Часть пятая 12 страницаПленных начали избивать. Старики, озверевшие при виде безоружных врагов, гнали на них лошадей, – свешивались с седел, били плетями, тупяками шашек. Невольно каждый из подвергавшихся побоям норовил протиснуться в середину; поднялись давка, крик. Высокий бравый красногвардеец из низовских крикнул, потрясая поднятыми руками: – Убивать – так убивайте сразу!.. Что вы измываетесь? – Где же ваше слово? – зазвенел Кривошлыков. Старики притихли. На вопрос одного из пленных: «Куда вы нас гоните?» – конвоир, молодой фронтовик, видимо сочувствовавший большевикам, ответил вполголоса: – Приказ был – на хутор Пономарев. Вы не робейте, братки! Худого вам ничего не сделаем. Пригнали на хутор Пономарев. Спиридонов с двумя казаками стал в дверях тесной лавчушки; пропуская по одному, спрашивал: – Имя, фамилия? Откуда родом? – ответы записывал в замусоленную полевую книжку. Дошла очередь до Бунчука. – Фамилия? – Спиридонов приставил жало карандаша к бумаге, мельком глянул в пасмурное лобастое лицо красногвардейца и, видя, как ежатся губы того, готовя плевок, вихнулся всем телом в сторону, крикнул: – Проходи, сволочь! Издохнешь и без фамилии! Зараженный примером Бунчука, не ответил и тамбовец Игнат. Еще кто-то третий захотел умереть неузнанным, молча шагнув через порог… Спиридонов сам навесил замок. Приставил караул. Пока возле лавки шел дележ продуктов и оружия, взятых с подвод экспедиции, в одном из соседних домов заседал организованный наспех военно-полевой суд из представителей хуторов, участвовавших в поимке Подтелкова. Председательствовал коренастый желтобровый есаул, уроженец Боковской станицы, Василий Попов. Он сидел за столом под завешенным рушниками зеркалом, широко разложив локти, сдвинув фуражку на плоский затылок. Масленые добродушно-строгие глаза его испытующе ползали по лицам казаков – членов суда. Обсуждалась мера наказания. – Что же мы с ними сделаем, господа старики? – повторил Попов вопрос. Наклоняясь, он что-то шепнул сидевшему рядом с ним подъесаулу Сенину. Тот утвердительно, поспешно кивнул головой. У Попова зрачки сузились, стерлись в углах глаз веселые лучики, и глаза, иные, блестящие похолодевшим суровым блеском, чуть прикрылись негустыми ресницами. – Что мы сделаем с теми предателями родного края, которые шли грабить наши курени и уничтожать казачество? Февралев, старик старообрядец Милютинской станицы, вскочил, как подкинутый пружиной. – Расстрелять! Всех! – Он по-оглашенному затряс головой; оглядывая всех изуверским косящим взглядом, давясь слюной, закричал: – Нету им, христопродавцам, милости! Жиды какие из них есть – убить!.. Убить!.. Распять их!.. В огне их!.. Редкая волокнистая бороденка его тряслась, седые с красной подпалиной волосы растрепались. Он сел, задыхаясь, кирпично-бурый, мокрогубый. – На поселение отправить. Али нет?.. – нерешительно предложил один из членов суда, Дьяченко. – Пострелять! – К смёртной казни! – Поддерживаю ихнее мнение! – Казнить всех при народе! – Сорную траву из поля вон! – К смерти их! – Расстрелять, конечно! О чем еще говорить? – возмутился Спиридонов. С каждым выкриком углы рта есаула Попова, грубея в очертаниях, утрачивая недавнее добродушие сытого, довольного собой и окружающим человека, сползали вниз, каменели черствыми извивами. – Расстрелять!.. Пиши!.. – приказал он секретарю, заглядывая ему через плечо. – А Подтелкова с Кривошлыковым… врагов этих – тоже расстрелять?.. Мало им! – запальчиво крикнул плотный престарелый казак, сидевший у окна, неустанно подкручивавший фитиль угасавшей лампы. – Их, как главарей, – повесить! – коротко ответил Попов и повторил, обращаясь к секретарю: – Пиши: «Постановление. Мы, нижеподписавшиеся…» Секретарь – тоже Попов, дальний родственник есаула, склонив белобрысую, гладко причесанную голову, заскрипел пером. – Гасу, должно, не хватит… – вздохнул кто-то сожалеюще. Лампа помигивала. Фитиль чадил. В тишине звенела запаутиненная на потолке муха, скребло бумагу перо, да кто-то из членов суда сапно и тяжело дышал.
|
