КОРОБ ПЕРВЫЙ 7 страница- Это бессовестно читать чужие письма! - Милая, да открытки на то и пишутся, чтобы их все читали. - Вовсе нет!!! Это - письмо!!! Ведь не к тебе оно написано!!!!! Трясется. - Милая, - да ведь и глупости там написаны. Что такое "Твоя Зоя", или еще: "Я узнала важный секрет. Но скажу тебе осенью, когда соберемся в школу". Правда, в письме есть еще: "Бабушка захворала воспалением легких", но это - в самом конце, сбоку по краю листа и с кляксой, так что, очевидно, "секрет" важнее. Раз нам не пришло ни одного письма, а Наде две открытки: то она, схватив их, - выскочила в сад, пробежала огромную аллею, и уже только тогда взглянула на адрес и от кого, и даже - что с картинками. Восторг и, главное, важность сорвали ее как вихрь и унесли как свеженький листок в бурю... У одной основные подруги - это "Зоя" и еще какая-то "Гузарчик", у другой - вечная "Наташа Полевая". (12 июня 1912 г.) * * * Как вешний цвет проходит жизнь. Как ужасно это "проходит". Ужасна именно категория времени; ужасна эта связь с временем. Человек - временен. Кто может перенести эту мысль...
У, как я хочу вечного. "Раб времени", тысячелетия или минуты - все равно. У, как я не хочу этого "раба времени". (11 июля 1912 г.). * * * Только горе открывает нам великое и святое.
До горя - прекрасное, доброе, даже большое. Но никогда именно великого, именно святого. (1 июля 1912 г.). * * * Мы рождаемся для любви. И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на свете. И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете. (1-го июля 1912г.) * * * Не спас я мамочку от страшной болезни. А мог бы. Побольше бы внимания к ней, чем к нумизматике, к деньгам, к литературе. Вот одна и вся моя боль. Не "Христос", нисколько. "Христос" и без меня обойдется. У него - много. А у мамочки - только я. Я был поставлен на страже ее. И не устерег. Вот моя боль. * * * Жизнь требует верного глаза и твердой руки. Жизнь - не слезы, не вздохи, а борьба; и страшная борьба. Слезы - "дома", "внутри". Снаружи - железо. И только тот дом крепок, который окружен железом. Во мне было мало железа: и вот отчего мамочке было так трудно. Она везла воз и задыхалась; и защищала его. И боролась за меня. И возничий упал. А я только оплакиваю его. (2 июля 1912 г.). * * * Попы - медное войско около Христа.
Его слезы и страдания - ни капли в них. Отроду я не видал ни одного заплакавшего попа. Даже "некогда"; все "должность" и "служба".
Как "воины" они защищают Христа, но в каком-то отношении и погубляют его тайну и главное. (может быть, только "наши попы"? притом очевидно - не все). * * * Между прочим, ни в ком я не видал такого равнодушного отношения к смерти, как у попов. "Эта метафизика нам нипочем". (ну, это - не все). (через 1/2 года после "пришла мысль").
Но, однако, при всех порицаниях как страшно остаться без попов. Они содержат вечную возможность слез: позитивизм не содержит самой возможности, обещания. Недостаток слез у попа и есть недостаток; у позитивистов - просто нет их, и это не есть нисколько в позитивизме "недостаток". Вот в чем колоссальная разница. (все-таки попы мне всего милее на свете). (приписка через 1/2 года). * * * Режет Темное, режет Черное.
Чтó такое?
Никто не знает. * * * Всегда в мире был наблюдателем, а не участником.
Отсюда такое томление. * * * Есть люди, которые как мостик существуют только для того, чтобы по нему перебегали другие. И бегут, бегут: никто не оглянется, не взглянет под ноги. А мостик служит и этому, и другому, и третьему поколению.
