Запрет на инверсию ценностных полюсов

Любая культура всячески препятствует ценностным инвер­сиям (произвольному оборачиванию полюсов добра и зла, прекрасного и безобраз­ного, высокого и низкого, героизма и предательства, нормального и извращенного и т.д.), причем это здоровое культурное сопротивление тем сильнее, чем иерархи­чески выше ценностная модальность в верхней пирамиде и соответственно ниже ее категориальный антипод в пирамиде антиценностей. И наоборот: чем ближе обе бинарных категории к совмещающимся основаниям ценностных пирамид, вроде витально-телесных модальностей «вкусно – невкусно», «удобно – неудобно», «нравится – не нравится», тем равнодушнее к их инверсиям относится и культу­ра в целом, и индивидуальное ценностное сознание. Ясно, что кому-то нравится красный цвет и не нравится зеленый, а другому – совсем наоборот; кто-то любит вареную, а кто-то копченую колбасу. Такая вариативность витально-телесных при­страстий и их многочисленные инверсии даже в жизни одного человека – дело совершенно естественное, а для общества – несущественное. Здесь ценностный релятивизм вполне уместен и обоснован.

Совсем по-другому обстоят дела, когда речь идет о высших ценностных мо­дальностях, особенно этического плана. Негативное отношение в обществе к их инверсиям совершенно не зависит от того, что конкретно – идеально-содержа­тельно – понимает та или иная культура, социальная группа или конкретный индивид под добром, злом, красотой, благородством и т.д.¹ Даже в преступной группе, бытие которой проходит под знаком доминирования явных антиценно­стей (корысти, страха, насилия и т.д.), все равно существует приверженность к четкой фиксации каких-то важных для нее «позитивных» ценностных полюсов, например ценности невыдачи своего товарища и абсолютного зла «стукачества», недопустимости обмана членов группы и т.д. Инверсия этих полюсов даже в такой среде считается недопустимой и заслуживающей наказания. Напомним, что в религиозной христианской традиции дьявол как раз и живет «выворачива­нием ценностного мира наизнанку», т.е. незаметной подменой добра злом, вы­дачей безобразного за эталон красоты, осмеянием и поруганием морального че­ловека.

В связи с этим интересной, хотя и не до конца разработанной, является теория ценностной загруженности человеческих собственных имен, как она разрабатыва­лась П.А. Флоренским. По его мысли, все человеческие имена имеют специфиче­ский ценностный верх и некоторый ценностный низ, соответствующие каким-то позитивным и негативным человеческим качествам, стремлениям к реализации вполне определенных ценностных модальностей, скажем, социальной справедли­вости, нравственной доброты или героизма на поле брани.

¹ Тут возникает свой пучок чисто содержательных ценностных коллизий, связанный с бытием или небыти­ем объективных и абсолютных ценностных содержаний. Ниже мы коснемся этой важнейшей проблемы.

Приведем здесь большую цитату из самого отца Павла, весьма гипотетиче­скую и несомненно связанную с его общим религиозным мировоззрением, но при этом отвечающую какому-то естественному внутреннему ощущению, что имя неравнодушно к сущности человека, который его носит. В повседневной жизни каждый сталкивался с ситуацией, когда ощущаешь явное несоответствие облика человека и его имени, а многие бывают недовольны именем, данным им от рожде­ния, и даже меняют его в зрелом возрасте. «Каждое имя, – пишет П.А. Флорен­ский, – есть целый спектр нравственных самоопределений и пучок различных жизненных путей. Верхний полюс имени – чистый индивидуальный луч боже­ственного света, первообраз совершенства, мерцающий в святом данного имени. Нижний полюс того же имени уходит в геенну, как полное извращение божествен­ной истины данного имени, но и тут остается инвариантным. Преступник и злодей направляются к этому полюсу. Между верхним и нижним полюсом помещается точка нравственного безразличия, около которого... собираются обычные средние люди... Три предельные точки и, сообразно им, три типических разряда носителей данного имени»¹.

Прав, не прав ли в своих «ономатологических» построениях П.А.Флорен­ский, но бинарно взаимоисключающий характер ключевых ценностных оппози­ций он выявил абсолютно точно, и человек всегда обречен на принципиальный ценностный выбор между высшим полюсом святости ² и низшим полюсом сознательного злодейства. Не восходя вверх, не совершенствуясь (пусть крайне медленно и постепенно), он обязательно начинает ниспадать вниз, как бы притяги­ваться к низшей ценностной модальности. Эту важную закономерность ценност­ного бытия, о которой мы еще поговорим в дальнейшем, весьма точно подметил B.C. Соловьев, писавший, что «человек, который довольствуется своей человече­ской ограниченностью и не стремится выше, неизбежно тяготеет и ниспадает до уровня животности»³. Можно было бы добавить, что в этом случае человек может стать даже хуже зверя, ибо зверь не знает нравственных пороков, сознательного изуверства, а также поэтизации извращенных телесных страстей.