехтерев, Бехтерев,-все мои слезы от вас, через вас... Если бы не ваш "диагноз" в 1896 (97?)-м году, я прожил бы счастливо еще 10 лет, ровно столько, сколько нужно, чтобы оставить детям 3600 ежегодно на пятерых,- по 300 в месяц, что было бы уже достаточно,- издал бы чудную свою коллекцию греческих монет, издал бы Египет (атлас с объяснениями)169, "Лев и Агнец" (рукопись), и распределил и сам бы издал книгами отдельные статьи 1ТО. (начало октября) Желание мое умереть - уйти в лес, далеко, далеко. И помолиться и умереть. Никому ничего не сказав. А услышать? О, как хотелось бы. Но и как при жизни-будет все "с недоговорками" и "уклонениями". А те чужие, болтуны-их совсем не надо. Значит, и услышать-ничего. (глуб. ночью) Холодок на сердце. Знаете ли вы его? (в печали) В 57 лет Бог благословил меня дружбой Цв. (в печали) (октябрь 1912) Как люблю его. Как уважаю Если бы Бехтерев увидел нашу мамочку, лежащую на кушетке, зажав левую больную руку в правой... Но не видит. Видит муж. У них нет сердца. Как было не спасти, когда он знал по науке, что можно спасти, есть время и не упущено еще оно. Знаю, физика: левая холоднее правой, и она ее постоянно греет. На этот вид прижатых к груди рук - кулачок в кулачке - как он полон просьбы, мольбы и... безнадежности. И все он передо мной, целые дни. Повернешь голову назад, подойдешь к стулу сесть, пройдешься по комнате и обратно пойдешь сюда: все сжатые кулачки, все сжатые кулачки. Дни, часы, каждый час, все месяцы. (зима 1912 г.) Нагими рождаемся, нагими сходим в землю, Что же такое наши одежды? Чины, знатность, положение? Для прогулки. День ясный, и все высыпали на Невский. Но есть час, когда мы все пойдем "домой". И это "домой" - в землю. (октябрь) Как не целовать руку у Церкви, если она и безграмотному дала способ молитвы: зажгла лампадку старуха темная, старая и сказала: "Господи, помилуй" (слыхала в церкви, да и "сама собой" скажет), и положила поклон в землю. И "помолилась" и утешилась. Легче стало на душе у одинокой, старой. Кто это придумает? Пифагор не "откроет", Ньютон не "вычислит". Церковь сделала. Поняла. Сумела. Церковь научила этому всех. Осанна Церкви,- осанна как Христу-"благословенна Грядущая во имя Господне". ...да, шулер Ударил по сердцам с неведомою силой 171. Интересна история нашей литературы. (у Гершензона об Огаревой, как ее обобрали, старуху) 172 Как раковая опухоль растет и все прорывает собою, все разрушает - и сосет силы организма, и нет силы ее остановить: так социализм. Это изнурительная мечта - неосуществимая, безнадежная, но которая вбирает все живые силы в себя, у молодежи, у гимназиста, у гимназистки. Она завораживает самое идеальное в их составе- и тащит несчастных на виселицу-в то время как они убеждены, что она им принесла счастье. И в одном поколении, и в другом, в третьем. Сколько она уже утащила на виселицу, и все ее любят. "Мечта общего счастья посреди общего несчастья". Да: но именно мечта о счастье, а не работа для счастья. И она даже противоположна медленной, инженерной работе над счастьем. - Нужно копать арык и орошать голодную степь. - Нет, зачем: мы будем сидеть в голодной степи и мечтать о том, как дети правнуков наших полетят по воздуху на крыльях,- и тогда им будет легко летать даже на далекий водопой. (за "Современником") В 1904-5 г. я хотел написать что-то вроде "гимна свободе"... Строк 8 вышло,- но больше жару не хватило: почувствовал, что загнуло в риторику.. А теперь!.. ...