КОРОЛЕВА ДУХОВГюйон в пещере побывал,
КОРОЛЕВА ДУХОВ предисловие
Владимир Микушевич К н и г а п е р в а я ЛЕГЕНДА О РЫЦАРЕ АЛОГО КРЕСТА, ИЛИ О СВЯТОСТИ 1 Наряд пастуший сбрасываю с плеч; Угодно ныне музе-чаровнице В несвойственный мне труд меня вовлечь, Чтоб трубный глас наследовал цевнице И пел я гимны рыцарской деснице, Прославив красоту любезных дам, Чтоб мне примкнуть к священной веренице Тех, кто привержен думам и трудам; Любви и доблести я должное воздам.
2 Так помоги мне, дева пресвятая, Водительница мудрых девяти; Мне свитки сокровенные читая, Смиренного адепта просвяти, Явив ему заветные пути, Владычицы и рыцарей пречудных; Стремился Танаквиллу обрести Британский принц в скитаньях многотрудных; Ты поддержи меня в моих истоках скудных!
3 Юпитера ужасный отпрыск, сын Венерин ты, стреляющий из лука В грудь рыцарю, ты, грозный властелин, Чей роковой огонь - восторг и мука, Лук отложи; пускай твоя наука С твоею матерью поможет мне, И Марс, чья власть - кровавая порука В том, что восторжествуешь на войне, Да на моей теперь пребудет стороне.
4 И ты, Богиня племени земного, Ты, зеркало небесной красоты, Владычица предела островного, Светильник Феба, воссияй мне ты Лучами ненаглядной правоты, Хоть нет у слабых глаз обыкновенья Воспринимать бессмертные черты, Смиренного не отвергай ты рвенья И от меня прими залог благоговенья.
ПЕСНЬ I Вступает в битву тот, кто свят, 1 Скакал красавец рыцарь по равнине, И серебром сверкал надёжный щит; В царапинах от прошлых битв поныне Для недругов он страшен был на вид, В сражениях кровавых не пробит; Был конь достоин грозных испытаний; Казалось, что узда ему претит, И рыцарь был в сраженьях неустанней Своих врагов, рождён для битв и для ристаний.
2 Подобие Господнего креста, Был на груди у рыцаря кровавый Крест, и такой же посреди щита, Свидетельство Господней вечной славы; Не находила смерть сама управы На смельчака; он твёрдо уповал И обнажал свой меч не для забавы; О чём-то рыцарь втайне тосковал, Однако над врагом всегда торжествовал.
3 Он странствовал по воле Глорианы, Он Королеву Духов звал своей; Он в дальние наведывался страны, А сам в душе стремился только к ней, И взгляд её был для него ценней Всех благ земных; и что ему препона, Преодолеть которую трудней, Чем пасть в бою без трепета и стона; Он был готов сразить свирепого дракона.
4 На белоснежном ехала осле Красавица; она была белее Снегов самих; виднелась на челе Печаль; пускай беспечным веселее, Наездница, подобная лилее, Под покрывалом сумрачным светла, А тайная забота тяжелее, Однако же, хоть жизнь ей не мила, Барашка белого на поводу вела.
5 Была невинней агнца эта дева; От всякого нечестия вдали Росла и расцветала королева, Чьи предки тоже были короли, Исконные властители земли, Но завладел державою счастливой Враг дьявольский; с ним сладить не могли; Считал он всю страну своей поживой, И призван рыцарь был для мести справедливой.
6 За нею карлик плёлся кое-как, Попутчик и слуга отнюдь не прыткий, С трудом превозмогая каждый шаг, Волок её дорожные пожитки; Казалось, нёс он золотые слитки, Но был Юпитер, как всегда суров, И промочить грозил он их до нитки Дождём, который лил из облаков, И нашим путникам понадобился кров.