Так была наша "бабушка", Александра Адрияновна, - в Ельце. * * * Тайный пафос еврея - быть элегантным. Они вечно моются и душатся. Еврей не выберет некрасивую в танцы, а самую красивую, и будет танцевать с ней доупаду. Вообще они всё "доупаду". Но остановимся на элегантности: еврей силится отмыть какую-то мировую нечистоту с себя, какой-то допотопный пот. И все не может. И все испуган, что сосед потихоньку отворачивается от этого пота. (вспомнив вечеринку в Брянске, с провизорами). * * * Талант у писателя невольно съедает жизнь его. Съедает счастье, съедает все. Талант - рок. Какой-то опьяняющий рок. (1-го августа 1912 г.). * * * Иногда и "на законном основании" - а трясутся ноги; а другой раз "против всех законов" - а в душе поют птички, * * * С детьми и горькое - сладко. Без детей - и счастья не нужно. Завещаю всем моим детям, - сын и 4 дочери, - всем иметь детей. Судьба девушки без детей - ужасна, дымна, прогоркла. Девушка без детей - грешница. Это "канон Розанова" для всей России. (кроме "лунных людей", с "не хочу! не хочу!" природы). * * * Мы не по думанью любим, а по любви думаем. Даже и в мысли - сердце первое. (за занятиями). * * * Осложнить вдохновение хитростью - вот Византия. Такова она от перепутанностей дворцовой жизни до канонов и заставок на рукописях. (в лесу на прогулке). * * * ...откуда эта беспредельная злоба? И ничего во всей природе Благословить он не хотел. (о Гоголе).
...демон, хватающийся боязливо за крест. (он же перед смертью). * * * Говорят, дорого назначаю цену книгам ("Уед."), но ведь сочинения мои замешены не на воде и даже не на крови человеческой, а на семени человеческом. * * * Не полон ли мир ужасов, которых мы еще совершенно не знаем? Не потому ли нет полного ведения, что его не вынес бы ум и особенно не вынесло бы сердце человека? Бедные мы птички... от кустика до кустика и от дня до дня. * * * Всё воображают, что душа есть существо. Но почему она не есть музыка? И ищут ее "свойства" ("свойства предмета";). Но почему она не имеет только строй? (за кофе утр.). * * * Я вовсе не "боролся" (Мер.), а схватил Победу. Когда увидал смерть. И я разжал руку. (на извозчике). * * * - Дети, вам вредно читать Шерлока Холмса. И, отобрав пачку, потихоньку зачитываюсь сам. В каждой - 48 страничек. Теперь "Сиверская - Петербург" пролетают как во сне. Но я грешу и "на сон грядущий", иногда до 4-го часу утра. Ужасные истории. * * * Боль мира победила радость мира - вот христианство.
И мечтается вернуться к радости. Вот тревоги язычества. * * * Евреи подлежат, а не надлежит. Оттого они и "подлежащее" истории.
Евреи - суккубы своего божества (средневековый термин). (ни Гороховой за покупками). * * * Пройдет все, пройдем мы, пройдут дела наши. Л.? Нет. Хочется думать.
Зачем я так упираюсь тоже "пройти"?
И будет землица, по которой будут проходить люди. Боже: вся земля - великая могила. * * * Без веры в себя нельзя быть сильным. Но эта вера в себя развивает в человеке - нескромность. Не отсюда ли тó противное в том, что я иногда нахожу у себя (сочин.)? (на Загородном). * * * Песни - оттуда же, откуда и цветы. * * * Умей искать уединения, умей искать уединения, умей искать уединения.
Уединение - лучший страж души. Я хочу сказать - ее Ангел Хранитель.
Из уединения - всё. Из уединения - силы, из уедине-ния - чистота.
Уединение - "собран дух", это - я опять "целен". (за утренним кофе. 31-го июли 1912 г.). * * * Прочел в "Русск. Вед." просто захлебывающуюся от радости статью по поводу натолкнувшейся на камни возле Гельсингфорса миноноски... Да чтó там миноноски: разве не ликовало все общество и печать, когда нас били при Цусиме, Шахэ, Мукдене? Слова Ксюнина, года три назад: "Японский посланник, при каких-то враждебных Японии статьях (переговоры, что ли, были) левых русских газет и журналов, сказал вслух: "Тон их теперь меня удивляет: три года тому назад (во время войны) русская радикально-политическая печать говорила о моем отечестве с очень теплым чувством". "Понимаете?"; смеясь прибавил Ксюнин: "Радикалы говорили об Японии хорошо, пока Япония, нуждавшаяся в них (т. е. в разодрании единства духа в воюющей с нею стране), платила им деньги". И в словах посла японского был тон хозяина этого дела. Да. русская печать и общество, не стой у них поперек горла "правительство", разорвали бы на клоки Россию, и роздали бы эти клоки соседям даже и не за деньги, а просто за "рюмочку" похвалы. И вот отчего без нерешимости и колебания нужно прямо становиться на сторону "бездарного правительства", которое все-таки одно только все охраняет и оберегает. Которое еще одно только не подло и не пропито в России. * * * Злая разлучница, злая разлучница. Ведьма. Ведьма. Ведьма. И ты смеешь благословлять брак. (о ц. англиканской; семейные истории в Шерлоке Холмсе: "Голубая татуировка" и "В подземной Вене". "Повенчанная" должна была вернуться к хулигану, который зарезал ее мужа. много лет ее кинувшего и уехавшего в Америку, и овладел его именными документами, а также и случайно разительно похож на него; этого хулигана насильно оттащили от виски, и аристократка должна была стать его женою, по закону церкви). * * * Будь верен человеку, и Бог ничтó тебе не поставит в неверность.