бежать бы как зарезанная корова, схватившись за голову, за волосы, и реветь, реветь, о себе реветь, а, конечно, не о том, что "правительство плохо" (вечное extemporalia 173 ослов). (октябрь) Какое безобразие ваши сочинения. Да, но все пыхтит в работе. "Христианство и не за пол, и не против пола, а перенесло человека совершенно в другую плоскость". (Флор.) - Хозяин не против ремонта дома и не за ремонт: а занимается библиографией. Мне кажется-дом-то развалится. И хотя "библиография" не противоречит домоводству: однако его съедает. Вопрос о браке ведь в каждой семье, у меня, у вас (будет). Томит дни, ночи, постоянно, всякого. Как же можно сказать: "Я никому не запрещаю, а только ухожу в Публичную библиотеку заниматься рукописями". (8 октября) Неужели Пушкин виноват, что Писарев его "не читал"174. И Церковь виновата, что Бюхнер и Мелешотт "ее не понимали", и христианство виновато, что болтаем "мы". Страшно, когда наступает озноб души... Душа зябнет. - Вася, ты уйди, я постонаю. - Стонай, Варя, при мне... - Да я тебе мешаю. - Деточка, кто же с тобой останется, если и я уйду? Да и мне хочется остаться... (когда Шура вторично ушли, 23 октября; на счете по изданиям) 175 Все-таки я умру в полном, в полном недоумении. В религиозном недоумении. И больше всего в этом Фл. Виноват.. Его умолчания. С Б. я никогда не расстанусь. Но остальное... Ожидаемые и желаемые и высматриваемые качества митрополита петербургского-скромность. Ученость-хорошо, святость-прекрасно, подвиг жизни и аскетизм превосходно: но выше всего скромность. Молчаливость, тихость и послушание. Если при этом хороший рост, мелодичный голос и достоинство манер и обращения-то такому "кандидату" не страшен был бы соперником и Филарет, и Златоуст, и "все три Святителя"176. (28 октября перед митр. Антония за вечерним чаем думаю)177 Полуискренность - она сопутствует теперь всем делам церковным. Ошибаются, кто говорит о неискренности. Ему сейчас укажут патетический голос, великий восторг, умиление, преданность. Но не допрашивайте эту патетичность: щеки ее поблекнут, язык начнет путаться. Все пойдет в маленькую уклончивость и умолчания. Все теперь-в "полу"... нигде-"полного"... (тоже перед митр. Антония) Даже если будет все это место полно червями и тлением - я останусь здесь. С глупыми - останусь. С плутами - останусь. Почему? Здесь говорят о бессмертии души. О Боге. О Вечной Жизни. О Награде и Наказаниях. Здесь - Алтарь. Воистину алтарь, один на земле. И куда же мы все пойдем отсюда... (перед кончиной митр. Антония. 28 октября, ночь) Может быть, другие не имеют права умереть сами, но я имею право умереть сам. И Тиллинг, директор Евангелической больницы, когда "она там лежала" (опасное кровотечение- на краю могилы), умер. Роше в Мюнхене, Наук где-то за границей, теперь вот Тиллинг (такой гигант был), еще раньше виновный в кровотечении (велел массаж делать, не сняв швов), Рентельн-все И если Немезида... Грех! Грех! Грех!!! (28 окт., ночь) В случае "если бы" - вот план для издания моих статей, еще не перепечатанных в книги. 1) Около церковных стен. III. Статьи о Церкви, об управлении ею, о духовных школах. Это все "в помощь попам", а отчасти и в помощь нашему милому духовенству. Передольский хорошо его звал "Божьей родней". Оно - и есть таково: через 1000 лет пронесло и сохранило не колеблясь идею Неба, идею Правды, идею Суда... Да помолится оно о несчастных рабах Божиих "Василии и Варваре". Свящ. Устьинский все время о нас молился. Спасибо ему, милому. 2) "О писателях и писательстве". Тома на 4. Статьи о литературе. Есть предисловие к этой книге, очень одушевленно написанное где-то 178. Сюда должны войти (в рукописях) неоконченные статьи "Паскаль", "Христианство и язык", "Фауст". 