ГЛАВА II УДАРЫ СУДЬБЫ

О смерти отца и его предсмертном завещании; о незаконном захвате имушества родственниками и о страданиях, пережитых Миларепой, его матерью и сестрой

Речунг тогда обратился к Джецюну с такими словами: "О, Учитель, пожалуйста, расскажи о твоих страданиях и несчастьях, которые начались после смерти твоего отца".

Джецюн продолжал: "Когда мне было около семи лет, мой отец серьезно заболел. Врачи и ламы, лечившие его, не надеялись на выздоровление и объявили о приближении конца. Все его родственники знали, что он умирает, и даже сам больной потерял надежду на выздоровление и чувствовал приближение смерти. Мои дядя и тетя, другие родственники и друзья, все соседи собрались у нас, и в присутствии их мой отец объявил о своей последней воле и поручил дяде и тете заботу о вдове и сиротах и об их имуществе. Было также составлено письменное завещание, которое было прочитано, подписано и запечатано в присутствии всех собравшихся. Отец тогда сказал: "Я знаю, что умру. Так как мой сын еще мал, я поручаю заботиться о нем всем моим родственникам, но особенно его дяде и тете. Все мое имущество, избавлявшее меня от чувства зависти к другим, я оставляю здесь - мои стада на пастбищах высоко в горах, мои поля, в том числе Треугольник Вормы и несколько других меньших полей, моих коров, коз и ослов, которые находятся здесь, ниже дома, вещи из золота, серебра, меди и железа, мои личные украшения и одежду, мою бирюзу, шелка, мои амбары. Часть его пусть будет затрачена на мое погребение.

Заботу об остальной части я поручаю всем вам [здесь собравшимся] до того времени, когда мой сын станет совершеннолетним и сможет сам заботиться обо всем. Главными опекунами я назначаю дядю и тетю моего ребенка. Мой сын обручен с Зесай, и когда он достигнет совершеннолетия, пусть они поженятся, и когда невеста войдет в дом, пусть молодые сами будут вести хозяйство, следуя примеру родителей. Но до наступления совершеннолетия я вверяю все вам, всем моим родственникам и особенно вам двоим - тете и дяде моих детей. Смотрите, чтобы с ними ничего не случилось плохого. Зайте, что я буду следить за вами из обители мертвых". Сказав это, мой отец умер. После похорон все родственники предложили: "Пусть Белая Гирлянда сама ведет хозяйство, а мы время от времени будем ей помогать всем, чем сможем, если ей понадобится наша помощь". Но мои дядя и тетя сказали им: "Вы можете говорить все, что хотите, но мы - ближайшие родственники, и мы сами будем заботиться о том, чтобы вдова и сироты ни в чем не нуждались, и за имуществом мы сами будем смотреть". Несмотря на возражения дяди, брата моей матери, и отца Зесай, личное имущество моего отца дядя и тетя вскоре поделили между собой: дядя взял себе все мужские украшения и одежду, а тетя - все женские вещи.

Остальная часть имущества была поровну поделена между ними, а нас они заставили переселиться к ним. Мы не только были лишены права распоряжаться нашей собственностью, но мы еще должны были летом работать, как батраки, на дядю, а зимой прясть и чесать шерсть для тети. Пища, которую они нам давали, была настолько грубой, что годилась только для собак. Вместо одежды мы носили жалкие обноски, подвязанные вместо пояса веревкой. Из-за непосильной работы на руках и ногах у нас появились трещины и волдыри, а из-за плохого питания мы были доведены до истощения. Некогда украшенные золотом и бирюзой волосы у нас сделались жесткими, и в них завелись насекомые.