7 Неподалёку лес они узрели, Где защищают в бурю дерева Тех, кто достигнуть мог приютной цели, От злобного укрывшись торжества Там, где перечит проливню листва, Весной образовав навес прохладный, Где виден звёздный свет едва-едва, Где даже дождь безвреден беспощадный: Для странников приют укромный и отрадный.
8 И рыцарь с девой углубились в лес, Где всё ещё звучали птичьи хоры, Бросая вызов бешенству небес; Заворожив гармонией просторы, Гимн слышался в честь щеглы и кокоры, Сосны и кедра; над землёй навис Вяз-виноградарь; лучше нет опоры Для лоз; там был царь дуб и лучник-тис, Осина бочаров и скорбный кипарис.
9 И был там лавр, награда закалённых И доблестных, ель в капельках смолы, Ракита, соучастница влюблённых, Береза, мать стремительной стрелы; Точили мирру нежные стволы, Бук щеголял отменной древесиной, Там ясень был, достойный похвалы; Дуб каменный соседствовал с маслиной, И возвышался клён с непрочной сердцевиной.
10 Замешкались в лесу, восхищены, А грозное ненастье миновало; Путь продолжать с возвратом тишины Призванье им уже повелевало, Дороги между тем как не бывало; Нельзя вперёд сквозь дебри заглянуть, Их с толку что-то странное сбивало; Среди различных троп неведом путь; Задумались они, куда в глуши свернуть.
11 Они решили двигаться упорно По-прежнему, как двигались, вперёд, Довольствуясь тропою самой торной; Куда-нибудь она да приведёт, Но лабиринт опаснее тенёт, И путь прямой был схож с путём окружным; Пещеру видит рыцарь; лишний гнёт - Копьё; обременил копьём ненужным Он карлика, готов остаться безоружным.
12 Но дама вскрикнула: "Грозит беда Вам, рыцарь; доблесть вам необходима; Мы не к добру заехали сюда; Опаснее всего огонь без дыма; Погибель без примет непобедима; Погубит вас неосторожный шаг!" "Ах, госпожа, была бы невридима Честь, - молвил он, - не страшен тайный враг Для добродетели; с ней можно и во мрак!"
13 "Я знаю лучше вас, как здесь опасно, - Сказала дама, - рыцарь, кто бы мог Вас удержать! Пусть речь моя напрасна, Но незачем переступать порог, Чтоб отступить потом... Дурной итог! Неладен этот лес, обитель злого, Чудовища, чей мерзостен порок; Назад!" "Ловушка для тебя готова, - Воскликнул карлик, - здесь не место для живого!"
14 Однако же, отвагою влеком, Неудержим в своём порыве смелом, Вошёл в пещеру рыцарь прямиком, Заворожён таинственным пределом, Но луч напоминал о свете белом И, отражённый сталью, наугад Явил во тьме змею, хоть женским телом Был наделён ползучий этот гад, Отвратный, мерзостный, чьё существо - разврат.
15 Лежала на земле средь комьев грязных, Чудовищный вытягивая хвост, Клубившийся в извивах безобразных; Вокруг неё кишмя кишел подрост: Змеёныши; они, как на помост, На тулово влезали, где угодье - Для них сосцы, отравно-сладкий грозд; Для гадов слабый свет, как половодье, И скрылось у змеи во рту её отродье.
16 И вздрогнула змея, чей образ лжив, Вся напряглась от жуткого испуга, Пока последний не исчез извив; Отчаянная грозная потуга! Змею страшила крепкая кольчуга, В кромешной тьме безжалостно светла; Для гада свет ужаснее недуга; Благоприятствовал исчадью зла Мрак; выдержать змея сиянья не могла.
17 Неустрашимый рыцарь в бой рванулся, Как на добычу разъярённый лев; Гад на клинок сверкающий наткнулся, Во тьме пещеры скрыться не успев, И овладел змеёю лютый гнев; Она хвостом колючим угрожала, От бешенства свирепого вскипев; От рокового уклонившись жала, Он в шею поразил противницу сначала.
