В которой рассказывается о том, как У Юн хитростью заманил в лагерь Нефритового Цилиня и как Чжан Шунь ночью перезернул лодку на переправе в Цзиншатань

 

Наш читатель знает уже о том, как монах из монастыря Лунхуасы в разговоре с Сун Цзяном назвал имя одного из самых знаменитых людей в Хэбэе – Лу Цзюнь‑и, известного под прозвищем «Нефритовый Цилинь», и как У Юн, услышав их разговор, сказал:

– Я отправлюсь прямо в Северную столицу и думаю, что своим красноречием мне так же легко удастся уговорить Лу Цзюнь‑и прийти к нам, как достать что‑нибудь из кармана. Я хотел бы только взять с собой помощника, обладающего необычной внешностью.

Не успел он договорить, как Черный вихрь – Ли Куй вскочил и громко крикнул:

– Дорогой брат, господин советник! Я пойду с вами!

– Нет, приятель, обожди! – крикнул на это Сун Цзян. – Самое большее, на что ты способен, – это устроить пожар. На худой конец, ты можешь убить, ограбить, ворваться в присутственное место. А тут дело очень тонкое. Разве можно такому человеку, как ты, поручать подобное дело?

– Да ведь вы же сами говорили, что я безобразный, а сейчас опять, из‑за каких‑то подозрений, не желаете меня отпускать, – обиделся Ли Куй.

– Это вовсе не потому, что я сомневаюсь в тебе, – отвечал на это Сун Цзян. – Но в Даминфу сейчас находится очень много стражников и охраны, и если кто‑нибудь из них распознает, что ты за человек, то ты можешь зря погибнуть.

– Да что обо мне толковать, – сказал Ли Куй. – Нельзя, так не надо. Кажется мне только, что господин военный советник не найдет себе более подходящего помощника.

– Если ты согласен выполнить три условия, которые я поставлю тебе, – сказал тут У Юн, – тогда я возьму тебя с собой. Если же не сможешь выполнить их, то оставайся в лагере.

– Да не то что три, – воскликнул Ли Куй, – даже тридцать условий я готов в точности выполнить.

– Первое условие, – начал У Юн, – касается твоего пристрастия к вину. С сегодняшнего дня ты не должен больше пить, забудь о вине до тех пор, пока мы не вернемся. Во‑вторых, ты пойдешь под видом послушника, будешь неотступно следовать за мной и выполнять все, что я тебе скажу. Ты не должен выказывать ни малейшего неповиновения или строптивости. Ну и третье мое условие – самое трудное. С завтрашнего дня ты будешь изображать из себя глухонемого. Так вот, если ты согласен принять эти три условия, то я беру тебя с собой.

– Не пить вина и изображать из себя послушника, я еще могу, – отвечал Ли Куй. – Ну, а насчет того, чтобы закрыть рот и не разговаривать, то боюсь, как бы я не задохнулся!

– Стоит тебе только рот открыть, как тут же случается беда, – сказал на это У Юн.

– Ладно, и это не так уж трудно сделать, – согласился тогда Ли Куй. – Я положу в рот медяк, и все будет в порядке.

Главари в ответ лишь рассмеялись. Разве могли они отговорить его? В тот же день в зале Верности и Справедливости был устроен прощальный лир и к вечеру все разошлись по своим домам отдыхать.

На следующее утро У Юн увязал необходимые ему в дорогу вещи, а Ли Кую велел нарядиться послушником, взять узел с вещами и спускаться с горы. Сун Цзян и остальные главари собрались в Цзиньшатань проводить их. Сун Цзян несколько раз просил У Юна быть осторожным и следить, чтобы Ли Куй чего‑нибудь не натворил.

Затем У Юн и Ли Куй простились со всеми и стали спускаться с горы. А Сун Цзян и все остальные вернулись в лагерь.

А теперь давайте последуем за У Юном и Ли Куем, которые направились в Северную столицу. Они шли уже около пяти дней, и каждый раз с наступлением вечера останавливались на постоялом дворе ночевать. Как только рассветало, они готовили себе завтрак, закусывали и шли дальше. В дороге Ли Куй то и дело чем‑нибудь досаждал У Юну. Так они шли несколько дней и, наконец, достигли Северной столицы, где остановились отдохнуть на постоялом дворе в окрестностях города. В этот вечер Ли Куй пошел на кухню, приготовить ужин, и там дал слуге такую затрещину, что у того кровь хлынула изо рта. Слуга пошел в комнату жаловаться У Юну.

– Очень уж злой ваш немой послушник, – сказал он. – Сегодня я замешкался немного с растопкой печки, за это он так избил меня, что я до сих пор плюю кровью.

Услышав это, У Юн поспешил извиниться перед слугой и дал ему десять связок монет на лечение. Ну, а Ли Куя он, конечно, отчитал как следует, о чем говорить мы здесь не будем.

Прошла ночь. Наши путники поднялись на рассвете, приготовили себе завтрак и поели. Затем У Юн позвал Ли Куя в комнату и начал читать ему наставления.

– Ты ведь сам хотел пойти со мной, – сказал он Ли Кую. – А всю дорогу причинял мне всякие неприятности. Но смотри, сейчас мы войдем в город, и тут уже шутки плохи, не погуби меня!

– Да разве я сам этого не понимаю? – отвечал ему Ли Куй.

– Ну, а теперь я хочу договориться с тобой вот о чем, – продолжал У Юн. – Следи за мной и, как только увидишь, что я подал знак головой, застынь на месте и не двигайся.

Ли Куй обещал все это выполнить. Затем они переоделись и собрались идти в город. У Юн повязал голову черным шелковым платком, который закрывал ему весь лоб до самых бровей, и облачился в рясу даосского монаха, сделанную из черного шелка и отороченную белой каймой. Подпоясался он разноцветным поясом, а на ноги надел черные полотняные туфли с квадратными носками, в руках у него был колокольчик из сплава золота и меди.

Что же касается Ли Куя, то он сколол свои рыжие взлохмаченные волосы двумя большими костяными шпильками, надел на себя короткий халат из грубой ткани и подпоясался пестрым коротким кушаком. На ногах у него были башмаки, в которых обычно ходят по горам. В руках он держал палку, выше его роста. К шесту была прикреплена бумага с надписью: