Каноническая оценка реформы Петра I.

Понятие Церкви, пожалуй, существует только в христианском вероучении. Согласно ему Церковь есть Божественное учреждение, в котором "Святой Дух подает людям благодатные силы для духовного возрождения, спасения и обожения. Церковь Христова - это Царство не от мира сего" [Цыпин. 1996. С. 5], в то же время это Царство, видимо явлено в сем мире. С человеческой стороны она представляет собой "общество человеков, соединенных православною верою, законом Божиим, священноначалием и Таинствами".

Будучи объединением людей, Церковь обладает всеми видимыми институтами организации данной группы в определенное общество (союз), каковых в государстве всегда было множество, поэтому с этой своей видимой стороны Церковь всегда, являясь частью общества, подлежала регулирующей власти государства. Но власть государства распространяется на Церковь не прямо, а опосредованно. Церковь как учреждение невидимое, конечно, не может быть осязаемо и властью государства, осязание этой власти лежит на людях, входящих в Церковь, говоря каноническим языком, "на народе Божием". Положение христианина перед властью государства определяется только как положение подданного, который либо терпится властью, либо, если сама власть богоборческая, гонится. Государство не в силах определять положение христианина в Церкви и по отношению к Церкви. В саму Церковь государство проникнуть не может, даже влиять на своих подданных в том или ином направлении. Попытавшись сделать это, государство попадает в своеобразный замкнутый круг (petitio principii), поскольку, будучи творением рук человеческих, оно может проникать в то, что ему равно по сущности. Но даже если исходить из Божественного происхождения государства, то и тут придется признать неравенство двух творений Божества. Здесь возможно следующее размышление. Поскольку Бог безымянен, но и в то же время сообразен всякому имени (Areopagita. De divinus nominibus. I. 6), то Он "как таковой никому не подобен, но Он дарует Божье подобие обращающимся к Нему, чтобы они по мере сил подражали Сущему" (Ibidem. IX. 6). Соответственно, Церковь отличается от государства как одна сущность от другой, например как святость от царства, каковые в словах Ареопагита имеют следующие неравные качества: "...святость... есть свобода от всякой скверны и совершенная во всех отношениях незапятнанная чистота", а "царство же - это распределение всяких ограничений, постановлений, законов и порядков" (Ibidem. XII. 2).

В то же время государство и Церковь существуют бок о бок. С момента принятия христианства Первым Римом встал вопрос о распределении между этими двумя образованиями "ролей" в обществе. Римский католицизм, как известно, встал на позиции преобладания missio divina над missio humana, т.е. превратил епископа города Рима в светского владыку. Отпочковавшийся от католицизма протестантизм, следуя принципу светских князей cujus regio, illius religio, поступил с точностью до наоборот и низвел Церковь до состояния одного из органов государства. Только православие постановило действительно взвешенный подход к проблеме взаимоотношения Церкви и государства, выработав теорию симфонии власти священства и власти царской, государственной в конечном смысле. Именно этот принцип был утвержден шестой новеллой императора Юстиниана Великого:

"Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство и царство (sacerdotum et imperium). Первое служит делам Божеским, второе заботится о делах человеческих, оба, исходя из одного источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто так не лежит на сердце царей, как честь священнослужителей, которое со своей стороны служит им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство во всем будет благоустроено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей, то будет добрая симфония (bonum concentus) между ними во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода".

До Петра в Русской церкви симфония в целом соблюдалась, изредка нарушаясь на непродолжительное время яростью земных владык. При преобразователе в ходе реформ 1718 - 1721 гг. происходит фактическое превращение Церкви в придаток государства, когда государственная власть дерзает вступать не только в управление церковными делами, но и в руководство богослужебной (литургической) практикой. Довершением реформы Церкви стала насильственная секуляризация (обмирщение) духовной жизни русского народа. С одной стороны, дух секуляризма врывался через идеологию полицейского (регулярного) государства, согласно которой все население страны, включая духовенство, должно исполнять задачу по обслуживанию государства, служить ему. Петр, правда, в этом вопросе соблюдал честность, так как самого себя объявил лишь первым слугой государства. Тем не менее сервилизм в мирской жизни вел к деградации жизни духовной, затрагивая самые сокровенные стороны ее. Здесь уместно вспомнить об указах Петра, предписывающих священнослужителям нарушать тайну исповеди. Имеет смысл указать и на дикие пародии, пьяные оргии, участником которых был сам царь, в которых высмеивалась Церковь.

С другой стороны, дух секуляризма внес в общество, особенно в верхние его слои, те семена нигилизма и рационалистического убожества мысли, которые на русской почве только и смогли разве что породить трагедии сродни перу Достоевского.

Вот характерное признание, принадлежащее Н.И. Костомарову - историку либерально-народнического направления середины XIX в. Отец этого историка, помещик средней руки, по воспоминаниям сына, представлял собой "тип старинного вольнодумца. Он фанатически отдался материалистическому учению и стал отличаться крайним неверием, у себя в имении собирал кружок своих крепостных читал им филиппики против ханжества и суеверия" [Костомаров. 1992. С. 79]. Жизнь свою этот барин-вольтерьянец закончил трагически - был убит. Следствие установило, что он пал жертвой несчастного случая, правда, в тот трагический вечер, писал позже Костомаров, из усадьбы пропала крупная сумма денег. И только несколько лет спустя обнаружилась настоящая причина смерти: "Кучер, возивший его в лес, явился к священнику и потребовал, чтобы был собран звоном народ: он на могиле барина объявит всю правду о его смерти. Так было сделано. Кучер, всенародно припадая к могиле, находившейся близ церкви, возопил: "Барин, Иван Петрович, прости меня! А вы, православные христиане, знайте, что его убили не лошади, а мы, злодеи, и взяли у него деньги, а им суд подкупили". Началось следствие, потом - суд. Кучер обличил двух лакеев, которые, однако, от убийства упорно запирались, но не могли скрыть того, что грабили деньги и ими подкупали суд. К делу привлечен был и повар, но тот запирался во всем и за неимением улик был оставлен в покое. Главнейший же из убийц был уже в могиле. Замечательно, что, когда виновных стали допрашивать в суде, кучер говорил: "Сам барин виноват, что нас искусил: начнет, бывало, всем рассказывать, что Бога нет, что на том свете ничего не будет, что только дураки боятся загробного наказания, - мы и забрали себе в голову, что коли на том свете ничего не будет, то, значит, все можно делать" [Там же. С. 91]. Очень знаменательное признание!