Мысли на кладбище

 

О, то — пустыня, то — уединенье.
Населено и жизненно кладбище!
То сущего творенья склеп унылый,
Юдоль скорбей, где кипарисы мрачны
Дол призраков, блуждающих теней!
Все на земле есть тень, в потусторонних
Мирах все — сущность; в этом символ веры.
Как прочно все, где перемены нет!
То — бытия побег и тусклый проблеск,
Преддверие, дня сумрак несказанный.
Над жизнью полог здесь опущен. Смерть,
Одна лишь Смерть, суровая, могла бы
Открыть покрышку гроба, можно сдвинуть
Тяжелую и глиняную глыбу,
Нас от оков реальной жизни претворив.
Но как далек побег сей невзошедший,
Сев, прозябающий в почившем предке.
Зародышами будем мы до дня,
Когда прорвем мы оболочку неба,
Тот синий свод, воскреснем мы для жизни,
Для жизни человеческой и божьей!
Но человек — безумное творенье —
Хоронит здесь заветные все думы,
Надежды все, не испустив и вздоха,

И, пленник бренный, он в подлунном мире

Всем помыслом к земному лишь прикован,

Но, небом окрыленный, в бесконечность

Он улетает, чтоб тех сфер достигнуть,

Где серафимы обретают вечность,

Где древо жизни вечно расцветает.

О, сладости амброзии³, горящей

В душистых гроздьях под лучом нетленным,

Созревшие для праведников божьих,

Где преходящее все исчезает,

Где время, скорбь и смерть уже бессильны!

Возможно ли на протяженье века,

Пока живем не грезить о бессмертьи

И дух бессмертья погасить во прахе?

Душа, что расточает весь огонь свой,

Растратив силы в праздности и лени;

Дух, ропщущий, восторженный, смятенный,

Как бы ему ни угрожала жизнь;

Дух, преданный лишь бурным наслажденьям,

Подобен океану в пору бури,

Чей вихрь уносит пух иль топит муху (...)