Добрые люди, которые знали нас в дни нашего процветания, не могли удержаться от слез, когда встречались с нами. По всей округе шептались о жестокости моих дяди и тети, но они не обращали на это никакого внимания. Моя мать, сестра и я были доведены до такого жалкого состояния, что моя мать говорила о моей тете, она не Кхьюнг-ца-Палден (Свидетельствующая о Благородстве Потомков Орла), а Думо-Такден (Демон Тигриной породы), и с тех пор ее называли Демон-Тигрица. Мать тогда часто вспоминала пословицу: "Доверь свое имущество другим, а сам превращайся в собаку, караулящую дверь", так как эта пословица точно отражала наше положение. "Ведь когда твой отец Мила-Шераб-Гьялцен был жив,- говорила она,- каждый следил за нашим выражением лица, чтобы знать, смеемся мы или сердимся. Но сейчас те, кто завладел нашим богатством, стали, как цари, и все, стремясь угодить им, следят за их выражением лица". Раньше моя мать слышала одни комплименты. Люди говорили меж собой: "Богатый муж, сноровистая жена! Мягкая шерсть, хорошее одеяло". Как верна эта пословица! И что бывает, когда умный человек утрачивает влияние. Когда был жив ее муж, Белая Гирлянда Ньянг считалась образцовой хозяйкой. За ее энергию и умелость ее обычно называли кормилицей. Но сейчас ее способности были подвергнуты испытаниям, и люди стали замечать ее недостатки. Чем больше мы страдали, тем больше плохого о нас говорили, и те, кто раньше находился в зависимости от нас, теперь не упускали случая, чтобы не позлословить о нас за нашей спиной.

Родители Зесай время от времени давали мне что-нибудь из одежды или пару обуви и обычно говорили мне: "Пока сами мужчины не станут источником богатства, богатство так же трудно сохранить, как капли росы на траве. Поэтому особенно не оплакивай его потерю. Твои родители и предки нажили состояние своим трудом. Они не всегда были богаты и только недавно разбогатели. Наступит время, и ты станешь богатым". Так они часто утешали меня.

Когда мне шел пятнадцатый год, моя мать владела небольшим полем, которое называлось Тепе-Тепчунг (Коврик Голода). Хотя название было не очень благоприятным, поле давало хороший урожай зерна. Это поле обрабатывал мой дядя со стороны матери, и урожай с него сохраняли. За часть припасенного зерна он купил мясо, из черного ячменя сварил чанг1, а белый ячмень перемолол в муку. Мне было тогда около 15 лет. Всем объявили, что Белая Гирлянда собирается устроить пир для того, чтобы возвратить свое имущество. У многих одолжили ковры, которые расстелили на полу нашего большого дома. На пир были приглашены все наши соседи, в основном те, кто присутствовал при кончине отца и знал о его завещании, а также все наши родственники во главе с дядей и тетей. Угощение дяде и тете состояло из целой овцы каждому, а остальным гостям подали по четверти овцы или ногу, или даже ребра, в зависимости от положения и степени родства с нами.

Подали чанг в переполненных чашах, и пир начался. Тогда моя мать встала посреди собрания и сказала: "Я прошу почтенных гостей, собравшихся здесь, выслушать мое объяснение, почему их пригласили сюда, поскольку, как гласит пословица - "За рождением сына следует церемония наречения именем, а чанг приглашает к беседе. Итак, я хочу сказать несколько слов о последней воле моего покойного мужа, отца моих детей, о том, что хорошо известно всем вам. Послушайте это завещание, которое я хочу вам сейчас прочитать". И ее брат, мой дядя, прочитал завещание гостям. Когда завещание было прочитано, мать сказала: "Все вы знаете об устном завещании, которое в вашем присутствии сделал мой покойный муж, и поэтому я не буду утомлять вас его повторением. А сейчас я хочу сказать о самом главном. Мы (мать и дети) глубоко благодарны дяде и тете за все то, что они сделали для нас, за их заботу о нас вплоть до настоящего времени. Но теперь мой сын может заниматься хозяйством сам, и поэтому я прошу возвратить нам наше имущество. Я также прошу вас всех содействовать тому, чтобы он сочетался браком с Зесай и она была введена в дом, как и должно быть во исполнение предсмертной воли моего покойного мужа".

Услышав эти слова, мои дядя и тетя, конфликтовавшие друг с другом по всем другим вопросам, теперь объединились против нас, так как они вдвоем захватили наше имущество. Кроме того, я был единственным сыном, а у дяди было несколько сыновей. Так, действуя совместно, с целью обмана, они в один голос заявили: "Где эта собственность, о которой вы говорите? Когда Мила-Шераб-Гьялцен был жив, он арендовал эти дома, поля, скот, лошадей, золото и серебро. Это все было наше. Он возвратил их нам, только когда был на пороге смерти. Это было просто возвращение имущества его действительным владельцам. Была ли вашей собственностью хоть какая-нибудь маленькая часть имущества, мера ячменя, катышек сливочного масла, кусок ткани или какое-нибудь животное? Мы ничего этого никогда не видали. А сейчас вы имеете нахальство говорить такие вещи! Кто написал это завещание? Вы должны быть благодарны, что мы не дали вам, несчастным тварям, погибнуть с голоду. К вам относится эта пословица: лучше измерять воду в реке, чем облагодетельствовать злых людей". И они повскакали со своих мест, затрясли своей одеждой, застучали каблуками и продолжали издеваться над нами: "Если на то пошло, этот дом тоже наш. Вон отсюда, неблагодарные, вон!" И они стали хлестать нас по лицу своими длинными рукавами.

