Виртуальное по Ж. Бодрийяру

Обычно виртуальное противостоит реальному, но сегодня повсеместное распространение виртуальности в связи с развитием новых технологий якобы оборачивается тем, что реальное как ее противоположность исчезает, ре­аль­нос­ти приходит конец. На его взгляд, допущение реальности всегда было рав­но­знач­но ее созданию, ибо реальный мир не может не быть результатом си­му­ля­ции. Разумеется, это не исключает существования эффекта реального, эффекта истины, эф­фек­та объективности, однако реальности в себе, ре­аль­нос­ти как таковой не существует. В поле виртуального мы попадаем, если, двигаясь от символического к реальному, продолжаем движение за пределы реальности — реальность в таком случае оказывается нулевой степенью вир­ту­аль­но­го.

Понятие виртуального в этом смысле совпадает с понятием ги­пер­ре­аль­нос­ти, то есть реальности виртуальной, реальности, которая, будучи, по-видимому, абсолютно гомогенизированной, «цифровой», «опе­ра­цио­наль­ной», в силу своего совершенства, своей контролируемости и своей не­про­ти­во­ре­чи­вос­ти заменяет все иное. И именно благодаря своей большей «за­вер­шен­нос­ти» она является более реальной, чем реальность, учрежденная нами в качестве симулякра.

Однако выражение «виртуальная реальность» — безусловный оксюморон. Ис­поль­зуя это словосочетание, мы имеем дело уже не со старым фи­ло­соф­ским виртуальным, которое стремилось превратиться в актуальное и на­хо­ди­лось с ним в диалектических отношениях. Теперь виртуальное есть то, что идет на смену реальному и знаменует собой его окончательное разрушение. Делая вселенную предельной реальностью, оно неизбежно подписывает ей смертный приговор.

Виртуальное, каким мыслит сегодня Бодрийяр, — это сфера, где нет ни субъекта мысли, ни субъекта действия, сфера, где все события происходят в технологическом режиме. Но выступает ли оно тем, что кладет конец все­лен­ной реального и игры абсолютно, или же его следует рассматривать в кон­текс­те нашего игрового экспериментирования с действительностью? Не ра­зыг­ры­ва­ем ли мы сами для себя, относясь к нему достаточно иронично, ко­ме­дию виртуального, как это происходит в случае с властью? И не является ли тогда эта безграничная инсталляция, этот художественный перформанс, в сущ­нос­ти, театром, где место актеров заняли операторы? Если дело обстоит именно таким образом, то верить в виртуальное стоит не больше, чем в любое другое идеологическое образование. Есть смысл, пожалуй, и успокоиться: по-видимому, ситуация с виртуальностью не очень-то и серьезна — ис­чез­но­ве­ние реального еще надо доказать.

Когда-то реального, как утверждает Бодрийяр знаем, не существовало. О нем можно вести речь лишь после того, как возникает обеспечивающая его выражение рациональность, то есть набор формирующих свойство ре­аль­нос­ти параметров, позволяющих репрезентировать ее посредством кодирования и декодирования в знаках.

В виртуальном уже нет ценности — здесь царствует простая ин­фор­ма­тив­ность, просчитываемость, исчислимость, отменяющая любые эффекты ре­аль­но­го. Виртуальность, похоже, предстает перед нами в качестве горизонта ре­аль­нос­ти, подобного горизонту событий в физике. Но возможно, что это со­стоя­ние виртуального лишь момент в развитии процесса, скрытый смысл ко­то­ро­го нам еще предстоит разгадать.

Нельзя не заметить: сегодня наблюдается ничем не прикрытое влечение к виртуальному и связанным с ним технологиям. И если виртуальное дей­ст­ви­тель­но означает исчезновение реальности, то оно, вероятно, есть пусть и пло­хо осознаваемый, но зато смелый, специфический выбор самого че­ло­ве­чест­ва: человечество решило клонировать свою телесность и свое имущество в дру­гой, отличной от прежней, вселенной, оно, по существу, отважилось ис­чез­нуть как человеческий род, чтобы увековечить себя в роде искусственном, гораздо более жизнеспособном, гораздо более эффективном. Не в этом ли смысл виртуализации?

Если же сформулировать точку зрения Бодрийяра, то: нас ждет такое гипертрофированное развитие виртуального, которое приведет к имплозии нашего мира. Сегодня мы находимся на таком этапе нашей эволюции, на котором нам не дано знать, освободит ли нас, как на то надеются оптимисты, достигшая высшей степени сложности и совершенства техника от самой тех­ни­ки или же мы идем к катастрофе. Хотя катастрофа, в драматургическом смысле этого слова, то есть развязка, может, в зависимости от того, с какими действующими лицами драмы она происходит, быть и несчастьем, и счаст­ли­вым событием. То есть к втягиванию, всасыванию мира в виртуальное.