3) "Юдаизм". В начале-"Замечательная еврейская песнь", потом "Жид на Мойке" (из "Нов. Пути"), "Чувство солнца и растений у древних евреев" и последним-"Юдаизм". Это-в I том. Во II том, с подзаголовком "Материалы", толстая тетрадь у меня в библиотеке, еврея Цинхенштей-на 179; и затем бы, - но этого никто не сумеет выбрать,- отмеченные места из "Талмуда" и из "Ветхозав. храма"180. 4) "Сумерки просвещения" - вторым изданием, с дополнениями, а главное-с продолжением "В обещаниях дня": сюда собрать статьи, напечатанные в пору ломки и смуты школы и ее растерянности. Таким обр.: "Сумерки просвещения"-1 т. "В обещаниях света"-1 т. Все-целое. Это- милым гимназистам. 5) "Семейный вопрос в России", том 3. Там одна статья: "В мире любви, испуганности и стыдливости". Это-добрым страдалицам. 6) "Эмбрионы". Из книг, из "Торгово-промышл. газеты" ("Из дневника писателя"), "Попутные заметки" (из "Нов. Вр."), из "Гражданина". Это нужно издавать в формате "Уединенного", начиная каждый афоризм с новой страницы. Смешивать и соединять в одну книгу с "Уединенным" никак не нужно. "Уединенное"-без читателя, "Эмбрионы" - к читателю. 7) "Германские впечатления". Наугейм, Мюнхен etc.; сюда же, собственно, надо бы перенести из "Итальянских впечатлений" последний отдел: "По Германии". И даже "Германские впечатления" (книжку) начинать с этих статей о Берлине и Кайзере-Вильгельме. 8) "Кавказские впечатления". 9) "Русский Нил" (впечатления по Волге). Сюда внести и статьи под заглавием "Израиль" и "В современных настроениях" из "Русск. Слова" за 1907 г., NoNo 194 и 200 (ибо это все "Русский Нил", и только редакция переменила заголовки). 10) "Чиновник. Очерк русской государственности". Статьи из "Русск. Слова" и "Нов. Слова" о чиновничестве. 11) "В связи с искусством". Сюда внести статьи: "Молящаяся Русь" (о Нестерове), "Где же религия молодости", "Сицилианцы в Петербурге", "Из мыслей зрителя", "Гоголевские дни в Москве", "Памятник Александру III", "Отчего не удался памятник Гоголю", "Актер", "С. С. Боткин", "Памяти Комиссаржевской", "Театр и юность" и, может быть, "Танцы невинности" (о Дункан); "Зембрих". 12) "Литературные изгнанники". "Переписка с Леонтьевым" (с примечаниями). Письма ко мне милого Н. Н. Страхова (с портретом его-худощавым, со сложенными руками и в саду,-снятым в Ясной Поляне после операции), письма ко мне Рцы (и портрет мой с Софой, крестницей), т. е. И Ф. Романова, письма ко мне Шперка и портрет "Умирающий Шперк" (в Халиле, среди семьи: попросить выгравировать В. В. Матэ, адрес-в Академии художеств; гравюра обойдется рублей 200,- но, я думаю, за продажу это окупится), письма ко мне П. А. Флоренского (нужно спросить дозволения; адрес: в Троице-Сергиев посад. Духовная академия. Павлу Александровичу Флоренскому) и Серг. Ал. Цветкова 181. Редактировать это издание могут П. А. Флоренский или С. А. Цветков. Адрес его: Москва, Остоженка, Молочный пер., д. 2, кв. 2. 13) "Древо жизни и идея скопчества". Статьи о поле-из "Гражданина" и "Нов. Вр." (особенно "Пол и душа"). 14) "Черный огонь". Статьи о революции и революционерах из "Нов. Врем.", "Русск. Слова" и "Нового Слова". 15) "Во дворе язычников". "Культура и деревня", "Древнеегипетские обелиски", "О древнеегипетской красоте", "Прорицатель Валаам" еписк. Серафима (библиогр. заметка), "О поклонении зерну", Буткевича-"Неверие XIX в." (библиогр. заметка), "Афродита-Диана", "О лекции Влад. Соловьева", "Сказочное царство", "Восток" (подп. Орион), "Величайшая минута истории", "Занимательный вечер", "Маленькая историческая поправка", "Серия недоразумений (?)", "Чудесное в жизни и истории", "Тема нашего времени", "Эллинизм", "Демон Лермонтова в окружении древних мифов", "Атлантида - была". "Из восточных мотивов" (то же, что "Звезды" - заглавие это не мое, а редакции "Мира искусства"), и сюда прекрасный рисунок пером Бакста. 