Будь верен в дружбе и верен в любви: остальных заповедей можешь и не исполнять. (13 июля). * * * Там башмачки, куклы, там - Мадонна (гипсовая, - из Казани), трепаные листы остатков Андерсена, один пустой корешок от "задачника" Евтушевского, больше всего картин - Васи: с какой веселостью относишь это в детскую кучу. (за уборкой книг и всего - к переезду с дачи). * * * Мамочка всегда воображала, что я без рук, без ног, а главное, без головы. И вот она убирает и собирает мои листки, рукописи (никогда ничего не забудет), книги. Переехали: - Варя, платок! - Платок? - Да. Скорее. Ты же спрятала грязный, а где же чистый? Молчание. - Ну? - Подожди. Платок. Я их уложила на дно сундука. Потому что очень нужно. И всегда, чтó "очень нужно", она - на дно сундука. - Я сейчас! Сейчас! Подожди одну минуту (растерянно, виновно и испуганно). И раскупоривает, бедная и бессильная, весь сундук. Эти истории каждую осень и весну. "Платок" я взял наудачу. Именно с платками не случалось. Но, напр., ручка и перо. Или еще - фуфайка, когда холодно. Раз, жалея ей "рыться", я в жарчайшие дни сентября ("бабье лето") ходил в ватном, потел, мучился, бессилен, "потому что все летнее было уже убрано", и конечно "на дно сундука". (убираясь с лета в город). * * * Будем целовать друг друга, пока текут дни. Слишком быстротечны они - будем целовать друг друга. И не будем укорять: даже когда прав укор - не будем укорять. (28 июля,† Наука; объявление в "Н. Вр."; мамочка заплакала о нем). * * * ...да, но ведь дело в том, что жених или товарищ- друг - внимательнее к нашим детям, чем их родители... Чтó же мы осуждаем детей, что они "более открыты" другу, нежели родителям, и, в сущности, более с ним связаны. Вырастание - отхождение. И именно - от родителей. Дети - сучья на стволе: но разве сук с каждым днем не отдаляется от ствола - своим "зелененьким", своим "кончиком", прикасаясь к стволу только бездумным основанием. В этом "зеленом" и в "кончике", в листочках сука - его мысль, сердце, душа. Так же и люди, дети, так - в семье. Судьба. Рок. Плачь или не плачь - а не переменишь. * * * Пусть объяснит духовенство, для чего растут у девушки груди? - Чтобы кормить свое дитя. - Ну, а... "дальше"; для чего дано? Сказать нéчего, кроме: - Чтобы родить дитя. И весь аскетизм зачеркнут.
Кто же дерзает его проповедовать? Да Суздальский монастырь, вообще ни для кого не нужный, - если б кому и понадобился, то единственно Храповицкому, Гермогену и Рачинскому. * * * Со времени "Уед." окончательно утвердилась мысль, что я - Передонов, или - Смердяков. Merci. (ряд отзывов). * * * Так мы с мамочкой и остаемся вдвоем, и никого нам больше не нужно. Она всегда придавала значение, как я написал (по своему чувству), но никогда я не видал ее взволнованною тем, что обо мне написано. И не по равнодушию: а... прочла, и стала заваривать чай. Когда же что-нибудь хорошо (по ее оценке) напишу - она радовалась день, и даже иногда утро завтра. (16 июля 1912). * * * Вся моя жизнь, в особенности вся моя личность, б. гораздо грубее. Я курю, она читает свой акафист Скорбящей Божией Матери, вот постоянное отношение. (не встав с постели).