Моя мать в тот момент только могла восклицать: "О, Мила-Шераб-Гьялцен! Посмотри, как с нами обращаются, а ты говорил: "Я буду наблюдать за вами из обители мертвых". Если ты действительно можешь наблюдать, то делай это сейчас". И в припадке истерических рыданий она упала и потеряла сознание. Я с сестрой ничем не могли ей помочь и только рыдали.

Брат моей матери побоялся драться с ними, потому что у этого дяди было много сыновей. Другие соседи, которые были доброжелательно к нам расположены, присоединились к плачу матери, приговаривая: "Бедная вдова! Бедные сироты!" Многие рыдали, и мало было таких, кто не плакал.

Мои дядя и тетя между тем продолжали: "Вы просите имущества у нас, в то время как у вас самих, по-видимому, есть достаточно средств, так как вы смогли пригласить всех ваших соседей и друзей на такой роскошный пир. Вы ничего не должны у нас просить, так как у нас нет того, что имеете вы. И даже если бы у нас было, что отдать, мы не собираемся ничего отдавать. Делайте, что хотите, жалкие твари! Если вы достаточно сильны численно, деритесь с нами. Если же вы знаете, что вас слишком мало, проклинайте нас!" Сказав это, они вышли. Те, кто был на их стороне, последовали за ними, а мать продолжала плакать. Ее брат, родные Зесай и несколько наших друзей остались, чтобы утешить ее. Допивая оставшийся чанг, они говорили: "Не плачь, это бесполезно". Они предложили собрать деньги по подписке со всех тех, кто присутствовал на обеде, и советовали попросить дядю и тетю выделить от себя какую-нибудь приличную сумму, чтобы на собранные таким образом деньги послать меня учиться. Брат моей матери сказал ей: "Да, да, давай сделаем так и пошлем мальчика учиться чему-нибудь. Что же касается тебя и твоей дочери, то вы можете перейти жить у меня, и вы сами будете обрабатывать ваше поле. А мы должны постараться устыдить дядю и тетю". Но моя мать возразила: "Так как наше имущество нам не будет возвращено, я не считаю возможным воспитывать своих детей на средства пожертво-вателей. При этом нет ни малейшей надежды, что дядя и тетя вернут хотя бы часть нашего состояния. Что же касается сына, то он, конечно, должен учиться. После того, как они отказались вернуть нам нашу собственность, они приложат все усилия, чтобы опозорить нас, если мы снова подчинимся им. Они будут еще больше издеваться над нами и сделают нас наподобие барабана на подставке или дыма, разносимого ветром1. Мы останемся здесь и будем работать на нашем поле".

Меня послали учиться у ламы Красной секты, которого звали Лу-гьят-хан (Восемь Змей). Он жил в области Ца, в местечке под названием Митхонг-гат-ха (Невидимый Холмик) и пользовался большой известностью как учитель.

Во время моей учебы наши родственники оказывали нам материальную помощь. Особенно добры были родители Зесай. Они часто посылали нам муку, сливочное масло и даже топливо и разрешали Зесай навещать меня с тем, чтобы утешить. Брат моей матери кормил мою мать и сестру, так что им не пришлось просить милостыню или прислуживать другим, и он обычно сам доставлял шерсть для прядения и тканья, и моей матери не нужно было ходить по домам, выпрашивая ее. Он очень помог нам тогда, и мы смогли обеспечить себя и заработать немного денег. Моя сестра также выполняла с большим усердием работу, которую ей поручали другие, и смогла таким образом зарабатывать себе на жизнь. (У нее появились личные деньги, и она могла их расходовать.) Но при всем этом мы ели обычно только грубую пищу и были очень плохо одеты. Переносить эти лишения было для меня очень мучительно, и я не знал в то время ни одного радостного дня".

Слушавшие этот рассказ были тронуты до слез, и
некоторое время все молчали.
Так заканчивается рассказ о том, как Джецюн на собственном опыте узнал, что такое страдания.