16) "Лев и Агнец". Громадная рукопись, неоконченная, в несгораемом шкафе. Где места пропусков - просто заменить страницей многоточия. Это не нарушит смысла и связи. Редакция пусть будет Флоренского, а если ему некогда Цветкова, а если и ему некогда-подождать. Помня: "Дело не волк - в лес не убежит" 182. Встретился с Философовым и Мер. в Рел.-Фил. собр. Точно ничего не было. Почувствовал дружбу. А ругались (в печати), и они потребовали в "Рус. Сл.", чтобы или меня исключили, или они "выходят". Даже "под зад" дал Фил-ву, когда он проходил мимо. Полная дружба. Как гимназисты. Ужасно люблю гимназическую пору. И вечно хочется быть опять гимназистом. "Ну ее к черту, серьезную жизнь". И когда сотрудничаю в газетах,-всегда с небольшим внутренним смехом,всегда с этой мыслью: "Мы еще погимназистничаем". И потому мне равно наплевать, какие писать статьи, "направо" или "налево". Все это ерунда и не имеет никакого значения. "Шалости нижегородского гимназиста" (катались на Черном пруде). (29 октября) Зонт у меня Философова, перламутровый ножичек (перочинный, прелестный) от Суходрева, теперь палка от Тычинкина. - Она грязная (он). - Тем лучше. Это в моем стиле. У Фил. зонт был с дырочкой. Но такая прелестная палка, черная с рубчиками, не вертлявая (полная в теле) и необыкновенно легкая. Эти декаденты умели выбирать необыкновенно изящные вещи. Простые и стильные. (29 октября) ...уклончивость всех вещей от определения своего, уклончивость всех планет от "прямой"... Что это? И! Ужасы, ужасы... Может быть, она в том, что мир хочет быть "застегнут на все пуговицы" и не показать внутренних карманов ни репортеру, ни Ньютону. Если так-еще можно успокоиться. "Темно. Не вижу". Это пусть и говорит косолапый Вий, ноги которого вросли в землю. Но если иное?.. Что? Не хочу даже сказать. Пугаюсь. Все мои пороки были или мелким любопытством ума,- или "так", "распустился", и, в сущности, беспричинны Но мне никогда [порок] не "сосал под ложечкой" и не "кружил голову". Поэтому "порочность мира" я знаю очень мало. И поэтому же, очень может быть, суждения мои о мире неглубоки. В огненных пороках раскрывается какая-то "та сторона Луны", которая мне никогда не повертывалась. План "Мертвых "душ"-в сущности, анекдот; как и "Ревизора" - анекдот же. Как один барин хотел скупить умершие ревизские души и заложить их; и как другого барина-прощелыгу приняли в городе за ревизора. И все пьесы его, "Женитьба", "Игроки", и повести, "Шинель" - просто петербургские анекдоты, которые могли быть и которых могло не быть. Они ничего собою не характеризуют и ничего в себе не содержат. Поразительна эта простота, элементарность замысла; Гоголь не имел сил-усложнить плана романа или повести в смысле развития или хода страсти,чувствуется, что он и не мог бы представить, и самых попыток к этому - в черновиках его нет. Что же это такое? Странная элементарность души. Поразительно, что Гоголь и сам не развивался; в нем не перестраивалась душа, не менялись убеждения. Перейдя от малороссийских повестей к петербургским анекдотам, он только перенес глаз с юга на север, но глаз этот был тот же. Недостаток Перцова заключается в недостаточно яркой и даже недостаточно определенной индивидуальности. Сотворяя его. Бог как бы впал в какую-то задумчивость, резец остановился, и все лицо стало матовым. Глаза "не торчат" из мрамора, и губы никогда не закричат. Ума и далекого зрения, как и меткого слова (в письмах) у него, "как Бог дай всякому", и особенно привлекательно его благородство и бескорыстие: но все эти качества заволакиваются туманом неопределенных поступков, тихо сказанных слов; какого-то "шуршания бытия", а не скакания бытия. Но он "рыцарь честный", честный и старый (по чекану) в нашей низменной журналистике. С ним в контрасте Рцы: которого переделав, Бог- плюнул от отвращения и отошел. И с тех пор Рцы все бегает за Богом, все томится по Боге и говорит лучшие молитвы, какие знает мир (в себе, в душе). Увы: литературно это почти ни в чем не выразилось. Он писал только об еде, о Россини и иногда об отцах Церкви. Теперь, бедный, умолк. Что такое литературная душа? Это Гамлет. Это холод и пустота (укладываясь спить) 31 октября Мне не было бы так страшно, ни так печально, если бы не ужасы ясновидения. Но я живу, как "в Провидении": потому что за годы, за очень долгие годы - все будущее было открыто ей в каких-то вещих тревогах. Мы сидели в Кисловодском театре. Давали "Горе от ума". Ни хорошо, ни худо. И в котором-то антракте я обдумывал, нельзя ли склеить статью в "Н. Вр." рублей на 70 (билеты-6 руб., время- в нужде, довольно жесткой)183. - Посмотри, Вася. Я поднял голову и смотрел на спущенный занавес, изображавший наяд и героев. - Не там, а выше. Занавес спускался из арки, и на арке были изображены... должно быть античные маски. - Вон там, в углу Такая ужасная.. Когда я буду умирать, у меня будет такое лицо. Это было искаженное ужасом и отчаянием лицо "трагической маски" Я захолодел. Губы мои что-то бессильно шептали И этот ее "внушающий" голос, полный убеждения, пугал меня даже потом, когда я просыпался ночью. Несколько раз, когда я хотел и предлагал ей отдохнуть в санатории- (как было бы спасительно, определили бы при приеме болезнь), она отказывалась в каком-то трепетном страхе как забившаяся в угол птичка, боящаяся оставить этот угол. И все подозрительность. И все испуг. "Вы хотите остаться без меня одни" (для дурного, легкомысленного). "Вы хотите отвязаться от меня"... Я переставал говорить. "Как страшно.. Мне тогда представляется, что меня везут в сумасшедший дом. И спущены занавески". И она холодела. И я холодел Центр ужаса находился, был в "спущенных занавесках". А "занавески" в душе ее и в самом деле спускались. Она атомически, разрушительно отделялась от мира. Моя страдалица. И опять говорила: "Я снова видела во сне Михаила Павловича Так ясно И он спрашивал: скоро ли ты, Варюнчик, придешь ко мне? Я жду тебя". Это первый муж С которого все и началось. И самая любовь наша началась с чудной элегии, в которой она рассказывала о необъяснимой молодой гибели ее 1-го мужа. Она осталась вдовою 21-го года, с 2-хлетней Саничкой и матерью. Бог послал меня с даром слова и ничего другого еще не дал. Вот отчего я так несчастен. Ничего так красиво не лежит на молодости, как бедность. Но без лицемерных "дыр"... Бедность чистоплотная. Душа моя как расплетающаяся нить. Даже не льняная, а бумажная Вся "разлезается", и ничего ею укрепить нельзя. (ночью на извозчике) Я вышел из мерзости запустения, и так и надо определять меня: "Выходец из мерзости запустения"184 Какая нелюдимость. Вражда ко всем людям. Нас не знали даже соседи, как не знали и мы соседей. Только разве портной в углу (рядом его хибарочка). Все нас дичились, и мы дичились всех. Мы все были в ссоре. Прекрасная Верочка умерла так рано (мне лет 8-7), и когда умерла, то все окончательно заледенело, захолодело, а главное, замусорилось. За все время я не помню ни одной заботы, и чтобы сам о чем-нибудь позаботился. Все "бродили", а не жили; и ни у кого не было сознания, что что-нибудь должно делать. Вообще слово "должно" было исключено из самого обихода, и никогда я его не слыхал до 14 лет, когда хоть услышал: "Ты должен выучить урок" (и сейчас возненавидел "должен") Все проводили дни (ибо "жили" даже