Атлантический океан. 8-е января 1899 г., вечером.

 

Смерть не щадит нас.

Вчера мы похоронили еще одну жертву сурового океана. Это уже 9-й смертный случай.

Мрачные это были похороны.

Я думаю, у всякого, кто присутствовал на них, они никогда не изгладятся из памяти.

По пустой, мокрой палубе, по которой то и дело с шумом и плеском проносилась вода, успевшая набить по углам целые кучи соли, осторожно пробирались несущие покойника матросы и провожающее его родственники.

Не раз приходится останавливать печальное шествие и хвататься друг за друга, за борта, лебедки, за что попало, чтобы не уронить люков, на которых лежит спеленатый труп и не покатиться вместе с ним по скользкой палубе.

Похоронное пение прерывается дикими порывами налетающего ветра. Он осыпает идущих тучами едких, соленых брызг, теребит платье, взъерошивает волосы, точно торопить всех к месту погребения.

А когда опускают труп, то черная, сердито пенящаяся волна, подскочив до верхней палубы, заливая ноги матросам, сердито вырывает его из рук и, поглотив свою добычу, с таким же бешенством отхлынув назад, исчезает вместе с ним где-то далеко внизу под нами, раскрывая глубокую шумящую бездну, точно ненасытную пасть, требующую новых жертв.

И ветер, кружась в облаках пены, неистово воет, стараясь столкнуть туда стоящих на палубе. В коварном, торжествующем его вое и свисте, казалось, слышится грозное обещание: „Всем то же будет... Погодите!.."

И, покорно склонив головы, печально глядели на воду родственники умершего.

———

Так плывем мы дни и ночи в этом хаосе, среди двух разъяренных стихий, не унимающихся, неумолимых, обрушивающихся на наш несчастный пароход, который под тяжелыми ударами свирепого океана, как раненое животное, беспрерывно трещит и стонет во всех своих скреплениях.

Уныние начинает овладевать всеми нами.

Днем, когда пароход взлетает на вершину вала, где он, точно раздумывая, дрожа, останавливается на несколько мгновений, мы видим бесконечную пустыню, покрытую рядами пенящихся валов.

А каждый гребень — новый исполинский удар в расшатанную, израненную грудь старого парохода. А сколько их еще за горизонтом!

И мы чувствуем себя затерянными, заброшенными среди этой страшной пустыни.

А ночью на нас строго и неумолимо глядит черное небо, усеянное крупными, испуганно мигающими звездами.

Время от времени, закрывая их, дружно мчатся по небу рыжие клочки туч с изорванными краями. Не обгоняя друг друга, с необычайной быстротой пролетают они низко, низко и, кажется, цепляются своими истрепанными краями за верхушки мачт.

И когда вырастает перед нами черная стена, закрывая собою полнеба, а верхний край ее светится таинственным, мрачным фосфорическим блеском, то кажется, что старый океан, потешаясь над нами, злобно хохочет, оскалив свои белые зубы, рыча и брызгаясь холодной, соленой слюной.