Глава 7. В общем, после чистосердечного признания передали меня совсем другому полковнику

 

В общем, после чистосердечного признания передали меня совсем другому полковнику. Тот был строг, и все, чтобы я ни говорила, воспринимал с отрешенной серьезностью. Впрочем, я уже много и не говорила, памятуя, что словоохотливому человеку всегда легче завраться, чем молчуну.

Играла роль молчуна, точнее молчуньи — передать не могу, как тяжела эта роль. Ведь на каждое слово полковника была готова у меня речь, удержаться от которой стоило немалых страданий. Вот где начались настоящие пытки — пусть теперь скажут, что ТАМ не пытают.

Пытки! Настоящие пытки!

Однако, выдержала и их. Тот полковник мои признания записал и передал меня очень хитрому человеку в скромном костюме. Мужчина в скромном костюме повел себя нескромно и напористо: тут же пожелал знать о моих грешках. Я в очень вежливой форме ему намекнула, что это невозможно. Он в такой же вежливой форме попробовал пригрозить. Мне стало смешно:

— Чем вы хотите меня напугать? Меня, покушавшуюся на самого президента!

Мужчина в скромном костюме хмыкнул и, похоже, согласился, что пугаться мне уже нечего.

— Софья Адамовна, — вкрадчиво спросил он, — а как пронесли вы тот гранатомет в квартиру подруги?

— В ее же шкафу, — не моргнув глазом, солгала я.

Он снова хмыкнул:

— И на что вы надеялись?

— В каком смысле?

— Ну как бы стали утром стрелять, если бы не напился народ?

Сложный вопрос, тем более, что отвечать на него пришлось без запинки — оказывается оговаривать себя еще сложнее, чем выгораживать. К моей гордости я и с этой задачей справилась.

— Заранее подготовилась, — ответила я. — Подсыпала гадости во все спиртное.

Мужчина в скромном костюме совсем другими глазами на меня взглянул и поинтересовался:

— Какой гадости?

Я развела руками:

— Этого сказать не могу. Какой дали порошок, тот и подсыпала.

По выражению его лица поняла я, что не вру: в спиртном действительно была найдена какая-то гадость.

“Так вот почему нашла себя утром в салате и под столом!” — тут же прозрела я, но скрыла прозрение.

Мужчина же захотел знать, как собиралась я после покушения выбираться из дома.

— Никак, — ответила я. — Зачем мне выбираться? Гостей много, пойди узнай кто стрелял. Гранатомет я должна была на лестничную площадку выбросить сразу же после того, ну, знаете после чего.

И я выразительно повела глазами.

Он снова хмыкнул и спросил:

— Что же не выбросили?

— Видимо не гожая я для такого серьезного дела, — вздыхая, поведала я. — Черт попутал, случайно из отравленного стакана глотнула…

— И что?

— Ну и… притравилась сама: очнулась в салате. Какой уж тут гранатомет, конечно же промахнулась.

Тут он усмехнулся и спросил:

— Не тяжеловат гранатомет-то для вас?

Мне стало обидно:

— Что-о? “Муха”? Он же легкий, да и я женщина крепкая. Кстати, мне обещали, что после всего, ну, знаете чего, с лестничной площадки унесут гранатомет и, наверное, спрячут.

Мужчина хитро посмотрел на меня:

— Кто обещал?

— Тот, кто давал инструкции.

— А кто вам давал инструкции?

— Вот этого сказать не могу: имени его не знаю. Кстати, вашего тоже.

— Владимиром Владимировичем можете звать меня, — нехотя сообщил мужчина.

Теперь уже хмыкнула я. Хмыкнула и сказала:

— Очень распространенное имя в нашей стране. Кстати, не подскажете, как зовут того обворожительного мужчину, который на первый допрос заходил и сказал, что я и мухи не обижу?

— Нет у нас здесь обворожительных мужчин, — отрезал Владимир Владимирович.