Достоевский как пьяная нервная баба вцепился в "сволочь" на Руси и стал пророком ее.
Пророком "завтрашнего" и певцом "давнопрошедшего".
"Сегодня" - не было вовсе у Достоевского. * * * Папироска после купанья, малина с молоком, малосольный огурец в конце июня, да чтоб сбоку прилипла ниточка укропа (не надо снимать) - вот мое "17-е октября". В этом смысле я "октябрист". (в купальне). * * * ...и вовсе не я был постоянно-то с Б., а она: a я, видя постоянно ее с Б., - тоже угвоздился к Богу. Впрочем, с университета (1-й же курс) я постоянно любил Его. С университета я уже не оставлял Б., не забывал Его. (я и мама; 21 июля). * * * Не понимаю, почему меня так ненавидят в литературе. Сам себе я кажусь "очень милым человеком". Люблю чай; люблю положить заплаточку на папиросу (где прорвано). Люблю жену свою, свой сад (на даче). Никогда не волнуюсь<<19>> и никуда не спешу. Такого "мирного жителя" дай Бог всякому государству. Грехи? Так ведь кто же без грехов. Не понимаю. Гнев, пыл, комья грязи, другой раз булыжник. Просто целый "водоворот" около дремлющей у затонувшего бревна рыбки. И рыбка - ясная. И вода, и воздух. Чего им нужно? (пук рецензий). * * * Необыкновенная сила Церкви зависит (между прочим) от того, что прибегают к ней люди в самые лучшие моменты своей души и жизни: страдальческие, горестные, страшные, патетические. "Кто-нибудь умер", "сам умираю". Тут человек совсем, другой, чем всю жизнь. И вот этот "совсем другой" и "лучший" несет сюда свои крики, свои стоны, - слезы, мольбы. Как же этому месту, "куда все снесено", не сделаться было наилучшим и наимогущественнейшим. Она захватила "острия всех сердец": и нет иного места с таким же могуществом, как здесь. (за утренним чаем, 23-го июля). * * * ...все-таки есть что-то такое Темное, чтó одолевает и Б. Иначе пришлось бы признать "не благого Бога". Но этого вынести уже окончательно не может душа человеческая. Всякая душа человеческая от этой мысли умрет. Не человек умрет, а душа его умрет, задохнется, погибнет.
И на конце всего: бедные мы человеки. (глубокой ночью). * * * Европейская цивилизация погибнет от сострадательности.
Как Греция - от софистов и Рим - от "паразитов" (прихлебатели за столом оптиматов).
Механизм гибели европейской цивилизации будет заключаться в параличе против всякого зла, всякого негодяйства, всякого злодеяния: и в конце времен злодеи разорвут мир. Заметьте, что уже теперь теснится, осмеивается, пренебрежительно оскорбляется все доброе, простое, спокойное, попросту добродетельное. Он зарезал 80-летнюю бабку и ее 8-летнюю внучку. Все молчат. "Не интересно". Вдруг резчика "мещанин в чуйке" ("Преступление и наказание") полоснул по морде. Все вскакивают: "он оскорбил лицо человеческое";, он "совершил некультурный акт". Так что собственно (погибнет) не от сострадательности, а от лжесострадательности... В каком-то изломе этого... Цивилизации гибнут от извращения основных добродетелей, стержневых, "на роду написанных", на которых "все тесто взошло"... В Греции это был ум, σωφια, в Риме - volo, "господствую", и у христиан - любовь. "Гуманность" (общества и литературы) и есть ледяная любовь... Смотрите: ледяная сосулька играет на зимнем солнце и кажется алмазом. Вот от этих "алмазов" и погибнет все... * * * Как с головной болью каждый день поутру: - "Почему не позвал Карпинского?" "Почему не позвал Карпинского?" "Почему не позвал Карпинского?" (все лето 1912 г.). * * * ...а по-моему, только и нужно писать "Уед.": для чего же писать "в рот" читателю. * * * Души в вас нет, господа: и не выходит литературы. (за ужином; о печати).
...прав старый мой вопрос Соловьеву ("О свободе и вере"): "Да зачем вам свобода?" Свобода нужна содержанию (чтобы ему развиваться), но какая же и зачем свобода бессодержательному? А ведь русское общество бессодержательно. Русский человек не бессодержателен, - но русское общество бессодержательно. * * * Издали: - Мама! Мама! - Дура: да ты подойди к больной матери, чем ее к себе звать.
