Троцкистское прошлое

Первое поколение неоконсерваторов — в частности, отец-основатель движения Норманн Подгоретц — состояло из политиков, бесконечно далеких от какого бы то ни было консерватизма. В подавляющем большинстве это были крайне левые еврейские интеллектуалы-экстремисты, входившие в состав троцкистского движения. Они вдохновлялись марксизмом, критиковали капитализм и занимали ультрамаргинальные позиции далеко за пределом левого фланга демократической партии. По вопросам буржуазных моральных ценностей, национализма или религии, а также частной собственности троцкисты — как и другие коммунисты — занимали крайне отрицательные позиции; для них все это было не более, чем «лживыми буржуазными мифами». Возникает закономерный вопрос: как люди с таким мышлением могли прийти к воспеванию либерализма, священной частной собственности, моральных ценностей, американской империи и крайнего национализма? Ответ следует искать снова в теориях Лео Штросса: для философов, в его понимании, также не существует никаких ценностей, для них важна власть, а все «мифы» и «идеи» являются лишь полезным прагматическим инструментом для одурачивания и мобилизации масс. Для самих троцкистов, разбитых на мелкие, враждующие друг с другом группки, давно стала нормой тактика «энтризма», вступления в более крупные, как правило, левые политические организации и партии, чтобы использовать их как потенциал для своих целей. В Лео Штроссе наиболее циничные из них обнаружили замечательное обоснование для крайних форм оппортунизма — в борьбе за власть и влияние можно было инфильтровываться не только в близкие, хотя и более умеренные идейно политические организации, но и в совершенно чуждые — «власть оправдывает все».

Далее, определенную роль сыграло еврейское происхождение — по странной случайности практически все крупные фигуры неоконсерваторов (за исключением Дональда Рамсфильда и Дика Чейни) этнические евреи. (Некоторые американские критики в шутку расшифровывают аббревиатуру «neo-cons» так: «cons» for «conservatives», «neo-» for «jews»: «конс» — значит, консерваторы, а «нео» значит, евреи). Создание государства Израиль мобилизовало патриотические чувства евреев безотносительно их политической ориентации, а раз США были гарантами безопасности нового государства и главной внешней опорой, то американское еврейство отодвинуло на второй план политические разногласия и инвестировало свой интеллектуальный потенциал в поддержку и укрепление той державы, от которой зависело существование и развитие Израиля. При этом либерально-капиталистический и протестантско-мессианский характер американского общества и империалистический стиль его политики был расценен как нечто второстепенное. Важна была лишь поддержка Израиля. Этот момент был решающим в эволюции предшественников современных неоконсерваторов. Раз США помогает Израилю, надо бороться за укрепление США перед лицом его противников и ратовать в том числе и за увеличение военного бюджета.

И, наконец, третьей составляющей эволюции американских троцкистов в неоконсерваторов была традиционная для троцкизма ненависть к Сталину и СССР. Сам Лев Троцкий был, безусловно, убежденным марксистом и творцом большевистской революции. Но для него личная обида на Сталина и идейные разногласия с ним оказались выше идеологических противоречий с мировым капитализмом. Так, антисталинизм и антисоветизм затмил для западных троцкистов все остальные соображения, и для борьбы с советизмом и просоветскими коммунистическими движениями и партиями троцкисты были готовы пойти на альянс с кем угодно — хоть с самим дьяволом. Между двух врагов — сталинизм (т. е. просоветский коммунизм) и капитализм — они изначально выбрали в союзники капитализм, став, по сути, пятой колонной в рабочем движении всего мира — как в Америке, так и в Европе, а также в странах Третьего мира. Марксистской риторикой они старались привлечь к себе радикальные левые политические силы, но лишь с тем, чтобы оторвать их от общекоммунистического фронта и сделать косвенно проводниками американской стратегии. Показательно, что это уже после холодной войны в Европе эти антисоветские коммунисты троцкистского толка стали не умеренными социал-демократами — как этого можно было бы ожидать, но радикальными либералами и ярыми поборниками ультралиберализма проамериканского толка. Показателен в этом смысле пример португальца Барросо, который является сегодня главой Евросоюза — в юности он был крайне левым троцкистом экстремистского толка, в оппозиции как просоветским коммунистам, так и европейской социал-демократии, а в 80-е и 90-е годы оказался в лагере ультралибералов жестко проамериканской ориентации, сохранив при этом неприязнь к европеизму социал-демократического толка.