Я, дивясь такой откровенностью, начала было его убеждать, что дело совсем не так обстоит, что он, в таком случае, совсем не в курсе, Владимир Владимирович же меня не слушал, а трудолюбиво выкладывал на столе фотографии.

— Узнаете кого-нибудь? — спросил он.

Несколько человек я сразу узнала и ткнула в них пальцем:

— Этого и этого.

Владимир Владимирович как-то сразу вытянулся и строго спросил:

— При каких обстоятельствах с ними познакомились?

Здесь я могла позволить себе абсолютную искренность, а потому радостно сообщила:

— При самых неприятных: они колотили Валерку, мужа моей подруги, отца-героя, между прочим.

— Когда колотили?

— Да в тот же день, когда нашли меня с гранатометом. Точнее перед тем как нашли. Это же ребята из охраны.

— Правильно, — согласился он. — И до этого вы с ними не встречались?

— Боже упаси! — отшатнулась я. — Зачем мне это?

Он почему-то кивнул головой. Я на всякий случай тоже кивнула и уточнила:

— А того, который инструкции давал, на этих фотографиях нет.

— Ясно. Кого из членов тайной организации вы знаете? — спросил Владимир Владимирович, уже невообразимо скучая.

— Никого, — совсем не скучая, ответила я.

Приходилось контролировать буквально каждое свое слово. Если бы я так вела себя с мужем, он бы и по сей день не ушел от меня.

— А что там произошло у вас с мужем? — словно подслушав мои мысли, спросил Владимир Владимирович.

Внезапно я заинтересовалась потолком и, рискованно зевая, сообщила:

— Ничего. Надо же было избавляться от лишних членов семьи для их же пользы. Операция подразумевала и провал, зачем же портить жизнь близким?

Владимир Владимирович тоже несколько раз подряд зевнул, а потом небрежно бросил:

— Ясно. А кого вы знаете из членов тайной организации БАГ?

Я опешила:

— Вы же спрашивали только что.

— Но вы мне не ответили. Кто-то же вам инструкции выдавал.

— Выдавал, но это не значит, что я его знаю. Встречалась несколько раз. В той организации жесточайшая конспирация.

— Ясно, — продолжая изнывать от скуки, кивнул Владимир Владимирович. — Что вы должны были делать в случае успеха?

— Получить деньги, — солгала я, судорожно гадая сколько же мне могли посулить за президента.

К счастью такого вопроса не последовало, зато последовал другой.

— А что вы должны были делать в случае неудачи? — спросил Владимир Владимирович и умным, совсем нескучающим взглядом вдруг посмотрел на меня в упор.

Я сконцентрировалась и ответила:

— Выйти на связь.

Он тут же выстрелил вопросом:

— Когда?

— Через неделю после завершения операции в каждый четверг в одиннадцать утра меня должен ждать связной, — как прилежная ученица без запинки отрапортовала я.

— Как осуществляется связь? — строго спросил он, и вот тут-то я рассердилась, потому что (может это и удивительно) уже устала врать, да и фантазия мне изменила.

— Какая разница?! — закричала я. — Никто не сможет выйти на эту чертову связь вместо меня, а я никуда выходить не собираюсь, потому что хочу жить, пускай и в застенках. Хоть узницей, да жить. И не пытайте меня. Коль покушалась на президента, судите и баста. И хватит! Ловите преступников сами, здесь я вам не помощник! Все! Больше ничего не скажу!

— А больше ничего и не надо, — ответил Владимир Владимирович и хитро улыбнулся.

Я снова оказалась в камере и была очень огорчена. Складывалось впечатление, что мне не верят.

“И все же про мужа я неплохо ввернула, — приободрила себя я. — В любом случае не хочу, чтобы какой-то болван думал, будто меня можно бросить. Всю жизнь всех бросала сама… Эхе-хе… Как приятно иметь хорошую память.”