30 ящиков мужики выносят на лошадей. - Ну, хорошо... Мама, зачем ты уложила мой пенал? Он мне нужен. 15 лет. Рост - с мать. Гимназистка "новой школы с лучшими методами".
Приехала с экскурсии. Видела Киев, т. е. вагон поезда, который шел в Киев. Все платки потеряла, и новая кофточка - никуда. (переезд на новую квартиру). * * * Глубокое недоумение, как же "меня" издавать? Если "все сочинения", то выйдет "Россиада" Хераскова, и кто же будет читать? - (эти чуть не 30 томов?). Автор "в 30 томах" всегда = 0. А если избранное и лучшее, тома на 3: тó неудобное в том, что некоторые острые стрелы (завершения, пики) всего моего миросозерцания выразились просто в примечании к чужой статье, к Дернову, Фози, Сикорскому... Как же издавать? Полное недоразумение. Вот странный писатель non ad typ., non ad edit.<<20>> Во всяком случае, тот будет враг мне, кто будет "в 30 т.": это значит все похоронить. (за ужином на даче). * * * Толстой не был вовсе религиозным лицом, религиозною душою, - как и Гоголь. И обоих страх перед религией - страх перед темным, неведомым, чужим. (27 мая 1912 г.). * * * Самый смысл мой осмыслился через "друга". Все вочеловечилось. Я получил речь, полет, силу. Все наполнилось "земным" и вместе каким небесным. * * * Собственно, мы хорошо знаем - единственно себя. О всем прочем - догадываемся, спрашиваем. Но если единственная "открывавшаяся действительность" есть "я", тó, очевидно, и рассказывай об "я" (если сумеешь и сможешь). Очень просто произошло "Уед.". * * * Самое существенное - просто действительность. (за уборкою книг и в мысли, почему я издал "Уед."). * * * Несут газеты, письма. Я, взглянув: - От Вари (из Царского, школа) письмо. Пишет... - Нет, дай очки... Надя! (горничной), дайте очки! Я сама... А и пишет-то всего: "Дорогая мамочка! Целую тебя крепко, крепко, как твое здоровье. Поклон всем. Я здорова, приеду в эту субботу. Очень хочется домой, без Тани соскучилась. Прощай твоя Варя Розанова". * * * Я не хочу истины, я хочу покоя. (после доктора). * * * Совсем подбираюсь к могиле. Только одна мысль - о смерти. Как мог я еще год назад писать о "литерат. значительности". Как противно это. Как тупо. (после доктора: "процесс в корковом веществе идет"). * * * Ошибочный диагноз Бехтерева в 1898 году все погубил (или невнимательный? или "успокоительный"?). Но как можно было предположить невнимательность после моего длинного письма, на которое последовало разрешение "аудиенции у знаменитости". Как мог я и мама не поверить и не успокоиться? Академик. 1-й авторитет в России по нервным и мозговым болезням. Он сказал (о диагнозе Анфимова, - профессора в Харькове, который я ему изложил в письме): "Уверяю вас, что у нее этого нет!" (твердо, твердо! и - радостно). "Проф. Анфимов не применил к ней этого новейшего приема исследования коленных рефлексов, состоящего в том, чтобы далеко назад отвести локти и связать их, и уже тогда стукать молоточком по колену" (сухожильные рефлексы, определяющие целость или идущий процесс разрушения в нервной ткани). Ничего не понимая в этом, мы из чрезмерного, смертельного испуга, при котором у обоих "ноги подкосились" (t., cer. sp., по Анфимову), перешли к неудержимой радости. "Из смерти выскочишь", конечно, как безумным. Именно Анфимовой болезни и не было у нее, как разъяснил Карпинский, и Анфимов ошибся в диагнозе; болезнь была совершенно лечимая и относительно излечимая (но, конечно, без запаздывания). Восторг, что Бехтерев, 1-й авторитет, отверг, был неописуем. (Анфимов и сказал, в 1898-м году, что "вернувшись в Петербург" - с Кавказа, - "покажите светилам тамошним, прежде всего Бехтереву, и проверьте мой диагноз"). И потому мы уже предупреждали других врачей: "Бехтерев сказал, что - ничего";, что "это врожденная аномалия, что зрачки в глазах неравномерны". И Наук 5 лет пичкал бромом и камфарой, все "успокаивал нервы" человеку, у которого шел разрушительный