18 Лучом ослеплена, оглушена, Взъярилась всё же хищница дурная, Ударом смелым не сокрушена; И сила пробудилась в ней двойная, Громаду мышц чудовищных взрывая; Змея взвилась, как дьявольский аркан, Врага воинственного обвивая; О Господи! Так душит нас обман, Палач безжалостный и мерзостный тиран.
19 Вскричала дама: "Рыцарь, не грешите!" Вернёт вам вера силу в страшный час! Чудовище скорее задушите! Иначе гадина задушит вас". Пришёл к нему на помощь нежный глас, И пробудилась в нём былая сила; Свободная рука на этот раз Змею за глотку яростно схватила, Так что змея душить героя прекратила.
20 Извергла пасть её тогда поток Зловонной, чёрной, пакостной отравы; Валилось мясо за куском кусок Из чрева, и от этой смрадной лавы, Не завершив заслуженной расправы, Отпрянул рыцарь, дрогнул и ослаб; В блевотине змеиной были главы Поганых книг, и легионы жаб Безглазых шлёпали, не пряча липких лап.
21 Отец Египта, наречённый Нилом, Порою затопляет берега, Одаривая землю жирным илом, Где всякая плодится мелюзга, Которой эта жижа дорога; Вода спадает вновь, но вместе с грязью Прибрежные долины и луга Покрыты размножающейся мразью, И не сравнится с ней никто по безобразью.
22 Так рыцаря сразил отвратный смрад: Он длань свою разжал, изнемогая, И сразу же приободрился гад, Гадёнышей из чрева извергая; Чудовище спасти могла такая Подмога, словно выползла вражда, Воителя не то чтобы пугая, Нет! Облепила чёрная орда Отважного: нашлась для рыцаря узда.
23 Как в час, когда садится огнезрачный Феб, а пастух с высокого холма Взирает на стада, и вечер мрачный Их не страшит, и сочные корма Им в прок, но досаждает людям тьма Кусачая и с комариным роем Сражается пастух, охоч весьма Покончить с тихим, вкрадчивым разбоем, И деревенщина становится героем.
24 Так рыцаря страшил скорей позор, Чем гибель, чьи безжалостны покровы; Он яростный почувствовал задор, Любой ценою победить готовый; В его душе пыл возгорелся новый, Который рыцаря обуревал, От туловища, где таились ковы, Он голову врагини оторвал, Кровь пролил чёрную и восторжествовал.
25 Её помёт, узрев, что матерь пала, Пугливую затеял суету И попытался скрыться, как сначала Привык скрываться, у неё во рту, Но, страшную почуяв пустоту, Невольно, вопреки боязни грустной, Змеёныши впились в нечистоту, Глотали кровь родительницы гнусной И смерть её нашли питательной и вкусной.
26 Отвратно было рыцарю смотреть, Как пожирают мать свою малютки; Ещё бы! Не успела умереть, Как на неё набросились ублюдки, Раздулись у змеёнышей желудки, И вывалились вскоре потроха; Так завершился пир последний жуткий Тех, чья порода мерзостно плоха: Так жрут самих себя исчадия греха.
27 На битву дама издали смотрела; Приблизившись, она произнесла: "Сражались вы, достойный рыцарь, смело; Вам по плечу великие дела, И будет вам сопутствовать хвала, Как тем, кто под звездой рождён счастливой; Вы дали первый бой исчадью зла. И победили в битве справедливой; Желаю вам дружить с победой горделивой".
28 Сел рыцарь благородный на коня И вместе с дамой в путь пустился снова, Призванью верность бережно храня, Однако больше ничего дурного Не встретил он средь сумрака лесного, А кроме приключений и тревог Не чаял рыцарь ничего иного; Обследовал он множество дорог; Был к самому себе, как прежде, рыцарь строг.
29 И наконец, им встретился в дороге Почтенный старец; в чёрное одет, Он шествовал, печальный, босоногий Под бременем своих преклонных лет; Как лунь, был бородатый путник сед; Казалось, покаянию всецело Он предан в память неких тяжких бед; Бил в грудь себя прилежно то и дело, И книга у него на поясе висела.