Показательно, что уже в 1947 видный американский троцкист Джеймс Бернэм написал программную книгу «Битва за мир», в которой защищал американские ценности, и на основе макиндеровской геополитики отстаивал необходимость массированной планетарной борьбы против СССР. Именно он был одним из теоретиков «идеологической войны» с социалистическим лагерем и основателем «Конгресса за культурную свободу».

Из этой же среды вышел Норманн Подгоретц, троцкист и активист еврейских национальных организаций (в частности «Американского еврейского комитета»), который радикально порвал с другими левыми в 60-е годы, публично заявив, что «контр-культура хиппи и пацифизма, психоделики и молодежного коммунизма и мультикультурализма ослабляют США и на этом основании должны быть отброшены». В борьбе против левого нонконформизма внутри США, против СССР, социалистического лагеря и просоветских форм коммунизма, а также против нерешительной социал-демократической Европы, балансирующей между США и СССР, еврейские троцкисты сомкнулись с традиционными консервативными либералами, образовав тот неоконсервативный синтез, который стал основной чертой современной американской политики.

Троцкистское наследие в рамках неоконсерватизма сохранилось в виде внутреннего ценностного нигилизма («философы» Лео Штросса), циничного прагматизма в обращении с массовыми ценностями и мифами, «энтризма» в различные политические организации и партии, жесткой идеологизации политической программы, почти орденского или сектантского характера «внутреннего круга» посвященных, экстремизма и радикализма политических формул и программ, демонизации врага и т. д. Все эти черты напрочь отсутствовали у традиционных американских консерваторов, которые были настроены изоляционистски, внутренне толерантно и менее радикально, а кроме того свято верили сами в преимущества американских ценностей и «святость» американской мечты — в рынок, демократию, свободу и т. д. Троцкисты резко изменили сам консервативный стиль, примешав к консерватизму несвойственные ему черты — экстремизм, фанатизм, истерическую волю к власти, поиск врага.

Штроссианцы достигли такого гигантского влияния постепенно: вначале они осуществили идеологический сдвиг от троцкизма к либерализму и защите американских стратегических интересов против СССР и стран Восточного лагеря. Этот шаг привел их из маргиналов к приемлемой для большинства позиции. На первых порах «энтризм» касался демократической партии, и первые неоконсерваторы были активны именно среди демократов, которые в США, в отличие от Европы, в подавляющем большинстве случаев разделяют либеральные идеи — свободный и ничем не ограниченный рынок, прогрессивную шкалу налогов и т. д. По сути, они так же защищают капитализм, рынок и крупный частный капитал, как и республиканцы, только оформляют эту защиту в более мягкой, популистской форме. Но этот этап был для них промежуточным, и «штроссианская» логика власти привела их в ряды республиканцев, причем к наиболее радикальному крылу — ультралибералов и империалистов рейганистского типа. Троцкисты таким образом проделали по дуге политических позиций почти полный круг — от крайне левых экстремистов через левый центр демократических либералов к крайне правым либералам.

В республиканской партии они довольно быстро заняли очень влиятельные позиции. Но это далось им только после того, как они справились с конкурирующими think tank’ами — группами традиционных американских консерваторов, которые чаще всего были «изоляционистами», патриотами и искренними приверженцами моральных, религиозных и национальных ценностей. Такие традиционные консерваторы-республиканцы, естественно, отличались более тяжеловесным стилем, с трудом находили общий язык с демократами и были ограничены множеством исторических, этических и религиозных традиций. «Неоконсы» не были ограничены ничем, их прагматизм не знал никаких сдержек и комплексов, они переигрывали неподвижных республиканцев старого образца — таких как Пэт Бьюкенен или Джесси Холмс — по всем параметрам, в том числе и в радикальности своего империалистического дискурса. Ложь и разыгранный спектакль, как известно, выглядят более убедительно, чем правда.

Особенно укрепились позиции «неоконсов» после трагических событий 11 сентября 2001 года. «Атака на Америку» со стороны якобы «международных террористов» была абсолютным аргументом в пользу «неоконсов», которые давно уже настаивали на вторжении США в Афганистан, Ирак, Иран и т. д., на принятии доктрины одностороннего вмешательства в дела любого современного государства. С этого момента официальная идеология Вашингтона и позиция Джорджа Буша младшего безраздельно стала определяться именно неоконсерваторами. «Доктрина Буша» есть ничто иное как доктрина «неоконсов» — Чейни, Вулфовица, Рамсфельда и т. д.