ЗавещаниеЯ желал бы помереть не в своей квартире, а за кружкою вина где-нибудь в трактире. Ангелочки надо мной забренчат на лире: «Славно этот человек прожил в грешном мире! Простодушная овца из людского стада, он с достоинством почил средь хмельного чада. Но бродяг и выпивох ждет в раю награда, ну, а трезвенников пусть гложат муки ада! Пусть у дьявола в когтях корчатся на пытке те, кто злобно отвергал крепкие напитки! Но у господа зато есть вино в избытке для пропивших в кабаках все свои пожитки!» Ах, винишко, эх, винцо, vinum, vini, vino!.. Ты сильно, как богатырь, как дитя, невинно! Да прославится господь, сотворивший вина, повелевший пить до дна – не до половины! Вольно, весело я шел по земным просторам, кабаки предпочитал храмам и соборам, и за то в мой смертный час, с увлажненным взором: «Со святыми упокой!» – гряньте дружным хором! Доброе, старое время Вершина знаний, мысли цвет, – таким был университет. А нынче, волею судеб, он превращается в вертеп. Гуляют, бражничают, жрут, книг сроду в руки не берут, для шалопая-школяра ученье – вроде бы игра. В былые дни такой пострел всю жизнь над книжками потел, и обучался он – учти – до девяноста лет почти. Ну, а теперь – за десять лет кончают университет и в жизнь выходят потому, не научившись ничему! При этом наглости у них хватает поучать других. Нет! Прочь гоните от дверей таких слепых поводырей. Неоперившихся птенцов пускают наставлять юнцов! Барашек, мантию надев, решил, что он ученый лев! Смотри: сидят, упившись в дым, Григорий и Иероним и, сотрясая небеса, друг друга рвут за волоса. Ужель блаженный Августин погряз в гнуснейшей из трясин? Неужто мудрость всех веков свелась к распутству кабаков?! Мария с Марфой, это вы ль? Что с вами, Лия и Рахиль? Как смеет гнилозубый хлюст касаться чистых ваших уст?! О добродетельный Катон! Ты – даже ты! – попал в притон и предназначен тешить слух пропойц, картежников и шлюх. То гордый дух былых времен распят, осмеян, искажен. Здесь бредни мудростью слывут, а мудрость глупостью зовут! С каких же, объясните, пор ученье – блажь, прилежность – вздор? Но если названное – тлен, что вы предложите взамен?! Эх, молодые господа, побойтесь Страшного суда! Прощенья станете просить – да кто захочет вас простить?! Кабацкое житье Хорошо сидеть в трактире. А во всем остатнем мире – скука, злоба и нужда. Нам такая жизнь чужда. Задают вопрос иные: «Чем вам нравятся пивные?» Что ж! О пользе кабаков расскажу без дураков. Собрались в трактире гости. Этот пьет, тот – жарит в кости. Этот – глянь – продулся в пух, у того – кошель разбух. Все зависит от удачи! Как же может быть иначе?! Потому что нет средь нас лихоимцев и пролаз. Ах, ни капельки, поверьте, нам не выпить после смерти, и звучит наш первый тост: «Эй! Хватай-ка жизнь за хвост!..» Тост второй: «На этом свете все народы – божьи дети. Кто живет, тот должен жить, крепко с братьями дружить». Бахус учит неизменно: «Пьяным – море по колено!» И звучит в кабацком хоре третий тост: «За тех, кто в море!» Раздается тост четвертый: «Постных трезвенников – к черту!» Раздается пятый клич: «Честных пьяниц возвеличь!» Клич шестой: «За тех, кто зелье предпочел сиденью в келье и сбежал от упырей из святых монастырей!» «Слава добрым пивоварам, раздающим пиво даром!» – всею дружною семьей мы горланим тост седьмой. Пьет народ мужской и женский, городской и деревенский, пьют глупцы и мудрецы, пьют транжиры и скупцы, пьют скопцы, и пьют гуляки, миротворцы и вояки, бедняки и богачи, пациенты и врачи. Пьют бродяги, пьют вельможи, люди всех оттенков кожи, слуги пьют и господа, села пьют и города. Пьет безусый, пьет усатый, лысый пьет и волосатый, пьет студент, и пьет декан, карлик пьет и пеликан! Пьют монахиня и шлюха, пьет столетняя старуха, пьет столетний старый дед, – словом, пьет весь белый свет! Всё пропьем мы без остатка. Горек хмель, а пьется сладко. Сладко горькое питье! Горько постное житье...
|