30 Отвесил старец рыцарю поклон, И тот ему ответствовал учтиво, Спросив его, не ведает ли он, Где приключенья водятся... "Не диво, - Старик ему ответил незлобиво, - Что приключенья манят храбрецов; Перебирая чётки терпеливо, Спастись надеюсь я в конце концов, А приключения не для святых отцов.
31 Однако, рыцарь, может быть, и кстати Вы задали мне только что вопрос; И расскажу я вам о супостате: Страну терзает этот кровосос". "Что ж! Где бы негодяй не произрос, - Ответил рыцарь, - и в каком бы месте Не обитал, я не боюсь угроз; Не избежит он справедливой мести, Иначе рыцарству, поверьте, мало чести".
32 Сказал старик: "Живёт он далеко, И обиталище его ужасно; Туда добраться, рыцарь, нелегко..." "Собою вы рискуете напрасно, - Вскричала дама, - разве не опасно Сегодня снова ввязываться в бой? Нельзя сражаться, рыцарь, ежечасно... И солнце день заканчивает свой, Гоня коней своих под зыбью голубой...
33 И вы, как солнце, рыцарь, отдохнёте, Придут к вам силы новые с утра, И подвигов искать вы вновь начнёте". "Усталость не доводит до добра, И отдохнуть, конечно, вам пора, - Старик добавил, - средь пути мирского Сулят ночлег скитальцу вечера; Пристанище в лесу для вас готово". И славный рыцарь внял словам отца святого.
34 И в скит отшельник путников привёл; Таился скит в глухом лесистом доле, Вдали от городов и людных сёл, К таинственной предрасположен доле, Никем не посещаемый дотоле; Часовня там была, где горячей Молитва в заповеданном глаголе, Казалось бы, от утренних лучей И вечером, и тёк прозрачный там ручей.
35 Расположились под убогим кровом, И время безмятежно потекло, Неуловимо скрашенное словом Искусным, от которого светло, Как будто бы заманчивое зло К подвижнику приблизиться не вправе; Язык его был скользким, как стекло; О папах говорил, о Божьей славе; Благочестиво повторял притом он: Ave!
36 Тем временем уже настала ночь, И сладостная вестница Морфея, Которой никому не превозмочь. Роса ресницы увлажнила, вея Дурманом и во мраке грёзы сея; Гостей в покои проводил старик И, проявляя навык чародея, Магических своих коснулся книг; Чтоб в сумрак сонных душ закрасться, как в тайник.
37 Лукавые шептал он заклинанья, (Читать их грех), ночную тишину Он отравил, свои собрал он знанья И разбудил Плутонову жену; Взяв на себя тягчайшую вину, Оклеветал он Господа, чья свита Коварному враждебна ведуну, Призвал Горгону (адски ядовита Она, страшилище для Стикса и Коцита).
38 Он тьмою беспросветно гробовой Повелевал, и откликались духи И над его проклятой головой Кружили, суетливые, как мухи; Распространять видения и слухи Они способны были, пособив Его друзьям, врагам суля разрухи; Он выбрал двух; из них был каждый лжив, Один послушнее, другой же сам ретив.
39 Послушный вестник поспешил к Морфею; Он миновал просторы тёмных вод; Со всею расторопностью своею Он в потроха земли проник, под свод Таинственный, где сумрачный оплот Морфея; там постель ему Фетида Всегда кропит, а Цинтия с высот Росу роняет, а под ним хламида Угрюмой ночи: тьма без образа и вида.
40 Двойные на запоре неспроста Из полированной слоновой кости И в серебре запретные врата; Их сторожили псы в подспудной злости, Чтоб не вошли непрошенные гости, Заботы, например, смущая сон, Однако легче пуха, гибче трости Дух миновал преграду и заслон; К Морфею спящему сумел проникнуть он.