нельзя сказать) по "как бы легче" и "как бы изловчиться". Только теперь (57 лет) я думаю, что Коля был прав, оставшись только 3 дня, и уехал молча и никогда не отвечал ни на какие письма 185. Он оценил глазом, образованием и опытом взрослого человека, что тут все мертво, хотя и шевелится, и дышит. И воскресить ничего нельзя, а можно только утонуть возле этого, в связи с этим, распутывая это. (лежи в постели ничью, вспоминаю детство, до 13 лет) Что такое "писатель"? Брошенные дети, забытая жена, и тщеславие, тщеславие... Интересная фигура. (засыпая) Церковь научила всех людей молиться. Какое же другое к ней отношение может быть у человека, как целовать руку. Хорошо у православных, что целуют руку у попов. Поп есть отец. Единственный отец. Ведь и натуральные отцы бывают дурные, и мы не говорим детям-ненавидьте их, презирайте их. Говорить так-значило бы развращать детей и губить их душу и будущность. Вот отчего, если бы было даже основательно осуждать духовенство - осуждать его не следует. Мы гибнем сами, осуждая духовенство. Без духовенства - погиб народ. Духовенство блюдет его душу. Что выше, любовь или история любви? Ах, все "истории любви" все-таки не стоят кусочка "сейчас любви". Я теперь пишу "историю", п. ч. счастье мое прошло. У Рцы "Бог прибрал" троих детей - Ваню, еще Сережу и еще... имена забыл. Сережа умер потом и отдельно. Но один за другим выносили три детских гробика с Павловской, No 2, Ефимова, 2-й этаж. Это было что-то чудовищное. Как вообще у человека "кости не ломаются" в таком несчастии? Он-недвижный, растерянный, она-вся в муке, и Гесс (докт.) говорил: "Который вот день (сутки) Ольга Ивановна не закрывает глаз" (мать). И Елена Ивановна. И вот перенесли, что непереносимо. Что вообще нельзя перенести. Под чем кости хрустят, душа ломится. Как же они перенесли? А как же бы они не перенесли? Остались жить. Бог "одних берет", других "оставляет": и кого оставляет-"будет жить". Хохота и прежде не было. Всегда была нужда. Теперь-часто тяжелая. Но тогда (на именинах Ольги Ивановны) бывал смех. Улыбка и теперь бывает. Не частая, но бывает. Говорят. Заботятся. Он читает все Апостола Павла. Перечитывает. Обдумывает. Вчитывается. Все его чтение-Апостол Павел и "Нов. Вр." (обо всем-текущий день), иногда "Богосл. Вестник". Он лицеист (Москва). Умница. Страсть-Рембрандт и Россини. Пишет. Но что-то "не выходит". Родился до книгопечатания и "презирает жить в веке сем". У него нет praesens, а все perfectum и plusquamperfectum, Futurum яростно отвергает. И живут. Живут пассивною жизнью (после страдания), когда активная невозможна. Вот отчего надо уважать старость: что она бывает "после страдания". Это нам в гимназии и в голову не приходило СВЯЩЕННОЕ СЛОВО Зависимость моя от мамочки-как зависимость безнравственного или слабонравственного от нравственного. Она все ползет куда-то, шатается, склоняется: а все назад оглядывается. И эта всегдашняя забота обо мне-как Провидение. От того мне страшно остаться одному, потому что я останусь без Провидения (Т. е. без некоторой тени его, осуществления его на земле, "осязательного" его (Примеч В. В. Розанова)). Ни - куда пойти Ни - где отдохнуть. Я затеряюсь, как собака на чужой улице. Основание моей привязанности-нравственное. Хотя мне все нравилось в ее теле, в фигуре, в слабом коротеньком мизинчике (удивительно изящные руки), в "одной" ямке на щеках (после смерти первого мужа другая ямка исчезла),-но это было то, что только не мешало развиться нравственной любви. В христианском мире уже только возможна нравственная любовь, нравственная привязанность. Тело как святыня (Ветх Зав.) действительно умерло, и телесная любовь невозможна. Телесная