ОБЩЕЕ ПРИМЕЧАНИЕ. Несколько раз уже пастыри Моисеевой церкви хотели как‑нибудь прекратить ту проповедь, которая разрушала все их учение и обличала их ложь

Несколько раз уже пастыри Моисеевой церкви хотели как‑нибудь прекратить ту проповедь, которая разрушала все их учение и обличала их ложь. Они пытались доказать ему несправедливость его учения, но всякий раз их доводы только утверждали его, и они чувствовали свое бессилие; но для них признать или не признать его учение имело другое значение, чем для простых людей. Простой человек, познав истину, отвергал заблуждения и радовался. Пастырь же, учитель, признав истину, должен признать то, что он был обманщик. Этого‑то и не хотели и не могли признать пастыри. Они жили благом не истинным, и потому истинное благо было ненавистно им. После обличения пастырей ученики видели, что ему не сдобровать, если он пойдет в Иерусалим, и уговаривали его не ходить и боялись. Они боялись, чтобы с ним не случилось чего дурного. Но он сказал им: разве может случиться что‑нибудь дурное с тем, кто знает, что делает? Как не спотыкается тот, кто ходит днем, так и не может быть дурного с тем, кто живет при свете и светом истины. Я ношу в себе свет истины, и пока во мне свет, не может быть дурного. Ну что же, если и будут оплевывать и сечь, и бить, и убьют даже сына человеческого, они убьют тело, а сын человеческий восстанет. Но ученики не понимали этого. Они пришли в Вифанию, близ Иерусалима, и архиереи и фарисеи узнали, что он идет и народ все больше и больше пристает к нему. Что нам делать, думали фарисеи, все верят ему, верят, что власть не нужна, что богатства не нужны, что народность не нужна. Если все поверят, другие народы заберут нас и отберут от нас все то, что для нас так кажется важно.

На совещании Каиафа говорит: разумеется, погибнет народность наша и вся наша гражданская жизнь, если мы допустим этого человека продолжать свою проповедь. Надо скорее убить его. Лучше один человек погибнет, чем народность, государство, и решили убить его. И решился убить его не Каиафа – человек, но Каиафа первосвященник. Он, во имя своего пророчества о том, что будет хуже для народа, отступил от закона не убей. Необычайна слепота людей, утверждавших себя христианами. Все зло, совершаемое ими, предвидено в Евангелии и прямо указано на него. Государственные соображения становятся вразрез с учением Бога, и следование государственным соображениям приводит к убийству Иисуса‑бога, по учению церквей. Можно ли сильнее и очевиднее показать зло, вытекающее из государственных соображений, и можно ли сильнее запретить его? И вот 1800 лет христиане казнят во имя государственных соображений.

И вот в Иерусалиме к Иисусу приходят язычники и хотят быть его учениками. Он смущается на мгновение, когда ему приходится вполне и явно отречься от иудейства и признать то, что он ближе к язычникам, чем к иудеям, но это смущение продолжается недолго. Он говорит себе: чего же я боюсь; я ведь этого только желал и теперь желаю, чтобы проявилась воля Бога. И он говорит прямо, что Христос, которого они ждут, не что иное как то, что есть в человеке свет разумения, что надо жить светом этого разумения, чтобы иметь жизнь истинную, и что это не он выдумал, а это воля Бога – начала всего. Кто верит мне, тот верит тому, кто послал меня. Если кто не верит, то в нем есть тот, кто судит его. Разумение судит его. Свет этот есть в вас, и вы живете этим светом, он есть жизнь, и будете сынами света.

У него спрашивают: кто сын человеческий? Как ему яснее сказать? сказать: это я, они бы имели право понять ложно; сказать: это вы – то же самое. Он сказал то, что составляло его учение сына человеческого,– что он есть свет, посланный в мир, он же есть жизнь и им одним надо жить.