41 Баюкал спящего поток певучий, Веками низвергаемый горой, И тихий дождь, струящийся из тучи, И ветер быстрый со своей игрой, Как будто бы жужжал пчелиный рой; Сны навевало вечное звучанье, И не могло бы вторгнуться порой Из-за стены враждебное рычанье; Царил в покоях мир и вечное молчанье.
42 Стремительный приблизился посланник, Но спящий не откликнулся на зов; Его сотряс тогда воздушный странник, Любой ценою разбудить готов Морфея, к неподвижному суров, Однако только лепет однотонный В ответ услышал вместо чётких слов, Не отступил гонец неугомонный, А спящий бормотал, вернее, бредил сонный.
43 Морфея дерзкий дух сильней сотряс И пригрозил воззвать к самой Гекате, И тот приподнял голову, но глаз Не открывал, и, не сдержав проклятий, Спросил, кто разбудил его некстати; Проворный дух ответил: "Архимаг, Премудрый повелитель нашей рати, Одну из грёз полживее во мрак Просил послать, чтоб спящему попасть впросак".
44 Исполнил просьбу бог, сновидец вечный; Он выпустил одну из лживых грёз И снова погрузился в сон беспечный, Не ведая ни горестей, ни слёз; Как жаворонок взмыл в небесный плёс, Дух, покидая мрачную обитель; На крылышках он грёзу ввысь вознёс, Полётов ослепительных любитель, Дух поспешил туда, где ждал его властитель.
45 Тот к чарам соблазнительным прибег; Из грёзы даму сделал он умело, Её для мнимых предназначив нег; Из воздуха соорудил он тело, Облёк его искусно тканью белой, И чёрный плащ на гибельную ложь Накинул; вожделенье завладело Волшебником; так призрак был хорош; Он был, обманчивый, с прекрасной Уной схож.
46 Волшебник повелел той грёзе праздной На доблестного рыцаря напасть, Обворожить его мечтою грязной, Внушить ему губительную страсть, Чтобы грешил он, беззащитный, всласть, Изведав обаянье твари мнимой, Которую магическая власть Во тьме произвела, таясь под схимой, И уподобила лукаво даме зримой.
47 И начался богопротивный труд; В сон рыцарский обманщица закралась; Зловещим пылом сладострастных смут Прельстить она героя постаралась; Расчётливая, к сердцу подбиралась; Как будто дама с ним легла тайком И похоть в ней развратно разгоралась, И ей как будто блудный пыл знаком, Распространяемый Венериным сынком.
48 Казалось, привела сама Венера Её на ложе, где царит порок Податель сладострастного примера, А он-то думал, что она цветок, Чистейший, добродетели залог, Дочь короля, твердыня и опора Обычая, который с детства строг, А тут средь певчих граций дочь позора, Которую плющом своим венчала Флора.
49 Тогда напал на рыцаря испуг, И пренебрёг он беззаконной данью; Он вожделенье принял за недуг, Не поддаваясь грешному желанью, Хотя его к преступному лобзанью Подобием и призраком огня, Прельстительно таясь под чёрной тканью И прихотливой нежностью дразня, Женоподобная склоняла западня.
50 И оскорблён таким бесстыдным жаром, Неистовый почувствовал он гнев, Готовый сокрушить одним ударом Блудницу, но, собою овладев И пристально на призрак поглядев, Он испытать себя решил сначала; Она же по примеру кротких дев В отчаянье притворном зарыдала, Как будто знатная красавица страдала.
51 И молвила: "Люблю я, рыцарь, вас; Поэтому я с грозным роком в ссоре, От злоключений рок меня не спас; Слепой божок обрёк меня на горе, Любить велел, но разве не в раздоре Со мной любимый? Ненависть в ответ Я вызвала, и я погибну вскоре; И вам не жаль меня в расцвете лет? Неужто, рыцарь, мне прощенья даже нет?