медленный процесс в ткани нервной системы. "Обратите внимание на головные боли, - говорил я. - Всегда ночью, всегда боль (давление) в темени". Он пропускал молчанием, выслушав. И тó, что он слышал, и тó, что молчал и не расспрашивал (не вцепливался в явление), успокоило меня, заставив все отнести (к "постоянной причине") к малокровию (всего тела, и след. головы), о коем у нее давно сказали все врачи (с 1-го ребенка, когда не могла кормить, - не было молока). Но теперь и "не было молока" разъяснилось. И все повернул Карпинский: - "Да позвольте! Бехтерев или не Бехтерев сказал, но если исчезли эти и те рефлексы (зрачка и сухожилий), то, значит, разрушены мозговые центры, откуда выходят эти движущие (заведующие сокращением) нервы. Значит, их - нет! и болезнь - есть; и, значит, надо только искать: отчего это произошло?" Как по железной линейке провел пером. И диагноз Бехтерева пал, и все открылось. "Не было бы ни раннего склероза артерий, если бы своевременно лечить, ни перерождения сердечных клапанов, ни - в зависимости от этого - удара" (Карпинский). Все было бы спасено. Теперь все поздно. "Проверим лечением", - сказал Карпинский. И едва было начато специфическое лечение, как по всем частям началось улучшение: давление в груди (аорта) исчезло, головные боли пропали, выделения кр. стали в норму, чего не могли добиться все гинекологи (тоже мастера, - не посмотрели в зрачки). Но это уж "кое-что", что мы стали поспешно хватать. Испорчено сердце, испорчены жилы. Зрачки же, по ясности и неколебимости как симптома, есть то же самое в медицине, что в науке географии есть "Лондон в Англии": и этого "Лондона в Англии" не знали Мержеевский (в Аренсбурге), Наук, Розенблюм (в Луге) и еще другие. Когда я говорил о болезни А. А. Столыпину, он спросил: - Кто у вас доктор (постоянный)? - Наук. - И держитесь его. Действительно, он имел массу практики в Петербурге. Эти твердые слова Столыпина так на меня повлияли. Мой совет читателям: проверять врача по книгам. Потому что они "не знают часто Лондона". Эта дикая ошибка Анфимова, Бехтерева и Наука погубила на 15 лет нашу жизнь, отняв мать у детей, и "столп дома" - у дома. * * * ...................................................... - Ну, чтó же, придет и вам старость, и так же будете одиноки. Неинтересны и одиноки. И издадите стон, и никто не услышит. И постучите клюкой в чужую дверь, и дверь вам не откроется. (колесо судеб; поколения). * * * Да они славные. Но всё лежат. (вообще русские). * * * Государство ломает кости тому, кто перед ним не сгибается или не встречает его с любовью, как невеста жениха. Государство есть сила. Это - его главное. Поэтому единственная порочность государства - это его слабость. "Слабое государство" - contradictio in adjecto.<<21>> Поэтому "слабое государство" не есть уже государство, а просто "нет". (прислонись к стене дома на Надеждинской). * * * До 17-и лет она проходила Крестовые походы, потом у них разбирали в классе "Чайльд Гарольда" Байрона. С 17-ти лет она поступила в 11-е почтовое отделение и записывает заказную корреспонденцию. Кладет печати и выдает квитанции. (к истории русской революции). * * * В энтузиазме: - Если бросить бомбу в русский климат, то, конечно, он станет как на южном берегу Крыма! Городовой: - Полноте, барышня: климат не переменится, пока не прикажет начальство. (наша революция). * * * Человек живет как сор и умрет как сор. * * * Литературу я чувствую, как штаны. Так же близко и вообще "как свое". Их бережешь, ценишь, "всегда в них" (постоянно пишу). Но что же с ними церемониться???!!!
Все мои "выходки" и все подробности: что я не могу представить литературу "вне себя", напр. вне "своей комнаты". (рано утром, встав).
"Знаю" мое о ней - только физическое, касательное, и оно более поверхностно, чем глубина моего "не знаю". И от этих качаний, где чаша (небытия) перевешивает, - и происходит все.
|
