Вестник. Близ берега, где волны набегают
Близ берега, где волны набегают И плещутся морские, лошадей Мы чистили и плакали — узнали Мы от людей, что Ипполита, царь, В изгнанье ты отсюда усылаешь И здесь уже не жить ему. Пришел И сам он следом. С нашей песней грустной Он и свои соединяет слезы. Без счета их, ровесников, туда За ним пришло. Тогда, оставив плакать, Он нам сказал: «Не надо унывать, Словам отца повиноваться надо. Живей, рабы, живее запрягайте: Трезена нет уж боле для меня». И загорелось дело — приказать Он не успел, — уж лошади готовы. Тут ловко он вскочил на передок И с ободка схватил проворно вожжи, Но кобылиц сдержал и, к небесам Воздевши руки, стал тогда молиться: «О Зевс, с клеймом злодея жизни вовсе Не надо мне. Но дай когда-нибудь, Останусь я в живых иль не останусь, Чтобы отец мой понял, как он дурно Со мною поступил». Стрекало он Затем приняв, кобыл поочередно Касается. Мы ж около вожжей У самой побежали колесницы, Чтоб проводить его. А путь ему Лежал, Тесей, на Аргос, той дорогой, Которая ведет на Эпидавр. Но вот, когда мы выехали в поле Пустынное, с которого холмы К Саровскому спускаются заливу, Какой-то гул подземный, точно гром, Послышался оттуда отдаленный, Вселяя страх, и кобылицы вмиг Насторожились, вытянувши шеи, А мы вокруг пугливо озирались… И вот глаза открыли там, где берег Прибоем волн скалистый убелен, Огромную волну. Она вздымалась Горою прямо дивной, постепенно Застлав от нас Скирона побережье. И дальний Истм, и даже Эпидавра От глаз она закрыла скалы. Вот Еще она раздулась и, сверкая, Надвинулась и на берег метнулась. И из нее явилось, на манер Быка, чудовище. Ущелья следом Окрестные наполнил дикий рев… И снова, и ужасней даже будто Бык заревел. Как выдержать глаза, Не знаю я, то зрелище сумели? Мгновенно страх объемлет кобылиц… Тут опытный возничий, своему Искусству верный, вожжи намотавши, Всем корпусом откинулся — гребец Заносит так весло. Но кобылицы, Сталь закусив зубами, понесли… И ни рука возничего, ни дышло И ни ярмо их бешеных скачков Остановить уж не могли. Попытку Последнюю он сделал на песок Прибрежный их направить. Но у самой Чудовище являлось колесницы, И четверня шарахалась в смятенье Назад, к высоким скалам, — и тогда Бык молча следовал за колесницей, И надвигался он все ближе, ближе… Вот наконец отвесная стена… Прижата колесница. Колесо Трещит — и вдребезги… и опрокинут Царь с колесницей. Тут смешалось все: Осей обломки и колес, а царь Несчастный в узах повлачился тесных Своих вожжей, — о камни головой Он бился, и от тела оставались На остриях камней куски живые. Тут не своим он голосом кричит: «Постойте ж вы, постойте, кобылицы! Не я ли вас у яслей возрастил? Постойте же и не губите — это Проклятие отца. О, неужель Невинному никто и не поможет?» Отказа бы и не было. Да были Мы далеко. Уж я но знаю, как Он путы сбил, но мы едва живого Его нашли на поле. А от зверя И кобылиц давно простыл и след. В ущелиях ли, где ль они исчезли, Ума не приложу. Хоть я, конечно, В твоих чертогах царских только конюх, Но я бы не поверил никогда Про сына твоего дурному слову, Пускай бы, сколько есть на свете жен, Хоть все повесились. И писем выше, Чем Ида, мне наоставляли гору. Я знаю только, царь, что Ипполит Невинен и хороший человек.
|