52 Я ради вас покинула отчизну..." Речь прервалась от слёз и от стыда. Казалось, что справляет сердце тризну, Оплакивая юные года, Но дева продолжала: "Пусть вражда Меня казнит, вы, рыцарь, пощадите Мою любовь; она за вас горда..." Ответил рыцарь; "Сами посудите: Вам не грозит никто, а вы себе вредите..."
53 Ответила: "Но я же влюблена! О вас всю ночь я помышляю нежно; Лишилась я спокойствия и сна, А между тем вы спите безмятежно..." Высказывала страсть она небрежно, И рыцаря обманчивый разврат Насторожил, что было неизбежно, Ответил даже рыцарь: "Виноват! Не видя ваших чувств, я согрешил стократ.
54 Вы влюблены, и вас люблю я, впрочем; Любовь мне ваша тоже дорога, И мы друг друга попусту морочим! Какого же боитесь вы врага? Идите спать, и вся тут недолга!" Напомнила ему, как чувство знойно, И притворилась, что к себе строга, Исчезнуть ей пришлось благопристойно, Как будто на душе у призрака спокойно.
55 За мнимую избранницу свою Обидно было рыцарю при этом, Кровь был готов он за неё в бою Пролить, а между тем по всем приметам Она способна пищу дать наветам; И новый сон воздвиг над ним навес, В тени цвели соблазны пышным цветом, Но не прельстил героя блудный бес, И новый морок вслед за прежними исчез.
|
осталось незавершённой, но и в таком виде количество написанных строк приближается к сорока тысячам, хотя поэт написал только шесть книг из предполагаемых двенадцати. Каждая из написанных книг посвящена той или иной рыцарской добродетели. Так первая книга поэмы заключает в себе легенду о Рыцаре Алого Креста или о Святости; во второй книге мы находим легенду о сэре Гюйоне или об Умеренности; третья книга - легенда о Бритомарте или о Целомудрии; четвёртая книга - легенда о Кэмбеле и Теламонде или о Дружбе; пятая книга - легенда об Артегэле или о Справедливости; шестая книга - легенда о сэре Калидоре или о Вежестве. На первый взгляд, может показаться, что построение поэмы абстрактно, схематично и мало чем отличается от заурядных средневековых аллегорий. Но стоит погрузиться в поэму, и такое предубеждение немедленно рассеется. Аллегория усугубляется чарующей пестротой, загадочной многосмысленностью. Аллегория не указывает ни на что внешнее, будучи аллегорией аллегории, что в свою очередь образует аллегорию и так далее без конца. Трудно себе представить, как могло бы закончиться подобное произведение, не производимое, а производящее самого себя как бы при невольном участии автора. Автор - строитель и одновременно пленник лабиринта, из которого читатель не может найти выхода, вынужденный объяснять подобную чарующую безысходность смертью автора, хотя автор, быть может, не умер, а только слишком углубился в свой лабиринт, как предок Лермонтова Томас Лирмонт ушёл в страну фей вслед за белым оленем. Кстати, поэму Спенсера можно назвать в переводе и "Королева фей", но fairys по-английски обоего пола, это именно духи. Принято считать, что королева духов аллегорически обозначает королеву Елизавету, но это опять-таки аллегория, Прекрасная Дама или София Премудрость Божия, которой привержен вдохновенный неоплатоник Спенсер. Веками английские поэты будут обращаться к таинственному девятистишию спенсеровой строфы. Ею писали Байрон, Шелли, Китс. Спенсерова строфа - ответ английского гения на поэтический вызов Данте Алигьери. Terza rima Данте (тройная рифма) - божественный вечный двигатель, выходящий за пределы творения к нетварному трёхкружию Троицы. Спенсер возводит в квадрат вдохновенное дантовское трёхзвучие, каждой своей строфой возвещает невероятную квадратуру круга, из которого нет исхода, ибо квадратура круга - это одновременно и окно в иной мир и сам иной мир: царство непроницаемой прозрачности.