любовь осталась только для улицы и имеет уличные формы Я любил ее, как грех любит праведность, и как кривое любит прямое, и как дурное-правду. Вот отчего в любви моей есть какое-то странное "разделение". Оно-то и сообщило ей жгучесть, рыдание. Оно-то и сделало ее вечным алканием, без сытости и удовлетворения Оно исполнило ее тоски, муки и необыкновенного счастья. Почти всегда мы бывали одни и она не бывала со мною (не разговаривала), она молилась. Это и раньше бывало, но за последние 5-6-7 лет постоянно. И за годы, когда я постоянно видел возле себя молящегося человека,- мог ли я не привыкнуть, не воспитаться, не убедиться, не почувствовать со всей силой умиления, что молитва есть лучшее, главное. (ночью в слезах, 1-го ноября, в постели) Я возвращаюсь к тому идеализму, с которым писал "Легенду" (знакомсгво с Варей) и "Сумерки просвещения" (жизнь с нею в Белом). К старому провинциальному затишью. Петербург меня только измучил и, может быть, развратил. Сперва (отталкивание от высокопоставленного либерал-просветителя и мошенника)186 безумный консерватизм 187, потом столь же необузданное революционерство, особенно религиозное, антихристианство даже188. К нему я был приведен семейным положением 189. Но тут надо понять так: теперешнее духовенство скромно сознает себя слишком не святым, слишком немощным, и от этого боится пошевелиться в тех действительно святых формах жизни, "уставах", "законах", какие сохранены от древности. Будь бы Павел: и он поступил бы как Павел по правде, осудив ту и оправдав эту. Без этого духа "святости в себе" (сейчас) как им пошевелиться? И они замерли. Это не консерватизм, а скромность, не черствость, а страх повредить векам, нарушив "устав", который привелось бы нарушать и в других случаях и для других (лиц), в случаях уже менее ясных, в случаях не белых, а уже серых и темных. Пришлось бы остаться, с отмененным "уставом", только при своей совести: которая если не совесть "Павла", а совесть Антониев, и Никонов, и Сергиев, и Владимиров, и Константинов (Поб.),-то как на нее возложить тяжесть мира? "Меня еще не подкупят, а моего преемника подкупят": и станет мир повиноваться не "уставу", а подкупу, не формализму, а сулящему. И зашатается мир, и погибнет мир. Так мне и надо было понять, что, конечно, меня за брак никто не судит, и Церковь нисколько не осуждает мою Варю и нисколько не разлучает меня с детьми, а только она пугается это сделать вслух, громко, печатно, потому что "в последние времена уже нет Павлов, а Никандры с Иннокентиями". Потому что дар пророчества и первосвященничества редок, и он был редок и в первой церкви Ветхозаветной, и во второй Новозаветной. Аминь и мир. Все погибло, все погибло, все погибло. Погибла жизнь. Погиб самый смысл ее. Не усмотрел. Так любил ее, что никак не мог перестать курить ночью. (Правда-пытался: но она сама говорила: "Покури",-и тогда я опять разрешал). Ах, господа, господа, если бы мы знали все, как мы бедны... Если бы знали, до чего мы убоги, жалки... Какие мы "дарвинисты" мы просто клячи, на которых бы возить воду. Просто "собачонка из подворотни", чтобы беречь дом доброй хозяйки. И она бросает нам кусок хлеба. "Вот и Спенсер, и мы". "И сочинения Огюста Конта, Милля и Спенсера, и женский вопрос" (читал гимназистом)190 И "предисловие Цебриковой"191. Родила червяшка червяшку. Червяшка поползла. Потом умерла Вот наша жизнь. (3-й час ночи) ...выберите молитвенника за Землю Русскую. Не ищите (выбирая) мудрого, не ищите ученого. Вовсе не нужно хитрого и лукавого. А слушайте, чья молитва горячее,- и чтобы доносил он к Богу скорби и напасти горькой земли нашей, и молился о ранах, и нес тяготы ее.
|
